Ты мой заброшенный. Анализ стихотворения есенина край ты мой заброшенный. «Край ты мой заброшенный…» Сергей Есенин

Сторона ль моя, сторонушка. Сторона незнакомая! Что не сам ли я на тебя зашел, Что не добрый ли да меня конь завез: Завезла меня, доброго молодца, Прытость, бодрость молодецкая И хмелинушка кабацкая. Старинная песня.

Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой, по тогдашним ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе, что поведение мое в Симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя виноватым перед Савельичем. Всё это меня мучило. Старик угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая. Я непременно хотел с ним помириться и не знал с чего начать. Наконец я сказал ему: «Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам, что виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперед вести себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся».

Эх, батюшка Петр Андреич! - отвечал он с глубоким вздохом.- Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.

Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. Он мало-помалу успокоился, хотя всё еще изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! легко ли дело! »

Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Всё покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?»

Это зачем?

Время ненадежно: ветер слегка подымается; - вишь, как он сметает порошу.

Что ж за беда!

А видишь там что? (Ямщик указал кнутом на восток.)

Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба.

А вон - вон: это облачко.

Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран.

Я слыхал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее.

Ямщик поскакал; но всё поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег - и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Всё исчезло. «Ну, барин,- закричал ямщик,- беда: буран!»...

Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом - и скоро стали. «Что же ты не едешь?»- спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? - отвечал он, слезая с облучка;- невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом». Я стал было его бранить. Савельич за него заступился: «И охота было не слушаться, - говорил он сердито,- воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!» Савельич был прав. Делать было нечего. Снег так и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели... Вдруг увидел я что-то черное. «Эй, ямщик! - закричал я,- смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А бог знает, барин,- сказал он, садясь на свое место; - воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк или человек».

Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком. «Гей, добрый человек! - закричал ему ямщик.- Скажи, не знаешь ли, где дорога? »

Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе,- отвечал дорожный,- да что толку?

Послушай, мужичок,- сказал я ему,- знаешь ли ты эту сторону? Возьмешься ли ты довести меня до ночлега?

Сторона мне знакомая,- отвечал дорожный,- слава богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да вишь какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам.

Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя божией воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал ямщику: «Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай».

А почему ехать мне вправо?- спросил ямщик с неудовольствием.- Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой.- Ямщик казался мне прав. «В самом деле,- сказал я,- почему думаешь ты, что жило недалече?» - «А потому, что ветер оттоле потянул,- отвечал дорожный,- и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко». Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю. Савельич охал, поминутно толкаясь о мои бока. Я опустил циновку, закутался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды.

Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо вероятно знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам.

Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран еще свирепствовал и мы еще блуждали по снежной пустыне... Вдруг увидел я ворота и въехал на барский двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтоб батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. «Тише,- говорит она мне,- отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?.. Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» - «Всё равно, Петруша,- отвечала мне матушка,- это твой посаженый отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит...» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать... и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах... Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение...» Ужас и недоумение овладели мною... И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».

Куда приехали?- спросил я, протирая глаза.

На постоялый двор. Господь помог, наткнулись прямо на забор. Выходи, сударь, скорее да обогрейся.

Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.

Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Савельич внес за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошел хлопотать.

Где же вожатый?- спросил я у Савельича.

«Здесь, ваше благородие»,- отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, прозяб?» - «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». В эту минуту хозяин вошел с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднес ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость,- прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питье». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему и, взглянув ему в лицо: «Эхе,- сказал он,- опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком - да мимо. Ну, а что ваши?»

Да что наши! - отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор.- Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте.- «Молчи, дядя,- возразил мой бродяга,- будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» - При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.

Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года. Савельич слушал с видом большого неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого. Постоялый двор, или, по-тамошнему, умет , находился в стороне, в степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лег на лавку. Савельич решился убраться на печь; хозяин лег на полу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул как убитый.

Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Лошади были запряжены. Я расплатился с хозяином, который взял с нас такую умеренную плату, что даже Савельич с ним не заспорил и не стал торговаться по своему обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь и велел Савельичу дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился. «Полтину на водку! - сказал он,- за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придется голодать». Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему обещанию, находились в полном его распоряжении. Мне было досадно однако ж, что не мог отблагодарить человека, выручившего меня, если не из беды, то по крайней мере из очень неприятного положения. «Хорошо,- сказал я хладнокровно;- если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой заячий тулуп».

Помилуй, батюшка Петр Андреич! - сказал Савельич.- Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке.

Это, старинушка, уж не твоя печаль,- сказал мой бродяга,- пропью ли я или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться.

Бога ты не боишься, разбойник!- отвечал ему Савельич сердитым голосом.- Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища.

Прошу не умничать,- сказал я своему дядьке;- сейчас неси сюда тулуп.

Господи владыко! - простонал мой Савельич.- Заячий тулуп почти новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!

Однако заячий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом деле, тулуп, из которого успел и я вырасти, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился и надел его, распоров по швам. Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей».- Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней вьюге, о своем вожатом и о заячьем тулупе.

Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу. Я увидел мужчину росту высокого, но уже сгорбленного старостию. Длинные волосы его были совсем белы. Старый полинялый мундир напоминал воина времен Анны Иоанновны, а в его речи сильно отзывался немецкий выговор. Я подал ему письмо от батюшки. При имени его он взглянул на меня быстро: «Поже мой! - сказал он.- Тавно ли, кажется, Андрей Петрович был еше твоих лет, а теперь вот уш какой у него молотец! Ах, фремя, фремя!»- Он распечатал письмо и стал читать его вполголоса, делая свои замечания. «„Милостивый государь Андрей Карлович, надеюсь, что ваше превосходительство"... Это что за серемонии? Фуй, как ему не софестно! Конечно: дисциплина перво дело, но так ли пишут к старому камрад?.. „ваше превосходительство не забыло"...гм... „и... когда... покойным фельдмаршалом Мин... походе... также и... Каролинку"... Эхе, брудер! так он еше помнит стары наши проказ? „Теперь о деле... К вам моего повесу"...гм... „держать в ежовых рукавицах"... Что такое ешовы рукавиц? Это должно быть русска поговорк... Что такое „дершать в ешовых рукавицах"?» - повторил он, обращаясь ко мне.

Это значит,- отвечал я ему с видом как можно более невинным,- обходиться ласково, не слишком строго, давать побольше воли, держать в ежовых рукавицах.

«Гм, понимаю... „и не давать ему воли" нет, видно ешовы рукавицы значит не то... „При сем... его паспорт"... Где ж он? А, вот... „отписать в Семеновский"...Хорошо, хорошо: всё будет сделано... „Позволишь без чинов обнять себя и... старым товарищем и другом"- a! наконец догадался... и прочая и прочая... Ну, батюшка,- сказал он, прочитав письмо и отложив в сторону мой паспорт,- всё будет сделано: ты будешь офицером переведен в *** полк, и чтоб тебе времени не терять, то завтра же поезжай в Белогорскую крепость, где ты будешь в команде капитана Миронова, доброго и честного человека. Там ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине. В Оренбурге делать тебе нечего; рассеяние вредно молодому человеку. А сегодня милости просим: отобедать у меня».

«Час от часу не легче! - подумал я про себя,- к чему послужило мне то, что еще в утробе матери я был уже гвардии сержантом! Куда это меня завело? В *** полк и в глухую крепость на границу киргиз-кайсацких степей!..» Я отобедал у Андрея Карловича, втроем с его старым адъютантом. Строгая немецкая экономия царствовала за его столом, и я думаю, что страх видеть иногда лишнего гостя за своею холостою трапезою был отчасти причиною поспешного удаления моего в гарнизон. На другой день я простился с генералом и отправился к месту моего назначения.

Сторона ль моя, сторонушка,
Сторона незнакомая!
Что не сам ли я на тебя зашел,
Что не добрый ли да меня конь завез:
Завезла меня, доброго молодца,
Прытость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.

Старинная песня.

А.С. Пушкин
Повесть «Капитанская дочка» (встреча П.А. Гринёва с Пугачёвым)

Ямщик поскакал; но всё поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошёл мелкий снег – и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение тёмное небо смешалось со снежным морем. Всё исчезло. «Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!»…

Я выглянул из кибитки: всё было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевлённым; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом – и скоро стали. «Что же ты не едешь?» – спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? – отвечал он, слезая с облучка, – невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом». Я стал было его бранить. Савельич за него заступился. «И охота было не слушаться, – говорил он сердито, – воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!» Савельич был прав. Делать было нечего. Снег так и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели… Вдруг увидел я что-то чёрное. «Эй, ямщик! – закричал я, – смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А бог знает, барин, – сказал он, садясь на своё место, – воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек».

Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком.

– Гей, добрый человек! – закричал ему ямщик. – Скажи, не знаешь ли где дорога?

– Дорога-то здесь; я стою на твёрдой полосе, – отвечал дорожный, – да что толку?

– Послушай, мужичок, – сказал я ему, – знаешь ли ты эту сторону? Возьмёшься ли ты довести меня до ночлега?

– Сторона мне знакомая, – отвечал дорожный, – слава богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперёк. Да, вишь, какая погода: как раз собьёшься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам.

Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя божией воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал ямщику: «Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай».

– А почему мне ехать вправо? – спросил ямщик с неудовольствием. – Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой. – Ямщик казался мне прав. «В самом деле, – сказал я, – почему думаешь ты, что жило недалече?» – «А потому, что ветер оттоле потянул, – отвечал дорожный, – и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко». Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю. Савельич охал, поминутно толкаясь о мои бока. Я опустил циновку, закутался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды.

Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо, вероятно, знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам.

Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран ещё свирепствовал и мы ещё блуждали по снежной пустыне… Вдруг увидел я вороты и въехал на барский двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтобы батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. «Тише, – говорит она мне, – отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Поражённый страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?.. Вместо отца моего вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» – «Всё равно, Петруша, – отвечала мне матушка, – это твой посажёный отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит…» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать… и не мог; комната наполнилась мёртвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах… Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение…» Ужас и недоумение овладели мною… И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».

– Куда приехали? – спросил я, протирая глаза.

– На постоялый двор. Господь помог, наткнулись прямо на забор. Выходи, сударь, скорее да обогрейся.

Я вышел из кибитки. Буран ещё продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала её. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.

Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, ещё свежий и бодрый. Савельич внёс за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошёл хлопотать.

– Где же вожатый? – спросил я у Савельича.

«Здесь, ваше благородие», – отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел чёрную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, прозяб?» – «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». В эту минуту хозяин вошел с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нём был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднёс ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, – прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питье». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошёл к нему и, взглянув ему в лицо: «Эхе, – сказал он, – опять ты в нашем краю! Отколе бог принёс?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком – да мимо. Ну, а что ваши?»

– Да что наши! – отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. – Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте.

«Молчи, дядя, – возразил мой бродяга, – будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.

Стихотворение написано разностопным хореем с перекрестной рифмовкой. Структурно стих состоит из пяти стоп, каждая из которых описывает упадок того или иного уголка деревни.

В первой стопе автор дважды использует повтор-обращение (край ты мой), словно обращается к живому человеку. Родные просторы столь прекрасны и знакомы Есенину- сенокос, лес, монастырь, однако чувствуется уже в этих строках грусть, тоска и обида, что простаивает зря земля.

Образ монастыря, далее переходящий в третью строфу (слома – риза- метафора), (ветер окропил плесень солнцем- метафора)напоминает нам об увлечении поэта религией, в данный период творчества. Не случаен этот образ, ведь главное для деревни это церковь, если есть церковь –деревня будет жить, а здесь даже сама природа- ветер, словно благословляет на дальнейшую жизнь эти обветшалые избенки, окропляя их божественным солнечным светом, не смотря на намеренное использование литоты - пять изб(вторая строфа), символизирующей остановку жизни. Надежда, словно обещание второй жизни, которую лирический герой дает этой деревне, продолжит свое существование в творчестве Есенина, связанном с революционной порой.

Душа лирического героя полна тревогой, за будущее, именно отсюда появляется образ ворон, как предвестников беды, но в этой же строфе (черемуха, словно метель- сравнение)- олицетворение родины, погребенной под белоснежными лепестками, забытой всеми. Сомнения, в том, что деревня оживет, не покидают лирического героя до последних строк, там он видит прошлую жизнь сказкой, былью, которая может уйти в небытие. Именно этого боялся поэт, поэтому возлагал большие надежды на революцию.

Однако, вернувшись в родное село после событий переворота, понял, что он уже не нужен своей Родине, ведь она стала абсолютно иной. Единение Есенина с деревенским бытом столь искренне, что невольно начинаешь сам сопереживать событиям, описанным в данном стихотворении, и радеть за то, чтобы деревня вновь заиграла прежними красками.

Прекрасный поэт С.А. Есенин - представитель крестьянской лирики не мог не заметить в своем творчестве, как вымирают деревни, особенно после войны. Именно об этом и повествует стихотворение «Край ты мой заброшенный», написанное в 1914г. Поэт, родившийся и проживший, часть своей сознательной жизни в селе не может не сопереживать положению русских деревень, оставшихся без мужской силы, которая и держала все на своих плечах.

Анализ стихотворения Край ты мой заброшенный Есенина

В стихотворении повествуется о жизни его родной деревни Константиново. Он там родился и вырос. Но для достижения целей ему приходится уехать оттуда. Конечно, он с детства любил и леса, и поля, и всю природу. Но также он понимал, что в деревне ничего не добьешься, так как работы практически нет. И чтобы получить хорошее будущее он уехал в Москву.

Москва же стала для него вторым домом, но он искренне скучал по отчему дому в Константиново. Где он так все знал и любил. Любил всем сердцем и душой. А душа поэта не выдержала и вылилась в стихотворенье, получившее признание у людей.

Именно его стихотворение «Край ты мой заброшенный» показывает, что его любимая деревня стала превращаться в пустое место. Трава похожая на лес, один монастырь и всего лишь пять хат, по словам автора. Все опустело, пришло в упадок. Все молодые люди рвутся в город за желанием быть лучше и получить больше полезного и хорошего для жизни. Есенин также понимает, что через время все кардинально измениться и может произойти такое, что деревня просто исчезнет.

Подходит революция, которая, по мнению автора должна восстановить уклад его родной деревни и другим, нуждающимся, поселениям. Но суровая правда была такова: стало все еще хуже. Все люди становятся беднее. Это вызвало ужасные чувства позора и омерзения. Печальный образ, пропитанный грустными воспоминаниями детства, Есенин выражает в черном вороне и лепестках черемухи. И это неспроста. Черный ворон – это символ смерти, угасания жизни. А лепестки черемухи подобно белому снегу, превращаются в метель и скрывают все живые воспоминания.

Хоть и заброшен край родной, но чувство предательства, что он уехал, останется до того момента пока вновь не появился в своей деревне. Вот тогда он увидел, что там никому нет до него дела. Жизнь изменилась. И люди тоже изменились в плохую сторону.

Картинка к стихотворению Край ты мой заброшенный

Популярные темы анализов

• Анализ стихотворения Пушкина Разговор книгопродавца с поэтом

  Известное стихотворение «Разговор книгопродавца с поэтом» было создано в сентябре 1824 года в Михайловском. Нужно отметить, что оно было написано в особый для Пушкина период жизни.

• Анализ стихоторения Апухтина Зима

  Произведения Алексея Николаевича Апухтина – это запоминающиеся, чувственные, искренние размышления человека с богатым внутренним миром, который любит свой край, не упуская из виду ни одной детали.

• Анализ стихотворения Бунина Мы рядом шли

  У Бунина была непростая жизнь. Первый брак неудачно развалился, после него он уже не хотел заводить романы и тем более женится. Но в жизни произошли большие изменения, в 1906 году мужчина влюбился.

• Анализ стихотворения Фета Узник

  Судьба великого русского лирика Афанасия Фета сложилась непросто. Но это не помешало ему открыть для себя и для других превосходный литературный мир. В своей поэзии писатель старался опираться на что-то новое, он искал путь от чувств человека,

• Анализ стихотворения Баратынского Водопад 6 класс по плану

  В то время когда Баратынский жил в Финляндии, ее природа потрясла его и вдохновила на создание многих произведений. Неподалеку от того места где поэт проходил службу, располагался один водопад. Он был очень высоким, а его ущелье было

«Край ты мой заброшенный…» Сергей Есенин

Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь,
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь.

Избы забоченились,
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
В заревую гать.

Под соломой-ризою
Выструги стропил,
Ветер плесень сизую
Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха
Вороны крылом,
Как метель, черемуха
Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Нашептал ковыль?

Анализ стихотворения Есенина «Край ты мой заброшенный…»

Собираясь покорять Москву, Сергей Есенин не питал иллюзий. Он понимал, что в родном селе ему никогда не удастся реализовать свой поэтический дар, поэтому нужно ехать в столицу. Но он не подозревал, что расставание с родным краем будет настолько мучительным и болезненным, что все последующие годы поэт буквально будет бредить полями и лесами, которые так полюбил с самого детства. Однако Есенин не только восхищался красотой природы, но и видел, насколько тяжело живется его односельчанам. Константиново пустеет, так как молодежь стремится перебраться в город, поэтому в стихотворении «Край ты мой заброшенный…», написанном в 1914 году, автор отмечает, что такие знакомые и любимые места постепенно превращаются в пустырь. «Сенокос некошеный, лес да монастырь», — такой видятся поэту подступы к селу, в котором, как он утверждает, осталось всего пять хат. Везде царит запустение, и поэт понимает, что пройдет еще немного времени, и его родное село окажется стертым с лица земли . Именно поэтому позже Есенин будет радоваться революции, которая, как он надеется, сможет подарить вторую жизнь русским селам, обескровленным и разрушенным. Однако эта радость вскоре сменится недоумением, так как при советской власти люди станут жить в селе еще беднее, и безысходность, прикрытая патриотическими лозунгами, вызовет у поэта чувство стыда пополам с отвращением.

Но до знаменательных событий 1917 года еще довольно много времени, и автор, обеспокоенный тем, что Константиново вымирает, с грустью отмечает: «В окна бьют без промаха вороны крылом». Ворон на Руси испокон веков считается предвестником смерти, поэтому поэт не случайно создает этот печальный образ, который дополняет лепестками черемухи, сравнивая их с метелью. Именно таким, погребенным под белизной цветочных лепестков, поэт видит свое родное село, где когда-то жизнь била ключом. Но прошли годы, и все изменилось до неузнаваемости, поэтому даже весна ассоциируется у поэта с любой и холодной зимой, безмолвной и беспощадной.

Есенин впоследствии будет искренне раскаиваться в том, что, как и многие его сверстники, покинул Константиново в поисках лучшей доли. Однако он понимает, что сама жизнь поставила его перед столь нелегким выбором. Спустя 10 лет он вернется на родину и поймет, что никому здесь не нужен, потому что сельская жизнь, приправленная социалистическими идеями, уже течет совсем в другом русле. И никому нет дела до известного поэта, который отказывается прославлять достижения новой власти, считая ее утопической.