Расшифровка Керенский и Корнилов: предчувствие гражданской войны. Мятежник или марионетка? Как Корнилов стал жертвой интриг Керенского

Корниловское выступление («дело», «путч», «заговор», «мятеж», «восстание») - неудачная попытка установления военной диктатуры 27-31 августа (9-13 сентября) 1917 года, предпринятая Верховным главнокомандующим Русской Армией Генерального штаба генералом от инфантерии Л. Г. Корниловым для того, чтобы:

По некоторым данным целью Корниловского выступления было предотвращение с помощью военной силы прихода к власти левых радикалов (большевиков); по другим данным Корнилов вообще не отличал левых социалистов от правых и ещё с апреля считал своим заклятым врагом Петроградский совет, который в то время возглавляли правые социалисты, меньшевики и эсеры.

Предыстория событий

Летом 1917 года обстановка в Петрограде была неспокойной. Сторонники большевиков и Петросовета проводили антиправительственные демонстрации с призывами к свержению власти. 4 (17) июля Временное правительство ввело в городе военное положение. Однако в конце июля, состав правительства резко изменился, его возглавил эсер Александр Керенский. Главнокомандующим, вместо генерала Брусилова, он, по рекомендации своего заместителя и губернатора Петрограда Савинкова, назначил генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова.

Генерал Корнилов был чрезвычайно популярен в войсках, вокруг него начало смыкаться офицерство, казачество, самые широкие круги общественности… Августовское Государственное совещание в Москве, где Керенский пытался лишить Верховного главнокомандующего слова, стало, тем не менее, триумфом генерала Корнилова. Герой войны, талантливый военачальник, решительный противник развала. Его встречали восторженно, носили на руках, забрасывали цветами.

По свидетельству А.И. Спиридовича, 2 марта 1917 года председатель Временного комитета Государственной думы М.В. Родзянко, игнорируя верховную власть, телеграммой обратился к генералу М.В. Алексееву с просьбой отозвать из Петрограда генерал-адъютанта Иванова и назначить на должность командующего Петроградским военным округом генерал-лейтенанта Корнилова. Алексеев, для которого верховная власть ещё существовала, обратился с соответствующим предложением к Николаю II, заметив, что «в исполнении этого пожелания может заключаться начало успокоения столицы и водворения порядка в частях войск, составляющих гарнизон Петрограда и окрестных пунктов». Таким образом, Л.Г. Корнилов прибыл 5 марта в Петроград одновременно и по просьбе Временного правительства, и по повелению императора. Но «водворять порядок» было уже поздно: его водворил Петроградский совет; тем не менее пост командующего Петроградским военным округом Корнилов принял и после официального визита в Исполком Петроградского совета, отправился в Царское село - арестовывать императрицу.

Когда в апреле, после опубликования ноты П.Н. Милюкова, полки Петроградского гарнизона вышли на улицу, Корнилов вызвал артиллерию для защиты Временного правительства от демонстрантов; однако его приказ был тотчас отменен Исполкомом Петроградского совета. Позже Петроградский совет издал воззвание «Ко всем гражданам», в котором содержалось и специальное обращение к солдатам:

Лишенный таким образом права распоряжаться Петроградским гарнизоном, Корнилов подал в отставку и отправился в действующую армию, на Юго-Западный фронт.

Уже в апреле 1917 года среди недовольных новым порядком офицеров приобрела популярность идея установления военной диктатуры; образовалось множество военных организаций, среди которых к середине лета наиболее влиятельными были Военная лига, Союз георгиевских кавалеров (штаб-квартиры находились в Петрограде) и созданный при Ставке в Могилёве Союз офицеров армии и флота. Устремления военных поддерживали и некоторые гражданские организации, в том числе Общество экономического возрождения России во главе с А.И. Гучковым и А.И. Путиловым и Республиканский центр, создавший даже собственный военный отдел, для координации действий различных офицерских организаций. На пост военного диктатора весной и летом выдвигались разные кандидатуры, в том числе М.В. Алексеев, А.А. Брусилов и А.В. Колчак, однако уже в дни Московского государственного совещания фаворитом стал Л.Г. Корнилов, к тому времени - Верховный главнокомандующий; хотя многие высшие офицеры относились к нему весьма скептически. Например, Алексеев считал, что у Корнилова «львиное сердце, а голова овечья», Брусилов же говорил: «Это начальник лихого партизанского отряда - и больше ничего».

После отставки 7 (20) июля Г.Е. Львова Временное правительство возглавил эсер Александр Керенский. Главнокомандующим, вместо генерала Брусилова, он, по рекомендации своего заместителя и губернатора Петрограда Савинкова, назначил генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова.

Существует мнение, что Керенский назначил именно этого генерала вовсе не потому, что оценил его душевное благородство, таланты командующего или личную его боевую доблесть: это лишь рядовой состав армии можно было с успехом разложить с помощью пропаганды, непротивлению «братанию» на фронте и т. п.; руководящий же состав Русской армии приказами и комитетами заставить забыть долг перед Родиной было уже невозможно. Однако, их из армии можно было удалить . И для этого нужен был повод . Н. В. Стариков считает, что Керенскому необходимо было…

Либеральные политики, члены Государственной Думы, промышленники, торговая аристократия обещали генералу свою поддержку. Огромная масса обывателей возлагала на него надежды… Надежды на установление диктатуры и спасение Родины. И план Корнилова действительно предполагал установление диктатуры. Но не единоличной, а «диктатуры правительства ».

Однако между Председателем правительства и Главнокомандующим вскоре появился антагонизм.

А.Ф. Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках правительственную власть, во время корниловского выступления очутился в трудном положении. Он понимал, что только суровые меры, предложенные Л.Г. Корниловым, могли еще спасти экономику от развала, армию от анархии, Временное правительство освободить от советской зависимости и установить, в конце концов, внутренний порядок в стране. Но А.Ф. Керенский также понимал, что с установлением военной диктатуры он лишится всей полноты своей власти. Добровольно отдавать ее даже ради блага России он не захотел. К этому присоединилась и личная антипатия между министром-председателем А.Ф. Керенским и главнокомандующим генералом Л.Г. Корниловым, они не стеснялись высказывать свое отношение друг к другу

Тем временем положение на фронте ухудшалось; 21 августа (3 сентября) германские войска взяли Ригу; заградительные отряды Корнилова не только не помогали, но усиливали ожесточение солдат против офицеров.

По решению Временного правительства и с согласия самого А. Ф. Керенского на Петроград отправляется 3-й конный корпус генерала Крымова с целью окончательно (после подавления июльского мятежа) покончить с большевиками и взять под контроль ситуацию в столице:

«Корниловская программа» и политические взгляды генерала Корнилова

Вопреки утверждениям некоторых историков, генерал Корнилов никогда, ни до своего августовского выступления, ни во время него - ни официально, ни в частных беседах и разговорах не ставил определённой «политической программы». Он её не имел, как не имел (наряду с Керенским) прямых социальных и политических лозунгов. Документ, известный в истории под названием «Корниловская программа» стал результатом коллективного творчества Быховских узников - лиц, заключённых в Быховскую тюрьму вместе с генералом Корниловым по обвинению в поддержке его после неудачи Корниловского выступления. По словам генерала Деникина - соавтора этой программы, она нужна была как исправление «пробела прошлого» - необходимости объявления строго деловой программы по удержанию страны от окончательного развала и падения. Программа после составления была утверждена генералом Корниловым и появилась в печати без даты и под видом программы одного из прошлых его выступлений, ибо в условиях, в которых пребывали её авторы, было трудно, по словам генерала Деникина, опубликовать «Программу Быхова».

«Корниловская программа»:

• 1) Установление правительственной власти, совершенно независимой от всяких безответственных организаций - впредь до Учредительного собрания.
• 2) Установление на местах органов власти и суда, независимых от самочинных организаций.
• 3) Война в полном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего достояние и жизненные интересы России.
• 4) Создание боеспособной армии и организованного тыла - без политики, без вмешательства комитетов и комиссаров и с твердой дисциплиной.
• 5) Обеспечение жизнедеятельности страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановления продуктивности работы фабрик и заводов; упорядочение продовольственного дела привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата, регулируемых правительством.
• 6) Разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного Собрания.

Во время своего назначения на пост Верховного главнокомандующего 19 июля 1917 г. генерал Корнилов потребовал от правительства признания за ним ответственности «только перед собственной совестью и всем народом», устанавливая таким образом по словам Деникина некую «оригинальную схему суверенного военного командования». Заявление в основном касалось военной части, в частности - предоставление Главокверху полной автономии во всех военных вопросах - как то решения оперативных задач, назначения и смещения командного состава. Требовал Корнилов и введения смертной казни на фронте.

В беседах с целым рядом лиц генералом Корниловым выдвигались различные формы «сильной власти», например, переформирование кабинета Керенского на национальных началах, смена главы правительства, введение Верховного главнокомандующего в состав правительства, совмещение должностей министра председателя и Верховного главнокомандующего, директория, единоличная диктатура. Сам генерал Корнилов склонялся к единоличной диктатуре, не ставя, однако, её при этом самоцелью и придавая огромное значение факту легитимности и законной преемственности власти.

30 июля на совещании с участием министров путей сообщения и продовольствия генерал Корнилов высказывал следующие взгляды:

Не вдаваясь в вопрос о том, какие меры необходимы для оздоровления рабочих и железнодорожных составляющих и предоставляя разобраться в этом специалистам, генерал тем не менее полагал, что «для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армии фронта».

В записке генерала Корнилова, подготовленной для доклада Временному правительству, говорилось о необходимости проведения следующих главных мероприятий:

• введение на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных;
• восстановление дисциплинарной власти военных начальников;
• введение в узкие рамки деятельности комитетов и установления их ответственности перед законом.

3 августа генерал Корнилов представил записку Керенскому в Петрограде, однако последний, выразив предварительно своё принципиальное согласие с мерами, предлагавшимися Корниловым, уговорил генерала не представлять записки правительству непосредственно в этот день, мотивируя это пожелание желательностью завершения аналогичной работы военного министерства для взаимного согласования проектов. Однако уже на следующий день 4 августа копия записки генерала Корнилова оказалась в распоряжении газеты «Известия», начавшей печатание выдержек из корниловской записки, одновременно с чем началась и широкая кампания по травле верховного командования.

По словам генерала Деникина, «политический облик генерала Корнилова для многих оставался неясным» и вокруг этого вопроса строились легенды, имевшие своим источником окружение Лавра Георгиевича, которое, в силу излишней терпимости и доверчивости плохо разбиравшегося в людях генерала, подобралось «мало-государственное или же вовсе беспринципное». В этом Деникин видел глубочайший трагизм деятельности генерала Корнилова.

Лавр Георгиевич не был ни социалистом, ни монархистом: подобно подавляющему большинству тогдашнего офицерства, он был чужд политическим страстям. Деникин считал, что по взглядам и убеждениям генерал Корнилов был близок «широким слоям либеральной демократии». Как Главнокомандующий, генерал Корнилов имел более других военачальников смелости и мужества выступать против разрушения армии и в защиту офицерства.

Временное правительство 21 августа утвердило решение о выделении Петроградского военного округа в прямое подчинение Ставке, о чем официально сообщили Корнилову 24 августа. В телеграмме подчеркивался принципиально важный момент – в самом Петрограде должна остаться власть Временного правительства. На должность губернатора предполагался Б.В. Савинков. В распоряжение правительства, для «ограждения от посягательств с чьей бы то ни было стороны». 25 августа, уже без согласования с правительством был заготовлен проект приказа о введении в Петрограде осадного положения (комендантский час, цензура, запрет митингов и демонстраций, разоружение частей гарнизона, оказывающих сопротивление, военно-полевые суды). Вечером того же дня, в Ставке, в присутствии Филоненко, еще раз обсуждался список «Совета народной обороны» и говорилось о директории Керенский-Корнилов-Савинков, в качестве высшей формы управления страной до созыва Учредительного Собрания.

25 августа, в полном соответствии с распоряжением правительства, в Петроград направился конный корпус. Но это были казачьи части 3-го конного корпуса (а также Туземная («Дикая») дивизия) под командованием генерал-лейтенанта А.М. Крымова, хотя Корнилов обещал Савинкову отправить корпус регулярной кавалерии, во главе с более «либеральным» командиром.

Корнилов надеялся на «Союз офицеров», как на организацию, которая могла бы противодействовать большевикам в самом Петрограде, путем создания мобильных офицерско-юнкерских отрядов. На их финансирование предполагалось направить средства организации Гучкова-Путилова (уже полученные 900 тыс. рублей пошли на аренду помещений для офицеров, приобретение мотоциклеток, автомобилей, оружия). Боевые структуры «Союза офицеров» фактически подчинялись самому Корнилову, действуя совершенно независимо от правительства. Офицеры, рассчитывали поставить власть перед фактом ликвидации Петроградского Совета и ареста большевиков.

Хронология

26 августа депутат Государственной Думы Львов передаёт премьер-министру обсуждавшиеся им накануне с генералом Корниловым различные пожелания в смысле усиления власти.

Керенский во время второго посещения его Львовым спрятал за занавеской в своем кабинете помощника начальника милиции Булавинского. Булавинский свидетельствует, что записка была прочтена Львову и последний подтвердил содержание её, а на вопрос, «каковы были причины и мотивы, которые заставили генерала Корнилова требовать, чтобы Керенский и Савинков приехали в Ставку», он не дал ответа.

Вечером 26 августа на заседании правительства Керенский квалифицировал действия Верховного главнокомандующего как «мятеж». Однако даже и Временное правительство не приняло сторону Керенского. Во время произошедшего бурного совещания Керенский требовал себе «диктаторских полномочий» для подавления «мятежа», однако другие министры выступали против этого и настаивали на мирном урегулировании.

27 августа Керенский распускает кабинет и самочинно присваивает себе «диктаторские полномочия», единолично отстраняет генерала Корнилова от должности (на что юридически права не имеет ), требует отмены движения на Петроград ранее им же отправленного конного корпуса и назначает сам себя Верховным главнокомандующим. Генерал Корнилов такой приказ выполнять отказывается…

В результате генерал Корнилов приходит к заключению, что:

…и решает не подчиняться и должности Верховного главнокомандующего не сдавать.

Корнилов отвечает со своей стороны рядом горячих воззваний к армии, народу, казакам, в которых описывает ход событий, называя действия Керенского провокацией. Корнилов в одном из ответных воззваний (от 27 августа) неосторожно заявляет, что:

Это неосторожное обобщение всех членов Временного правительства, которых, за исключением быть может одного, можно было обвинять в чём угодно, только не в служении немцам, произвело тягостное впечатление на лиц, знавших действительные взаимоотношения между членами правительства, и особенно на тех, кто в среде его были духовно сообщниками Корнилова.

Принимая на себя всю полноту власти, генерал Корнилов обещал «спасти Великую Россию» и «довести народ путем победы до созыва Учредительного Собрания». 29 числа генерал распространил ещё одно обращение, в котором заявлял о сговоре правительства, большевиков и Германии, называл взрывы в Казани их спланированной акцией, призывал не подчиняться распоряжениям правительства.

Выступление генерала Корнилова поддержал Союз Офицеров, петроградские офицерские организации, «вторая шашка Империи » генерал Каледин присоединился к мятежникам; не было никакого сомнения, что масса офицерства всецело на стороне Корнилова и с замиранием сердца следит за перипетиями борьбы, им кровно близкой; но, не привлеченное к ней заблаговременно в широком масштабе и в солидной организации, в той обстановке, в какой оно жило - офицерство могло дать лишь нравственную поддержку. Командующие четырьмя фронтами объявили о своей солидарности с Верховным главнокомандующим.

В дальнейшем Керенский, триумвират Савинков, Авксентьев и Скобелев, петроградская дума с А. А. Исаевым и Шрейдером во главе и советы лихорадочно начали принимать меры к приостановке движения войск Крымова…

Телеграммой без номера и за подписью «Керенский» Верховному главнокомандующему было предложено сдать должность генералу Лукомскому и немедленно выехать в столицу. Это распоряжение было незаконным и не подлежало обязательному исполнению - «Верховный главнокомандующий ни военному министру, ни министру-председателю, ни тем более товарищу Керенскому ни в какой мере подчинён не был». Керенский пытается назначить нового Верховного главнокомандующего, однако оба генерала-"кандидата" - Лукомский и Клембовский - отказываются, причем первый из них в ответ на предложение занять должность Верховного главнокомандующего открыто бросает Керенскому обвинение в провокации.

28 августа генерал Корнилов решает отказать Керенскому в выполнении его требовании (от 28 августа) остановить движение на Петроград (отправленного туда ранее по решению Временного Правительства и самого Керенского) корпуса генерала Крымова и принимает решение:

…воспользовавшись для этого все тем же уже движущимся по указанию Керенского на Петроград конным корпусом и даёт его командиру генералу Крымову соответствующее указание.

28 августа войска Крымова заняли Лугу, разоружив местный гарнизон. У станции Антропшино Корниловская Туземная дивизия вступила в перестрелку с солдатами Петроградского гарнизона. В условиях угрозы власти правительства Керенский ищет возможности для переговоров, но его отговаривают ехать в Ставку из-за опасности расправы - ходят слухи, что Керенскому в войсках вынесен смертный приговор. Помощь в подавлении выступления правительству предложили Советы. Временное правительство было вынуждено прибегнуть к услугам большевистских агитаторов для контакта с восставшими частями и раздать оружие петроградским рабочим, что способствовало впоследствии Советам в проведении Октябрьской революции.

Керенский отдаёт указ об отчислении от должностей и предании суду «за мятеж» генерала Корнилова и его старших сподвижников.

Крымов направился в Петроград, оставив корпус в окрестностях Луги, по приглашению Керенского, которое было передано через приятеля генерала - полковника Самарина, занимавшего должность помощника начальника кабинета Керенского. Подробности разговора между Крымовым и Керенским до нас не дошли. По свидетельствам очевидцев, из-за дверей кабинета доносился гневный голос генерала Крымова, обличавшего министра-председателя.

По воспоминаниям ген. А. Лукомского, Крымов через адъютанта передал Корнилову записку. Корнилов записку получил, но с ее содержанием никого не ознакомил.

Вдова покойного генерала Крымова получила от Керенского разрешение исключительно на похороны ночью и при условии присутствия не более 9 человек, включая духовенство.

4 сентября полковник Самарин за отличие по службе был произведён в генерал-майоры и назначен командующим войсками Иркутского военного округа…

Продвижение войск мятежников было остановлено 11 (29) сентября на участке Вырица-Павловск в результате диверсии (разобрано железнодорожное полотно). Благодаря посланным для контактов с восставшими агитаторам, удалось добиться того, что они сложили оружие.

Генерал Корнилов отказывается от предложений покинуть Ставку и «бежать». Не желая кровопролития в ответ на уверения в верности от преданных ему частей из уст Генерального штаба капитана Неженцева

Генерал ответил:

Генерального штаба генерал от инфантерии М. В. Алексеев…

…соглашается произвести арест генерала Корнилова и его сподвижников (генералов Романовского, Лукомского и ряд старших офицеров, взятых под следствие и помещенных в г. Быхове в здании монастыря) в Ставке, что и делает 1 сентября 1917 года. Корниловцам, помещённым в здании Быховской тюрьмы, генерал Алексеев постарался обеспечить максимальную безопасность. Тем не менее, этот эпизод оказался недопонятым генералом Корниловым и впоследствии уже на Дону весьма негативно сказался на отношениях двух генералов-руководителей молодой Добровольческой Армии. Генерала Корнилова, без сомнения, также должна была ранее огорчать чрезвычайная осторожность генерала Алексеева в плане поддержки Выступления, сочувствовавшего желанию генерала Корнилова навести порядок в армии и стране, однако публично не соглашавшегося ни по одному пункту по причине отсутствия веры в успех рискованного мероприятия.

Тотчас после этого (через неделю) генерал Алексеев уходит в отставку с поста Начальника штаба при Верховном главнокомандующем - Керенском; об этом кратком, всего несколько дней, периоде своей жизни генерал говорил впоследствии всегда с глубоким волнением и скорбью. Своё отношение к корниловцам Михаил Васильевич выразил в письме редактору «Нового времени» Б. А. Суворину таким образом:

28 августа аресту подвергаются также выразившие солидарность Корниловскому выступлению главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал А. И. Деникин, генерал С. Л. Марков, генерал И. Г. Эрдели и ряд других.

(подробнее об этом см. статью Быховское сидение )

Реакция общественности

После августовских дней в обиходе в народе и в армии появилось новое слово - «корниловцы», произносимое, по словам генерала Деникина, либо с гордостью, либо с возмущением, однако в любом случае выражавшее резкий протест против существовавшего режима и его политики - «керенщины». В октябре 1917 г. прессой была открыта кампания по реабилитации генерала Корнилова и его сподвижников.

Белевский в это время говорил:

Гораздо прямее и смелее высказывался в те дни А. И. Ильин:

9 сентября 1917 года подали в отставку в знак солидарности с генералом Корниловым министры-кадеты.

Итоги

Победа Керенского в этом противостоянии стала прелюдией большевизма , ибо она означала победу советов, в среде которых большевики уже занимали преобладающее положение, и с которыми правительство Керенского было способно вести лишь соглашательскую политику.

Л.Д. Троцкий писал:

Н.В.Стариков писал:

«Корниловский мятеж» - это стопроцентная заслуга Александра Фёдоровича, его сценарий, его драматургия. В действительности никакого мятежа не было: группа патриотов-генералов пыталась спасти страну по просьбе… Керенского, а потом была им оклеветана и предана.

Во время заключения Верховного главнокомандующего в Быховской тюрьме Керенский как-то сказал следующую фразу, характеризующую как морально-этические аспекты ведения политики министра-председателя, так и его планы в отношении будущего генерала Корнилова:

Генерал Романовский - один из быховских узников - говорил впоследствии: «Могут расстрелять Корнилова, отправить на каторгу его соучастников, но „корниловщина“ в России не погибнет, так как „корниловщина“ - это любовь к Родине, желание спасти Россию, а эти высокие побуждения не забросать никакой грязью, не втоптать никаким ненавистникам России».

Последствия Корниловского выступления сыграли важную роль в истории Гражданской войны. Антибольшевистские социалисты и офицеры никогда не доверяли друг другу, и при Временном правительстве это недоверие стало ещё глубже. Но именно заговор Корнилова послужил причиной окончательного разрыва. Ни одна сторона не желала простить или забыть мнимые и реальные обиды, или, как они сами называли, «предательство». Без сомнения, главной причиной победы красных в Гражданской войне была недостаточная сплочённость в лагере их врагов.

В 1937 году, 20 лет спустя описываемых событий, другой участник событий - И. Л. Солоневич писал в «Голосе России», что результатом провала заговора генерала Корнилова стала власть Сталина над Россией, а также следующим образом характеризовал противостояние между Керенским и Корниловым:

Ген. Л.Г. Корнилова можно обвинять только в одном: в том, что заговор его не удался. Но генералу Л. Корнилову удалось нечто иное: Он не делал изысканных жестов и не произносил патетических речей. Он также не бежал в бабьей юбке(версия побега Керенского переодетым в женскую одежду придумана большевиками, которым видимо Солоневич доверял больше чем самому Керенскому. В реальности было так: Существует миф о том, что Керенский сбежал из Зимнего дворца, переодевшись медсестрой, другой вариант - горничной, который не соответствует действительности и, предположительно, создан большевистской пропагандой или народом. Сам Керенский утверждает, что уехал из Зимнего в своем обычном френче, на своей машине, в сопровождении автомобиля американского посла с американским же флагом. Встречные солдаты привычно отдавали честь. Переодеться Керенскому - в костюм матроса - пришлось в Гатчине, после неудачного похода на Петроград) и не оставлял на произвол судьбы людей, которые ему верили. Он пошёл до конца. И конец этот он нашёл в бою.

Версии

Существует версия, что генерал Корнилов незадолго до этого выступивший на Московском государственном совещании с требованием «сильной руки» заранее согласовал вооружённое выступление с главой Временного правительства Керенским, который в ходе продвижения казаков Крымова на Петроград, под давлением Петроградского Совета, сменил свою первоначальную позицию и признал генерала Корнилова мятежником 27 августа. По версии Корнилов с ведома А. Ф. Керенского, отправил на Петроград 3-й кавалерийский корпус под командованием генерала Крымова. Таким образом, под предлогом введения «надёжных войск» для нейтрализации большевиков Корнилов получал возможность сместить Временное правительство и стать военным диктатором. По другой версии, Корнилов неправильно понял Керенского. Мятеж также мог быть провокацией Савинкова (который дал согласие на введение войск) или Львова, служившего парламентером между главнокомандующим и председателем правительства.

Л. Д. Троцкий в своей «Истории русской революции» пишет, что мятеж Корнилова был согласован с Керенским и имел целью установление диктатуры последнего, но Корнилов изменил договоренностям и попытался добиться диктатуры для себя.

1. Верховный главнокомандующий генерал Л.Г. Корнилов

В конце августа 1917 г. (в сентябре по новому стилю) в России произошли события, после которых крах Временного правительства стал неизбежным. К агонии его подтолкнули действия, предпринятые генералом Лавром Георгиевичем Корниловым, который спровоцирован был на них главой правительства А.Ф. Керенским. Он рассчитывал руками генерала разгромить своих противников слева и дискредитировать тех, кто занимал позицию правее его, и таким образом удержать и укрепить свою личную власть, но затея эта, плохо, наспех продуманная, провалилась, и на долю незадачливого премьера выпал политический крах, не помешавший, однако, его физическому долголетию. Акция генерала Л.Г. Корнилова самим А.Ф. Керенским, а также В.И. Лениным и Л.Д. Троцким, и историографией, восходящей к большевикам и к левым февралистам, была названа мятежом, в то время как в в кадетских и октябристских кругах, а затем и идеологами белого движения она именовалась неопределенно «выступлением». Как представляется, более точной характеристикой этого выступления было бы «фальстарт». Те, кто был свидетелем событий другого августа, 1991 г., и кто при этом знает историю русской революции, не может не заметить прозрачных параллелей в схеме разыгранных тогда партий, при том, что их идеологическая окраска была, конечно, совершенно разной. Но вернемся от рискованных и, может быть, сомнительных параллелей к самим историческим событиям 1917 г..

Популярный в войсках генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов, назначенный сразу после февральского переворота командующим Петроградским военным округом и вскоре после этого, 8 марта, по приказу военного министра А.И. Гучкова осуществивший арест святой императрицы Александры и ее детей, 19 июля сменил генерала А.А. Брусилова в должности Верховного главнокомандующего. Глава Временного правительства Керенский назначил его на эту должность по рекомендации Б.В. Савинкова, который оценил демократическое происхождение генерала — он был сыном сибирского казака и казашки, — его популярность в среде офицеров, казаков и тех солдат, которые еще не превратились в дезертиров и мародеров, его способность в случае повторения июльского путча большевиков и анархистов подавить его. А с другой стороны, Савинков и Керенский не видели в нем генерала старорежимной закваски, способного осуществить монархический переворот, тем более что он оказался соучастником свержения царской власти, правда, из субъективно «лучших побуждений», в надежде, что в этом случае будет предотвращен сепаратный мир и Россия завершит войну триумфальной победой над Германией. Иных политических соображений и видов, кроме патриотических, у него, похоже, не было. Л.Г. Корнилов, когда ему была предложена должность Верховного главнокомандующего — Главковерха, как ее кратко обозначали в то время, падкое на аббревиатуры, — назвал условия, при которых он готов был ее принять: он, в частности, потребовал для себя права назначения на высшие командные должности без вмешательства правительства. В результате трехдневных переговоров новый Главковерх закрепил за собой больше полномочий, чем было у его предшественника, генерала от инфантерии Брусилова. Фактически он стал вторым по важности после главы правительства должностным лицом в разваливающемся государстве. Назначение Корнилова встречено было с энтузиазмом в офицерской среде, казачеством, а также в политических кругах консервативной и умеренно либеральной ориентации, иначе говоря, октябристами и кадетами.

И вот, поставленный на высшую военную должность и осознав ответственность особого рода, пережив чувство, похожее на то, которое испытывает альпинист, когда он восходит на Эверест, где земля соприкасается с небом, Корнилов, всего себя отдавший воинской службе, российской армии, до конца понял, в каком бедственном положении она оказалась в разгар войны. В течение 5 месяцев, прошедших после свержения императора, массовое дезертирство, самоуправство солдатских советов, безвластие офицеров привели ее в состояние гниения, грозили гибелью и армии и Российскому государству: армия, несмотря на всю свою мощь, — инструмент хрупкий, и при неумелом управлении ею способный разбиться вдребезги, что и произошло в 1917 г. с российской армией, на восстановление которой, завершенное уже только в разгар Великой Отечественной войны и под иными знаменами, в боях за Сталинград, понадобилась четверть столетия.

В этой ситуации Л.Г. Корнилов, человек решительный, бесстрашный, но напрочь лишенный способности просчитывать разные варианты развития событий — профессионального качества политиков, счел своим долгом действовать немедленно, принимая меры, призванные остановить развал армии. По его требованию для восстановления элементарной дисциплины в войсках Временное правительство восстановило смертную казнь за воинские преступления. Благодаря расстрелам дезертиров он отчасти вернул вооруженным силам способность к ведению боевых действий и восстановил управляемость на дезорганизованном до него фронте, хотя добиться коренных перемен ни на фронте, ни в тылу ему не удалось. И все же в представлении офицеров и сохранивших верность своему долгу солдат Корнилов, чье личное мужество и бесстрашие, не раз проявленное им в боевой обстановке, а также при удачном бегстве из плена, и прежде способствовало росту его популярности в войсках, авансом приобрел ореол героя и спасителя России.

В поддержку Главковерха и его намерений навести порядок в армии и стране выступили тогда «Союз офицеров», «Союз георгиевских кавалеров», «Союз казачьих войск». Генерал Корнилов мог опереться также на поддержку части политических кругов. Беда только заключалась в том, что готовые стать на его сторону политики умеренно либерального и консервативного направления — октябристы, правые кадеты, осознавшие неспособность Керенского управлять кораблем Российского государства, — с одной стороны, стремительно теряли популярность, а с другой, — слишком тесно связали себя в злополучном Феврале с революцией. Именно они, а не эсеры, меньшевики и большевики, ее и осуществили, и на радикальный обратный ход октябристы и кадеты были уже не способны. В глазах тех, кто действительно стремился к контрреволюции, к восстановлению самодержавия, они оставались предателями и главными виновниками обрушившихся на Россию бедствий.

Тем не менее попытка заручиться поддержкой умеренных политических сил Корниловым была предпринята, и казалось, вполне удачно. 13‒15 августа в Москве, в Большом театре, состоялось Государственное совещание, на котором представлены были члены Думы всех четырех созывов, депутаты советов, делегаты от общественных организаций, от бизнеса, так что, в параллель открывшемуся тогда же в первопрестольной столице Поместному Собору Российской Православной Церкви, это совещание некоторые журналисты назвали «земским собором».

По настоянию Керенского, Верховный главнокомандующий не был приглашен на Государственное совещание, но он прибыл на него и был встречен его участниками овацией. Корнилов выступил на совещании с докладом, в котором представил зловещую картину развала армии и потребовал от Временного правительства срочно принять меры, нацеленные на преодоление анархии. Большинство участников Государственного совещания придерживались кадетской ориентации. Корнилова они готовы были признать своим политическим лидером.

2. Провокация А.Ф. Керенского и реакция на нее генерала Л.Г. Корнилова

Стремительный рост популярности Верховного главнокомандующего в конце концов обеспокоил А.Ф. Керенского и его сторонников, самым влиятельным среди которых был Б.В. Савинков, который, впрочем, вел свою собственную игру, видимо, надеясь заменить Керенского, присвоив себе лавры спасителя России и революции. И тогда ими, Керенским и Савинковым, спланирована была провокация, нацеленная на устранение Корнилова. При этом, по замыслу политических интриганов, Корнилов должен был, прежде чем он будет отправлен в отставку, разгромить противников Временного правительства слева — большевиков и анархистов в Петрограде, вызвав шквал возмущения в левых кругах, что, как надеялись, и даст Керенскому удобный повод для его отстранения от должности Главковерха.

Дело в том, что параллельно с консолидацией сторонников наведения порядка в стране, пожинавшей плоды революции, в Петрограде, Москве и других крупных городах усилились позиции левых политиков, требовавших углубления этой самой революции. 20 августа состоялись выборы в Петроградскую думу, которые, в отличие от выборов в Советы, были всеобщими, так что в них участвовали и имущие граждане. Голосование проводилось по партийным спискам. Заметное большинство взрослых жителей столицы пришли к урнам — подано было около 550 тысяч голосов. Поэтому по результатам этих выборов можно судить о раскладе влияния разных партий в Петрограде: на первом месте оказались эсеры — за эту партию радикальных революционеров и террористов проголосовало более 200 тысяч человек (37% избирателей), серебро досталось большевикам с их 33% (около 200 тысяч голосов), бронза — кадетам, получившим около 20% голосов, за меньшевиков проголосовали 23 тысячи человек, так что в Петрограде они оказались практически выключенными из политической игры. Другие партийные списки собрали еще меньше голосов. Правые партии были запрещены и в выборах не участвовали. Можно предполагать, что среди тех петербуржцев, кто не пришел к урнам, существенную долю составляли сторонники правых союзов, монархисты, хотя некоторые из их единомышленников голосовали за октябристов и кадетов, в которых видели меньшее зло. И все же более 70% избирателей столицы поддержали списки революционных партий, причем среди голосовавших за эсеров едва ли уже не преобладали сторонники фракции Марии Спиридоновой — лидера левых эсеров, фактически ставших в оппозицию Керенскому и возглавляемому им Временному правительству и вместе с большевиками требовавших передать всю власть Советам. Керенский не видел больше шансов удержать власть без разгрома большевиков, что он и попытался осуществить руками боевого генерала.

Керенский не видел шансов удержать власть без разгрома большевиков

Между тем 21 августа германские войска взяли Ригу, откуда, развивая успех, можно было вести наступление на столицу. В реляции Ставки Верховного главнокомандующего сообщалось: «Утром 21 августа наши войска оставили Ригу и в настоящее время продолжают отход в северо-восточном направлении. Дезорганизованные массы солдат неудержимым потоком устремляются по псковскому шоссе». Положение на фронте представляло катастрофическую угрозу: опасность захвата противником нависла над Петроградом.

В эти дни Поместный Собор обратился к всероссийской пастве с обращением, в котором не содержалось рецептов политического характера, но давалась оценка духовных причин гибельного состояния Российского государства: «Братья возлюбленные... Родина гибнет. И не какие-либо не зависящие от нас несчастья тому причиною, а бездна нашего духовного падения, то опустошение сердца, о котором говорит пророк Иеремия: Два зла сотворили люди Мои: Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды (Иер. 2, 13). Совесть народная затуманена противными христианству учениями. Совершаются неслыханные кощунства и святотатства... Забывшие присягу воины и целые воинские части позорно бегут с поля сражения, грабя мирных жителей и спасая собственную жизнь. Россия стала притчею во языцех, предметом поношения среди иноземцев из-за алчности, трусости и предательства ее сынов. Православные, именем Церкви Христовой Собор обращается к вам с мольбою. Очнитесь, опомнитесь, встаньте за Россию».

В сложившейся обстановке Керенский и Савинков договорились с генералом Корниловым об объявлении столицы и ее окрестностей на военном положении. Для его осуществления в Петроград должен был прибыть с фронта 3-й кавалерийский корпус, в задачи которого входило предотвращение захвата власти большевиками. Керенский настаивал на том, чтобы при этом генерал-лейтенант А.М. Крымов, которому он не доверял, считая его слишком правым по своим взглядам, был отстранен от командования этим корпусом и заменен другим лицом. Главковерх на такое перемещение по должности согласия не дал, но и не заявил о том, что он отказывается выполнять это требование. Временное правительство, по инициативе Керенского, приняло постановление о прямом подчинении Петроградского военного округа ставке, при этом гражданская власть в столице должна была остаться под контролем правительства, а не Верховного главнокомандующего. Как представитель правительства, Савинков назначался генерал-губернатором Петрограда. Таким образом, в соответствии с этим предварительным решением реальная власть в стране сосредотачивалась в руках трех лиц: Керенского, Корнилова и Савинкова, из которых каждый, как это стало очевидным в отношении двух первых персон триумвирата, и, весьма вероятно, также и Савинков, стремились к установлению личной диктатуры, при сложившейся обстановке представлявшейся единственно возможным средством удержать страну от конечной катастрофы. Политическими способностями для этого, можно полагать, обладал как раз лишь Савинков, но войска, те части, которые способны были еще подчиняться приказам, состояли под командованием генерала Корнилова.

24 августа Главковерх назначил командующим 3-м конным корпусом генерала П.Н. Краснова, но уже до его вступления в эту должность генералу Крымову он приказал двинуть этот корпус на столицу. Для поддержки ему с фронта снята была также Дикая дивизия. Войти в столицу эти соединения должны были, как писал в своем приказе Корнилов, «в случае получения от меня или непосредственно на месте (сведений) о начале выступления большевиков». Им давалось задание «обезоружить части петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать советы».

В Ставке обсуждались разные варианты формирования правительства после устранения предполагаемой угрозы захвата власти большевиками. Предлагались разные кандидатуры, и, что характеризует крайнюю зависимость Ставки от политической конъюнктуры, — в основном из левого лагеря, из того круга политиков, которые и привели страну на край гибели. Помимо эсеров А.Ф. Керенского, Б.В. Савинкова и его протеже М.М. Филоненко, которого прочили на должность министра иностранных дел, выдвигались кандидатуры социал-демократов Г.В. Плеханова и И.Г. Церетели. Впрочем, во главе военно-морского министерства предполагалось поставить адмирала А.В. Колчака, а министерства финансов — А.И. Путилова. Имелось в виду, что это также будет временное правительство, действующее до созыва Учредительного собрания, на прерогативы которого ни генерал Корнилов, ни его сторонники поднять руку не смели, тем самым обнаруживая свою зависимость от священных коров либерализма.

Но генералы, участвовавшие в обсуждении предполагаемых мер по восстановлению порядка в стране, понимали, что эта цель не может быть достигнута, если во главе правительства останется Керенский. Поэтому созревало, но окончательно не было принято решение о его увольнении от должности с передачей полномочий главы правительства самому генералу Корнилову. Для Керенского при этом предусматривалась другая, более скромная должность. Но никаких решений на этот счет принято не было. Все это оставалось на уровне предположений и проектов. 25 августа в отставку подали министры из числа кадетов. Создавая правительственный кризис, они тем самым действовали на руку инициативе Ставки по радикальной реформе правительства.

В качестве посредника в переговорах между Ставкой и главой правительства выступил тогда уволенный от должности обер-прокурора Святейшего Синода В.Н. Львов, впоследствии видный обновленец, — человек исключительно инициативный, но не обладавший ни выдающимся умом, ни авторитетом в какой бы то ни было среде. После беседы с Керенским 24 августа его принимал генерал Корнилов, а через день он вновь встретился с Керенским и сообщил ему о действиях, которые намерен предпринять Верховный главнокомандующий в ближайшее время. По плану генерала Корнилова, Керенский должен был уступить ему должность главы правительства. Главковерх настаивал также на том, чтобы Керенский и Савинков срочно прибыли в Ставку. У Керенского при этой встрече сложилось решение сорвать план, задуманный в Ставке. Обнаруживая незаурядные способности к интригам, он попросил простодушного парламентера письменно изложить содержание предложений генерала Корнилова, и тот, вероятно, не подозревая, что он пишет донос, а полагая, что он всего лишь составляет шпаргалку для премьер-министра, чтобы тот, ничего не упустив, мог лучше обдумать план Ставки, начертал: «1. Генерал Корнилов предлагает объявить г. Петроград на военном положении. 2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего. 3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров, впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим» и подписался: «В. Львов. Петроград. Августа 26-го дня 1917 года». А перед этим разговором Керенский пригласил в кабинет одного из своих помощников, Булавинского, и спрятал его за ширмой, с тем чтобы тот засвидетельствовал потом самый факт разговора и аутентичность записки. Позже В.Н. Львов решительно отрицал ультимативный характер предложений Корнилова: «Никакого ультимативного требования Корнилов мне не предъявлял. У нас была простая беседа, во время которой обсуждались разные пожелания в смысле усиления власти. Эти пожелания я и высказал Керенскому. Никакого ультимативного требования ему я не предъявлял и не мог предъявить, а он потребовал, чтобы я изложил свои мысли на бумаге. Я это сделал, а он меня арестовал. Я не успел даже прочесть написанную мною бумагу, как он, Керенский, вырвал её у меня и положил в карман».

Керенский взял на себя роль детектива, провоцирующего подследственного

Вооружившись драгоценной уликой, которая, как самонадеянно полагал премьер, открывает путь к диктатуре не незадачливому генералу, но ему — любимцу революционных масс, он предпринял следующий шаг: обладая опытом адвокатских выступлений по криминальным делам и зная в них толк, Керенский взял на себя роль детектива, провоцирующего подследственного, который не подозревает о расставленной для него ловушке. Сам он так объяснял цель устроенного им спектакля: «Было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры». Он срочно позвонил генералу Корнилову, разыграв при этом сцену присутствия при телефонном разговоре «свидетеля» по делу В.Н. Львова, в действительности отсутствовавшего, и, как заправский актер, говоря также и от его имени.

От лица В.Н. Львова Керенский обратился к Корнилову:

— Здравствуйте, генерал. У аппарата Владимир Николаевич Львов и Керенский. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

[Корнилов]. — Здравствуйте, Александр Фёдорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу, вновь заявляю: события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определённого решения в самый короткий срок.

[Керенский]. — Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю — то определённое решение нужно исполнить, о котором вы просили меня известить Александра Фёдоровича, только совершенно лично, без этого подтверждения лично от вас Александр Фёдорович колеблется мне вполне доверить.

[Корнилов]. — Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Фёдоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилёв.

И тут Керенский, снимая маску отсутствующего Львова, обращается к генералу уже от себя лично: «Я, Александр Фёдорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?

[Корнилов]. — Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас.

[Керенский]. — Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?

[Корнилов]. — Во всяком случае.

[Керенский]. — До свидания, скоро увидимся.

[Корнилов]. — До свидания».

Обвинение в измене, предъявленное Корнилову, было юридически несостоятельным

Записанный на ленту, этот разговор Корнилова с тенью Львова, устами которого глаголал Керенский, затем заговоривший от своего имени, послужил изобретательному премьеру уликой для обвинения Корнилова в государственной измене, которая заключалась всего лишь в предложении Керенскому уйти в отставку. Между тем, Керенский не был ни монархом, ни даже монархистом, чтобы приравнивать покушение на свой пост к государственному преступлению, тем более что власть самого Керенского имела не легитимные, но исключительно революционные основания. Он был всего лишь ставленником эсеро-меньшевистских Советов. Поэтому в процессе углубления революции, каковое планировалось большевиками, или попытке ее попридержать, предпринятой Ставкой, он мог быть заменен другим лицом, подобно тому как сам он сменил князя Г.Е. Львова в должности премьера, а к намеченному Учредительному собранию не только генерал Корнилов, но даже великий князь Михаил Александрович относились с безграничным пиететом. Иначе говоря, обвинение в измене, предъявленное Керенским Корнилову, было высосанным из пальца, юридически абсолютно несостоятельным.

27 августа Керенский телеграммой потребовал от генерала Корнилова сдать должность Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанту Лукомскому и немедленно выехать в Петроград, очевидно, для суда и расправы над ним по обвинению в мятеже. А.С. Лукомский, однако, отказался принять это назначение, поддержав действия Корнилова, и сам Корнилов отказался подчиниться, потому что он и не был обязан подчиняться Керенскому — не существовало законодательных актов, которые бы регламентировали соотношение полномочий главы Временного правительства и Верховного главнокомандующего. С марта 1917 г. все государственные установления возникали в порядке революционной импровизации самопровозглашенных учреждений, обладавших неопределенными полномочиями и неопределенным статусом. Образование нового, правильно, на конституционных и законных основаниях устроенного государственного строя единодушно откладывалось конкурирующими между собой политическими партиями до созыва Учредительного собрания.

Косвенным образом право Верховного главнокомандующего на игнорирование распоряжений премьера признает и летописец этих событий Н.Н. Суханов, несмотря на то, что, будучи видным левым меньшевиком, политически он был противником генерала Корнилова. Хотя и не без иронии, он тем не менее так оценил сложившуюся ситуацию: «Корнилов... отказался сдать должность Главковерха. Это было вполне последовательно: «солдат» не собирался играть в игрушки, серьезное дело «для спасения страны» им было задумано и начато, и если завершение его не удалось в наилучших, легальных формах, то это еще не значило, что от него следует отказаться». Явный противник Корнилова, Суханов тем не менее акцентирует внимание и на формальной несостоятельности распоряжения Керенского об увольнении Корнилова, констатируя, что приказ был «передан в необычной форме телеграммой без номера, без надлежащих подписей». Очевидно, что Керенский прибег к формальной дефективности документа не из-за своей непредусмотрительности, но, напротив, как раз по причине предусмотрительности — на случай, если бы победителем из этой истории вышел Корнилов, и премьеру пришлось бы отвечать за намерение сорвать акцию по спасению армии и страны. Он мог бы тогда, сославшись на неправильность в оформлении приказа, доказывать, что приказ издан был лишь для имитации противостояния Главковерху, с оглядкой на настроения революционных масс.

27 августа последнюю попытку помирить Керенского и Корнилова предпринял Б.В. Савинков, с вероятным расчетом на то, что если обе стороны сделают шаги навстречу друг другу и тем обнаружат неуверенность в своих силах, он, Савинков, один из самых выдающихся ассов революционного террора, организатор десятков громких терактов, и среди них убийства великого князя Сергея Александровича, и в то же время после Февраля наладивший хороший контакт с боевыми генералами, заслуживший в глазах наиболее доверчивых из них репутацию патриота, упорный противник большевиков, получит шанс выдвинуться на первую роль на политическом Олимпе революционной России. Но эта попытка оказалась тщетной. Керенский отверг его предложение мириться с Главковерхом, и тогда Савинков стал действовать сообща с премьером, который обратился от имени Временного правительства с воззванием следующего содержания: «26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной думы В.Н. Львова с требованием передачи Временным правительством генералу Корнилову всей полноты военной и гражданской власти... Усматривая в предъявлении этого требования... желание некоторых кругов русского общества воспользоваться тяжелым положением государства для установления в стране государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции, Временное правительство признало необходимым: для спасения родины, свободы и республиканского строя (но в ту пору Российское государство еще не было объявлено республикой, и решение вопроса о государственном строе откладывалось до созыва Учредительного собрания — В.Ц.) уполномочить меня принять скорые и решительные меры, дабы в корне пресечь всякие попытки посягнуть на верховную власть в государстве (чью? — лично Керенского, Временного комитета Государственной думы, Временного правительства, Всероссийского съезда Советов и его ВЦИК? До созыва Учредительного собрания ответа на этот вопрос не имелось — В.Ц.) и на завоеванные революцией права граждан. Все необходимые меры к охране свободы и порядка в стране мною принимаются, и о таковых мерах население своевременно будет поставлено в известность. Вместе с тем приказываю: генералу Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего главнокомандующему армиями Северного фронта, преграждающему путь к Петрограду. Генералу Клембовскому немедленно вступить в должность Верховного главнокомандующего, оставаясь в Пскове. Объявить Петроград и Петроградский уезд на военном положении...».

Генерал от инфантерии В.Н. Клембовский, как еще раньше генерал А.С. Лукомский, отказался взять на себя должность Главковерха. Из пяти командующих фронтами лишь он и командующий Юго-Западным фронтом А.И. Деникин в эти дни решительно поддержали Корнилова. Керенский взял тогда на себя должность Главковерха, назначив начальником штаба генерала от инфантерии М.В. Алексеева, который в свое время сыграл главную роль в свержении святого императора Николая II. На имя Правительствующего сената был издан указ Временного правительства о предании генерала Корнилова суду по обвинению в государственной измене.

Со своей стороны, Корнилов отреагировал на прокламацию Керенского в тот же день, 27 августа, так называемым «Объявлением», в котором говорилось: «Телеграмма министра-председателя... во всей своей первой части является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя. …Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества. Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час её кончины. Вынужденный выступить открыто — я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство, под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, в храмы, молите Господа Бога об объявлении величайшего чуда, спасении родной земли. Я, генерал Корнилов, — сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ — путем победы над врагом — до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы, и выберет уклад новой государственной жизни. Предать же Россию в руки ее исконного врага, — германского племени, — и сделать русский народ рабами немцев, — я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама Русской земли. Русский народ! В твоих руках жизнь твоей Родины!».

Хотя это был искренний и пафосный текст, но составлен он был с литературной и, что важнее, пропагандистской точки зрения неумело. По тону это был скорее вопль отчаяния, чем мобилизующий призыв. Во всяком случае, воодушевить он мог только тех, кто и ранее сочувствовал попытке генерала Корнилова остановить развал армии и страны, приобрести новых сторонников генерала среди жителей столицы, среди солдат петроградского гарнизона, голосовавших на выборах солдатских Советов в массе своей за эсеров, за партию Керенского, Савинкова и Спиридоновой, и за большевиков (Ленина и присоединившегося к нему Троцкого), это «Объявление» не могло.

По приказу Главковерха 3-й кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта Крымова и Дикая дивизия продолжали двигаться в сторону столицы. 28 августа части корпуса вошли в город Лугу, разоружив местный гарнизон. На станции Антропшино Туземная дивизия вступила в бой с солдатами гарнизона, подчинявшегося Временному правительству. Получив известие об этом столкновении, Керенский дрогнул и хотел уже отправиться в Ставку для переговоров с Корниловым, но его сторонники, настроенные более решительно и оптимистично, отговорили его от этого шага, запугивая его слухами о том, что в Ставке его приговорили к смерти, и живым он оттуда не выйдет.

3. Подавление «мятежа» Корнилова и его политические последствия

В этот критический момент на помощь Керенскому пришли его политические оппоненты Ленин и Троцкий, которых он хотел устранить руками Корнилова, с тем чтобы потом обвинить генерала в кровавых расправах над революционными лидерами. Они призвали питерский пролетариат встать на защиту правительства против контрреволюционного переворота. Но действовали они при этом исходя из собственных политических интересов. Временное правительство в ответ открыло зеленый свет большевистским агитаторам в частях петроградского гарнизона и приказало раздать оружие столичным рабочим, которые под эгидой Петроградского совета, находившегося уже под преимущественным влиянием большевиков, стали формировать отряды красной гвардии для отпора 3-му кавалерийскому корпусу и Дикой дивизии.

Большевики вообще встретили известия о действиях генерала Корнилова с энтузиазмом. Они их не испугали. Их вожди были уверены в том, что выступление Главковерха провалится и что вслед за ним провалится и само правительство Керенского. Мажорные настроения большевистской верхушки и близких им политиков хорошо видны из уже цитированных здесь «Записок о революции» левого меньшевика Н.Н. Суханова, который, получив известие о конфликте между Главковерхом и премьер-министром, беседовал с А.В. Луначарским, который незадолго до этих событий вместе со всей фракцией «межрайонцев», возглавлявшейся Троцким, присоединился к партии большевиков. «У нас обоих, — пишет он, — вырвался какой-то глубокий вздох облегчения... Что Корнилов может достигнуть своих целей — в это мы не поверили ни на одну секунду. Что он может дойти до Петрограда со своим войском и здесь установить свою реальную диктатуру — этого мы настолько не допускали, что, кажется, даже и не упоминали об этом в нашей беседе по дороге в Смольный... Если не дошел до Петербурга ни один эшелон царских войск в момент мартовского переворота, при наличии старой дисциплины, старых офицеров, вековой инерции и страшного неизвестного нового — то не сейчас утвердить свою власть над армией и столицей царскому генералу... Теперь у нас свои командиры, свои идейные центры, свои традиции».

Ни 3-й кавалерийский корпус, ни Дикая дивизия до Петрограда действительно не дошли. На подступах к столице их встретили части, верные Временному правительству, и отряды красной гвардии. Солдат Туземной дивизии эсеровские и большевистские агитаторы склонили к братанию с правительственными войсками. 29 августа продвижение войсковых частей 3 корпуса было остановлено на участке железной дороги между Вырицей и Павловском, где железнодорожники разобрали полотно, а затем правительственным агитаторам удалось убедить войска генерала А.М. Крымова сложить оружие. В это время сам Крымов по приглашению Керенского, переданному через его друга полковника С.В. Самарина, который был помощником начальника кабинета главы правительства, выехал в столицу для переговоров с премьер-министром. Содержание его беседы с Керенским осталось неизвестным, но после этой встречи генерал-лейтенант А.М. Крымов выстрелил себе в грудь. Через несколько часов он скончался в Николаевском военном госпитале. Полковник Самарин, устроивший эту встречу, которая стоила жизни его другу, был вскоре потом произведён в генерал-майоры и назначен командующим войсками Иркутского военного округа.

‎После провала генералу Л.Г. Корнилову одни его сторонники предложили бежать из Ставки, спасаясь от ареста и суда, другие предлагали сопротивляться до конца: «Скажите слово одно, и все корниловские офицеры отдадут за вас без колебания свою жизнь». Но генерал велел передать офицерам Корниловского ударного полка приказ «соблюдать полное спокойствие»: «Я не хочу, — сказал он, — чтобы пролилась хоть одна капля братской крови». 1 сентября начальник Генерального штаба генерал от инфантерии М. В. Алексеев, выполняя приказ Керенского, произвел арест генерала Корнилова и его соратников в ставке и отправил их в Быховскую тюрьму. Выполнив приказ Керенского, генерал Алексеев неделю спустя, 8 (21) сентября 1917 года, ушел в отставку, оставив должность начальника Генерального штаба назначенному Керенским генерал-лейтенанту Н.Н. Духонину. После этого Алексеев направил редактору «Нового времени» Б. . Суворину письмо, предназначенное для публикации. В нем он выступил в защиту Корнилова и «корниловцев» — в ту пору быховских узников: «Россия не имеет права допустить готовящегося в скором времени преступления по отношению ее лучших, доблестных сынов и искусных генералов. Корнилов не покушался на государственный строй; он стремился, при содействии некоторых членов правительства, изменить состав последнего, подобрать людей честных, деятельных и энергичных. Это не измена родине, не мятеж».

Корнилов не покушался на полновластие планируемого Учредительного собрания

Конечно, выступление Корнилова не было ни изменой родине — обвинение, которое не раз в истории предъявлялось тем, чьи действия направлены были как раз на защиту родины, — ни мятежом, потому, во-первых, что действия, направленные против нелигитимной власти, выросшей из мятежа, не могут быть по природе вещей, в силу юридической логики и согласно здравому смыслу, квалифицированы как мятеж, а во-вторых, Корнилов никоим образом не покушался на полновластие планируемого Учредительного собрания, и если даже его действия могут быть расценены как попытка установления военной диктатуры, то он в своих публичных заявлениях ясно обозначил временность этой виртуальной, если не сказать мнимой, и, во всяком случае, не осуществленной диктатуры — до созыва Учредительного собрания, которому и он, подобно современным ему политикам, усваивал едва ли не сакральный статус, вполне пребывая в плену либеральных идеологических штампов.

Самое тяжелое обвинение, которое можно было бы предъявить генералу Корнилову не в юридическом, но в историческом плане, — это его провал. Надо сразу сказать, что шансов на удачу, даже при более продуманной организации, у него было немного. Россия пережила катастрофу в феврале и марте 1917 г. и с тех пор пожинала ее плоды, одним из которых, и самым неотвратимым, был развал армии. Но история знает как опыты остановки, замораживания революционных процессов, так и случаи успешных контрреволюционных переворотов либо гражданских войн, победителями из которых выходили сторонники реставрации прежнего, дореволюционного государственного строя. Половинчатость политической позиции генерала Л.Г. Корнилова, его неготовность выдвинуть последовательно контрреволюционные лозунги, повторившаяся впоследствии в ходе гражданской войны со стороны лидеров Белого движения, если и не обрекали корниловцев 1917 г., равно как и продолжателей их дела, вступивших в гражданскую войну с красными, на поражение, то существенно подрывали их шансы на победу. Российские политические традиции требуют последовательности, с доведением идей и лозунгов до их логического предела, и поэтому в политической борьбе они дают фору тем, кто способен идти до конца: у нас и самые патентованные, с формальной стороны, либералы отличаются подчас поразительно не-либеральной оголтелостью, таким образом, вероятно, пытаясь соответствовать национальному менталитету и вписаться в отечественные традиции. А они, и традиции, и менталитет, не только у нас такие — на другом конце Европы расположена страна, история которой имеет известные параллели с российской историей. Это Испания, и вот, в гражданской войне в Испании генерал Франко, ставший потом генералиссимусом, победил по разным причинам, но в не малой степени потому, что он воевал не под лозунгом наведения порядка в Испанской республике, разваливающейся под грузом социальных конфликтов и сепаратистских поползновений, но декларируя открыто ясную и понятную цель — упразднить республику и восстановить в стране монархическое правление, что не помешало ему после победы, при формальном провозглашении Испании королевством, править в режиме военной диктатуры до конца своей долгой жизни. Генерал Корнилов, осуществивший в свое время арест святой императрицы, и не мог, и, похоже, не хотел действовать подобным образом. Он не сжег за собой мосты. Это был своего рода недопереворот, схематически повторившийся у нас три четверти века спустя. После ареста Корнилов, подвергаясь допросам, пытался оправдаться, уверяя следователей в том, что он не замышлял покушения на демократию. В этом он был прав. Но это обстоятельство как раз и способствовало его поражению.

Он не сжег за собой мосты

И все же, если у Корнилова и был некий шанс на успех, он утратил его потому, что неправильно выбрал время для выступления — это был фальстарт. Как известно, России не удалось избежать полномасштабной гражданской войны, и освобожденный из Быховской тюрьмы Л.Г. Корнилов вместе со своими сподвижниками и заодно с арестовавшим его генералом М.В. Алексеевым выступили инициаторами белой борьбы, но Корнилов имел бы гораздо более сильные позиции при начале этой войны, если бы он продержался до нее и начал ее в должности Главковерха, например, в тот момент, когда бы схлестнулись Советы с их большевистским большинством, сложившимся осенью 1917, с Учредительным собранием, в котором доминировали эсеры. В этой ситуации у Верховного главнокомандующего был бы максимально выигрышный шанс выступить арбитром в противостоянии, распустив оба учреждения, поставивших страну на грань братоубийственной междоусобицы. Увлеченные противоборством стороны могли бы не успеть заключить перемирия для солидарного отпора Главковерху. Впрочем, и в этом случае окончательный исход смуты оставался бы неясным.

1 (14) сентября 1917 г. Временное правительство, по настоянию Керенского, провозгласило Россию республикой, что, собственно, и было настоящим государственным переворотом, в отличие от действий, предпринятых Корниловым, — актом беспардонной узурпации. До тех пор считалось, что Учредительное собрание как раз и будет созвано для определения формы государственного правления: быть России республикой или монархией. Большевики в своих позднейших акциях по изменению государственного строя всего лишь следовали примеру узурпатора Керенского.

В начале сентября 1917 г. он торжествовал победу, которая оказалась Пирровой. При расследовании всех обстоятельств Корниловского выступления выяснилось, что председатель Временного правительства дал предварительное согласие на ввод в столицу 3-го кавалерийского корпуса и не сошелся с Корниловым главным образом по персональному вопросу: оставаться во главе правительства ему, Керенскому, или передать власть Корнилову. Большевики не преминули сразу после своего кратковременного альянса с ним, с эсерами и меньшевиками обвинить премьера в потворстве Корнилову, а затем и в прямом соучастии в Корниловском «мятеже», заодно распространяя это обвинение и на других лидеров правых эсеров.

Путь к власти большевикам был расчищен успешным подавлением Корниловского «мятежа»

Таким образом, путь к власти большевикам был расчищен успешным подавлением Корниловского «мятежа». В результате выборов в Петроградский и Московский городские советы, проведенных 31 августа и 5 сентября, большинство в них получили большевики, в Петроградском совете их фракция составила 90% всего состава. Подобная метаморфоза наблюдалась и в составе провинциальных Советов. 9 (22) сентября председателем Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, в распоряжении которого находились отряды красной гвардии, вооруженные по приказу Керенского, был избран Л.Д. Троцкий. Эсеровская газета «Дело народа» поместила тогда статью, в которой говорилось: «Большевизм усилился... поглотив собой все революционные элементы. Он усилился численно за счет с.-р. и меньшевистских трудовых масс». Если прибегнуть к спортивной терминологии, после провала акции генерала Корнилова большевики вышли на финишную прямую, а финалом стало устранение Временного правительства и захват власти через доминирование в Советах.

Большинство участников заседавшего в эти дни в Москве Поместного Собора сочувствовало планам Л.Г. Корнилова по наведению в стране порядка, но Собор, вопреки призывам некоторых его участников, благоразумно воздержался от того, чтобы ввязаться в политическое противоборство на его стороне, тем самым устранив опасность своего роспуска правительством Керенского.

Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе.

Маршак С.Я.

Корниловский мятеж проходил с 25 по 30 августа 1917 года. Противниками выступали верховный главнокомандующий армией генерал Корнилов и премьер-министр Керенский. События тех дней находят больше вопросов, чем ответов. Официальная версия гласит о том, что генерал Корнилов поднял мятеж и пытался захватить власть. Он пытался сосредоточить власть в своих руках, чтобы стать единственным правителем России, уничтожив плоды февральской революции. В рамках сегодняшней статьи я хочу привести некоторые факты из Корниловского мятежа, которые укажут слабые стороны официальной версии, а также позволит взглянуть на это историческое событие с другой точки зрения.

Путь Корнилова к власти

Лавр Георгиевич Корнилов родился в 1870 году. Он закончил Омский кадетский корпус, набрав наивысший бал. В 1898 году окончил академию Генерального штаба. Участвовал в русско-японской войне, героически проявив себя в сражении под Мукденом. С началом первой мировой принял командование пехотной дивизией. В ее составе попал в плен в апреле 1915, а в июле 1916 бежал. 2 марта 1917 был назначен командующим Петроградским военным округом. Участвовал в разгоне демонстраций в апрельские кризисные дни. После конфликта с Советами возвращается на фронт и принимает командование арией. Они едва ли не единственная, кто успешно воюет. 19 июля занял пост Главнокомандующего, сменив на этой должности Брусилова.

Почему возник мятеж

25 июля в Ставке, которая находилась в Могилеве, Лавр Корнилов высказал идеи, которые заключались в наведении в стране порядка. Для этого предполагалось реализовать следующие меры:

1. Немедленное введение в стране военного положения.
2. Отмена полностью или частично Приказ №1.
3. Введение военно-полевых судов в армии.
4. Запрет политической деятельности бармен.

Этими мерами предполагалось навести порядок на фронте и в тылу.

3 августа Корнилов прибывает в Петроград и в этот же день в газете Известия публикует свой «Доклад временному правительству». Доклад вызвал широкий резонанс, поскольку люди, получившие власть в результате февральской революции, почувствовали угрозу. Доклад Корнилова получил полное одобрение среди генералов и среди общественных организаций России.

С 12 по 15 августа 1917 года на Государственном совещании выступали Керенский и Корнилов. Керенский говорил о перемирии и осуждении любых форм экстремизма. Корнилов говорил о принятии решительных мер для наведения порядка в стране. Речь Корнилова была встречена с гораздо большим энтузиазмом, чем речь Керенского. После Корнилова на заседании выступал генерал казачьих войск Каледин, который частично поддержал идеи главнокомандующего, заявив, что все революционные организации внутри страны должны быть уничтожен.

Корнилов пользоваться популярностью армии, общественных организаций, буржуазии. Это была существенная сила, к которой нужно было прислушиваться. Поэтому Керенский решился на ведение переговоров. 23 августа заместитель военного министра Савинков после распоряжения Керенского проводит переговоры с Корниловым. По результатам этих переговоров были сформированы следующие позиции:

• 29 августа 1917 года в Петрограде вводилось военное положение.
• Петроградский военный гарнизон полностью переходил в распоряжение главнокомандующего.
• Для наведения порядка в Петрограде в город перебрасываются 3 кавалерийский корпус генерала Крымова.
• Создание чрезвычайного совета народной обороны для управления страной. В совет должны были войти Корнилов, Керенский, Алексеев, Колчак, Савинков и Филоненко.

25 августа армия генерала Крымова, в состав которых входили Первая донская казачья дивизия, Уссурийская конная дивизия, Кавказская туземная конная дивизия, начали движение на Петроград. Корнилов находился в ставке.

Мятеж

22 августа Владимир Николаевич Львов, бывший обер-прокурор Синода, встретился с Керенским и предложил свои услуги в переговорах с Корниловым, чтобы уладить разногласия между ними. Дальше есть 2-е версии событий. Львов говорит, что Керенский дал согласие, а Керенский утверждает, что согласия на встречу не давал. Кому верить? Нужно рассматривать совокупность следующих действий, чтобы понять ответ на этот вопрос.

24 августа Львов встречается с Корниловым в Ставке. Генерал подтверждает все 4 пункта оговоренные раньше, и заявляет, что ждет Керенского в Могилеве для передачи полномочий.

26 августа Львов возвращается в петроград и передает требования Керенскому. Так начался Корниловский «мятеж». Однозначно формировать хронику событий этого дня невозможно, поскольку и источников осталось крайне мало. Около полуночи Керенский созывает экстренное заседание правительства и объявляет об измене Корнилова. Одновременно с этим он требует:

• Всей полноты власти для себя
• Создание Директории, которая будет управлять страной.

Ничего из этого премьер-министр не получил. Все министры экстренного совещания подали в отставку. Это был переломный момент, когда Керенский фактически лишился опоры.

27 августа Керенский отправляет приказ в Ставку. В нем он приказывает Корнилову сложить с себя полномочия главнокомандующего, передав их своему начальнику штаб Лукомскому. Лукомский ответил отказом и полной поддержкой своего командира. Сам Керенский обращается за поддержкой во ВЦИК, который образует «Комитет народной борьбы с контрреволюцией».

Россия, наша Родина умирает! Кончина ее близка! Временное правительство, которое поддерживает большинство Советов, полностью осуществляет план немецкого генерального штаба. Правительство убивает армию и потрясает страну изнутри. Я, генерал Корнилов, заявляю – мне ничего не нужно, кроме сохранения России и ее могущества. Я клянусь довести народ путем победы до Учредительного собрания, на котором будет решена судьба государства и государственной жизни.

Давр Корнилов

28 августа выходит экстренный выпуск газеты «Известия», в котором Керенский обвиняет генерала Корнилова в государственной измене и попытке мятежа. Он подтвердил, что 26 августа через Львова получил ультиматум Корнилова о передачи ему всей полноты государственной и военной власти. В статье он повторил приказ Корнилову сдать должность командующего, а также уведомил о переводе Петрограда на военное положение.

Генерал Крымов и его роль

Тем временем к Петрограду шла армия генерала Крымова, который понятия не имел о происходящем. Он начал выдвижение еще до ссоры Керенского и Корнилова и был абсолютно уверен в том, что все идет по плану. Однако под Псковом он получает 2 приказа, которые повергли его в шок. Одновременно приходит приказ Корнилова идти на Петроград, и приказ Керенского немедленно отступить. После раздумий он решает выполнять приказ своего командира. Но возникли проблемы. Армия была готова идти на Петроград, но она шла туда наводить порядок, а тут оказалось, что они идут спасать Корнилова и снимать Керенского. Поэтому Крымов пошел на хитрость. Он объявил армии, что в Петрограде бунты и армия должна туда войти, чтобы навести свой порядок. Возникли 2 проблемы:

• Донская казачья дивизия под командованием Хрещатицкого отказалась двигаться дальше.
• Туземная дивизия в полном составе объявила о прекращении действий.

Особо интересен случай Туземной дивизии. Она состояла из кавказских народов. К слову, в Петрограде крайне боялись ее прихода, поскольку понимали, что кавказцам все равно кто там «правый», а кто «левый» - будут просто резать всех. Но в это самое время в городе проходил съезд лидеров мусульманских общин, которые направились в дивизию и в течение часа с ней общались. После этого кавказцы решили не воевать.

Фактически Крымов остался без армии, и в его карьеры впервые была ситуация, что армия отказалась выполнять его приказы. Он всегда гордился отношениями с солдатами, которых хорошо понимал. Но тут такой поворот. Фактически на этом Корниловский мятеж был окончен.

Генерал Крымов 30 августа пребывает в Петроград для встрече с Керенским. Нам не известно о чем они говорили, известно только, что в эту же ночь Крымов застрелился.

Арест Корнилова

На стороне Керенского был известный генерал Алексеев, который пользовался большим уважением в войсках. 31 августа Алексеев прибывает в Могилев. Содержание его беседы с Корниловым также неизвестно, но после нее Корнилов согласился сложить с себя полномочия главнокомандующего, если власть отпустить Деникина и других генералов, которые были арестованы как изменники, а также признает факт недопонимая и не будет объявлять никого мятежниками. Алексеев передает эти требования в Петроград, после чего Керенский назначает себя главнокомандующим, Алексеева начальником штаба, а генерала Верховского военным министром.

Свои обещания Керенский не сдержал. Алексееву дан приказ разобраться с мятежниками и 2 сентября он арестовывает Корнилова еще 21 человек из его армии.

Через 3 дня в ставку приезжает Керенский, который лично отчитал Алексеева, что арестованных очень мало и нужно жоще наказать как можно больше людей. Алексеев отказался и подал в отставку.

Генерал Корнилов находился под арестом в Могилеве. Потом сбежал и принял участие в Гражданской войне, погибнув под Екатериноградом.

Можно ли назвать Корниловский мятеж мятежом?

Советские историки однозначно говорили, что Корниловский мятеж это был заговор с целью разрушения свобод, завоеванных революцией. В постсоветской эпохе все чаще говорится о том, что между Керенским и Корниловым был договор, который в последний момент пошел не по плану, что привело к конфронтации. Действительно «красное знамя революции» Керенского и «преданная армия» Корнилова могли навести порядок в стране.

Сам же мятеж и то, как его преподносили Советы, имеет ряд очень спорных моментов:

• Генерал Корнилов все время «мятежа» не покидал Могилев. Вы можете себе представить, что начался бунт, а его вожак находится за сотни километров?
• Если предположить, что это действительно был мятеж, то центром мятежа был Могилев, где находилась Ставка. Следовательно восстала вся армия. Тогда абсолютно непонятно, почему после самоубийства Крымова Корнилов не послал другие полки на Петроград. Ведь армия была за него…
• Как удалось арестовать генерала в Ставке, которая была центром мятежа?

На самом деле Корнилов, как солдат, хотел спасти Россию, которой угрожала война. Его требования были разумными. Генерал требовал полноты власти для себя до созыва Учредительного собрания, но именно это сделал и Керенский. Премьер-министр за стуки до официального заявления потребовал для себя всей полноты власти. Проблема в том, что Керенскому власть была нужна для укрепления своих позиций, а Корнилову – чтобы спасти армию и страну, не допустив разгрома на фронте.

В конце я предлагаю ответить поклонникам классической версии на простой вопрос – кто подавил Корниловский мятеж? Все мятежи и бунты кто-то подавлял. Даже если вы не помните имени конкретного человека, то можете вспомнить армию, которая подавила мятеж Разина, Медные бунты и другие мятежи. Но кто подавил мятеж генерала Корнилова? Получается что никто. Мятеж сам по себе возник и сам по себе исчез. Не логично это…

Исторические последствия

В исторической оценки событий августа 1917 года можно понять как Корниловский мятеж повлиял на октябрьскую революцию. Дело в том, что все партии, кроме большевиков, так или иначе оказались вовлечены в события «мятежа». В конечном итоге это подорвало веру людей к ним. Но большевики оказались мудрее. Они не поддержали ни Корнилова ни Керенского, в результате чего народ увидел в них своих, а не людей, готовых на все ради власти. Это привело к их поддержке и усилению позиций, чот в свою очередь привело к октябрьской революции.

Однако Керенский, публиковавший время от времени другие, мало отличающиеся версии своей первой встречи со Львовым, в последнем произведении, написанном через 50 лет после этих событий, во многом иначе осветил эту встречу. Пересказывая разговор прямой речью, он отмечает, что спросил Львова: «Что вы хотите, чтобы я теперь сделал?» и что Львов ответил, что «некоторые круги» хотели бы его поддержать, но что ему для этого следует прийти к соглашению с ними. Тогда Керенский настоятельно попросил назвать тех людей, от имени которых он пришёл к нему. Львов ответил, что он не имеет права этого сделать, но, если Керенский согласен, он передаст содержание их разговора этим лицам. «Конечно, вы можете», – сказал Керенский. «Вы знаете, что я заинтересован в формировании правительства, опирающегося на твёрдую основу, и не цепляюсь за единоличную власть» . Львов, видимо, был доволен встречей и при прощании сказал Керенскому, что намерен снова его навестить.

Таким образом, в последнем пересказе событий Керенский, в конечном счёте, признал четыре важных обстоятельства, которые он с жаром оспаривал или отрицал в предыдущих описаниях дела Корнилова. Во-первых, он согласился, чтобы Львов передал пославшим его лицам содержание их разговора, так и не узнав, о ком шла речь. Во-вторых, сообщил Львову, что заинтересован в создании правительства на прочной основе. В-третьих, он заявил Львову, как говорил и другим при разных обстоятельствах, что не цепляется за личную власть. И наконец, он узнал, что Львов собирается снова к нему зайти. Эти поздние признания совершенно по-иному освещают разговор между Львовым и Керенским, чем показания Керенского Следственной комиссии.

Что могло побудить Керенского по-иному изложить эту историю? Желание успокоить совесть? Стремление подкрепить достоверность рассказа Львова, причудливое повествование которого в целом подтверждает разъяснения самого Керенского? Львов утверждает наличие, уже в июле 1917 года, мощного и хорошо организованного заговора против Керенского, как в Ставке, так и в Петрограде и Москве, в который были вовлечены политические деятели, генералы, представители торговых, промышленных и высших финансовых кругов. Каковы бы ни были причины этой подправки Керенским своих воспоминаний, само её появление ещё раз подтверждает опасность некритического подхода к его рассказу о корниловских событиях.

А. Керенский. Портрет работы И. Бродского, 1917

Последний рассказ Львова о посещении Керенского был написан в совсем иных обстоятельствах, чем когда он давал показания Следственной комиссии. Он публиковался в парижской русской газете «Последние Новости» с 30 ноября по 9 декабря 1920 года. К этому времени Львов сполна испытал на себе превратности судьбы. Он эмигрировал во Францию и в Париже превратился в настоящего бродягу, ночуя под мостами и питаясь тем, что он мог выпросить у своих старых знакомых. Публикацией сенсационных сведений о деле Корнилова он решил заработать немного денег. Из его писаний следует, что перед разговором с Керенским он встречался в Москве и вёл политические разговоры с двумя несколько загадочными личностями: доктором И.А. Добрынским и бывшим членом Думы Аладьиным (о нём см. выше, гл. 4), недавно вернувшимся из Англии в Россию с рекомендательными письмами от его личных знакомых из британского военного командования. Во время разговоров с ними во впечатлительном мозгу Львова укрепилась мысль о том, что Корнилов думает провозгласить себя диктатором. Было решено, что Львов должен предупредить Керенского о необходимости начать переговоры с «некоторыми кругами», с целью реорганизации правительства. В статьях, опубликованных в Париже, Львов пишет, что он пришёл к Керенскому по просьбе Добрынского, который якобы знал всё о заговоре, готовящемся в Ставке. Приехав 22 августа в Петроград, Львов якобы сперва позвонил бывшему управляющему делами Временного правительства В.Д. Набокову и сообщил ему, что 27-го числа Керенскому будет предъявлен ультиматум, который, предсказывал он, приведёт к гражданской войне. Керенский утверждает , что Набоков примерно так же осветил этот эпизод в своих воспоминаниях, опубликованных в «Архиве Русской Революции» . Это неверно, и в возмущенном письме от 15 декабря 1920 года редактору «Последних Новостей» Набоков отвергает версию Львова в следующих выражениях:

Из-за этого письма Набокова (и в ущерб исторической науке) «Последние Новости» прекратили публикацию воспоминаний Львова. Но и опубликованные главы достаточно освещают первый разговор между Львовым и Керенским. Львов пишет, что, лишь получив отрицательный ответ от Набокова и «изумлённый его государственной слепотой», он решил обратиться к Керенскому. Разговор с Керенским Львов передаёт прямой речью, что, конечно, по прошествии трёх лет не прибавляет ему достоверности. В ключевом месте, внося драматическую нотку в диалог, Львов утверждает, что Керенский его спросил: «Что же вы хотите, чтобы я сделал?» На это Львов ответил:

– Протяните руку тем, которых вы от себя отталкивали. Реорганизуйте правительство так, чтобы оно удовлетворяло широкому слою всего русского общества и народа. Включите в него представителей правее кадет , с другой стороны пусть в нём будут социалисты государственники, а не исключительно представители совета.

– Ну всё же нельзя обойтись без представителей совета, – сказал Керенский.

– Я не спорю, пусть так, но пойдите на соглашение с теми, которые вас ненавидят. Момент наступил крайне важный. Я знаю, что я говорю. Ради блага Родины я заклинаю вас!

Керенский был тронут.

– Хорошо, – сказал он. – Я согласен и если даже потребуется моя отставка, я согласен уйти, но поймите же, что я не могу бросить власть; я должен передать её с рук на руки.

– Так дайте мне поручение, – сказал я, – войти в переговоры от вашего имени со всеми теми элементами, которые я сочту необходимыми.

– Я даю вам это поручение, – сказал Керенский, – только прошу вас всё держать в секрете, и крепко пожал мне руку.

– Я поставлю вас в известность о достигнутых результатах, – сказал я.

– Куда вы едете? – спросил Керенский.

– Я еду туда, откуда приехал, – сказал я, улыбаясь. Я вышел. Керенский провожал меня и, вышедши за двери кабинета, долго мне махал рукой .

Покинув Керенского, Львов без промедления выехал в Москву, где вновь встретился с Добрынским и со своим братом, членом Думы Н.Н. Львовым. Все они чувствовали, что предстоит сыграть важную роль в судьбах страны, а Владимир Львов во время этих разговоров, вероятно, взял на себя роль доброжелательного посредника между Верховным Главнокомандующим и министром-председателем.

В.Н. Львов выехал в Могилёв 24 августа и попросил Корнилова тут же принять его. Но это оказалось невозможным: Корнилов был слишком занят, чтобы принять даже бывшего министра Временного правительства, тем более что Львов явился в Ставку без предварительного доклада и отказался раскрыть причину своего приезда. Приём состоялся несколько позже.

Сообщения о том, что было сказано при встрече Львова и Корнилова, сильно разнятся между собой. Во-первых, есть очень лаконичный отчёт в письменных показаниях Корнилова . Второй вариант – мнение Керенского – можно извлечь из протоколов Следственной комиссии. Третий – переработанный текст подлинных показаний Львова Следственной комиссии в 1917 году. Четвёртый вариант, хронологически последний, изложен в статьях Львова в «Последних Новостях».

Начнём с показаний Корнилова, написанных всего через несколько дней после встречи с Львовым:

Войдя ко мне в кабинет, Львов сразу заявил мне: «Я к Вам от Керенского с поручением». Я подчёркиваю, что Львов был послан не мной, так как я его с апреля месяца не видел и слишком мало знал, а прибыл ко мне от Керенского. <...>

В.Н. Львов заявил мне от имени Керенского, что если, по моему мнению, дальнейшее участие последнего в управлении страной не даст власти необходимой силы и твёрдости, то Керенский готов выйти из состава Правительства. Если Керенский может рассчитывать на поддержку, то он готов продолжать работу. Львов просил меня высказать моё мнение по поводу предложения Керенского и изложить программу. Я, очертив общее положение страны и армии (положение дел на фронте, приготовление немцев к производству десанта на побережье Рижского залива и возможность дальнейшего развития этих операций в направлении на Ревель и Петроград, известие об убийстве солдатами начальника III пехотной дивизии генерала Гиршфельда и комиссара XI армии Линде, пожар пороховых и артиллерийских складов в Казани), заявил, что, по моему глубокому убеждению, единственным исходом из тяжёлого положения страны является установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении. Я заявил, что лично не стремлюсь к власти и готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А.Ф. Керенский, генерал Алексеев, генерал Каледин или другое лицо. Львов заявил, что не исключается возможность такого решения, что, ввиду тяжёлого положения страны, Временное правительство, в его нынешнем составе, само придёт к сознанию необходимости установления диктатуры и, весьма возможно, предложит мне обязанности диктатора. Я заявил, что если бы так случилось, то, всегда держась мнения, что только твёрдая власть может спасти страну, я от такого предложения бы не отказался .

Совсем иначе описывается этот разговор в статьях, опубликованных В.Н. Львовым в «Последних Новостях» . Там говорится, что, когда он вошёл к Корнилову и объявил, что прибыл с поручением от имени Керенского, глаза генерала загорелись «недобрым огнём» . Как бы ни расценивать этот «огонь», Львов, во всяком случае, ошибается относительно времени своей встречи с генералом – по его словам, в 10 часов вечера 24 августа, – но это весьма маловероятно: Корнилов был тогда слишком занят, он провожал Савинкова в Петроград и давал ему последние инструкции. Львов утверждает, что вторично встретился с Корниловым на следующий день в 10 часов утра; это сходится с заявлением самого Корнилова о том, что встреча состоялась именно 25 августа. Всё остальное, что вспоминает Львов о первой встрече с Корниловым, – того же уровня, что и замечание о «недобром огне». Вопреки заявлениям Савинкова (см. выше, с. 88), Львов в «Последних Новостях» утверждает, что Корнилов был вполне готов прогнать Керенского, для того чтобы упрочить правительство. В то же время он утверждает, будто Корнилов сказал, что ему всё равно, кто будет Верховным Главнокомандующим, если только Временное правительство предоставит этому лицу всю полноту власти . Львов продолжает:

Я сказал Корнилову:

– Раз дело идёт о военной диктатуре, то кому же быть диктатором, как не вам.

Корнилов сделал жест головой в знак согласия и продолжал.

– Во всяком случае Романовы взойдут на престол только через мой труп. Когда власть будет лишь передана, я составлю свой кабинет .

Не подлежит сомнению, что многое из утверждений Львова в 1920 году – это только вышивка по канве ранее опубликованных работ – таких как «Дело Корнилова» Керенского или ответ на эту книгу Савинкова. Упоминание Романовых восходит к изложению разговора между бывшим военным министром Гучковым и Корниловым, во время которого Гучков сделал попытку заговорить с Корниловым о передаче престола великому князю Дмитрию Павловичу и получил за это нагоняй от темпераментного генерала. Озабоченность Львова личной безопасностью Керенского и Савинкова, в случае попытки покушения на их жизнь – проявлялась уже давно (он упомянул об этом уже в разговоре с Керенским 22 августа); одержимость его этим вопросом несёт все признаки болезненного психического состояния.

По свидетельству ген. Лукомского, которому Корнилов рассказал о своих переговорах со Львовым, Львов предложил три возможности создания «сильной власти» в России: во-первых, Керенский мог сам составить новое правительство; во-вторых, могло быть создано нечто вроде директории, состоящей из трёх или четырёх членов, включая Верховного Главнокомандующего; в-третьих, Верховному Главнокомандующему, кто бы это ни был, могли быть даны диктаторские полномочия. Корнилов был сторонником третьего пути при условии, что Керенский и Савинков также будут участвовать в правительстве. Состав правительства обсуждался в окружении Корнилова в течение всего дня (25 августа). Львов сам участвовал в этом обсуждении вместе с Добрынским и Аладьиным, которые сопровождали его в Могилёв. Присутствовали также личный секретарь Корнилова В.С. Завойко и правительственный комиссар Филоненко.

В мемуарной литературе много противоречивых данных об этих переговорах и планах создания нового правительства. Из дальнейших, несколько путаных рассказов Львова выясняется, что Корнилов не всегда лично присутствовал на обсуждении этих вопросов. Собственной идеей Корнилова было, видимо, создание Совета народной обороны под его началом. Керенский был бы его помощником, а Савинков, ген. Алексеев, адм. Колчак и Филоненко – членами Совета. Совет народной обороны должен был располагать диктаторской властью. На другие правительственные должности должны были быть назначены два либеральных министра бывшего царского правительства – М.Н. Покровский и граф П.Н. Игнатьев, а также А.Ф. Аладьин, виднейший русский марксист Г.В. Плеханов, бывший председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов и В.С. Завойко. Но состав правительства оставался в значительной степени неопределённым, и Корнилов вызвал в Ставку ряд других лиц для консультаций, в частности, председателя Государственной Думы Родзянко, видного кадета В.А. Маклакова и тогдашнего министра иностранных дел М.И. Терещенко. Корнилов ожидал, что все они встретятся с Керенским и Савинковым и обсудят с ними состав нового правительства.

Корнилов, совершенно очевидно, и не подозревал, что Львов мог вовсе не быть подлинным посредником, действительно посланным Керенским. Принимая всё это за чистую монету, он основывался на том, что Савинков занимался, главным образом, военными вопросами и в прошлом имел ряд сложностей во взаимоотношениях с Керенским. Поэтому ему могло показаться естественным, что Керенский послал к нему профессионального политика, бывшего члена правительства для того, чтобы вести переговоры о типе будущей диктаторской власти. Даже предупреждение Лукомского о том, что, несмотря на безупречную и незапятнанную репутацию Львова, близкие к нему люди знают его и как бестолкового и суетливого человека, – не смогло поколебать убеждения Верховного Главнокомандующего в том, что он, наконец, установил полное взаимопонимание с Керенским.

Ожидая в ближайшие дни приезда в Ставку вызванных им политических деятелей, Корнилов по телеграфу сообщил Савинкову о том, что 3-й конный корпус будет сосредоточен 28 августа на подступах к Петрограду и что Временному правительству следовало бы в тот же день объявить военное положение в столице. Ни минуты Корнилов не усомнился в утверждении Савинкова, что законопроекты, выработанные генералом и одобренные Керенским 17 августа, будут приняты правительством и немедленно применены. Это неизбежно должно было привести к противоправительственному восстанию, возглавляемому большевиками и, возможно, Советом, которое было бы тогда усмирено 3-м конным корпусом.

26 августа Корнилов обсудил со своими советниками и друзьями состав будущего Совета народной обороны и пришёл к заключению, что будет разумнее разделить власть с другими старшими военными начальниками, назначив Керенского им в помощники, и не принимать власть единолично. Ещё утром (как будет описано в следующей главе) он был вызван к аппарату Юза и имел короткий разговор с Керенским и также, как он думал, со Львовым. «Львов» подтвердил, что передал все его поручения министру-председателю. Керенский же заверил Корнилова, что выедет в Ставку вместе с Савинковым на следующий день (27-го). Тон их разговора был дружелюбным, даже тёплым. Корнилов принял все меры, чтобы начать 28 августа переговоры с Керенским, и в Могилёве все радовались тому, что отношения между Верховным Главнокомандующим и министром-председателем налаживаются.

– Передача одной военной власти или также и гражданской? – спросил я.

– И военной, и гражданской, – пояснил Корнилов.

– Вы мне позволите всё это для памяти записать?

– Пожалуйста, – сказал Корнилов, – и протянул мне карандаш и бумагу. [Когда на следующий день Львов явился к Керенскому, у него также не оказалось с собой карандаша и бумаги. – Г.К. ]

– Быть может, лучше просто совмещение должности Верховного Главнокомандующего с должностью Председателя Совета Министров, – вставил я.

Корнилов смутился. – Пожалуй, можно и по вашей схеме, – сказал Корнилов.

– Затем, – продолжал он, – предупредите Керенского и Савинкова, что я за их жизнь нигде не ручаюсь, а потому пусть они приедут в Ставку, где я их личную безопасность возьму под свою охрану.

Я был тронут этими словами Корнилова и сказал ему: "Вы – благородный человек".

Корнилов продолжал:

– Кто будет Верховным Главнокомандующим, меня не касается, лишь бы власть ему была передана Временным правительством»

Львов утверждает (там же), что Корнилов продолжил:

«– Я не верю больше Керенскому, он ничего не делает.

– А Савинкову вы верите? – спросил я.

– Нет, и Савинкову я не верю. Я не знаю, кому он нож хочет всадить в спину, не то Керенскому, не то мне, – отвечал Корнилов.

– Если вы такого мнения о Савинкове, отчего же вы его вчера не арестовали, когда он был здесь?

Корнилов молчал.

– Впрочем, – продолжал Корнилов, – я могу предложить Савинкову портфель военного министра, а Керенскому портфель министра юстиции».

Весь этот якобы состоявшийся диалог показывает, что ко времени его публикации мысли Львова были в полном расстройстве. Как можно поверить, что Корнилов, считая Львова посланцем Керенского и предприняв навстречу Керенскому ряд важных политических шагов, мог сообщить Львову, что он «больше не верит» министру-председателю? Эта фраза, очевидно, списана с ранее опубликованного диалога между Савинковым и Корниловым, состоявшегося 23 августа. Таким же образом слова Львова «Вы – благородный человек» очень напоминают знаменитую фразу, сказанную Керенским вел. кн. Михаилу Александровичу, когда последний отказался от престола, поскольку он не был ему предложен Учредительным Собранием (см.: Г. М. Катков. Февральская революция. М., 1997, с. 400). Таким же образом очень недостоверным представляется рассказ Львова о его переговорах с Завойко и другими офицерами 25 августа, когда ему якобы сообщили, что на Керенского, во время его пребывания в Могилёве, готовится покушение (несмотря на заверения Корнилова об обеспечении ему полной безопасности!).

Р астущая неприязнь между Керенским и Корниловым, усиливавшаяся поляризация российского общества и слабость Керенского в сложившейся ситуации особенно отчетливо проступили во время Московского государственного совещания, проходившего с 12 до 14 августа. Первоначально задуманное Керенским в конце июля для того, чтобы ознакомить видных общественных деятелей России с серьезными проблемами страны и заручиться их поддержкой программы вновь сформированного правительства второй коалиции, это совещание фактически не располагало законодательными функциями. Среди почти 2,5 тыс. участников, представлявших «цвет русского общества» , были члены кабинета Керенского, крупные военачальники, депутаты Государственной думы всех четырех созывов, члены Исполнительного Комитета Всероссийского Совета крестьянских депутатов, ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, делегаты Всероссийского крестьянского союза. Присутствовали также представители профсоюзов, городских самоуправлений, высших учебных заведений, кооперативов, губернских земств, различных съездов и комитетов, связанных с торговлей, промышленностью и вооруженными силами .

В политическом плане делегаты делились на либералов и консерваторов, в общем и целом твердо поддерживавших Корнилова и крутые меры по восстановлению порядка, и на умеренных социалистов, которые, признавая необходимость сильного правительства, тем не менее продолжали настаивать на смягчении репрессий в сочетании с хотя бы умеренными шагами в направлении реформ. Первая группа обладала незначительным большинством. Как заметил один из наблюдателей, «создается впечатление, что представители так называемого "буржуазного" мира подавляют демократические элементы. Визитки, сюртуки и крахмальные сорочки доминируют над косоворотками» .

Практически не было делегатов крайне левого крыла. В соответствии с планами большевистского ЦК представители партии в Центральном Исполнительном Комитете должны были ехать в Москву вместе со своими коллегами. Здесь делегатам большевиков при первой возможности следовало выступить с осуждением совещания и затем демонстративно его покинуть . Однако, когда об этих планах стало известно, руководство Совета потребовало, чтобы все члены делегации Совета заранее обязались не выступать на совещании без специального на то разрешения. Другими словами, большевики, выезжавшие на совещание в составе делегации Совета, были поставлены перед выбором - принять точку зрения большинства или быть исключенными из исполкома . Учитывая данные обстоятельства, большевистская партия предпочла вовсе не участвовать в совещании.

Московское государственное совещание проходило в напряженной обстановке. Перед 12 августа в течение нескольких дней Москву наводняли слухи о том, что к городу стягиваются верные Корнилову войска, что Корнилов со своими сторонниками готовится выступить против правительства. Прибывшие на совещание в Москву делегаты увидели стены домов, облепленные плакатами, приветствовавшими Корнилова. Повсюду распространялась рекламная брошюра, прославлявшая «первого народного главнокомандующего» . Появление самого Корнилова на совещании не ожидалось ранее 14 августа. И все же страх перед правым переворотом был так велик, что, когда 12 августа совещание открылось, Московский Совет сформировал Временный революционный комитет для обеспечения безопасности правительства и Совета. О серьезности, с которой в то время отнеслись к возможности выступления правых, говорит тот факт, что наряду с двумя меньшевиками и двумя эсерами во Временном революционном комитете активно работали и два большевика - Виктор Ногин и Николай Муралов .

В преддверии совещания Московское областное бюро большевиков крайне левой ориентации взяло на себя инициативу в деле организации несанкционированной забастовки, которую наметили на 12 августа, день открытия совещания. Ее одобрили руководители профсоюза, более консервативные большевики из Московского комитета и представители районных Советов Москвы . Однако участники общего собрания рабочих и солдатских Советов Москвы 312 голосами (против 284) отвергли подобную акцию . Тем не менее в установленный день рабочие большинства московских предприятий не вышли на работу, многие собрались на митинги протеста. Закрылись рестораны и кофейни, перестали ходить трамваи, почти не было извозчиков . Даже работники буфета в Большом театре, где проходило совещание, объявили забастовку, вынудив делегатов совещания самим заботиться о своем питании. В этот вечер вся Москва погрузилась в темноту, поскольку бастовали работники газовых предприятий Масштабы забастовки свидетельствовали о силе рабочего класса, его настроениях и вновь возросшем влиянии большевиков. Комментатор «Известий», газеты Московского Совета, чья редакционная статья отражала точку зрения большинства социалистов, скрепя сердце признал, что «пора наконец понять, что большевики - это не "безответственные группы", а один из отрядов организованной революционной демократии, за которым стоят широкие массы, быть может, не всегда дисциплинированные, но зато беззаветно преданные делу революции» .

Если судить по дискуссиям на совещании, то большинство делегатов этого не поняли. На одном из первых заседаний, когда Милюков заметил, что выдвинутые Корниловым требования не должны вызывать подозрений, и высказал серьезную тревогу по поводу того, что правительство не обеспечивает восстановления порядка и не дает гарантии безопасности личности и собственности , Большой театр взорвался криками «правильно!», возгласами «браво!» и продолжительными аплодисментами. Такой же энтузиазм охватил правую половину зала, когда казачий атаман генерал Алексей Каледин заявил, что «сохранение родины требует прежде всего доведения войны до победного конца» и что «этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны и, следовательно, всю деятельность Временного правительства». Каледин изложил ряд основных принципов, которыми Временному правительству следовало руководствоваться и которые, по существу, повторяли программу Корнилова. Под возгласы «правильно!» справа и выкрики «долой!» слева Каледин заявил, что «расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть немедленно и резко поставлен предел» .

Когда на трибуну поднялся Василий Маклаков, блестящий оратор и один из основателей партии кадетов, и призвал правительство «опираться и верить тем, кто где-то там, на фронте», а также «найти в себе мужество дерзать и вести страну за собой, ибо грозный суд приближается», делегаты правых вновь поднялись со своих мест и громкими возгласами приветствовали оратора . Однако, когда Чхеидзе изложил платформу Центрального Исполнительного Комитета , которая во многом отвечала требованиям либералов и консерваторов, заострив внимание на вопросах правопорядка и всеобщих жертв в интересах национальной обороны и сделав лишь минимальные уступки требованиям масс, эти же делегаты остались сидеть насупившись в своих креслах .

Пытаясь балансировать между левыми и правыми, Керенский во вступительной речи воздержался от изложения конкретной программы действий и, как всегда, искал спасения в энергичной риторике. Обратившись к левым, он гремел: «Пусть знает каждый пусть знают все, кто уже раз пытался поднять вооруженную руку на власть народную, пусть знают все, что эти попытки будут прекращены железом и кровью». Затем, повернувшись к правым, он продолжал с не меньшей силой (явно намекая на Корнилова и его сообщников): «И пусть еще более остерегаются те последователи неудачной попытки, которые думают, что настало время, опираясь на штыки, ниспровергнуть революционную власть... И какие бы и кто бы мне ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе» . Бурное, временами неконтролируемое и чересчур театральное выступление Керенского длилось почти два часа. Впоследствии Милюков следующим образом описывал этот эпизод: «Выражением глаз, которые он фиксировал на воображаемом противнике, напряженной игрой рук, интонациями голоса, который то и дело целыми периодами повышался до крика и падал до трагического шепота... этот человек как будто хотел кого-то устрашить и произвести впечатление силы и власти... В действительности он возбуждал только жалость» .

Корнилов приехал в Москву поездом в полдень, 13 августа. На Александровском (ныне Белорусском) вокзале его сторонники организовали тщательно спланированную радушную встречу, которая резко отличалась от холодного приема, оказанного в Москве двумя днями ранее министрам правительства . К моменту прибытия Корнилова на платформе выстроились почетный караул, оркестр Александровского военного училища и команда женщин-юнкеров этого училища. Здесь же для приветствия «первого народного главнокомандующего» собралась толпа «дам в ярких цветных платьях», десятки увешанных медалями офицеров, участвующие в Государственном совещании консервативные и либеральные лидеры, делегация городских властей, полная энтузиазма официальная депутация от всех патриотических организаций, поддерживающих Корнилова. Московский женский батальон смерти стоял в положении «смирно» на виадуке, с которого просматривался весь вокзал, а на площади около вокзала развернулась в конном строю казачья сотня.

Как только поезд остановился, на платформу с обнаженными саблями соскочили и выстроились в две шеренги одетые в красные халаты туркмены из личной охраны Корнилова. Под звуки оркестра, громкие аплодисменты и возгласы толпы на ступеньках своего вагона появился в полной парадной форме Корнилов. Приветственно махая рукой и улыбаясь, он ступил на платформу и прошел сквозь шеренги туркмен к ожидавшим его высокопоставленным лицам. По мере продвижения дамы осыпали его цветами, которые незадолго до того раздавали несколько молодых офицеров.

В краткой речи правый кадет Федор Родичев выразил настроение момента. «Вы теперь символ нашего единства, - заявил он. - На вере в вас мы сходимся все, вся Москва. Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас» . Разумеется, по крайней мере некоторые из слушавших Родичева должны были заметить, что среди встречавших не было простых граждан и рядовых солдат, однако, что вовсе не удивительно, это обстоятельство ускользнуло от внимания генерала.

Вскоре после прибытия Корнилов, восседая в открытом автомобиле во главе длинного автомобильного кортежа, совершил паломничество к Иверской, где обычно молились цари, когда приезжали в Москву. Поклонившись «чудотворной» иконе Иверской богоматери, Корнилов вернулся в свой вагон-салон. Здесь весь оставшийся вечер и следующий день он принимал поток посетителей, в том числе группу влиятельных кадетов, возглавляемых Милюковым, финансистов А.И. Путилова и А.И. Вышнеградского, печально известного Пуришкевича, генералов Верховского, Каледина и Алексеева. Верховский, который, будучи главнокомандующим войсками Московского военного округа, нес формальную ответственность за обеспечение безопасности Московского совещания, встретился с Корниловым для того, чтобы отговорить его от участия в каком бы то ни было заговоре против правительства. Верховского настолько поразило, что сторонники Корнилова не понимали сложившейся ситуации, что после встречи он был вынужден заявить: «На меня эти люди производят впечатление людей, упавших с луны» . Посетившие Корнилова кадеты, терзаемые мучительными сомнениями относительно успеха дворцового переворота, возможно, также призывали генерала к сдержанности. Например, Милюков впоследствии утверждал, что он предостерегал Корнилова от столкновения с Керенским, по его мнению несвоевременного, поскольку у премьер-министра все еще были сторонники в провинции . С другой стороны, в Москве к Корнилову приходило множество гражданских и военных лиц, чтобы заверить в своей безусловной поддержке. Наиболее выразительно это сделали Путилов и Вышнеградский из Общества экономического возрождения России, которые согласились передать верховному главнокомандующему значительную сумму денег, чтобы помочь финансировать создание авторитарного, абсолютно свободного от социалистов государственного порядка .

Вместе с тем возрастала и тревога Керенского в связи с предстоящим 14 августа выступлением Корнилова на Московском совещании. Не попытается ли генерал использовать собрание для оказания давления на правительство, чтобы заставить принять его условия, или, что еще хуже, не попробует ли он запугать совещание, вынудив его поддержать собственные честолюбивые планы? Желая убедить Корнилова воздержаться от каких бы то ни было акций и ограничиться сообщением о военных операциях и положении на фронтах, Керенский вечером 13 августа послал к Корнилову министра транспорта Петра Юренева. Не удовлетворенный ответом Корнилова Юреневу, Керенский поздно вечером сам увещевал генерала по телефону и повторил свою просьбу на другое утро в Большом театре, непосредственно перед выходом Корнилова на трибуну. Ответ генерала прозвучал довольно неопределенно: «Я буду говорить по-своему».

К огромному облегчению Керенского, выступление Корнилова было довольно сдержанным. И все же для Керенского это была ненужная победа. Что касается Корнилова, то предупреждения Керенского послужили дополнительным доказательством (если требовались еще какие-то доказательства) слабости позиции премьер-министра . Более того, после Корнилова под одобрительные крики правых на трибуну один за другим поднимались ораторы, которые ни в коей мере не скрывали сильной антипатии к вызванным революцией переменам и глубокой неприязни к Временному правительству.

Московское совещание закрылось ночью 15 августа. Как средство объединения различных элементов российского общества оно потерпело полное фиаско. Керенский вышел из этого испытания с еще большим осознанием собственной изоляции. «Мне трудно, - пожаловался он однажды, - потому что я борюсь с большевиками левыми и большевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других... Я хочу идти посередине, а мне не помогают» . Он покинул Москву, явно переоценив ту поддержку, которой пользовалась программа правых. Окончание Московского совещания совпало с волной пожаров на промышленных предприятиях, прокатившейся через несколько дней после внезапного падения Риги . Наряду с давлением сторонников Корнилова эти события побудили Керенского задуматься о более жестком гражданском и военном руководстве. Керенский, по-видимому, в конце концов пришел к выводу, что откладывать введение некоторых серьезных ограничений политических свобод и предложенных Корниловым 10 августа радикальных мер подавления больше не следует, даже если подобная акция приведет к окончательному разрыву с Советом и народными массами. И вот 17 августа он, вероятно, с тяжелым сердцем дал Савинкову указание подготовить проекты конкретных указов для представления кабинету .

И хотя теперь в политическом плане Керенский заметно сблизился с Корниловым, расхождения между ними продолжали носить глубокий характер, что во многом объясняет их последующие позиции: и Керенский, и Корнилов видели только себя (но не другого) в качестве сильной личности в новом авторитарном правительстве. Керенский был полон решимости использовать Корнилова в собственных интересах, аналогичные намерения были и у Корнилова, но уже в отношении Керенского. Между тем приготовления правых группировок в тылу и на фронте к перевороту, получившие дополнительный импульс на Московском совещании, достигли кульминационного момента. Все было готово к последней, решительной схватке.

После Московского совещания Корнилов продолжал снимать с фронта и концентрировать вокруг Петрограда значительное количество войсковых частей. Основными соединениями, нацеленными на столицу, были: 1 -я Донская казачья дивизия и Уссурийская конная дивизия, входившие в 3-й конный корпус Крымова . Верховное командование считало данные части самыми дисциплинированными и политически благонадежными. В первой половине августа эти дивизии стали выдвигаться из резерва Румынского фронта в район Невель - Новосокольники - Великие Луки, примерно в 480 км от Петрограда по железной дороге. В двадцатых числах августа 1-ю Донскую казачью дивизию передислоцировали в окрестности Пскова, сократив тем самым наполовину расстояние до столицы. Одновременно 3-му корпусу передали еще одну первоклассно вышколенную Дикую дивизию, названную так потому, что в ней главным образом служили представители народностей Северного Кавказа, о свирепости и жестокости которых в бою ходили легенды. Дивизию перебросили по железной дороге на станцию Дно, к востоку от Пскова . Для усмирения столицы предусматривалось, в случае необходимости, задействовать другие, расположенные в Прибалтике казачьи и ударные части. 25 августа в Ставку вызвали командующего расквартированным в Финляндии 1-м конным корпусом генерала А.М. Долгорукова, поскольку планировалось подчиненную ему 5-ю Казачью дивизию направить к Петрограду с севера в тот момент, когда соединения 3-го корпуса начнут двигаться к столице с юга. Среди других исходящих из Ставки в то время приказов о передислокации воинских частей была директива Ревельскому ударному «батальону смерти» выступить в Царское Село .

Насколько можно судить на основании разрозненных, порой противоречивых сообщений, главный комитет Союза офицеров, военный отдел Республиканского центра и Военная лига подготовили детальный план правого путча, который должен был произойти при приближении к Петрограду фронтовых воинских частей . Этот план, как видно, увязывался с серией массовых митингов, посвященных шестимесячному юбилею Февральской революции, которые руководство Совета намечало провести 27 августа с целью сбора денежных пожертвований. Заговорщики, вероятно, предполагали, что за массовыми митингами последуют беспорядки, которые можно будет использовать в качестве предлога для введения военного положения, разгрома большевистских организаций, разгона Совета и установления военной диктатуры. Чтобы нужные беспорядки непременно произошли в подходящий момент, условились, что правая пресса начнет нагнетать в столице политическую напряженность, а маскирующиеся под большевиков агитаторы в это время пойдут по заводам и фабрикам и будут поднимать рабочих. Заговорщики также договорились, что в крайнем случае они сами инсценируют левый мятеж, а двигающиеся на столицу войска призовут на помощь для восстановления спокойствия и утверждения нового, более строгого государственного порядка .

С приближением условной даты главный комитет Союза офицеров под разными предлогами стянул в Петроград необычно большое число прокорниловских офицеров. 22 августа начальник Генерального штаба дал указание дивизионным штабам пехотных, кавалерийских и казачьих дивизий всех фронтов направить по три офицера в Могилев якобы для обучения обращению с новейшими английскими бомбометами и минометами. На самом деле все эти офицеры по прибытии в Ставку получали инструктаж и почти сразу же отсылались в Петроград .

В какой мере правительство было осведомлено об этой деятельности - не совсем ясно. В начале августа Керенский получил от ЦК эсеров тревожное сообщение, касавшееся деятельности Союза офицеров . После Московского государственного совещания страх премьер-министра перед заговорами, будто бы замышлявшимися против него в Ставке, стал навязчивой идеей. По его настоянию правительство приняло решение: запретить Союзу офицеров использовать денежные средства штаба для финансирования своей деятельности, удалить из Могилева главный комитет Союза и арестовать наиболее активных его членов . Трудно также определить степень личного участия Корнилова, масштабы взятых им на себя обязательств в связи с реализацией планов его сторонников из числа экстремистов. Являлись ли очевидные приготовления к прямому вмешательству в государственную политику и безусловное содействие правым в столице следствием искренней веры Корнилова (подогреваемой окружившими его заговорщиками) в то, что большевики вознамерились поднять народное восстание, с которым правительству не справиться? На этот счет нет убедительных доказательств. Есть свидетельства, что даже в тот момент Корнилова все еще не оставляла мысль, что Керенский в конце концов осознает необходимость более решительного правительства и примет участие в его формировании.

Надежда Корнилова, что Керенский, возможно, согласится на сотрудничество, получила достаточное подтверждение в беседах, которые состоялись в Могилеве днем и вечером 23 августа и на следующее утро между Корниловым и заместителем военного министра Савинковым, представлявшим премьер-министра . В ходе этих бесед они затронули ряд щекотливых вопросов, вызывавших разногласия между Корниловым и Керенским. В основном речь шла о том, как поступить с теми положениями программы Корнилова, которые касались тыла и которые Керенский отверг 10 августа. К моменту переговоров были составлены законопроекты о контроле в тылу, подготовить которые Керенский поручил Савинкову 17 августа. В общем, они включали многие требования Корнилова. Как видно, Корнилов отозвался о законопроектах с одобрением, а Савинков выразил уверенность, что они будут представлены кабинету «в ближайшие дни». Обе стороны тревожил один важный вопрос: как правительству следует реагировать на бурю массовых протестов, которую неизбежно вызовет публикация новых законов. Савинков заявил, несомненно выдавая желаемое за действительное, что большевики и, возможно, Совет взбунтуются и что правительство беспощадно расправится с подобными протестами. Для укрепления позиции правительства при проведении нового жесткого курса Савинков предложил подтянуть к столице и передать в распоряжение военного министерства 3-й корпус. Вместе с тем он настаивал на том, чтобы «по политическим причинам» перед переброской отстранили от командования корпусом реакционного генерала Крымова и заменили Дикую дивизию регулярной кавалерийской частью .

В тот момент Корнилов согласился на эти условия, хотя в последующем просто игнорировал их. По существу, правительство санкционировало передислокацию воинских частей, о которой верховный главнокомандующий уже распорядился самолично несколькими неделями ранее. Было решено, что Корнилов информирует Савинкова по телеграфу за два дня до прибытия 3-го корпуса на место. После этого правительство введет в Петрограде военное положение и затем опубликует новые законы . Савинков и Корнилов достигли согласия в рабочем порядке во время первой беседы, состоявшейся в полдень 23 августа, хотя на первый взгляд разговор сначала не обещал ничего хорошего. Корнилов жаловался на социалистов из Совета в правительстве и сильно бранил самого Керенского. Как отметил позднее Савинков, Корнилов прямо заявил, что «стать на путь твердой власти Временное правительство не в силах», что «за каждый шаг на этом пути приходится расплачиваться частью отечественной территории» . Но после того, как Корнилов прочитал проекты законов Савинкова и получил санкцию на переброску войск в Петроград, его настроение заметно улучшилось . И когда Савинков стал критиковать Союз офицеров, а затем попросил Корнилова не разрешать штабу оказывать помощь Союзу офицеров и сделать так, чтобы главный комитет Союза перенес свою деятельности в Москву, генерал на это согласился.

В рабочем порядке урегулировали и еще одну щекотливую проблему. Речь шла о том, кому (правительству или Генеральному штабу) будет подчинен Петроградский военный округ. В телеграмме Керенскому от 19 августа Корнилов подтвердил свое желание - иметь войска Петроградского гарнизона под личным командованием. Телеграфируя правительству об обстоятельствах падения Риги, он повторил свое требование . В то же время Корнилов настаивал на том, чтобы больше частей Петроградского гарнизона послал и на оборонительные позиции Северного фронта. Конечно же, правительство еще с июльских дней стремилось вывести распропагандированных солдат из столицы. Поэтому кабинет с готовностью откликнулся на просьбу Корнилова, и к концу августа интенсивность переброски войск из столицы на фронт заметно возросла. Однако передать всех солдат гарнизона под начало Корнилова - совсем другое дело. Как заметил позднее Керенский, если бы на это пошли, то «мы были бы тут скушаны» . Поэтому Савинков перед выездом в Могилев получил задание - уговорить Корнилова согласиться взять под свое командование Петроградский военный округ без воинских частей, расположенных непосредственно в самой столице и в предместьях. Когда данную проблему затронули где-то в середине переговоров, Корнилов почти без возражений принял предложение Савинкова.

К концу дискуссий Савинков поинтересовался отношением Корнилова к правительству. В ответ Корнилов с сомнительной откровенностью заявил о своей лояльности Керенскому . Не исключено, однако, что визит Савинкова подвел Корнилова к мысли, что ход событий все-таки вынудил Керенского принять точку зрения генерала и что, следовательно, можно, пожалуй, будет обойтись без применения силы против правительства. Во всяком случае, у Корнилова были все основания почувствовать облегчение и уверенность. Если, полагал он, и возникнут дополнительные проблемы с утверждением в Петрограде сильного правительства без социалистов из Совета, в котором ведущая роль будет принадлежать армии, то не склонный к компромиссам Крымов быстро с ними справится. Встреча в Могилеве, по-видимому, вселила уверенность и в Савинкова. Корнилов и Керенский, казалось ему, наконец-то как будто готовы действовать сообща в деле восстановления порядка - цель, к которой Савинков постоянно стремился. Появилась надежда, что с угрозой большевизма и вмешательством Совета скоро будет покончено и что Россия сможет приступить к главной задаче - возобновлению своих военных усилий.

Вечером 24 августа, вскоре после отъезда Савинкова в Петроград, генерал Крымов получил от Корнилова распоряжение двигаться на Петроград как только придет сообщение о «выступлении большевиков». После этого он покинул Могилев, чтобы находиться со своими солдатами . На следующий день 3-й корпус был приведен в боевую готовность, и Крымов составил проект приказа, который следовало обнародовать после вступления войск в столицу. Этим приказом Крымов объявлял район Петроградского военного округа с Финляндией и Кронштадтом на осадном положении. С 7 часов вечера до 7 часов утра устанавливался комендантский час. Предписывалось закрыть все торговые заведения, кроме продовольственных магазинов и аптек. Любые стачки и сборища запрещались. Жителям, имеющим оружие, надлежало его немедленно сдать. Во всех органах периодической печати вводилась строгая цензура. Виновные в нарушении указанных правил (за исключением положения о цензуре) подлежали расстрелу. «Предупреждаю всех, - писал в приказе Крымов, - что, на основании повеления верховного главнокомандующего, войска не будут стрелять в воздух» .

Ночью 25 августа Крымов получил дополнительное распоряжение - утром выступить в северном направлении. В этой связи главнокомандующий Северным фронтом генерал Клембовский получил указание погрузить в эшелоны Уссурийскую конную дивизию, дислоцированную в районе Великих Лук, и через Псков, Нарву и Красное Село направить к столице. Одновременно другим воинским соединениям 3-го корпуса - Дикой дивизии и 1-й Донской казачьей дивизии - надлежало выступить соответственно со станции Дно и из Пскова в Царское Село и Гатчину. Кроме того, каждой из главных воинских частей 3-го корпуса определили конкретную зону действия после военной оккупации Петрограда. Дикой дивизии, которая шла на Петроград вопреки данному Савинкову обещанию, предстояло: занять Московский, Литейный, Александро-Невский и Рождественский районы города; разоружить рабочих и все войска Петроградского гарнизона, кроме личного состава военных училищ; поставить караулы и организовать патрулирование; установить охрану тюрем; взять под контроль железные дороги района; силой оружия подавить любые беспорядки и всякое неповиновение приказам. В то же время Корнилов отправил Савинкову телеграмму с обусловленным текстом: «Корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда к вечеру двадцать восьмого августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении двадцать девятого августа» .

В тот самый момент, когда Савинков намеревался поставить свои новые законы о наведения порядка в тылу на голосование кабинета, правые экстремисты в Петрограде, то ли упустив из виду выработанные между Савинковым и Корниловым соглашения, то ли просто игнорируя их, продолжали настойчиво готовиться к перевороту. Правая пресса ежедневно предупреждала о подготавливаемой левыми элементами «резне», которая якобы должна произойти 27 августа. Большинство социалистов и большевиков в Совете встревожили многочисленные сообщения о призывах рабочих к мятежу со стороны «таинственных людей в солдатской форме».

В этот период произошел ряд примечательных событий, которые разрушили всякие иллюзии относительно того, что Корнилов и Керенский станут действовать вместе, и которые нанесли серьезный удар приготовлениям к перевороту. Все началось со встречи Керенского и Владимира Львова 22 августа в Зимнем дворце. Владимир Львов - этот полный добрых намерений, но наивный и бестолковый хлопотун - был либеральным депутатом Государственной думы третьего и четвертого созывов, бесцветным обер-прокурором Синода в первом и втором кабинетах Временного правительства. Он разделял мнение многих крупных деятелей промышленности, торговли и аграрного сектора, с которыми поддерживал связь, что спасение России зависит от создания (мирным путем) нацеленного на правопорядок «национального правительства», включающего представителей всех основных патриотических групп. Однако в отличие от других горячих сторонников Корнилова Львов сохранил известное уважение к Керенскому, с которым близко познакомился, работая в Думе и в правительственном кабинете. Он считал, что оба - и Корнилов, и Керенский - беззаветно стремились к одной и той же цели - к созданию авторитарного государственного порядка. С тревогой узнав о ведущихся в Ставке приготовлениях к захвату власти, Львов посчитал своим долгом сделать все от него зависящее для предотвращения столкновения между премьер-министром и верховным главнокомандующим. Взяв на себя роль посредника между этими двумя государственными деятелями, Львов поспешил в Петроград, где добился встречи с Керенским вечером 22 августа . После таинственного заверения, что он прибыл от имени «определенных групп внушительной силы», Львов нарисовал мрачную картину той ситуации, в которой оказалось правительство, и добровольно вызвался прозондировать настроения ключевых политических фигур (вероятно, начиная с Корнилова) в поисках возможного базиса для сформирования «национального кабинета».

Если верить изложенному в мемуарах Львова отчету о беседе, Керенский предоставил ему полномочия вести переговоры от его имени и даже выразил готовность уйти в отставку с поста премьер-министра . Позже Керенский категорически отрицал правдоподобность версии Львова, касавшейся этой беседы, и дал ей иную интерпретацию. Подозревая якобы с самого начала, что Львов замешан в заговоре, и увидев в его предложении возможность выведать намерения своих врагов, он просто не противился его неофициальному прощупыванию и... ничего более . Ближе к истине версия Керенского. Нет никаких доказательств, что Керенский когда-либо действительно желал разделить власть с Корниловым. Кроме того, имея в виду постоянную, навязчивую идею Керенского о плетущихся против него заговорах, мысль об использовании Львова с целью получения информации не лишена известной логики. Что же касается варианта Львова, то трудно сказать, то ли в приливе энтузиазма он не так понял Керенского, то ли увлеченный ощущением собственной значимости или настоятельной необходимости, он сознательно преступил свои полномочия и затем старался затушевать этот факт .

Как бы там ни было, Львов сразу же покинул Петроград и после короткой остановки в Москве, где он сообщил, что Керенский не возражает против реорганизации правительства, создания «национального кабинета» и, если понадобится, против собственной отставки, выехал поездом в Могилев. В Ставку он прибыл 24 августа. Начиная разговор, Львов, вероятно, создал впечатление, что уполномочен премьер-министром помочь сформировать новый кабинет с участием или без участия Керенского. Встретившись с Корниловым сначала вечером 24 августа, он попросил генерала изложить свою позицию относительно характера и состава нового правительства. Первая реакция Корнилова на данное предложение была уклончивой, отчасти, безусловно, потому, что он не проконсультировался с Завойко. Ясно, однако, и то, что для Корнилова и в еще большей степени для таких экстремистов, как Завойко, появление Львова в Ставке сразу же после визита Савинкова явилось дополнительным доказательством слабости Керенского и его готовности к компромиссу . Примечательно, что Завойко и другие правые лидеры в Могилеве без проволочек начали активно и открыто обсуждать кандидатов на министерские посты в новом правительстве.

На второй встрече 25 августа Корнилов, на этот раз в сопровождении Завойко, не очень-то выбирал выражения, выдвигая свои требования. Он прямо заявил, что Петроград должен быть объявлен на военном положении, а вся военная и гражданская власть передана верховному главнокомандующему ("кто бы таковым ни был"). В новом правительстве, сказал Корнилов, найдется место и для Керенского в качестве министра юстиции, и для Савинкова в качестве министра обороны. Он потребовал, чтобы ради собственной безопасности оба приехали в Могилев не позднее 27 августа. По словам Львова, когда Корнилов упомянул Керенского как возможного министра юстиции, Завойко тоном, не допускающим возражений, отверг подобную мысль, предложив дать Керенскому пост заместителя премьер-министра .

Тот факт, что данные условия не показались Львову странными, является ярким свидетельством его умственной ограниченности. В ответ он лишь предложил пригласить в Могилев ведущих кадетов, крупных финансистов и промышленников для участия в формировании нового кабинета. Вместе с тем брошенная Завойко вскользь реплика в тот момент, когда Львов собирался сесть на поезд, отходящий в Петроград, породила в голове последнего определенные опасения за судьбу Керенского, если тот в самом деле явится в Ставку. Завойко, в частности, как бы между прочим, заметил, что Керенский нужен «как имя для солдат, но что это только на 10 дней, а потом его уберут» .

Во второй половине дня 26 августа Львов, уставший, но, по-видимому, не обескураженный результатами переговоров, прибыл в Зимний дворец для доклада Керенскому. Перед тем как Львова пропустили к премьер-министру, Савинков самонадеянно заверил Керенского, что Корнилов любыми средствами поддержит его. Этот эпизод помогает объяснить реакцию Керенского, когда Львов, устно перечислив условия Корнилова, стал настаивать на том, чтобы с ними немедленно ознакомили правительство, и умолять Керенского побыстрее и подальше уехать из Петрограда ради спасения собственной жизни! Полагая, что Львов шутит, премьер-министр сначала расхохотался. «Какие тут шутки», - возразил Львов и принялся вновь уговаривать уступить Корнилову.

Впоследствии Керенский вспоминал, что в тот момент он начал бегать взад-вперед по огромному кабинету, стараясь понять случившееся. Успокоившись, он предложил Львову письменно изложить требования Корнилова, на что тот с готовностью согласился . Более того, желая найти другие подтверждения измены Корнилова и достаточные основания для действий против него, Керенский устроил разговор с Корниловым по прямому проводу. Результатом стал самый трагичный, нелепый и теперь наиболее известный эпизод российской политики 1917 года. Проливая свет на многое, он заслуживает того, чтобы быть воспроизведенным в деталях. Для прямого разговора с Корниловым пришлось использовать технические средства связи военного министерства. Львов согласился встретиться в министерстве с Керенским в 21.30, но задержался. Однако это не остановило премьер-министра, который уже был близок к истерике. Он вызвал Корнилова, сделав вид, что Львов рядом с ним, и между ними произошел следующий разговор:

(Керенский). - Здравствуйте, генерал. Владимир Николаевич Львов и Керенский у аппарата. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

(Корнилов). - Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу, вновь заявляю: события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.

(Львов). - Я, Владимир Николаевич, Вас спрашиваю - то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично, без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется вполне доверить.

(Корнилов). - Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настоятельную просьбу приехать в Могилев.

(Керенский). - Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ, как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра; нужен ли Савинков?

(Корнилов). - Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович выехал вместе с Вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить Вас.

(Керенский). - Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае.

(Корнилов). - Во всяком случае.

(Керенский). - До свидания, скоро увидимся.

Легко себе представить бурное ликование в Ставке, последовавшее за этим разговором. Появилась надежда, что Керенский без борьбы согласится на создание Корниловым нового правительства. Между тем самые худшие опасения Керенского, по-видимому, вот-вот должны были оправдаться. Хотя переговоры по прямому проводу подтвердили, по сути, только тот факт, что Корнилов хотел, чтобы Керенский и Савинков приехали в Могилев, Керенский тем не менее пришел к выводу, что его обманули и что Ставка стремится обойтись без него. Беспорядочный рой мыслей закружился в голове. На прошлой неделе он переключился на правый курс, который, если станет полностью известен, сильно скомпрометирует его в глазах умеренных социалистов. Реально ли тогда рассчитывать на их поддержку в конфликте с Корниловым? И как отличающиеся непостоянством петроградские массы, то есть те самые элементы, которые он надеялся приструнить, будут реагировать на новый кризис? Их, вне всякого сомнения, можно поднять на борьбу с Корниловым. Но не придаст ли это левым силы? И, сражаясь с Корниловым, не нанесет ли он поражение самому себе и еще один удар по надеждам на восстановление порядка и боеспособности армии?

Поразмыслив таким образом, Керенский, по-видимому, пришел к заключению, что благоразумнее всего предупредить попытки сторонников Корнилова в кабинете достичь компромисса с генералом за его счет, оставить левых в неведении относительно надвигающегося кризиса и снять Корнилова с поста верховного главнокомандующего прежде, чем 3-й корпус достигнет пригородов Петрограда. И в самом деле, о разногласиях Керенского с Корниловым не сообщалось в прессе и даже руководству Совета почти 24 часа.

Поздно ночью 26 августа, арестовав и заперев Львова в одной из задних комнат Зимнего дворца, Керенский провел консультации со своим ближайшим союзником Некрасовым, а также с Савинковым и другими высшими чинами военного министерства. Затем он прервал заседание кабинета в Малахитовом зале (по иронии судьбы, министры как раз обсуждали законопроекты Савинкова) и сделал сообщение об «измене» Корнилова. В подтверждение он зачитал вслух с телеграфной ленты свой разговор с генералом и передал ее для всеобщего обозрения. Затем Керенский попросил министров предоставить ему всю полноту власти для принятия в данной чрезвычайной обстановке таких мер, которые он сочтет нужными. Он заметил, что дальнейшее развитие ситуации может потребовать «преобразования кабинета». Вероятно, Керенский рассматривал возможность создания Директории (сильного государственного исполнительного органа, включающего менее полудюжины высших должностных лиц и похожего на тот, который существовал во Франции с 1795 по 1799 год). Информация о том, что потом произошло, - весьма неопределенна. По всем признакам кадеты Кокошкин и Юренев, давно недовольные руководством Керенского и опасавшиеся, что он может злоупотреблять «чрезвычайными полномочиями», высказали свое категорическое несогласие и пригрозили подать в отставку, если предложение Керенского будет принято. Большинство министров все-таки поддержало премьер-министра и, чтобы предоставить ему полную свободу действий при формировании нового правительства, они, в сознании собственного долга, официально предложили свою отставку. Керенский, по-видимому, принял отставку, но попросил членов кабинета оставаться на своих постах в качестве исполняющих обязанности министров до создания нового правительства. Только Кокошкин отказался .

Последнее официальное заседание второй коалиции продолжалось почти до 4 часов утра 27 августа. После его завершения Керенский отправил Корнилову краткую телеграмму, приказывая передать свой пост начальнику штаба генералу Лукомскому и немедленно выехать в Петроград. Получив в Могилеве четырьмя часами позднее данную депешу, ошеломленный Лукомский сразу же телеграфировал: «Остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно... Ради спасения России Вам необходимо идти с генералом Корниловым... Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала... Не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова» .

Ответ Лукомского, конечно же, разбил надежды Керенского на быстрое устранение Корнилова и на предотвращение открытого конфликта. Более того, отправленные Корниловым фронтовые части продолжали двигаться к Петрограду. Поэтому в полдень 27 августа Керенский начал составлять планы обороны столицы. В этой связи он приказал объявить Петроград на военном положении, а Савинкова, на которого в борьбе и с ультралевыми элементами и с Корниловым можно было положиться, назначил генерал-губернатором Петрограда и ответственным за все военные приготовления. Керенский также подготовил публичное заявление о кризисе, обнародование которого задержал на несколько часов, пока сначала Савинков, а затем Маклаков безуспешно пытались по прямому проводу убедить Корнилова уйти со своего поста . Тем временем Керенский старался не подпустить корниловские части к столице. В телеграмме, которую он направил, помимо других, главнокомандующему Северным фронтом, командующему 3-м корпусом в генералу Корнилову говорилось; «Приказываю все эшелоны, следующие на Петроград и в его район, задерживать и направлять в пункты прежних последних стоянок». Далее сообщалось, что в столице все спокойно и никаких выступлений не ожидается .

Приказа никто не исполнил. И вечером было обнародовано заявление Керенского, а копия отправлена Корнилову. Учитывая все обстоятельства, заявление оказалось довольно сдержанным. О движении воинских частей с фронта к Петрограду вообще не упоминалось. Население лишь информировали, что Корнилов через Львова потребовал от Временного правительства передачи всей гражданской и военной власти, что этот акт отражает стремление части определенных кругов к «установлению в стране государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции», и что в этой связи правительство уполномочило Керенского принять быстрые и решительные контрмеры. Как указывалось в заявлении, к этим мерам относились: увольнение Корнилова и объявление Петрограда на военном положении .

Как в то время писала в дневнике поэтесса Зинаида Гиппиус, узнав о заявлении, Корнилов «должен был в первую минуту подумать, что кто-то сошел с ума. В следующую минуту он возмутился» . Ведь Корнилов не посылал Львова и, как ему казалось, правительству не угрожал. Поздно ночью Завойко составил взволнованную, хотя по обыкновению неуклюже сформулированную ответную телеграмму, которую разослали всем военачальникам и сразу же зачитали корреспондентам. Помимо прочего, в ней говорилось: «Телеграмма министра-председателя... во всей своей первой части является сплошной ложью. Не я послал... Владимира Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя... Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу отечества.

Русские люди, великая родина наша умирает!

Близок час кончины.

Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей родины.

Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ - путем победы над врагами - до Учредительного собрания, на котором Он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни...

Опубликовав данное объявление войны, Корнилов дал указание продолжить движение войск по железной дороге на Петроград. Какое-то время уверенность генерала в том, что 3-й корпус последует за своими командирами, как будто оправдывалась. 27 августа части Дикой дивизии погрузились в эшелоны, направившиеся к столице. На следующее утро передовой отряд дивизии подошел к Вырице; Уссурийская конная дивизия достигла Пскова и продолжала идти на Нарву - Ямбург; 1-я Донская казачья дивизия двигалась от Пскова и приблизилась к Луге .

Значительная часть высшего начальствующего состава быстро оповестила о своей лояльности Корнилову. Так поступили главнокомандующие Северным и Западным фронтами генералы Клембовский и Валуев, заместитель главнокомандующего Румынским фронтом генерал Щербатов, главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин. Последний телеграфировал Керенскому:

«16 июля на совещании с членами Временного правительства я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена... Сегодня получил известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста главковерха. Видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны, считаю долгом совести довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду» .

Главный комитет Союза офицеров разослал телеграммы всем штабам армии и флота, заявляя, что Временное правительство «не может дальше оставаться во главе России», и призывая всех офицеров быть «твердыми и непоколебимыми» в поддержке Корнилова .

28 августа в преддверии победы Корнилова цены на акции на петроградской фондовой бирже резко подскочили. Многим правительственным чиновникам положение Керенского казалось безнадежным. Характерной для циркулировавших в то время тревожных сообщений явилась телеграмма, полученная Терещенко от представителя министерства иностранных дел в Могилеве князя Григория Трубецкого. Он докладывал: «Трезво оценивая положение, приходится признать, что весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым. На его сторону встанет в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части. К физической силе следует присоединить превосходство военной организации над слабостью правительственных организмов... В большинстве же народной и городской массы, притупившейся ко всему, - равнодушие, которое подчиняется удару хлыста» .

Последующие события покажут, насколько ошибочной была данная оценка ситуации. Почти с самого начала корниловского кризиса социалистические руководители, знавшие лучше настроения масс, были уверены, что силы, нацелившиеся на создание военной диктатуры, непременно получат отпор . Возможно даже, вспоминает Суханов, что некоторым политическим лидерам, тесно связанным с рабочими и солдатами, сообщение о наступлении Корнилова принесло некоторое чувство «облегчения... возбуждения, подъема и какую-то радость какого-то освобождения». Появилась надежда, что «демократия может воспрянуть и революция может быстро выйти на свой законный, давно утерянный путь» . Однако Керенский едва ли разделял подобные чувства. В то время когда боевые колонны Корнилова, ведомые Крымовым, казалось, взяли Петроград в клещи, когда силы правых и левых изготовились для фронтального удара, премьер-министр наконец уяснил всю глубину собственной изоляции. Оказавшийся между двух огней и ожидая репрессий, кто бы ни победил, Керенский впал в отчаяние. Керенскому показалось, что его политическая карьера подошла к концу.

Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 74-75. В свою очередь Савинков поручил фактическую подготовку этих указов поспешно созданной в рамках военного министерства комиссии под руководством генерала Апушкина.

10-я кавалерийская дивизия, также входившая в 3-й корпус, осталась на обычном месте дислокации.

Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 131 -132; Марты нов Е.И. Указ. соч., с. 56-59; Иванов Н.Я. Корниловщина и ее разгром, с. 78-83. В Кавказскую туземную (Дикую) дивизию входили Кабардинский, Дагестанский, Татарский, Черкесский и Ингушский кавалерийские полки, Осетинская пехотная бригада и 8-й казачий артиллерийский дивизион.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 439, 629.

Октябрьское вооруженное восстание, т. 2, с. 132.

Т а р т ы и о в Е.И. Указ. соч., с. 77-78.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 420, 452-453.

Ra d к е у О.Н. The Agrarian Foes of Bolshevism. N.Y., 1958, pp. 386-387.

Там же; Керенский A.F. Russia and History"s Turning Point. N.Y., 1965,pp. 341-342.

Описание Савинковым первой из этих бесед см. в: Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 421 -443. На вторую беседу вечером 23 августа время от времени заходили: генерал И.П. Романовский, полковник В.Л. Барановский и Филонено. Изложение данной части переговоров, подписанное Корниловым, Лукомским и Романовским, см.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г., с. 206-209.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 421-423. См. также заявление Савинкова представителям печати в: "Биржевые ведомости", 12 сентября; Мартынов Е.И. Указ. соч.,с. 80-82.

Kerensky A.F.сRussia and History"s Turning Point. N.Y., 1965, p. 342.

Вrоw der R.P., Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917^ Documents. Stanford, 1961, vol. 3, pp. 1561-1562.

Мартыно в Е.И. Указ. соч., с. 84. См. также: Революционное движение в России в августе 1917 г. с. 444; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 100- 103.

Примечательно, что в то время в показаниях государственным следователям Львов не упомянул предложения Керенского об отставке. См.: Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 425-428.

Такое впечатление сложилось у прогрессивного генерала Верховского, который 24 августа находился в Могилеве и разговаривал с Корниловым вскоре после встречи с Львовым. В дневнике Верховский записал, что, по всей видимости, Корнилов придавал особое значение возможности действовать вместе с правительством, о чем его заверил Львов. (Верховский А.И. Россия на Голгофе, с. ПО).

Вгоwdег R.P., Kerensky A.P. (eds.). The Russian Provisional Governement 1917: Documents. Stanrord, 1961, vol. 3, pp. 1564-1565. Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 428, 450; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 88.

М а р т ы н о в Е.И. Указ. соч., с. 88.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 441-442; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 105-106; Мартынов Е.И. Указ. соч., с. 96-97.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 443; Керенский А.Ф. Дело Корнилова, с. 108-109. Вгоwder R.P., Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917: Documents Stanford, 1961, vol. 3, p. 1571.

Революционное движение в России в августе 1917 г., с. 444; Милюков П.Н. История второй русской революции. София, 1921 -1924, т. I, вып. 2, с. 218-220; Rose n berg W.G. Liberals in the Russian Revolution..., pp. 229-230; Kokoshkin F.F., К i s h k i n N.M. Reports to the Kadet City Commitee in Moscow, August 31, 1917. Hoover Institution (Nicolaevsky Archiv), Stanford, pp. 8-10

Вrowder R.P. Kerensky A.F. (eds.). The Russian Provisional Government 1917: Documents. Stanford, 1961, vol. 3, pp. 1573-1574.

Wоу t i n s k у W.S. Stormy Passage. N.Y., 1961, pp. 350-351.

Суxанов Н.Н. Указ. соч., с 217.