Архангельское – красивейшая усадьба в Подмосковье, недалеко от города Красногорска. Поездке сюда мы посвятили один из тёплых майских выходных. Проехать в Архангельское не сложно, но долго. У нас дорога от ст.м. Щёлковская заняла 3 часа. Доехать до Архангельского можно от метро Тушинская на автобусах 541, 549 или на маршрутке 151, от Красногорска – на автобусах 520 и 824. Цель для тех, кто едет на машине - 5-й км Ильинского шоссе (через МКАД и трассу «Москва-Рига» или через Волоколамское шоссе). Адрес: Московская обл., Красногорский р-н, п. Архангельское.

На Тушинской из метро несколько выходов. Чтобы найти остановку автобуса на усадьбу Архангельское запомните следующее: если вы вышли и слева видите много стоящих «просто так» автобусов, то нужная вам остановка будет справа. Если же вы вышли из какого-то другого выхода, то место остановки 541 и 549 автобусов можно уточнить в кассах продажи билетов.

От метро до усадьбы мы ехали порядка двух часов из-за пробок на дороге. На каком-то сайте прочитал, что дорога без пробок занимает 20-30 минут. Возможно, так оно и есть, вот только в выходные на выезде из Москвы вряд ли не будет пробок. Если вы попали в такой день, значит вам прямая дорога в казино - вы просто везунчик.

План - схема усадьбы

Входной билет в усадьбу стоит 80 руб., экскурсия для желающих – 150 руб. Мы были как раз такими желающими. Оплатив экскурсию и перекусив запасёнными заранее бутербродами (долгая дорога давала о себе знать журчащим желудком), мы встретились с остальными экскурсантам. Всё, что прочитаете далее – это наша экскурсия по усадьбе Архангельское.

История Архангельского начинается ещё в 16 в. В это время здесь образовалось село под названием Упалозы с небольшой деревянной церквушкой. Позднее в 17 в. на месте этой церкви строится каменный храм, посвящённый архангелу Михаилу. Отсюда и произошло название села - «Архангельское». – это самая ранняя постройка села Архангельского. В 18 в. село переходит во владения князя Николая Алексеевича Голицына. Именно при нём здесь начинает строиться большая усадьба. В 1810 г. её приобретает князь Николай Борисович Юсупов. Это был один из богатейших людей того времени. Он получил хорошее образование, знал несколько языков, был коллекционером и любителем искусств. Усадьбу Юсупов покупает для размещения своих обширных коллекций скульптуры и живописи.

Проходим к главному дворцу . Он был построен в 1784 г. ещё при князе Голицыне. Сейчас дворец находится на реконструкции, поэтому входить можно только на первый этаж. В вестибюле дворца есть макет усадьбы Архангельское. На нём она показана такой, какой выглядела при князе Юсупове. Во втором Овальном зале первого этажа проходили светские приёмы и балы, сейчас в здесь проходят всевозможные концерты. Зал, правда, небольшой, и как здесь можно проводить какие-либо мероприятия, непонятно.


Люстра в большом дворце

На потолке висит огромная люстра, сделанная под бронзу. В то время бронза была дорогим материалом и поэтому мастера в своих произведениях часто имитировали её. На втором этаже дворца находились жилые помещения и библиотека, насчитывающая около 20 тыс. книг. В период первой половины 19 в. эта библиотека считалась одним из лучших частных собраний России.

Проходим в парк. Обогнув дворец и увидев парк Архангельское я аж присвистнул от удивления и понял, что мы не зря потратили время на эту поездку. Ничего подобного раньше я не видел. Парк в Архангельском похож на парк в , они выполнены в одном стиле. Оба - французские регулярные парки. Только в Архангельском парк намного больше и выглядит богаче.

Вообще, парков в Архангельском три, французский самый большой из них. Первый парк – это итальянский террасный парк . Находится он прямо за главным дворцом, с южной стороны. Представляет собой две террасы – два небольших балкончика, огороженных баллюстрадами. Подобные террасы были типичными для Италии и очень редки для России. Террасный парк был разбит ещё в 18 в. по воле Николая Голицына. При Юсупове здесь были посажены лиственницы и поставлены мраморные скульптуры, а балюстрады украсили мраморные бюсты и прочие статуи из коллекции князя. Кстати сказать, все мраморные скульптуры, как исторические произведения искусства, должны бы быть закрыты в специальные прозрачные ящики, защищающие их от дождя. Но из-за нехватки финансирования это не было сделано. Сейчас они стоят под ослепительными лучами солнца, омываются водой с небес и их категорически запрещено трогать. В основном статуи – работы русских и итальянских мастеров 18-19 вв.

Спускаемся по лестнице вниз к большому, аккуратно подстриженному газону. Этот газон является обязательным элементом французского регулярного парка и называется он в Анхангельском - «Большой партер». Основная идея французского регулярного парка в том, что природа воспринимается человеком как своего рода архитектура, что хочу с природой, то и делаю. Для создания подобного парка сначала делается чертёж, набросок на бумаге, а затем всё это переносится на местность, при этом всё подчинено законам математики и симметрии. Т.е., грубо говоря, если слева есть кустарник, то и справа должен быть такой же, одинакового размера и формы. Поэтому деревья и кустарники во французском регулярном парке имеют необычную для них форму геометрических фигур. Все деревья французского парка в Архангельском – это в основном липа. Их посадили относительно недавно, 25 лет назад. В то время производилась реконструкция, выкорчёвывались старые деревья и сажались новые. Даже сейчас в некоторых местах можно увидеть молодые саженцы.

Французский парк в Архангельском

Вдали, за Большим партером видны два здания. Это современные постройки – санаторные корпуса. После революции эта территория становится закрытой, переходит в ведомство министерства обороны и здесь строится военный санаторий. В нём отдыхают все высшие военные чины, но, любой, кому позволяют финансы, может также провести отдых и подлечиться в Архангельском.


Большой партер и здания санатория

Раньше, во времена князя Юсупова, на месте этих корпусов были оранжереи. В них зимовали различные экзотические растения. Летом в хорошую погоду кадки с апельсинами, лимонами и т.п. выносили на улицу и выставляли по периметру Большого партера. Усадьба Архангельское была парадной летней резиденцией. Акцент здесь делался на то, чтобы удивить и поразить. Гости выходят из дворца, спускаются по террасе и что же они видят? Экзотические растения из жарких стран, которых здесь быть вообще не должно! Контраст русской природы и экзотики.

Помимо огромной художественной коллекции, парков и оранжерей у Николая Юсупова ещё в 19 в. был свой зверинец или по-нашему . Здесь разгуливали павлины, верблюды и др., все самые удивительные экзотические животные, известные на тот момент в России.


Руинная арка

Поворачиваем направо и идем в тень больших деревьев. Попадаем в английский пейзажный парк – третий по счёту парк усадьбы Архангельское. Английский пейзажный парк похож на лес. Здесь растут высокие деревья и густые кустарники. В английском пейзажном парке в отличие от французского регулярного идёт возврат к естественной красоте природы, поэтому никакого «извращения» над деревьями здесь нет. Мода на подобные парки пришла в Россию в 18 в. И вот по обе стороны от итальянских террас, по приказу князя Николая Алексеевича Голицына, был разбит такой прекрасный парк. На границе английского и французского парков мы видим небольшую арку. Она называется «Руинная арка». Подобные арки были обязательным элементом английских парков. Здесь в Архангельском они также служат входом в английский парк. В восточной части парка находится ещё одна Руинная арка, которая расположена симметрично и исполняет те же функции. Здесь сделаем небольшой перерыв.

Продолжение экскурсии по усадьбе Архангельское смотрите . Ниже ещё несколько фотографий из усадьбы Архангельское.

Продолжительность: 5 часов

Экскурсионная программа:

– Парадный двор, Верхняя терраса. Парадные залы Дворца: Парадный вестибюль, Аванзал, Овальный зал, Императорский, Антиковый, Парадная спальня, два зала Юбера Робера и салон Пьетро Ротари, Парадная столовая и Буфетная, Кабинет князя. Свободное время.
08.03 Авторская экскурсия музейного гида по парадным залам Дворца «Простой любви затейливый сюжет». Стоимость: 1720 руб.

– Свободное время.

16:00 – Прибытие в Москву. Высадка туристов у ближайшей станции метро по пути следования.


В стоимость экскурсии входит: проезд на туристическом автобусе, экскурсионная программа (включая билеты в музей), сопровождение гидом (путевая информация).
Скидка детям до 16 лет – 400 руб., пенсионерам – 200 руб.

Фирма оставляет за собой право изменять порядок посещения экскурсионных объектов.

Транспортное обслуживание по программе: автобус туристического класса. При группе менее 24 человек предоставляется микроавтобус туристического класса (номера мест в этом случае не сохраняются).

Усадьба Архангельское – замечательный памятник русской художественной культуры. Всемирную известность Архангельскому принесли и величественная красота самой усадьбы, и разнообразие уникальных музейных коллекций. До 1810 года Архангельское принадлежало князьям Голицыным, но расцвет усадьбы начался после того, как она перешла во владение князя Николая Борисовича Юсупова . При новом хозяине Архангельское стало одним из самых популярных центров светской жизни Москвы.

«Много было возведено барских дворцов и дач в пышный век Елизаветы и Екатерины II, некоторые из них (например, Кусково или Надеждино) ещё грандиознее по размерам, нежели Архангельское, но нигде так удачно не выразился величаво-благородный стиль того времени, нигде так русские копии не приблизились к своим западным образцам, нигде нет такой иллюзии «заграницы», нежели в Архангельском», – писал русский художник, историк искусства и художественный критик Александр Бенуа.

Архитектурный ансамбль Архангельского включает в себя Большой дворец (1786-1790 гг.), церковь Михаила Архангела, театр, храм-усыпальницу «Колоннада» и регулярный парк XVIII века с Малым дворцом «Каприз». В одном из флигелей дворца располагались знаменитая картинная галерея и библиотека князя Юсупова. Регулярный парк XVIII века, занимающий центральную часть усадьбы Архангельское, был разбит одновременно со строительством Большого дворца. Террасы парка, спускающегося к берегу Москвы-реки, украшены мраморными статуями, бюстами, вазами и скамьями работы итальянских мастеров.

Экскурсия на 8 марта - "Подмосковный Версаль" Архангельское

Прекрасным событием начала весны, лучшим подарком к празднику станет автобусный тур «Подмосковный Версаль» на 8 марта. Он позволит познакомиться с уникальным памятником дворцово-парковой архитектуры, имением Архангельское. Этот комплекс – единственный в стране, который сумел полностью сохранить первозданную красоту, особенности проекта, работу самых первых мастеров, которые трудились над его созданием.

Архангельское – знаменитый шедевр русской архитектуры, он включает Большой дворец, театр, парк XVIII века с прекрасными мраморными статуями, бюстами, скамьями, выполненными талантливыми итальянскими мастерами, другие объекты. Его строительство, развитие, процветание связано с такими историческими фамилиями, как Голицыны, Юсуповы. Но в первую очередь этот архитектурный ансамбль отражает талант архитекторов, строителей, простых мастеров, оттачивающих каждую грань этой жемчужины. По полному праву имение называется «Подмосковным Версалем», и познакомиться с ним предлагают туры на 8 марта 2019 из Москвы, организованные нашим бюро путешествий.

Наша туристическая фирма предлагает профессионально организованные туры.

Путь в имение занимает всего лишь 1 час, остальное время занимает экскурсия, знакомство с комплексом.
Экскурсию сопровождает опытный, увлеченный темой гид. Он поделится информацией об истории имения, о людях, связанных с ним, ответит на вопросы.
Экскурсантам предоставляется и много свободного времени, которое можно потратить на неспешные прогулки по Архангельскому. Каждому захочется прочувствовать атмосферу этого удивительного места.
Поездка в Архангельское совершается комфортабельным автобусом с опытным водителем профессионалом.

Туры из Москвы "Подмосковный Версаль" на 8 марта имеют продуманный план и знакомят с большим количеством достопримечательностей.

(сегодня 316-я годовщина)

Подробное описание:

Иоганн Эрнст Глюк немецкий лютеранский пастор и богослов, педагог и переводчик Библии на русский язык. 25 августа 1702 года в ходе Северной войны и входа русских войск в Шведскую Ливонию, пастор Глюк был пленен и перевезен в Псков, а 6 января 1703 года доставлен в Москву. Его держали как пленного в Китай-городе, в подворье Ипатьевский монастыря. Затем он был поселен в доме пастора Фагеция в Немецкой слободе, без караула, под расписку пастора. В Москве ему отдают в научение первых русских учеников для обучения немецкому, латинскому и другим языкам. В под школу Глюка был отведен дом на ул. Маросейка. Были приглашены иностранные учителя. Петр I поощрял это начинание. Он ввел в школе физическую подготовку как предмет, в которую входили: фехтование, верховая езда, гребля, парусное дело, стрельба из пистолета, танцы и игры. В цар­ском указе говорилось, что школа открывается для «общие всенародные пользы», для обучения детей «всякого служи­лого и купецкого чина людей… которые своею охотою приходить и в тое школу записываться станут». Однако после смерти Глюка в школе изучались лишь иностранные языки, а в 1715 году она была и вовсе закрыта. За время её существования было обучено 238 человек.

Марина Флеровская

Как известно, конец XVII - начало XVIII века ознаменовались крупными переменами в жизни государства Российского. После "Великого посольства" (1697-1698 годы) усиливалось его общение и крепли связи с западноевропейскими странами, в некоторых из них учреждались русские миссии, а значит, нужны были люди, владеющие иностранными языками. Иностранцы, состоявшие на службе при Посольском приказе, занимались с небольшими группами русских юношей. Этот же приказ направлял россиян за границу для изучения языков и совершенствования в них, что требовало огромных затрат.

Знать также стремилась обучать языкам своих детей. В родовитые семьи приглашали иностранцев, что крайне де нравилось Петру I, который писал: "Еще же многи желают детей своих учити свободных наук и отдают зде оные иноземцом; иные же и в своих домах держат будто учителей иноземцов же, которые словянского языка нашего не знают право (правильно. - М. Ф.) говорити, к сему же еще иных вер и при учении том малым детям вред, а речи своей от неискусства повреждение".

В начале XVIII века было решено при Посольском приказе создать так называемую "немецкую школу", в которой бы русских юношей для нужд государственной службы обучали "розным европейским языкам".

23 июля 1701 года по указу Петра I в Посольский приказ был взят как переводчик с латинского, шведского и немецкого языков выходец из Саксонии Николай Швимер, состоявший "ректором" школы при Ново-Немецкой слободе. Ему следовало "учить словенского речения и письму русских всяких чинов людей и детей, что к тому учению даны, и учить с непрестанным прилежанием, а для того ему дать постоялый двор… а как они там наукам научатся и им быть в Посольском приказе в переводчиках"*. В ноябре 1701 года Швимеру отвели под школу помещение в Немецкой слободе и дали шестерых учеников - сыновей подьячих: Василия Кудревского, Петра Губина, Федора Богданова, Семена Андреева, Ивана Грамотина и сына тяглеца Мещанской слободы Самойлу Копьева (в некоторых документах упоминается еще один - Яков Грамотин).

* Все цитаты, приведенные в статье, взяты из исследования "О немецких школах в Москве в первой четверти XVIII века (1701- 1715 гг.). Документы московских архивов, собранные С.А. Белокуровым и А.Н. Зерцаловым". М.,1 907.

Василий Кудревский, ранее обучавшийся в греко-латинской школе, в конце 1701 или начале 1702 года подал челобитную о назначении "кормовых денег", и с 18 апреля 1702 года "за прилежание в немецком и латинском язьщех учении" ему назначили поденный корм "по 10 денег в день" из Посольского приказа, ведавшего школой и отпускавшего средства на ее содержание.

Остальные ученики тоже старательно занимались, проявляя не только любовь к учению, но и способности к языкам. Вот что писал Швимер в декабре 1702 года в ответ на челобитную воспитанников школы о даче поденного корма.

"Иван Грамотин. Малой изрядной, смирный, радетельной... приходом всех последний, но всех по се число радением и тщанием своим превзошел… Сей всех лутчей по-немецки говорит, других побуждая к радению своему…

Самойло Копьев. И сей - остер, добр и к учению попремногу способичает, пишет по-латьни и по-немецки, говорит по-немецки…

Федор Богданов. Нарядной малой, любит учение…

Петр Губин. И он изрядную надежду доброго и ученого мужа имущего быти о себе обещает, детище доброе… трудолюбивое. Читает, пишет по-латыни и по-немецки".

В начале 1703 года Швимера освободили от работы в школе, а его учеников передали пастору Эрнсту Глюку (Глику) - человеку весьма интересному, талантливому, эрудированному, увлеченному. Но как попал в Россию пастор, посвятивший себя благородному делу просвещения?

Мы знаем, что Эрнст Глюк родился 10 ноября 1652 года в Веттене (герцогство Магдебургское, Саксония) в семье священника, учился в Виттенбергском и Лейденском университетах, изучал богословие, восточные языки. В 1673 году он поселился в Лифляндии, проповедовал слово Божие, изучал латышский язык и решил сделать перевод Священного Писания для латышей. Однако, взявшись за это, обнаружил, что недостаточно хорошо знает греческий и еврейский языки, и для усовершенствования в них отправился в Гамбург к известному ориенталисту Эзарду Чардо. В 1680 году Глюк возвратился в Лифляндию, стал гарнизонным проповедником в Дюнемюнде, еще через три года - пастором в Мариенбурге, городе, находившемся вблизи московских земель, и в Зельтингофе (Сельтингофе), а затем проботом (старший протестантский священник в Северной Германии - М. Ф.) в Коканхаузском округе.

В 1684 году с супер-интендантом Лифляндии Иоанном Фишером, своим соучеником и другом, Глюк посетил короля Швеции, под властью которого в ту пору находилась Лифляндия, ознакомил его со своими проектами перевода на русский язык учебников и учреждения в Лифляндии русских школ при латышских приходах. Король проявил интерес к проектам (возможно, отчасти по политическим мотивам), одобрил их и собирался осуществить, но вскоре умер.

Эрнст Глюк от своих намерений не отказался, о чем свидетельствует письмо, отправленное в Москву в 1699 году. В нем пастор сообщает, что изготовил на русском языке школьные книги и занимается переводом славянской Библии на русский язык. Таким образом, в России уже были хорошо осведомлены о просветительской деятельности Глюка.

В 1700 году началась Северная война. 25 августа 1702 года русские войска захватили Мариенбург. Глюк с семьей, учителем его детей и слугами был взят в плен. Б.П. Шереметев известил об этом Петра I, и государь распорядился привезти Глюка в Москву, решив, очевидно, использовать его знания и опыт. 6 января 1703 года пленников доставили в Москву в ведение Разрядного приказа. Поместили их "под караулом" в подворье Костромского Ипатьевского монастыря, расположенного между Ильинкой и Варваркой в Ипатьевском переулке, и подьячему Т. Шишляеву приказано было "того апта со всеми полонянниками надзирать со всякою осторожностью".

Указом от 19 января 1703 года повелевалось "взятого в полон… в Мариенбурге… апта, который был тамо в начальнейших пасторах и умеет многим школьным, и математическим, и философским наукам на розных языках, взять для своего великого государя дела с женою ево и с детьми и с челядями из Разряду в государственный Посольский приказ". На следующий день Эрнст Глюк был передан в Посольский приказ, и ему назначили жалованье, то есть приняли на государственную службу.

В феврале 1703 года пастору Глюку передали учеников Швимера для обучения латинскому, немецкому и другим языкам, а в начале марта добавилось еще трое юношей - братья Авраам, Исаак и Федор, сыновья стольника П.Я. Веселовского.

Занятия продолжались и в летние месяцы, причем шли они настолько успешно, что к концу года Эрнст Глюк, обращаясь в письме к Ф.А. Головину, просит "учительскую работу нашу пересмотрети и учеников испытати: понеже что очима узрим, известнейше веруем, и от сих начненных дел легко будет и будущих рассуждати". Последние слова свидетельствуют о том, что у Глюка уже созрел план создания более крупного учебного заведения, нежели вверенная ему школа, так как он просит указаний Петра I об издании некоторых переведенных книг, и среди них "Преддверие к познанию русского, немецкого, латинского и французского языков"", поскольку "без книг не мочно в полезных науках полезно успети, такоже и вскоре при школьных делах явно будет, колику и какову ползу такими книгами государства вашего ученик и охотники будут приобретати".

Следует заметить, что по указу Петра I от 18 июня 1704 года Глюку надлежало выдать "сто рублей из Посольского приказа из наличной казны" для жалованья учителям. Имена учителей в документе не названы. Есть основания полагать, что ими был Ян Мерлот (Ламбарт), который, возможно, перевел французскую грамматику ("Преддверие к познанию"), сын Глюка - Христиан Бернард Глюк, лифляндец Густав Вурм, плененный в Мариенбурге вместе с Глюком и до определения в школу учивший русских в Немецкой слободе, Иоганн Паус, получивший профессорское звание в Галле и прибывший в Москву в январе 1702 года для обучения детей в Немецкой слободе в помощь пастору Шарсмиту, а также Христофор Бюхнер, присланный Андреем Измайловым в Москву из Копенгагена 13 ноября 1703 года "для учения розным языкам русских детей" и 8 декабря принятый на службу указом Петра I.

Не исключено, что Эрнст Глюк представил проект задуманной им школы, где должны были обучать не только иностранным языкам, но и другим предметам. Основанием для этого служит выписка по делу о предложении Глюка, сохранившаяся в архивах, но не датированная. В ней сказано: "Мариенбургский препозит или апт… доносит, что может он его царскому величеству служить в науке дюже различным хитростям, а именно: латинского, немецкого, еврейского и иных восточных языков; такоже на словенском языке риторике, философии, геометрии, географии и иным математическим частям и политике, гистории и прочим гражданским наукам принадлежащему; да он искусен и врачеванию может и тому учить. И бьет челом великому государю, дабы указал ему дать какой дом в Немецкой слободе и учредить в нем классы… школ иностранных, и в тех школах приказал у него тем наукам учиться русским, сколько их числом будет; а он может для той науки прибрать к себе на вспоможение иных учителей во всяких ведениях и языках и станет над ними надзирать и сам учить. И уже он в надежде на милость великого государя принял одного учителя французского языка и переводит французскую грамматику на словенский язык для удобнейшего учения. И ежели ему о том указ… будет, то может он тою наукой не малой Московскому государству плод принести".

Резолюция на представленный проект неизвестна, однако на основании отчасти косвенных, отчасти более поздних документов и событий видно, что намерение Глюка нашло поддержку. Доказательством тому служат, во-первых, поручение начальника Посольского приказа Ф.А. Головина, данное в июле 1703 года дьякам: "Мариенбургскому апту… скажите, чтоб он того учителя французского языка, которого принял, держал и велел ему при иных науках учеников учить французскому языку", а во-вторых, то, что в марте 1704 года "немецкий апт с учители и учениками" были переведены из Немецкой слободы на Большую Покровскую улицу (позже была названа Маросейкой) во двор умершего боярина В.Ф. Нарышкина, переданный школе. Двор находился на углу Покровской улицы и Златоустинского переулка. На его месте в наши дни стоит дом № 11, где в начале ХХ века помещалась Елизаветинская гимназия.

Современное здание на Маросейке 11, где когда-то располагалась гимназия Глюка.

Занимаемые школой палаты требовали серьезного ремонта: нужно было починить окна, потолки, полы, двери, исправить печи и трубы, сделать лавки, построить горницу для учителей, ютившихся в полотняных чуланах. Согласно поданному Глюком прошению, на ремонт требовалось 278 рублей. Кроме того, к зиме следовало заготовить дрова, нанять истопников. В первой половине 1707 года была произведена заметная перестройка школьного двора и сделаны новые светлицы для учителей.

От пожара, вспыхнувшего в ночь на 4 сентября 1707 года у Соляного двора и захватившего Покровскую улицу, сильно пострадал школьный двор - выгорели все деревянные строения. Школу пришлось перевести сначала на Плещеев двор, затем на Новгородское подворье, находившееся у Китай-города на Ильинке, почти напротив Посольского приказа.

Официально учреждение нового учебного заведения в Москве, вошедшего в историю как гимназия пастора Глюка, закреплено именным указом от 25 февраля 1705 года. В нем говорится: "…для общей всенародной пользы учинить в Москве школу во дворе В.Ф. Нарышкина, который в Белом городе на Покровке, а в той школе бояр и окольничих, и думных, и ближних всякого служилого и купецкого чина людям детей их, которые своею охотою приходить в тое школу записываца станут, учить греческого, латинского, итальянского, французского, немецкого и иных розных языков и филисофской мудрости, а за то учение с тех учеников денежного и никакого и в его неволею взятия не будет, и о том по грацким воротам прибить указы. А тое школу во всяком управлении ведать в Ингерманской канцелярии".

По указу от 7 марта 1705 года в школу принимали охочих до учения недорослей "всякого состояния". При записи поступающий должен был назвать избранный для изучения язык. Занятия были бесплатными. В школе насчитывалось восемь учителей-иноземцев, приглашенных либо волею судеб попавших в Россию.

В первые годы существования школы число учеников было небольшим: к уже знакомым нам воспитанникам Эрнста Глюка прибавилось двое - сын дьяка Волкова Петр и подьячий сын Алексей Никитин. В 1705 году в школу записалось шестнадцать детей служилых людей и два боярских сына. В сентябре занятия посещали уже около тридцати человек.

Гимназия петровских времен.

Глюк стремился привлечь к школе внимание общества, увеличить число учащихся, для чего составил довольно витиеватое воззвание, так называемое "Приглашение к Российским юношам, аки мягкой к всяческому изображению угодной глине". Вслушаемся в своеобразный, доносящий дух времени язык этого обращения пастора.

"Здравствуйте плодовитьrе, да токмо подпор и тычин требующие дидевины! По указу державнейшего нашего Монарха полюбится мне термиточию словесам вас с изъяснении разума вашего обучити.

Врата умудрения ныне отпиралися.

…Вы сами в своей пазухе обрящете причины, для которых вам достоит покорно сие призвание внимати и послушно остроумие свое приклонити, и что полезно вълиется принимати.

Понеже младая юность, аки воск преобразится, часто в злобу превратится.

И истинным нарицанием в первых летах безумствует… Благо одумай, что благочестие не прирождается, но пристязается. Нива бо не делана носит пшеницу, но волчец и осоты. Подобает разум ваш очищати и соху прозорливого наказания прилагати: семена же благих наук розсеяти сей чин есть и сей путь к жатве обильнейшей.

Сии же врата вам ныне отпираются.

…Егда путь к сим вратам… не знаете, а десница готова немощных водити, плавающим помогати и всяким заблудящимся… светило предносити; и тако на сем пути целы будьте от заблуждения".

За "Приглашением" следовал "Каталог учителей и наук", из которого можно было узнать, что "Иоанн Рейхмут учит географии и из философии деятельныя Итику и Политику, такоже и вышним (старшим - М.Ф.) ученикам латинский язык, риторским изъяснениям разполагает от гисторических второв Курция Юстина, от поетистских же Вергилия и Орация истолкует…

Христиан Бернард Глик учит философию Картезианскую, когда угодно ученики будут, такожде и язык греческий, еврейский, сирийский, халдейский в пользу всем охотникам фелогских сладостей…

Отто Биркан научит первых зачальников по-немецки и по-латыни читати и писати и арифметическую науку изъявит.

Стефан Рамбург, танцевальный мастер, телесное благолепие и комменты чином немецким и французским научает.

Иоанн Штурмевел, конский учитель, охотников от первых детей научает кавалерийским чином ехати и лошадей во всяких школах и манерах умудрити".

Как видно, "Каталог" дает представление о программе школы, составленной Глюком. Главное место отводится в ней изучению иностранных языков. (Отметим для себя, что в приведенных документах ни слова не говорится о преподавании религии.)

"Приглашение", несомненно, пробудило интерес к новой школе, и число ее учеников значительно выросло, достигнув в 1710 году семидесяти семи человек. Среди воспитанников гимназии были дети чиновников, богатых купцов, иностранцев, поселившихся в Москве, а также придворной знати (князья Голицыны, Прозоровский, Бестужев-Рюмин, Бутурлин, Головин).

Эрнст Глюк руководил школой с февраля 1703 по май 1705 года. 5 мая 1705 года он скончался и был похоронен на Старом немецком кладбище у Марьиной рощи (там Н.М. Карамзин видел его надгробие).

29 мая 1705 года начальником гимназии временно назначается учитель Иоганн Паус. Этим многие были недовольны, особенно Христиан Бернард Глюк, видимо, рассчитывавший занять место отца. И вот на основании челобитной учителей, доносительного письма П. Веселовского и допросов учеников указом ПетраI1 от 15 июля 1706 года Иоганну Паусу "за его многое неистовство и развращение от той школы отказано", и ректором был назначен учитель Христофор Битнер, возглавлявший гимназию до 1710 года.

В Ижорскую канцелярию, в ведении которой находилась школа, 10 сентября 1706 года поступил указ Петра I, повелевавший "быть переводчику Петру Коету по управлении и надзирании школы… и приискать на Москве из стольников или из приказных людей русского народу доброго человека, который бы ту памятную (школу. - М.Ф.) управлять и надзирать…". П. Коет, переводчик Посольского приказа, рекомендовал стольника П. Веселовского. Так в школе появились кураторы, причем Коет помогал Веселовскому главным образом в ведении отчетности по отпускавшимся на содержание гимназии средствам и их расходованию, то есть был казначеем.

После смерти Глюка порядок приема в школу несколько изменился - в октябре 1705 года было указано: "А хто в той школе похочет быть в учении, и тех, по челобитью, записывать в Ингерманландской же канцелярии и отсылать в тое школу". Все ученики разделялись на "кормовых" и "некормовых", или "своекоштных". "Корм" выдавали по челобитью как за успехи в науках, так и "за многие труды отцов". Сумма кормовых денег зависела от успеваемости. На одном из списков "кормовых" учеников помечено: "Подписать учителям, кто в коем градусе науки и кто ленив и туп". Кормовые деньги выдавали только за дни учения, у отсутствующих на занятиях ("нетников") их вычитали. В случае "скорби" (болезни. - М.Ф.) деньги ученики получали.

Существовало и деление на три возрастные группы - младшую, среднюю и старшую. В младшей группе изучали латынь, иностранный язык, избранный при поступлении в школу, и начала арифметики. В средней группе к этим предметам добавлялись другие общеобразовательные дисциплины, в том числе география. Ученики старшей группы совершенствовались в языках, изучали философию, высшие разделы арифметики.

Общеобразовательные предметы школьной программы (география, философия, история, арифметика, в которую входили алгебра, геометрия, тригонометрия), равно как и танцы, фехтование, верховая езда, "комплименты", были обязательны для всех учеников независимо от избранного ими языка.

Среди бумаг Иоганна Пауса сохранилось расписание занятий в гимназии, из которго мы узнаем, что жившие при школе ученики вставали в 6 часов утра, день начинали молитвой и чтением церковных книг. С 9 до 10 часов в классах изучали "Картины мира" Яна Амоса Каменского; с 10 до 12 часов штудировали латынь и латинскую грамматику; с 12 до l часа ученики завтракали; с l до 2 часов проходили правописание и готовились к следующим урокам; с 2 до 3 часов шли уроки каллиграфии, французской и немецкой грамматики; с 3 до 4 часов младшие ученики занимались арифметикой, переводом пословиц, читали Вергилия, Корнелия Непота, а старшие совершенствовались в риторике и фразеологии; с 4 до 5 часов у младших учеников были уроки французского языка. Следующий час отводился для занятий историей и приготовления домашнего задания.

После 6 часов вечера часть учеников отпускали домой, вероятно, младших, остальные занимались арифметикой, риторикой, "филисофией" или готовили заданные уроки.

При преемниках Глюка гимназия неуклонно утрачивала общеобразовательный характер. Так, в 1708 году на общеобразовательные предметы отводилось всего два-три учебных часа, в остальное же время учили иностранные языки, среди которых появились итальянский и шведский. Это привело к тому, что в 1710 году гимназия фактически перестала существовать и распалась на четыре языковые школы - латинскую, немецкую, французскую и шведскую.

Ученики покидали гимназию - одни с разрешения переходили в другие школы (например, в 1711 году четверо записались в Математическую школу, из них троих приказали вернуть, десятерых отослали "к инженерной науке", в 1713 году два ученика перешли в Госпитальную школу), иные самовольно бросали учение.

13 июля 1714 года В. Поликарпов доносил о побеге: "Собою с Москвы съехали" четырнадцать учеников, один "испомещен" в Костромском уезде, тринадцать "из малого жалованья учились и от школы отстали, и за выбытием 28 в учении ныне число малое". В 1 7 1 5 году в школе было всего шесть учеников и два учителя - Врум (преподаватель немецкого и латыни) и учитель французского Гаген. 3 октября 1715 года в Петербургский сенат отсылается сообщение: "И с того… числа в тех школах учения нет". Ученикам гимназии, получавшим по сентябрь включительно "кормовые деньги"", запретили выезжать из Москвы. В январе 1716 года двое из них были направлены в Латинскую школу, четверо - в "наборное учение" - учениками наборщиков гражданских книг в московскую типографию. Так прекратила свое существование основанная в 1701 году школа. За четырнадцать лет из ее стен вышло около двухсот пятидесяти воспитанников, владевших латинским, немецким, французским, шведским языками. Как правило, выпускники гимназии попадали на государственную службу: так, Самойло Копьев в 1709 году был направлен переводчиком в Посольскую походную канцелярию. В июле того же года для постижения "наивящих наук" уехал в Гамбург Авраам Веселовский, после чего он служил русским послом в Австрии, один из его братьев, Федор, - послом в Англии, другой был принят в Посольскую военную канцелярию и в январе 1710 года направлен в Копенгаген к русскому послу князю В.Л. Долгорукову. Верой и правдой служили России и другие выпускники школы.

Для пастора Глюка падение Мариенбурга стало кошмаром. Кошмаром, который он сам приближал и которому отчасти способствовал. Теперь он не мог без угрызений совести, тайных и явных мук вспоминать о своих сношениях с русским двором и о надежде на то, что московиты освободят его народ от власти шведской короны. Шведы ушли, но освобождение не наступило. Пришла другая власть - быть может, еще более суровая и жестокая, чем предыдущая. И дело было не в старике Шереметеве, в котором, при более тесном общении с ним, пастор Глюк обнаружил и благородство, и даже некоторое великодушие, и не в солдатиках-московитах, которые могли быть и лютыми - хуже хищных зверей, и добрыми, и растерянными, словно дети. Русские офицеры тоже (при более тесном общении с ними) обнаруживали достойные уважения свойства ума и характера.

Но все они, эти странные московиты, чего-то боялись больше, чем страданий, лишений и даже смерти. И ради этого страха, именуемого «государевой службой», они готовы были сжигать деревни по всей Ливонии, лишать крестьян крова и пропитания и так жестоко обходиться с беззащитными людьми. Глюк видел, что в большинстве своем ни солдаты, ни офицеры, ни даже сам Шереметев не хотели этой жестокости, но шли на нее - все, за редкими исключениями. То ли из страха перед своим всевластным государем, славшим Шереметеву суровые наставительные послания и короткие, не допускавшие возражений приказы, а то ли из тайной уверенности в том, что так и должно поступать, ибо: «на войне размякнешь - пропадешь!».

Эту странную поговорку пастор услыхал от полковника Вадбольского, а этот поляк на русской службе, в свою очередь, - от какого-то простого солдатика. Теперь, оказавшись в плену, в чужом лагере, Глюк все чаще вспоминал ее. Он, священнослужитель, привык говорить своим прихожанам о мягкости и доброте, удерживал их от излишней жесткости и суровости, то есть, как мог, размягчал их души. Но московиты, среди которых он с семьей жил уже не одну неделю, отчаянно боялись размякнуть, а порой и стыдились своих слез и жалости. Они отвели многочисленному пасторскому семейству отдельную палатку, вдоволь кормили и охраняли его. Солдаты щедро делились тем, что имели сами, и с другими оставшимися в лагере беженцами. В свободные от службы минуты они любили играть с детишками и вырезать для них из дерева забавные фигурки. Но при этом служивые матерно орали на несчастных людей и подгоняли их увесистыми пинками при каждой заминке. Подобное обхождение доводило смертельно напуганных дочерей пастора до слез, и девочки в страхе прятались за госпожу пасторшу и самого преподобного. Катарина, округлив глаза, испуганно и возбужденно шептала, что вон тот смазливый русский офицерик преследует ее, а намедни даже подкараулил возле колодца и грозился «задрать юбки и попробовать, какова на вкус ливонская курочка». Юбки, однако, задраны не были, поскольку никто из московитов не решился обидеть дочь странного чужеземного попа, остановившего их расправу над жителями города. Насильников же, застигнутых на месте преступления, по приказу фельдмаршала Шереметева, профосы вешали «высоко и коротко» и без лишних церемоний.

С пленными жителями Мариенбурга фельдмаршал поступил по-разному: одних отпустил, куда глаза глядят, других, наиболее полезных, удерживал в лагере насильно. По поводу пастора Глюка и его семейства из Москвы пришло специальное предписание, и Шереметев не отпустил пастора, несмотря на настойчивые просьбы последнего и мольбы его жены и дочерей.

Однажды вечером, когда стемнело, сын пастора попытался сбежать, но бегал избалованный пасторшей Эрнст недостаточно прытко, и эта попытка освобождения закончилась плачевно. Верховой русский драгун легко догнал пасторского сынка, огрел прикладом, потом связал «мальцу» руки за спиной, бесцеремонно перекинул поперек седла и отвез «огольца» назад, к отцу. Там Эрнста приняла рыдающая пасторша, которая, проклиная русских варваров, ставила сыну примочки на набухавшую на затылке иссиня-кровавую шишку. В рыданиях и стенаниях наступило утро. Никто так и не смог заснуть. Эрнст то и дело ощупывал пострадавший затылок и жалобно стонал, госпожа Глюк всхлипывала, дочери испуганно молчали. Пастор молился на коленях, раскрыв перед собой славянскую Библию. Свою долгую и смиренную молитву пастор завершил под утро. И только тогда решился поговорить с сыном.

Сам виноват! - строго сказал он Эрнсту. - Если уж решился бежать, то беги быстро, а иначе не стоит и пробовать. А теперь не плачь: не показывай никому своих страхов. Всем нам нужно сохранять достоинство в дни страданий. Достоинство и терпение. Бери пример с Марты!

С Марты?! - хмыкнул Эрнст. - В чем же это, батюшка, ее достоинство? В том, что она сначала приклеилась к шведскому трубачу, а теперь делит жесткую постель этого хромого старика Шереметиса?

Не смей так говорить о сестре! - гневно воскликнул пастор. - Марта была достойной женой этого несчастного мальчика Йохана Крузе. Она и поныне верна ему… Или его памяти! А фельдмаршал Шереметев оказался настолько благороден, что взял ее под свою защиту. Усвой раз и навсегда, беспутный повеса: Марта ведет его нехитрое хозяйство, и ничего более. С моего на то согласия.

Видишь ли, Эрнст, - вмешалась пасторша. - Марта, конечно, невоспитанна и взбалмошна, но ловко управляется по дому. А этому московскому генералу, несомненно, приятно, что молодая девица варит ему суп и наливает этот… как его… квас!

К тому же, в лагере поговаривают, он слишком стар, чтобы иметь виды на Марту, - хихикнула Катарина. - Один русский офицер вчера по секрету рассказал мне… Ой, матушка, это так неприлично, что я даже боюсь повторить его слова…

Повторяй уже, раз начала! - подбодрил сестрицу Эрнст.

Опомнитесь, дети! Вспомните, что ваш отец - служитель Божий! - остановил их пастор.

Но тлетворное и распущенное влияние военного лагеря оказалось сильнее его предупреждений. Катарина, краснея то ли от стыда, то ли от сообщаемых ею пикантных подробностей, прошептала на ухо Эрнсту, что фельдмаршал Шереметис «немощен в мужском деле настолько, что не в состоянии… ну как бы это сказать… приласкать Марту».

Ну тогда пускай пока варит жалкому старикашке его «счи», или как там называется этот отвратительный суп из прокисшей капусты, и хнычет в передник о своем трубаче! А я потом приду и ее приласкаю! - хмыкнул Эрнст и схлопотал от пастора оплеуху.

Горе тебе, Илион, град крепкий! - в голосе пастора прозвучала неподдельная боль. - Горе тебе, если дети твои рассеялись по миру и стали злыми и жестокими. Катарина, девочка моя, разве такой ты была там, за мариенбургскими стенами! Разве раньше ты бы смогла такое сказать о сестре!

Прости меня, батюшка, прости! - трагически всхлипывая, запричитала Катарина. - Нам так страшно здесь, в этом лагере… Здесь делают и говорят такое! И каждую ночь солдаты приводят каких-то растрепанных пьяных женщин и валяются с ними там, на телегах! Однажды вечером я шла к нашей палатке и увидела… Ах, батюшка, мне даже страшно рассказывать… Их было трое, а женщина - одна… Она была совсем пьяная, и смеялась, и пила с ними! Солдаты и мне предлагали выпить, но я испугалась и убежала… Бежала до тех пор, пока не заблудилась среди этих совершенно одинаковых палаток! Это был такой ужас! Но потом я встретила одного симпатичного русского сержанта, который даже немножко говорил по-немецки, очень милого и доброго. Он укутал меня своим плащом и проводил сюда, к нашей палатке. Ах, батюшка, мне так страшно здесь! Неужели мы никогда не вернемся домой, в Мариенбург?

Мариенбурга больше нет, - тихо и горько сказал пастор. - Есть руины стен, разрушенные дома, пепелище… Можно вернуться на пепелище и плакать. Но нас туда не отпустят.

Но почему же, батюшка?! - вмешалась в разговор младшая пасторская дочка, Лизхен.

Эта пятнадцатилетняя девочка переносила лагерное житье-бытье тяжелее всех - не плакала, не роптала, даже не возмущалась, а только мышкой сидела в палатке, уронив голову на скрещенные руки, и молчала. Это молчание было для ее отца страшнее самых отчаянных рыданий. Пастор подходил, ласково гладил дочь по голове, смотрел, как беззащитно вздрагивают ее худенькие плечи, и обращался к Всевышнему со смиренной мольбой. Глюк воспринимал происходящее, как кару Господню, и молил Творца о прощении. Он, грешный человек, недостойный служитель Божий, слишком надеялся на московитов и на их помощь несчастной Ливонии. И вот они пришли, эти «спасители»-московиты! Пришли, но как?! Не как друзья многострадального народа Ливонии, а как недруги и захватчики. В огне и крови. Говорят, что ливонские крестьяне снова схватились за вилы, но на этот раз не против шведов, а против русских. Как это говорят солдаты в лагере: «Хрен редьки не слаще?!» Верно, нечего сказать! Хороша русская поговорка!

Пастор помолчал немного и грустно ответил Лизхен:

Потому что скоро мы поедем в столицу России - Москву. Фельдмаршалу Шереметеву пришел приказ… Вы же слыхали об этом! В Москве я буду учить русских детей письму и прочим наукам. Царь Петр приказал основать в своей столице новую школу. Гимназию. Нас вызывают туда. Мы не скоро увидим Ливонию. Попрощайтесь с родиной, дорогие мои!

Но дорогой супруг мой, как же так?! - охнула пасторша. - Неужели мы стали рабами русского царя? Неужели мы больше не вольны в своих поступках?

Надо бежать из этого мерзкого лагеря гнусных варваров! - запальчиво крикнул Эрнст.

Мы не можем подвергать опасности женщин, сын мой, - назидательно заметил пастор. - К тому же в лагере остается Марта… А я не брошу мою несчастную девочку!

Ты любишь эту противную девчонку больше наших детей! - голос пасторши сорвался на крик. - Предоставь ее собственной судьбе и подумай о нас!

Я думаю о вас, дорогие мои, - тихо и как-то отрешенно сказал пастор. - И умоляю вас уповать на милосердие Господа. Мы поедем в столицу московитов, если будет на то Господня воля. Везде нужно сеять семена просвещения и мудрости Божьей. Даже в этой суровой стране!

А Марта, она тоже поедет в Москву? - спросила Катарина.

Я слыхал, что и фельдмаршал Шереметев собирается в русскую столицу. А если он - то и Марта, - ответил на это пастор.

Она очень плачет? Грустит о своем Йохане? - сочувственно спросила Лизхен.

Горе ее велико, дети мои! - вздохнул пастор. - Но я не решаюсь расспрашивать. Девочка несет это горе в себе, как воду в сосуде, тихо и не решаясь расплескать. Вы сами можете ее утешить, если захотите навестить сестру.

Но разве нас пустят в палатку Шереметиса? - вмешалась в разговор Анна.

Я проведу вас туда, если вы решитесь! - предложил дочерям пастор.

Я боюсь, батюшка, я не пойду! - тут же отказалась Анна.

А я пойду! - решительно заявила Катарина. - Может статься, еще увижу того доброго молодого сержанта, который помог мне дойти до нашей палатки!

Если вы и пойдете к Марте, то не для того, чтобы строить глазки русским офицерам! - одернула Катарину пасторша.

Я прослежу за этим, дорогая жена! - решительно сказал пастор и взял Катарину за руку. - Ну что, пойдем, дочка?

Катарина молча кивнула и набросила на плечи плащ. Остальные молчали. Эрнст, потупив взгляд, рассматривал земляной пол палатки, Лизхен снова уронила голову на колени и затихла. Госпожа пасторша высоко вздернула подбородок и сурово нахмурила брови. Ее явно не радовало решение мужа навестить эту неотесанную мужичку, Марту! Она никогда не понимала излишней привязанности мужа к воспитаннице. Впрочем, пусть идет, его все равно не удержишь!

Пастор вышел из палатки под руку с Катариной. Та, впрочем, думала то о сестрице Марте, то о приглянувшемся ей русском сержанте. Ах, если бы встретить его по пути к квартире Шереметиса! Она то и дело стреляла глазками по сторонам, но, встретив суровый взгляд отца, тут же смиренно опускала глаза в землю.

У скромной крестьянской избушки, которая служила фельдмаршалу резиденцией, они увидели знакомую тоненькую фигурку в сером крестьянском платье. Марта склонилась над лоханью с бельем, потом подняла голову и отерла пот со лба мыльной ладонью. Вид у нее был упрямый и отнюдь не подавленный. Губы крепко сжаты, глаза смотрели с вызовом. Она не смирилась со своей судьбой и не собиралась смиряться! Ах, если бы тогда, у озера, она могла бежать с Йоханом! Но ничего, она еще убежит и хоть на краю света найдет любимого! Если он только жив… Марта так и не поверила в слова солдата Ларса, ведь он мог ошибаться, и упрямо считала Йохана живым.

На красивую служанку Шереметева засматривались проходившие мимо солдаты и офицеры, но Марта словно не замечала этих взглядов. Однако шаги пастора она отличила от многих и подняла на приемного отца вопрошающий взгляд…

Здравствуйте, батюшка, - тихо, но твердо сказала она. - Раньше я чаще называла вас только «господин пастор», но нынче позвольте называть отцом!

День добрый, доченька! И отныне всегда называй меня так…

А со мной ты не поздороваешься, несносная гордячка Марта? - обиделась Катарина. - Совсем забыла свою несчастную, одинокую, плененную дикарями подружку!!

Дай я обниму тебя, сестренка! Только руки вытру. Нынче у нас много стирки. Я помогаю денщику господина фельдмаршала, а он таскает для меня воду из реки.

Марта обняла названую сестру, но как-то отстраненно, без прежней трогательной нежности. Зато на пастора она смотрела, как на родного отца, с горечью и надеждой.

Шереметев не обижает тебя, дочка? - спросил пастор, заранее надеясь услышать от Марты уверения в учтивости русского фельдмаршала.

Смотря что называть обидой, - пожала плечами Марта.

Неужели он осмелился прикоснуться к тебе?! - гневно сжимая кулаки, воскликнул пастор.

Если вы, батюшка, о мужских вольностях, то не бойтесь, господину фельдмаршалу не до меня. Он немолод, обременен вседневными заботами и слишком тоскует по своей супруге. Шереметис называет меня «дочкой» и не позволяет своим офицерам приставать ко мне.

Тогда чем же он обидел тебя, девочка?

Он лишил нас свободы. В этом и есть главная обида. Я не хочу ехать в Россию. Я хочу остаться здесь и дожидаться Йохана. Я все равно убегу!

Марта, родная, - попытался уговорить ее пастор. - Если ты попытаешься сбежать, то получишь пулю в спину. После неудачного бегства Эрнста московиты предупредили нас, что будут стрелять, если кто-то повторит его попытку!

Они не шутят, - вмешалась в разговор Катарина. - Они и вправду будут стрелять! У них такие страшные глаза, когда они злятся!..

Я бывала в настоящем бою, и меня не испугают их пули! - воскликнула Марта.

Побереги свою жизнь для Йохана, девочка, - преподобный Глюк пустил в ход последний аргумент. - Если несчастный мальчик жив, то он найдет тебя даже в Московии! А я буду умолять русского царя вернуть тебе свободу!

Марта задумалась. Несколько минут все трое молчали. Катарине наскучило ждать, и она принялась оглядываться по сторонам, с интересом изучая новую для себя бивуачную жизнь. Почти тотчас девушка заметила, как поодаль неуверенно топчется ее недавний знакомец, молодой русский сержант. Катарина с готовностью повернула к нему свое хорошенькое личико, и на нем сама собой засияла кокетливая улыбка. Сержант поприветствовал Катарину, по-военному сдвинув каблуки и решительно кивнув головой. Осмелев, очаровательница отошла на несколько шагов в сторону, чтобы без помех побеседовать со своим кавалером. Суровый оклик отца заставил ее вернуться на место. Девушка обиженно надула губки и стала ждать, пока отец переговорит с названой сестрицей. Сержант между тем сменил военные манеры на партикулярные и отвесил Катарине учтивый, но несколько неуклюжий поклон. Затем вздохнул огорченно, махнул рукой и уныло зашагал своей дорогой.

Пастор между тем обнял Марту и стал тихо читать «Отче наш». Воспитанница шепотом повторяла за ним слова молитвы.

Да будет воля твоя!.. Воля ваша, батюшка, - решила она. - Я поберегу свою жизнь. Ради Йохана!

Профос - чин военной полиции, обладавший полномочиями судьи и палача.