Князь Влади́мир Петро́вич Меще́рский (14 (26) января 1839, Санкт-Петербург - 10 (23) июля 1914, Царское Село) - русский писатель и публицист крайне правых взглядов, издатель-редактор журнала (с 1 октября 1887 года - газеты) «Гражданин», камергер Александра II.
Биография
Представитель княжеского рода Мещерских. Сын дочери Н. М. Карамзина , за что получал специальную прибавку к жалованью: Карамзин был государственным историографом, и двор платил его семье пенсию. Родители Мещерского, Пётр Иванович и Екатерина Николаевна, принадлежали к ближайшему окружению Пушкина, его бабушкой была София Сергеевна Мещерская, переводившая с французского.
Мещерский получил наибольшую известность как влиятельный консервативный публицист и консультант правительства (сперва Александра III, затем, после кратковременной опалы, - Николая II), прославившийся своим предложением «поставить точку» реформам Александра II.
Газета «Гражданин», которую он издавал, пользовалась субсидиями правительства. Генерал А. А. Мосолов, бывший начальником канцелярии Министерства Императорского Двора (1900-1916), свидетельствовал в своих воспоминаниях, что Мещерский получал ежегодную субсидию из десятимиллионного фонда; также писал о нём: «За время своей службы при дворе, я не помню ни одного случая, когда бы Мещерский не добился от государя испрашиваемой им для кого-нибудь милости. Он писал непосредственно его величеству, и у меня перебывало в руках немало писем, писанных убийственным почерком князя с неизменною резолюциею императора: „Исполнить“.» Некоторое время с ним сотрудничал писатель Ф. М. Достоевский , бывший ранее, с 1 января 1873 года редактором-издателем еженедельника. С 1873 года - действительный статский советник.
Репутация Мещерского, одиозная среди либералов и левых, была не лучшей и в кругах консерваторов, многие из которых стремились отмежеваться от него. Это было связано не только с деятельностью Мещерского как «серого кардинала» правительства, но и со скандальными историями, которые возникали в связи с гомосексуальной ориентацией князя.
Неприличная история произошла между Мещерским и графом Келлером вокруг молодого трубача из подчиненного графу лейб-стрелкового батальона столичного гарнизона. Князь добился отставки военачальника, препятствовавшего ему видеться с любовником. Но позднее проведенное расследование подтвердило правоту графа Келлера, а слухи о деле быстро распространились по Петербургу.
Эпизод из эпохи Александра III">Берсеньев В. В.,Марков А. Р. ПОЛИЦИЯ И ГЕИ: Эпизод из эпохи Александра III .
Владимир Сергеевич Соловьёв именовал его «Содома князь и гражданин Гоморры», прозрачные намёки на это появлялись во французских и русских газетах. Любовником князя (по другим данным - незаконным братом) был правительственный агент и авантюрист Иван Манасевич-Мануйлов, затем в связи с Мещерским находился покровительствуемый им журналист Иосиф Колышко.
Из полицейского донесения:
Мещерский Князь Владимир Петрович55-ти лет, Камергер; редактор газеты «Гражданин».
Употребляет молодых людей, актеров и юнкеров и за это им протежирует. В числе его любовников называют Аполлонского и Корвин-Круковского. Юнкеров и молодых людей ему сводничают К.Ив. Чехович и Депари. Для определения достойна задниц его жертв, у него заведен биллиард.
Историки так его характеризуют:
Еще более одиозной была репутация другого трубадура реакции 80-90-х годов - князя Владимира Петровича Мещерского. Сей господин, прославлявший национальную потребность в розгах («как нужна соль русскому человеку, так ему нужны розги»), «презренный представитель заднего крыльца», «негодяй, наглец, человек без совести», к тому же еще «трижды обличенный в мужеложстве», был личным другом Александра III. Его журнал «Гражданин» субсидировался царем и считался поэтому в осведомленных кругах «царским органом», «настольной книгой царей». И. С. Тургенев писал о нем в 1872 году, то есть еще тогда, когда «Гражданин» не был столь реакционен, как в 80-е годы: «Это, без сомнения, самый зловонный журналец из всех ныне на Руси выходящих».
С. Ю. Витте в своих воспоминаниях указывает: «Наиболее любимый молодой человек Мещерского - Бурдуков, отставной корнет, не имеющий никакого образования и воспитания, состоит камергером двора его величества, чиновником особых поручений при министре внутренних дел, получает усиленное содержание. И даже, кажется, на случай смерти Мещерского, когда он, Бурдуков, останется без протекции, ему заранее определена пенсия, сравнительно в большом размере, если только Бурдуков покинет службу». Николай Фёдорович Бурдуков (в 1910-е годы действительный статский советник, служивший в железнодорожном ведомстве) проживал в доме Мещерского по Спасской улице, 27. После кончины Мещерского Н. Ф. Бурдуков по завещанию стал его наследником и получил в собственность оба дома, которыми владел князь - на Спасской и в Гродненском переулке, дом 6.
Творчество
Успехом пользовались по преимуществу его сатирические романы из великосветской жизни, изданные иногда под инициалами «К.В.М.»: «Женщины из петербургского большого света», «Один из наших Бисмарков», «Лорд Апостол в петербургском большом свете», «Хочу быть русской», «Тайны современного Петербурга», «Ужасная женщина», «Реалисты большого света», «Князь Нони», «Граф Обезьянинов», «Ужасная ночь» и др. Князь Мещерский, его журнал и сочинения неоднократно иронически упоминаются в ранних юморесках А.П. Чехова .
Мещерскому принадлежат также: «Очерки нынешней общественной жизни в России» (СПб., 1868), «В улику времени» (1879) и др. При жизни были изданы его «Воспоминания» в 3-х частях (Санкт-Петербург, 1897-1912), описывающие некоторые события политической и светской жизни 1880-1890-х гг.
Награды
- Звание Камер-юнкера (1861);
- Орден Святой Анны 3-й степени (1864);
- Звание Камергера (1872);
- Орден Святого Владимира 3-й степени (1902);
- Медаль «В память царствования императора Александра III»
- Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых»
Владимир Петрович Мещерский родился 14 января 1839 г. в Санкт-Петербурге, а 4 февраля того же года младенца крестили в столичной Пантелеймоновской церкви. Восприемницей была родная бабка новорожденного – Екатерина Андреевна Карамзина (вдова знаменитого историографа) 1 .
Род князей Мещерских уходит своими корнями в ХШ век. Родоначальником Мещерских считается выходец из Большой Орды татарский князь Беклемиш (в крещении- Михаиле Бахметович), владевший Мещерским краем в начале XIV в. Древний и многочисленный, род Мещерских тем не менее не оставил на скрижалях русской истории заметного следа. Его представители ничем особо не отличались ни на полях сражений, ни на гражданской службе, ни на ниве изящных искусств. Пожалуй, наибольшую память по себе оставил “сын роскоши, прохлад и нег” А. И. Мещерский, и то лишь благодаря тому, что его смерть дала повод Гавриле Державину написать великолепное стихотворение “На смерть князя Мещерского”.
Можно отметить также П. С. Мещерского (двоюродного деда Владимира), который в 1817-1833 гг. занимал пост оберпрокурора Св. Синода, однако долголетнее его прокурорство явилось, по отзывам современников, периодом полнейшего застоя в делах, что было, по-видимому, следствие фамильной черты Мещерских: склонности к “прохладам” и “неге”.
Подобное пристрастие, похоже, не миновало и отца В. П. Мещерского, отставного подполковника лейб-гвардии Гренадерского полка Петра Ивановича Мещерского (1802- 1876). Если верить воспоминаниям сына, то Петр Иванович воплотил в себе тот тип доброго патриархального помещика, благодетеля своих крепостных, который П. В. Гоголь пытался изобразить в своих “Выбранных местах из переписки с друзьями”. Бросивший по собственной воле службу и предавшийся частной жизни (большая редкость в николаевской России), Петр Иванович, относясь с иронией к бюрократии и своим друзьям-чиновникам, говаривал: “Ведь вы все администраторы, управляете Россией и все распоряжаетесь в своих ведомствах. Я единственных только человек в Петербурге, который не служит; стало быть, я один вам всем подведомствен… Пожалейте меня: ведь вас много, а я один. Постарайтесь поменьше усердствовать; может быть, тогда дела пойдут лучше в России” 2 . Критическое отношение к российскому бюрократическому монстру унаследовал и его сын Владимир, сделавший обличение пороков бюрократии одной из любимых тем в своей литературной деятельности.
Совсем к другому психологическому типу принадлежала мать Владимира- Е. Н. Мещерская (1805-1867), представительница рода Карамзиных. О ней А. Ф. Тютчева писала: “Ум княгини Екатерины Николаевны был необычайно язвительный, характер цельный и страстный, столь же абсолютный в своих симпатиях, как и антипатиях, в утверждениях, как и в отрицаниях. Для нее не существовало переходных оттенков между любовью и ненавистью, на ее палитре были только эти две определенные краски 3 . Черно-белое восприятие действительности позднее стало свойственно и князю В. П. Мещерскому. Передалась ему от матери также необычайная язвительность и страстность, доходящая подчас до исступления. Первая пригодилась ему впоследствии как писателю-сатирику, вторая – как пламенному публицисту. Правда, с другой стороны, обе немало повредили ему как человеку и как политику.
Важнейшим обстоятельством, повлиявшим на формирование характера и образа мыслей Владимира Мещерского, оказалось ближайшее родство матери с автором “Истории Государства Российского”. В семье Мещерских царил настоящий “культ Карамзина”, культ “карамзинской любви к Царю”. Впоследствии князь не уставал подчеркивать, что является “внуком Карамзина”, пребывая в полной уверенности, что харизма великого деда обрела пристанище именно в нем, и мать служила для него живым воплощением этой мистической связи.
Детство В. П. Мещерского прошло в отцовском имении Мануйлово Ямбургского уезда Петербургской губернии, и жизнь там вспоминалась ему впоследствии как “земной рай”. Восьми лет от роду Владимир был отдан в Училище правоведения, где царили жесточайшая николаевская дисциплина, педагогия розог и бессмысленная зубрежка. После домашнего “земного рая” училище показалось ему “клеткой”. Не по годам развитого мальчика с живым и чутким умом раздражали педагогические приемы, требовавшие заучивания целых страниц малопонятного текста. “Историю, например, – вспоминал князь, – я приобрел как знание только чтением вне уроков исторических книг дома” 4 .
Тем не менее это не помешало ему годы спустя восхвалять николаевскую систему образования, насквозь пропитанную духом милитаризма, усматривая в ней панацею от обуявшего молодежь нигилизма.
В 1857г. князь Мещерский вышел из Училища правоведения и определился на службу в 5-й департамент Сената. Однако работа с бумагами обладавшему холерическим темпераментом юноше показалась скучной и пресной, и он охотно поменял канцелярскую тишь на беспокойную службу полицейского стряпчего при следственном приставе в одном из петербургских участков. Перемена службы объяснялась также и более высоким материальным содержанием, что для Мещерского имело немаловажное значение, поскольку несмотря на знатную фамилию семья его располагала весьма ограниченными средствами.
Впрочем, и фамильные связи не потеряли былого значения. Благодаря родству с самыми блестящими аристократическими фамилиями России – Вяземскими, Голицыными, Чернышевыми, Клейнмихелями и др. 5 – князь с молодых лет был принят в лучших домах Петербурга. Пропуском к царскому двору послужило имя Карамзина. В 1861 г. Мещерскиий был назначен камерюнкером. Обходительная любезность и общительность скоро сделали князя желанным гостем при дворе (по отзыву С. Ю. Витте, “приемы Мещерского были всегда удивительно сладки и подобострастны”). В придворной среде князь получил прозвище “Вово” Мещерский. Особенно близко “Вово” сошелся с наследником престола Николаем Александровичем. Как рассказывал Б. Н. Чичерин, “его старались сблизить с великим князем вследствие того, что из всех петербургских молодых людей высшего общества он один имел некоторые умственные и литературные интересы” 6 .
Пользуясь покровительством сильных мира сего, Мещерский в 1861 г. попал в чиновники особых поручений к министру внутренних дел П. А. Валуеву. На новом месте князю пришлось много разъезжать по стране со служебными командировками. В 1862г. он посетил Каргополь
и Архангельск, в 1863 г. ездил в Смоленск организовывать народное ополчение наподобие 1812 г. по случаю польского восстания. В 1864 г. Мещерский обследовал крестьянские учреждения в Юго-Западном крае, и в том же году Валуев посылал его набираться опыта в британский Скотланд-Ярд.
Из своих поездок Мещерский писал пространные письма наследнику Николаю Александровичу, делясь с ним своими впечатлениями от непосредственного соприкосновения с жизнью российской глубинки. Эти письма отражали уже тогда вполне определенные симпатии молодого князя. Так, в письме от 23 июля 1863г. Мещерский восхищался “энергией” М. Н. Муравьева, с которой тот “успокоил” Северо-Западный край. В письме о пребывании в Москве от 27 ноября того же года князь сообщал цесаревичу: “Я познакомился за обедом с русским великим человеком нашего времени Катковым, в которого просто влюбился”. Гораздо менее ему понравился И. С. Аксаков. “Он меня заел, – писал Мещерский, – когда узнал, что я чиновник Валуева и еду ревизовать волостные учреждения, называя это посягательством вредного и чужого административного влияния на права самостоятельной политической жизни русского народа; во многом мы сошлись с ним во мнениях, но во многом разошлись далеко, и не раз я смотрел на него в оба глаза, так он казался мне нелепым и странным в своих оригинальных суждениях. Польский вопрос в его устах выражается красноречивою дилеммою, из которой ничего не выходит кроме тяжелого чувства непонимания для того, кто его слушает”! 7 .
Для общественно-политической деятельности Мещерского впоследствии будет всегда характерна жесткая, в духе Каткова и Муравьева, позиция в инородческом вопросе. Наряду с этим одним из любимых коньков князя и по прошествии многих десятилетий останутся рассуждения об органических началах русской жизни, подавляемых чуждыми влияниями космополитического Петербурга, о которых они толковали с Аксаковым в 1863 году.
Переписку Мещерского с цесаревичем Николаем прервала внезапная смерть последнего в Ницце 12 апреля 1865 г., и Мещерский поспешил завязать тесные дружеские отношения с новым цесаревичем- Александром.
Это ему удалось тем легче, что 20-летний Александр Александрович, нежданно-негаданно сделавшийся наследником всероссийского престола, первые недели после столь крутого поворота в своей судьбе пребывал в полной растерянности. Дюжинных способностей и весьма посредственного образования, он чувствовал свою неготовность к легшим отныне на его плечи обязанностям и испытывал гнетущий страх перед будущим. “Ах, Владимир Петрович, – жаловался он Мещерскому. – Я одно только знаю, что я ничего не знаю, и ничего не понимаю… Прожил я себе до 20-ти спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плеча такая ноша… Строевая служба, придется командовать, учиться надо, читать надо, людей видеть надо, а где же на все это время?” 8 .
Мещерский охотно вызвался помочь наследнику в его трудах и заботах. Весь 1865/1866 учебный год к занятиям с профессорами Ф. Г. Тернером (политическая экономия), К. П. Победоносцевым (государственное право), С. М. Соловьевым (русская история) цесаревич Александр готовился под руководством князя Мещерского и знакомился с их лекциями по его конспектам. Упоминания об их совместной подготовке постоянно встречаются на страницах дневника цесаревича. Так, 14 февраля 1866 г. он отметил в своем журнале: “Читал записки истории, составленные В. П. [Мещерским] после наших чтений Соловьева, – они мне помогли собрать все прочтенное и освежили в памяти все нужное…” 13 мая 1866 г.: “В 10 пришел В. П. Мы читали с ним записки Победоносцева о министерствах, а потом – для Тернера о таможенном сборе; когда дошли до теории свободной торговли, то бросили читать эту глупость и начали разговаривать”.
Сторонников принципов свободы торговли Мещерский обвинял в недостатке патриотизма и низкопоклонстве перед Западом. По поводу нового таможенного тарифа 1868 г. князь писал наследнику: “Новый тариф по-
прежнему будет произведением фантазии министра финансов, или, вернее, блистательным торжеством наших господ фритредеров – в разорение русским промышленникам, но зато в облегчение и выгоду иностранных, а в особенности английской, коммерции и мануфактуры. Что есть у нас фритредеры, что удивительного? У нас все есть, чего только [ни] спросишь на рынке нашей общественной жизни; как есть люди, даже государственные, готовые из угождения к “Opinion Nationale” и “Journal des Debats” отдать половину России Польше, чтобы прослыть образованными, так есть и господа Безобразовы, Ламанские, Тернеры, готовые, чтобы стоять в уровень с английскими политико-экономистами, разорить все наши фабрики, лишь бы только вся Англия знала, что, дескать, они люди времени, проповедники свободы торговли”.
Благодаря таким комментариям цесаревич подчас выносил из занятий с профессорами совершенно обратное тому, что те пытались ему внушить. Как бы ни толковал на занятиях с наследником свой предмет Ф. Г. Тернер, но политэкономическая наука, пропущенная сквозь цензуру князя Мещерского, формировала из будущего самодержца не фритредера, а убежденного сторонника протекционизма.
Помимо подготовки к лекциям, Мещерский придумал еще один хитроумный способ идейного и морального контроля над душой молодого наследника. 29 мая 1865 г., на следующий же день после погребения цесаревича Николая, Мещерский преподнес великому князю Александру Александровичу толстый ноутбук в кожаном переплете, сопроводив подарок следующими пожеланиями: “Я ласкаю себя надеждою, что для самих себя в этом журнале вы не будете по-прежнему скрыты, но в нескольких строках ежедневно будете исповедовать себя самым искренним и добросовестным образом!.. Позволяйте мне читать ваш журнал, не из любопытства, но из теплого к вам участия: ваши мысли, ваши впечатления будут служить пищею для моего журнала, который в свою очередь вы можете читать когда вам угодно! Памятью священного и дорогого вашего брата заверяю вас, что все вами написанное останется тайною, открытою только одному Богу, в том случае, если вы настолько будете доверять мне, что будете посвящать меня в тайны вашего внутреннего мира”. Цесаревич последовал совету Мещерского, и с этого дня вплоть до лета 1866 г. они почти ежедневно встречались по вечерам и читали друг другу свои дневники.
Это взаимное чтение и обсуждение дневников с Мещерским цесаревич Александр находил весьма полезным для себя. Нередко они засиживались далеко заполночь, увлеченно споря об истории и политике, о настоящем и будущем России, о Боге, о любви, оставляя после себя на столе простывший чай и огромное количество окурков в пепельнице – как зримое следствие напряженной умственной работы… Уже 4 января 1866г. наследник отмечал в дневнике: “Вообще я очень доволен выдумкой князя читать взаимно свои журналы, потому что оно принесло мне много пользы” 9 .
Сам Мещерский был преисполнен сознания беспримерной значительности своей миссии. Внук Карамзина, по примеру прославленного деда, вообразил себя призванным “истину царям с улыбкой говорить”, воспитывать и наставлять августейших персон.
Вскоре Мещерскому представился удобный случай доказать на деле свою “без лести преданность”. Покойный цесаревич Николай умер буквально накануне вступления в брак с датской принцессой Дагмарой. Александр II, не желая расстраивать давно подобранную и выверенную династическую комбинацию, возымел намерение женить на Дагмаре своего второго сына. У того, однако, оказались на этот счет свои соображения. Уже несколько лет великий князь Александр был влюблен в фрейлину императорского двора Марию Элимовну Мещерскую, кузину В. П. Мещерского. Весной 1866г. его любовь достигла такой силы, что он всерьез начал подумывать о мезальянсе. Заодно представлялся случай отказаться от престола и сбросить с плеч обременительные обязанности и груз ответственности, казавшийся непосильным молодому цесаревичу.
В качестве конфидента наследника Мещерский был в курсе этих нравственных коллизий. Он неодобрительно отнесся к тайным замыслам Александра Александровича и пытался всеми средствами переубедить своего друга, доказывая всю пагубность его отношений к фрейлине. В дневнике для цесаревича, например, Мещерский в марте 1866 г. писал: “Весною, летом, осенью и зимою все она, все она была главным предметом Ваших мыслей и, разумеется, Ваших чувств; все остальное в мире было поглощаемо этим чувством… Но затем Вы менее всего были в состоянии замечать, до какой степени Вас это чувство отдаляло от всего, что, по долгу принятой Вами присяги должно быть всего ближе и всего постояннее присуще Вашей жизни”.
Своевольная любовь, считал Мещерский, противоречит долгу цесаревича перед Россией и русским народом, на благо которых он обязан направлять все свои помыслы. Однако доводы рассудка слабо воздействовали на страстное чувство, охватившее наследника.
Когда о намерениях сына стало известно Александру II, разразилась гроза. Император призвал наследника и в жесткой форме потребовал немедленно отправляться в Данию сватать принцессу Дагмару. Про отречение от престола государь и слушать не захотел, заявив, что и он тоже не “по своей охоте на этом месте”. Цесаревичу ничего не оставалось, как подчиниться монаршему повелению.
Впрочем, жалеть впоследствии о таком повороте событий наследнику не пришлось. Брак его с датской принцессой оказался на редкость счастливым, Дагмара (в православии – Мария Федоровна) стала любящей женой и преданным другом Александра III. Без особых усилий смирился он и с необходимостью принять в будущем царский венец… Столь благополучный исход тягостной душевной драмы не мог не наполнить наследника чувством признательности, в частности, и к князю Мещерскому, который помогал ему сделать правильный выбор. Спустя несколько лет, подводя итог той переломной эпохи в своей жизни, цесаревич Александр писал Мещерскому (20 апреля 1868 г.): “Я, совершенно как и Вы, смотрю на все перемены, происшедшие в последнее время, как на благословение Божие и даже как на чудо!.. Да, Владимир Петрович, много мы пережили с Вами, и Вы видели, я совершенно уверен, всю страшную борьбу, которая происходила в моей душе, и всю эту бурю страстей, которая одно время овладела мною совершенно, но Господь помог вырваться из нее, и я постоянно благодарю Его за эту помощь, в которой я очень нуждался”.
Пользуясь расположением и полным доверием наследника. Мещерский прочно забрал в свои руки подготовку его к предстоящему царствованию. Цесаревич Александр уже с 1866 г. присутствовал на заседаниях Государственного совета, принимал участие в работе некоторых комитетов: Польского, Кавказского и др. Однако Мещерский считал такую деятельность малопродуктивной. Знакомиться с Россией, по его мнению, следовало не по чиновничьим бумагам и столичной бюрократической возне, а по впечатлениям от живой действительности, увиденной собственными глазами. Поэтому он призывал наследника, во-первых, как можно больше путешествовать по российским городам и весям, а во- вторых, непосредственно общаться с разномастными людьми из провинции. Наследник, также имевший предубеждение против “бюрократического” Петербурга, охотно соглашался с этими мыслями, однако был слишком тяжел на подъем и выезжал из столицы нечасто.
Мещерский и здесь оказался незаменим. В 1868-1869гг. по заданию МВД князь совершил путешествие по европейской части России с целью обследования состояния административного аппарата на местах. Он побывал в нескольких губерниях Юго-Западного и Северо-Западного края. Свои мысли и впечатления от увиденного Мещерский подробно описывал в корреспонденциях к цесаревичу. Эти отчеты служили для цесаревича Александра одним из основных источников информации о положении на западных окраинах России. 6 апреля 1869 г. он записал в дневнике: “Получил от Мещерского письмо из Вильны на 9 листах в 35 страниц. Письмо очень
интересное и дельно написано; я читал с удовольствием и совершенно почти усвоил себе положение настоящего времени в этом крае”.
В этом письме Мещерского содержалась целая программа обрусения западных окраин России, основные постулаты которой позднее найдут применение в национальной политике царствования Александра III. “Русское правительство теперь еще, как будто, не решается признать Западный край неотъемлемо своим, русским, достоянием Земли Русской,- писал Мещерский из Вильны, – и почти все, что писал Карамзин в своей знаменитой записке Александру 1-му, может, 40 лет спустя, сегодня быть сказано русскому правительству как бы в упрек его нерешительности, его боязни стать твердою ногою на почву, облитую столько раз русскою кровью и русским трудовым потом. Само собою разумеется, что вследствие этого важнейшим вопросом является здесь вопрос не о борьбе русского элемента с польским, но об уничтожении последнего до корня”.
Решающее значение в деле “обрусения” окраин Мещерский придавал сильной русской власти, без которой все остальные рычаги были бы недейственны: “Здесь положение осадное для всякого русского элемента: поляки так и стерегут той минуты, когда правительство признает край умиротворенным, заснет и провозгласит принцип общего действия законов; ни один из поляков не положил оружия, ни одно фанатическое пламя не угасло, ни одна польская сила не ослабела: все ждет и все бодрствует. Отсюда вывод один: русская администрация в этом крае должна жертвовать законностью для русских интересов, должна зорко и ежеминутно следить за каждым движением поляка и неумолимо, удар за ударом, преследовать одну задачу: уничтожение этого элемента не силою штыка, но силою русского ума, русской воли, русской мысли, облеченные в диктаторство”.
Мещерский вообще скептически смотрел на возможность “обрусения” окраин путем медленной и постепенной естественной ассимиляции, без активного содействия центральных и местных русских властей. В письмах 1869 г. о Юго-Западном крае он с сожалением констатировал бессилие “общества”, “отсутствие русской силы, нравственной, умственной, промышленной и торговой”. “Умственная жизнь в головах польских помещиков, материальная – в руках евреев!.. – жаловался цесаревичу Мещерский. – Нет опоры для русского начала, над усилением и прочным водворением коего трудится одна администрация с ее ограниченными средствами, космополитическими тенденциями и поверхностными чисто чиновничьими приемами” 10 .
Правительство Александра II князь Мещерский считал неспособным справиться ни с внутренними преобразованиями, ни с внешними угрозами вследствие его космополитизма, и Александр Александрович мнение своего друга вполне разделял.
Олицетворением “петербургского космополитизма” для наследника и князя Мещерского служили в 1860-1870-х годах П. А. Валуев и П. А. Шувалов. По их убеждению, именно благодаря проискам и козням этих двух сановников попирались “русские интересы” на окраинах, а внутри России реформы всячески искажались и вместо усиления национально-русского начала приводили к распространению чуждого, западнического духа. Борьба с “шуваловской партией” надолго оказалась в центре сотрудничества Мещерского и наследника. В начале 1868г. им удалось добиться в этой борьбе серьезного успеха. Когда в январе некоторые северные губернии России поразил голод, наследник, следуя совету князя Мещерского, решил учредить и возглавить Комитет помощи голодающим. От имени цесаревича Мещерский объявил в “Русском инвалиде” о сборе пожертвований. Тем временем сам цесаревич уговорил царя выдать Комитету 1 млн. руб. для оперативной закупки хлеба, но при этом факт выдачи денег держался в строжайшей тайне, дабы не вызвать спекулятивного повышения цен.
Призыв о помощи голодающим встретил живой отклик в обществе. Ежедневно в Комитет поступали десятки тысяч рублей, так что уже через
несколько недель цесаревич смог возвратить взятый кредит, и вся эта ловкая комбинация не успела получить широкой огласки. Министерство внутренних дел, которому по штату полагалось заниматься ликвидацией последствий всяких стихийных бедствий, на фоне такой оперативности выглядело самым жалким и неуклюжим образом. Министр внутренних дел Валуев слетел со своего места, к глубокому удовлетворению наследника и Мещерского.
Борьбу наследника и Мещерского с Валуевым и Шуваловым нельзя считать лишь банальной сварой дворцовых группировок. Эта борьба имела в основе своей принципиальные разногласия. “Шуваловской партии” царедворцев и бюрократов Мещерский противопоставлял некую “национальную партию”. К этой партии принадлежали, по его мнению, люди, вышедшие из недр России, которым великие реформы дали свободу и простор для деятельности. “Крестьянская реформа, – утверждал Мещерский в письме к цесаревичу 1 июня 1871 г., – поставила на ноги 50 миллионов людей, свободных, мыслящих, которые со дня на день явились с правами. Земская реформа ввела эти 50 миллионов в государственную сферу, то есть открыла им целый мир, в котором они научаются тому, чего они вправе требовать от Власти для своего благосостояния… Судебная реформа связала Самодержавную власть сущностью реформы и теми новыми понятиями о суде и праве на суд, которые теперь присущи каждому бобылю, каждому извозчику. Таков был процесс законный, спокойный, посредством которого Государственная Власть не могла не утратить часть своего неограниченного, единоличного и всегда тяжелого произвола. Это была величайшая революция общественная, которая себе подобной в истории мира не имеет”.
Земское самоуправление казалось Мещерскому в 1860-х годах тем средством, которое обеспечит, наконец, выдвижение на авансцену политической жизни России истинно русских, почвенных сил, заглушаемых и попираемых петербургскими “космополитами”. Демократическое и либеральное содержание земской реформы получало у Мещерского славянофильскую, антизападную окраску: “Земство, – писал он наследнику 16 октября 1868 г. из Харькова, – по-моему, выше всех реформ царствования, после крестьянской; она не может сравниться ни с одною, с Петровского до нашего времени по своему значению в настоящем и для будущего, ибо она имела счастье быть с самого начала реформою чисто русскою, не смешанной ни с какими западными политическими примесями, а по тому самому сроднившеюся с Россиею во всех ее слоях и сферах; крестьянин так же, как и высший по образованию гражданин, одинаково доступны земству, так же как и земство доступно столь же крестьянину, сколько боярину и священнику”.
Славянофильский привкус носил и тогдашний своеобразный конституционализм Мещерского, мечтавшего о “такой конституции, где представителями народных чувств и потребностей будут не господа Крузе, Орловы-Давыдовы или Андреи Шуваловы, не умеющие плуга отличить от сохи, а люди выработавшие в жизни, на русской почве, в одно время с Свободою, твердое уважение к Закону, к Порядку и Верховной Власти!”.
Мещерский возлагал на рожденную реформами земскую разночинную “демократию” большие надежды в борьбе с аристократической “партией Шувалова и К о. “Они, – писал Мещерский наследнику о “партии Шувалова”, – враги реформы по принципу, ибо видят в ней какое-то дело русское, слышат о ней суждения свободные и самостоятельные, наталкиваются вследствие ее на людей, признающих за правило избегать Двора и, напротив, искать общественного поприща, словом, видят реформу в ее результатах, в картине постепенного освобождения общества из-под гнета старых предрассудков и в постепенном расширении умственного кругозора в массе мыслящих людей”.
После 4 апреля 1866 г., Шувалову, как полагал Мещерский, удалось убедить императора, “что в него стрелял не сумасшедший, а стреляла будто бы Россия и национальная ее партия”. Именно вследствие этого, по словам князя, “многие из приверженцев порядка и Власти, принужденные выбрать между Отечеством и Властью, идущею с ним вразрез, без колебаний
выбирают Отечество и со дня на день становятся – врагами Правительства”. Таким образом, свои расхождения с властью Мещерский расценивал как весьма серьезные. Он даже сравнивал эти расхождения с “печальной историей 14-го декабря, скосившей весь цвет русской умственной силы” 11 .
Стремясь собрать воедино “цвет русской умственной силы”, то есть наиболее видных представителей культурной и административной элиты, настроенных оппозиционно шуваловскому курсу, чтобы с их помощью создать духовно и интеллектуально насыщенную атмосферу вокруг будущего самодержца и, возможно, набросать некий эскиз, прообраз чаемого “национального правительства”, предприимчивый князь, как пишет он в своих воспоминаниях, “предложил цесаревичу устраивать в его честь маленькие беседы за чашкою чая с такими людьми, которые были ему симпатичны и между которыми живая беседа о вопросах русской жизни могла быть для него занимательна. Цесаревич с удовольствием принял это предложение и аккуратно удостаивал эти скромные собрания своим присутствием… Собеседниками бывали: К. П. Победоносцев, князь С. Н. Урусов, князь Дм. А. Оболенский, князь В. А. Черкасский, граф А. К. Толстой, Н. А. Качалов, [Г. П.] Галаган; [М. Н.] Катков и [И. С.] Аксаков, когда они бывали в Петербурге”.
К этому перечню посетителей салона Мещерского следует добавить еще С. М. Соловьева, П. Н. Батюшкова, С. Д. Шереметева, Б. А. Перовского, писателя Б. М. Марковича, профессора Московского университета И. К. Бабста и др. Продолжаясь в течение нескольких сезонов, эти собрания особенно часты, многолюдны и оживленны были в зиму 1869/1870 года. Тематика бесед была самая разнообразная: тут обсуждались и наиболее общие идеологические и политические вопросы, и положение в тех или иных регионах страны, и тенденции мировой политики, и литературные новинки, обратившие на себя внимание обществ, и нашумевшие театральные постановки… Собираясь на квартире у князя, гости пили чай, дымили папиросами, засиживаясь в разговорах и спорах далеко заполночь. Наиболее яростные столкновения возникали по вопросам инородческой политики, где раздражителем для националистически настроенного большинства завсегдатаев салона Мещерского выступал А. К. Толстой, резко критиковавший “обрусение” окраин.
Участие наследника в собраниях лиц, многие из которых имели репутацию оппозиционеров, вызвало высочайшее неудовольствие. Князь Мещерский был вызван к Шувалову в III Отделение. Во время беседы шеф жандармов высказал недвусмысленную угрозу по адресу “людей, которые хотят во что бы то ни стало делать из цесаревича начальника политической русской партии” 12 .
Давление сверху вынудило наследника отказаться от посещения собраний у Мещерского, а вскоре и вовсе прервать всякие отношения с князем. Этот разрыв объяснялся в немалой степени и некоторыми отрицательными чертами характера князя (прежде всего раздражавшей наследника назойливостью), а также интригами ближайшего окружения Александра Александровича 13 .
Тем не менее закрытие салона Мещерского не пресекло влияние князя на наследника престола. Переписка между ними не прекращалась, и князь продолжал регулярно снабжать цесаревича Александра готовыми воззрениями на различные животрепещущие темы. Кроме того, отлученный от непосредственного общения с будущим государем, Мещерский нашел еще один способ сохранить весомую долю участия в подготовке его к царствованию. “Уже два года назад, – писал князь наследнику в 1871г.,- в голове моей сложилась мысль о журнале, с Вашею помощью, с целью созвать под честное русское знамя всех разъединенных мыслящих одинаково людей, – и создать орган, достойный великих задач нынешнего времени… Этим журналом, ручаюсь, если Бог дозволит, достигнуты будут две цели: 1) объединение русского лагеря, и 2) Вы сами во всякое время будете иметь перед глазами верные и интересные толкования русских нужд и потребностей и будете в состоянии учиться познавать Россию”.
“Тенденции в журнале не будет, – обещал Мещерский. – Космополитизм один будет изгнан, то есть направление “Вести” и “Нового Времени”… Другая цель журнала: быть постоянно органом Земства, то есть помещать обзоры краткие, но полные всего, что по каждому вопросу выработано Земством, отдельно по губерниям” 14 .
Наследник, хотя и сочувствовал идее Мещерского, однако, не взял на себя смелость дать просимые князем 80 тыс. руб. на организацию издания вследствие категорического запрета Александра II вмешиваться в подобные предприятия. Тогда Мещерский решился обратиться в Москву к богатым купцам, финансировавшим ранее издание газет И. С. Аксакова, обещая основать в северной столице “твердый и прочный уголок Москвы”. “Цель, или главная мысль газеты, – писал князь В. Ф. Чижову 16 февраля 1871 г., – твердая, ловкая и осторожная (безусловно) борьба с космополитизмом Петербурга во всех его проявлениях и по всем жизненным вопросам России. Доказывать и постоянно доказывать, что Россия и русские способны к самодеятельности, что жизнь внутри России есть и что она плодотворна, давать место всякому честному голосу в защиту той или другой местной потребности, исследовать все общественные вопросы точно и добросовестно, поощрять всякое хорошее русское дело, – вот то, чего мы хотим, приступая к основанию газеты”.
Пришедший из Москвы ответ обнаружил, однако, существенные различия во взглядах с московскими славянофилами, единомышленником которых Мещерский искренне считал себя. “Мы мало верим литературной деятельности Петербурга, – отвечал ему Чижов, – и потому здесь трудно найти к ней столько сочувствия, чтоб кто-нибудь решился даже помогать ей материально… Не вполне мы согласны с Вами и в отношении немцев. Мы, правда, не чувствуем к ним особого благорасположения, но давить и теснить их считаем также незаконным, как давить и теснить каждого. Нам кажется, что мы вовсе не так слабы и ничтожны, чтоб давать себе силу давлением кого бы то ни было. Мы здесь такого убеждения, что, были бы мы сами русскими, настоящими истинными русскими, остальное все само встанет на подобающее каждому место”.
Таким образом, представители национальной буржуазии не признали в Мещерском деятеля, достаточно им близкого и способного стать рупором их интересов.
Несмотря на эти неудачи Мещерский с января 1872 г. начинает издание “Гражданина” на занятые под вексель деньги. Весной 1873 г., когда пришел срок платежа, князь снова обращается к наследнику с просьбой о вспомоществовании, намекая, что отказ возложит на него вину за гибель патриотического органа, успевшего завоевать авторитет у “все честных людей”. Однако и на этот раз наследник уклонился от участия, и Мещерский в конце марта 1873 г. был вынужден срочно отправиться в Москву и просить денег у Каткова, которые, видимо, и получил, так как издание “Гражданина” не было прервано 15 .
Что касается степени распространения “Гражданина”, то она никогда не была особенно высока. В 1872г. “Гражданин” имел 1600 подписчиков. В период редакторства Ф. М. Достоевского (1873-1874гг.)- около 2,5 тысяч. В 1878 г. подписка “Гражданина” увеличилась до 5 тысяч. Рост интереса был обусловлен русско-турецкой войной и отразился тогда на тираже всех газет. Однако в конце 1878 г. журнал Мещерского был закрыт после нескольких предупреждений, вызванных шовинистическими нападками “Гражданина” на внешнеполитический курс правительства и напечатание известной речи И. С. Аксакова о Берлинском конгрессе. После возобновления издания в 1882 г. прежнего рекордного числа подписчиков в 5 тыс. “Гражданин” достиг лишь в 1894г., и то благодаря громадной казенной субсидии; еще до 1 тыс. номеров распространялось ежедневно в розницу. После смерти Александра III тираж резко упал. В 1903 г. он составил лишь 2 тыс. экземпляров и вряд ли поднимался выше вплоть до прекращения издания журнала в 1914 году. Среди читателей “Гражданина” преобладали провинциальные чиновники, поместное дворянство,
приходское духовенство и военные в штаб-офицерских чинах. “В провинции статистика подписчиков по сословиям такая, – докладывал Мещерский Александру III в январе 1885 г., – более всего: 1) духовенства, 2) дворянства. Менее всего: 1) земских управ, и 2) судебного ведомства” 16 . В столицах журнал Мещерского популярностью не пользовался.
Начало издания “Гражданина” ознаменовалось сенсацией, которую вызвала передовая статья Мещерского “Вперед или назад?” (N 2 за 1872 г.) В ней, подводя итог пореформенного десятилетия, князь давал положительную оценку происшедших перемен, хотя и подчеркивал, что “Россия есть государство, освобождающееся сверху вниз”. Вместе с тем, поскольку страна еще не успела переварить многочисленные нововведения, настала пора дать ей передышку. “К реформам основным, – делал вывод Мещерский, – надо поставить точку, ибо нужна пауза, чтобы дать жизни сложиться… Лихорадочно скачущие вперед создают упорно оттягивающих назад: и те, и другие вне истины, вне России. России же нужна разумная средина”.
Либеральная пресса не увидела в дебюте “Гражданина” ничего, кроме злобной вылазки реакционеров и крепостников, мечтающих о ревизии освободительных реформ 1860-х годов. М. Е. Салтыков-Щедрин жестоко высмеял Мещерского, выведя его под именем князя Оболдуй-Тараканова в “Дневнике провинциала” (“Отечественные Записки”, N 2 за 1872г.). Не ожидавший такого холодного приема, Мещерский вынужден был оправдываться и объяснять, что под “основными реформами”, которые следовало отложить на будущее, он разумел лишь учреждение центрального представительного органа, но никак не любые преобразования вообще. Однако эти оправдания не изменили негативного отношения к “гражданину” в периодической печати. Большинство оппонентов Мещерского, соглашаясь с ним в том, что реформы далеко не дали ожидавшегося от них эффекта, в отличие от князя выход видели не в “паузе” (“чтоб дать жизни сложиться”), а именно в безостановочном продолжении “основных реформ”, в “увенчании здания”. Но подобное расхождение отнюдь не свидетельствовало о “реакционности” князя, в чем поспешили его обвинить. Это чутко уловил Ф. И. Тютчев, который писал Мещерскому 3 марта 1872 г.: “Я с любопытством продолжаю изучать глубоко личное отношение нашей журналистики к вам. Все, как те, так и другие, хорошие и плохие, придерживаются одного и того же тона. В нем сквозит определенная досада, что ваша позиция дает вам возможность быть искренним и серьезным либералом без малейшей революционной закваски. Этого-то лучшие из ваших собратьев по печати вам не прощают” 17 .
В начале 1870-х годов у Мещерского имелись веские основания поставить перед обществом вопрос о перспективах российских реформ. К этому его подвигала не только сложная внутриполитическая ситуация, но и бурные европейские события тех лет: франко-прусская война, молниеносный разгром наполеоновской империи. Парижская коммуна… В упомянутой статье “Вперед или назад?” Мещерский писал: “На наших глазах, идя вперед от одного ложного движения к другому, Франция пришла наконец к своей погибели: в растленной массе образованных людей… не нашлось ни одного человека, который бы понял, что кричать “вперед и вперед” не есть еще подвиг гражданского мужества”. Поэтому князь призвал брать в пример Пруссию, “где всякий понимал, что быть гражданином не значит кричать о свободе, но значит свободно участвовать в правильном движении своего народа вперед”. Исходя из этого, Мещерский растолковывал и само название своего журнала: “Не во французском опошленном и обессиленном “citoyen” следует искать объяснение понятия “Гражданин”, но в английском и немецком Burger”. Только формирование среднего класса, сословия “бюргеров”, по мнению Мещерского, могло придать устойчивость процессу модернизации страны. В противном случае, реформам грозило превращение в поверхностное и чужеродное явление.
С другой стороны, приходилось учитывать и то, что образование Германской империи резко изменило баланс сил в Европе, оставив Россию один на один с мощным милитаристским государством, которое не скры-
вало своих агрессивных устремлений на Восток. Угроза западным рубежам со стороны объединившейся Германии, несостоятельность окраинной политики “умиротворения” поляков и остзейцев, – все эти проблемы, в глазах Мещерского, постепенно отодвигали на задний план продолжение реформ и даже противопоставлялись им. Это смещение акцентов произошло тем естественнее, что и прежде антизападный пафос преобладал в одобрении князем освободительных преобразований. “Помните ли то время, – писал Мещерский цесаревичу Александру в октябре 1872г.,- когда, беседуя о России, мы мечтали о том, что Вам предстоит ознаменовать свое царствование чем-то вроде конституции! С тех пор прошло много лет… Теперь, говоря как бы перед Богом одним, скажу вот что: Боже Вас сохрани начинать царствование Ваше каким-нибудь капитальным актом вроде конституции. Тогда Вы и все пропадет!.. Начало Вашего царствования, дай Бог, чтоб оно было только приготовлением к реформе конституционной, то есть водворением внутреннего порядка и твердости во всех реформах предыдущих. Вам предстоит, – убеждал Мещерский, – все споры русского с нерусским решить навеки в окраинах нашего несчастного отечества! Это более всякой конституции привлечет вам любовь и помощь России, и Россию укрепит и разовьет вместе с вашим престолом. Дело это нетрудное, стоит только ввести единообразие законов повсеместно, а на это люди найдутся; и только тогда, когда все славные реформы прежнего времени утвердятся, когда восстановятся земство и суды, когда земство получит действительную хозяйственную силу, когда все национальные вопросы решатся твердо и неуклонно в пользу России, только тогда вам будет возможно приступить к созыву представителей всего государства для обсуждения вопроса о государственной реформе. Без нее вы можете начать и долго царствовать, но с нею начать – значит погубить царствование!”.
Главной и первостепенной задачей будущего царствования Мещерский полагал решение национального вопроса в России (в обрусительном смысле), без чего, по его мнению, все прочие проблемы не могли бы найти положительного для государства решения. Внешнеполитическая составляющая программы Мещерского предлагала механизмы нейтрализации германской угрозы: “От войны с Пруссиею, – объяснял он Александру Александровичу в письме от 4 сентября 1872г.,- держаться подальше, как от беды великой, – но в то же время твердо вводить общие законы в Остзейский край; уверять в дружбе Пруссию, в пограничные губернии ни одного пруссака не пускать, а милости просим во внутренние, в Ярославль да в Калугу; агентов посылать изучать Восточную Пруссию, Польский вопрос разрешать энергически; и все говорить, и все твердить про неизменную дружбу к Пруссии. Вот, кажется, ваша программа действий для будущего, та программа, которая может, сколько кажется, только одна вас сделать сильным содействием умных русских людей и сочувствием всей России” 18 .
В 1876г. Мещерский опубликовал программную книгу “Речи консерватора”, в которой было выпущено немало ядовитых стрел в сторону “лжелиберализма” 1860-х годов. Однако тогда князь еще не отрицал правомерность самого либерального образа мыслей, осуждая лишь “перегибы”, стремление искусственно форсировать процесс преобразований. Неуспех реформ, по его мнению, объяснялся отсутствием сдерживающей, умеряющей радикализм реформаторов силы. Только такая сила способна сделать реформы органичными, дать им прижиться и укорениться на русской почве. Такую “почвенную” силу Мещерский видел в поместном дворянстве, в классе землевладельцев, которые в силу своей близости к народу могли лучше понимать и учитывать его истинные, а не выдуманные петербургскими бюрократами и журналистами, потребности. “Весьма вероятно, – полагал Мещерский, – что если бы вместо чиновничества и газетной печати руководителями общественного движения в духе свободы вперед явилось русское дворянство… тогда бы с первой же минуты установилось, независимо от формы нашего управления, то самое равновесие между стремлениями вперед западного прогресса и между охранительным движением чисто русских народных и государственных учреждений, во главе которых стоит
наша церковь, и к числу которых принадлежит наша семья; и раз это равновесие было бы установлено, было бы нетрудно, при осуществлении дальнейших реформ, его поддерживать. Все общество жило бы в духе, так сказать, этой борьбы правильной, спокойной и неизбежной, борьбы начал прогресса и ее новой свободы с началами старой жизни, которая для всякого народа есть тоже свобода, и свобода весьма драгоценная, свобода его духа, его преданий, его идеалов, его верований и т. п., словом – борьбы точно такой же, каковой она является при парламентаризме в Англии” 19 .
Позиция Мещерского в “Речах консерватора” выглядит довольно умеренной, скорее, даже умеренно-либеральной (со ссылками на английский парламентаризм), нежели консервативной. Однако сам выдвинутый им принцип либерально-консервативного “равновесия” предопределял неустойчивость этой позиции. Во второй половине 1870-х годов по мере радикализации общественных настроений, нарастания революционной борьбы с самодержавием, Мещерский, в согласии со своей теорией, должен был все более “праветь”, превращаясь из умеренного либерала (в начале десятилетия) в консерватора, а затем и в реакционера. Консервативной эволюции Мещерского способствовало и то, что к концу 1870-х годов князь отчаялся дождаться выхода на политическую сцену российского “бюргера”, который мог бы стать гарантом устойчивого развития, и обратил свои взоры исключительно к дворянству, видя в нем единственный оплот общественного порядка. Если в последнем и был какой-то смысл, то надежда на то, что дворянство сумеет играть роль “руководителя движения в духе свободы”, оказалась тщетной. Связав себя политически с классом помещиков, Мещерский должен был испытать се последствия этого шага.
В период кризиса самодержавия 1879-1881 гг. князь вовсе отказался от прежней положительной оценки “великих реформ”. Новые учреждения (суды, земства и т. д.) оказались не зародышами какого-то особого “чисто русского” политического строя, как когда-то надеялся Мещерский, а обыкновенными элементами гражданского общества, мало чем отличающимися от своих западных аналогов и прототипов. В годы народовольческого террора вместо того, чтобы безоговорочно поддержать правительство в борьбе с “крамолой”, они, с точки зрения князя, сами становились источниками смуты. В 1880г. Мещерский в своей книге “О современной России” публично объявил земскую реформу, которой раньше не уставал восхищаться, “комедией”. В той же книге князь будет воспевать Николая I, утверждая, что за время его правления “Россия доведена была почти до идеала своего исторического назначения и бытия”. “Этот идеал России, – уверял Мещерский, – есть единодержавие ее” 20 . Ту же идею он развивал в брошюре “Что нам нужно? Размышления по поводу текущих событий”, посвященной учреждению Верховной Распорядительной Комиссии в феврале 1880 года. “Сумасшедшие либералы, – писал Мещерский, – ждут от гр. Лорис-Меликова новых поблажек им, нового заигрыванья с ними, нового заискивания популярности у них, новых либеральных мер в угоду им… Россия ждет от него другого. Ей не нужно никаких мер. Ей нужно одно: она ждет спокойствия и мира под сильною, твердою и честною властью Единодержавного Божьего Помазанника русского Царя” 21 . Чтобы добиться успеха, считал князь, Лорис-Меликову следовало подражать М. Н. Муравьеву и его методам борьбы с крамолой. Свою брошюру Мещерский послал “диктатору” с просьбой обратить внимание на его советы. При личном свидании князь пытался убедить Лориса: “Теперь нужна твердая рука для водворения порядка; прежде всего сильную власть, а все остальное после” 22 . Однако Мещерского ждало разочарование: Лорис-Меликов решил сочетать “волчью пасть” с “лисьим хвостом”. Это, по мнению князя, было ошибкой, приведшей к катастрофе 1 марта 1881 года. Основную вину за эту катастрофу Мещерский возлагал на “Петербург”, олицетворяемый либеральными бюрократами, космополитами из высшего света и представителями “передовой” печати, которые захватили в свои руки Лорис-Меликова и своим влиянием погубили дело “диктатуры”.
Сатирическому изображению “Петербурга”, этой привилегированной, но “беспочвенной”, антинациональной среды, были посвящены многочисленные романы князя, имевшие громкий успех в 1870-х годах 23 . Наибольшая популярность выпала на долю первого романа Мещерского “Один из наших Бисмарков” (“Гражданин”, 1873-1874), а наибольший скандал связан с продолжением его – “фантастическим” романом “Граф Обезьянинов на новом месте” (1879).
Цензура долго не допускала “Обезьянинова” к публикации, и не без основания, так как еще до самого выхода в свет книга успела наделать много шума. Против обыкновения, помимо “Петербурга”, в ней досталось и “Москве”. Ссылаясь на свою жену, прочитавшую роман в рукописи, Победоносцев писал Е. Ф. Тютчевой (21 сентября 1879г.): “По словам ее, следует не только книгу истребить, но и автора изгнать остракизмом… Всего более негодования, говорит она, книга возбудила бы в Москве. – На запрос графа Обезьянинова, ему присылается из Москвы характеристика всех известных в обществе лиц во время славянского движения, а потом эти лица выводятся действующими и им влагаются в уста подлинные их речи и выражения, которые слыхал автор… Тут и Иван Сергеевич Аксаков], и Анна Федоровна со всеми ее поговорками, и m-me Дурново, и О. Новикова, и все-все. Жену особенно возмутило описание нашей доброй графини Блудовой – в ее комнате, с ее речами, даже с теми рассказами о снах и видениях, которые она со слезами передавала втихомолку. Судите о неделикатности автора: рисует он Александра Киреева
и говорит о его признаниях в любви и планах жениться между фигурами мазурки, о деятельности его в Комитете о старокатоликах и что он ездит за границу на счет Комитета под предлогом поручений! Вот до чего может дописаться бесчестное перо!” 24 .
У читающей публики романы Мещерского пользовались успехом сродни тому, какой имело в уездном городе N письмо Хлестакова к “душе Тряпичкину”. Яркой иллюстрацией этого служит довольно курьезная история, записанная со слов самого Мещерского в дневнике А. В. Богданович. “Когда он вывел тип графа Обезьянинова в своем романе “Один из наших Бисмарков”, – рассказывает Богданович, – встретил он на одном собрании П. Н. Дурново, который его спросил – пишет ли он портреты или типы. Князь отвечал, что портретов не пишет, а типы. Тогда Дурново сказал, что граф Обезьянинов – это портрет Левашова. Затем на обеде у нас встречаются Мещерский с Левашовым (гр. Н. В.), который ему протягивает руку со словами: “Прекрасно вы описали в вашем Обезьянинове П. Н. Дурново” 25 .
Мещерский отличался исключительной литературной плодовитостью, оборотной стороной которой был поверхностность. Близко знавший князя Ф. М. Достоевский упрекал его в том, что он “пишет свои романы с маху, то есть не обрабатывая идейную и не отделывая литературно- техническую сторону их”. “Так писать нельзя, – считал Достоевский. – Теперь он пока в моде, потому и держится… Продержится еще лет пять, шесть, а там и забудут его… А жаль будет, потому что у этого был несомненный талант”. И действительно, многочисленные романы Мещерского не пережили своего автора. Схожими недостатками страдала и публицистика князя, вызывая подчас раздражение даже у единомышленников. Например, Н. С. Лесков, сотрудничавший в “Гражданине”, писал И. С. Аксакову о Мещерском в марте 1875 г.: “Это просто какой-то литературный Агасфер: тому сказано “иди”, а этому: “пиши”, и он пишет, и за что не возьмется, все опошлит. Удивительнейшее дело, что при его заступничестве за власть хочется чувствовать себя бунтовщиком, при его воспевании любви помышляешь о другом, даже при его заступничестве за веру и церковь я теряю терпение и говорю чуть ли не безумные речи во вкусе атеизма и безверия. Я согласен с Вами, что ему не худо бы “запретить” писать; но еще лучше – нельзя ли его склонить к этому по чести: нельзя ли ему поднести об этом адрес?” 26 .
После воцарения Александра III Мещерский некоторое время пребывал в тени всесильного тогда обер-прокурора Св. Синода. В ожидании своего часа, князь добровольно поступил в клиенты к Победеносцеву: посылал ему на цензуру корректуру “Гражданина”, принимал к исполнению ценные указания 27 . Именно на страницах “Гражданина” в мае 1882г. Победоносцев наткнулся на имя Д. А. Толстого, которым Мещерский предлагал заменить Н. П. Игнатьева, дискредитировавшего себя играми в Земский Собор. Высказанная Мещерским идея настолько пришлась по душе обер-прокурору, что он ухватился за нее и употребил все свое влияние, чтобы убедить царя назначить Толстого министром внутренних дел 28 . Это участие Мещерского в назначении, которое Александр III скоро признал в высшей степени удачным, сыграло, видимо, немаловажную роль в возвращении царем своего благорасположения князю.
Толстой также не забывал услуги, оказанной князем. Журнал Мещерского начал получать казенную субсидию. Размер этой субсидии в 1885 г. составлял 3 тыс. руб., ежемесячно выдаваемых князю из сумм Министерства внутренних дел товарищем министра И. Н. Дурново.
Помимо “Гражданина”, выходившего дважды в неделю. Мещерский с 1884г. регулярно передавал через доверенных лиц царю особый рукописный “Дневник”, в котором помещал “и мысли, и слухи, и толки, и сплетни”, по цензурным соображениям не попадавшим на страницы “Гражданина”. Наиболее часто затрагиваемой темой в этом “Дневнике” Мещерского сразу стала ситуация в Министерстве финансов. Тяжелые последствия русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и экономический кризис первой половины 1880-х годов обрекли российский бюджет на хронический дефицит, который
ведомству Н. X. Бунге никак не удавалось преодолеть. Мещерский, однако, видел в этом злую волю ближайших сотрудников либерального министра финансов. Под огонь его критики попадали прежде всего директор Департамента окладных сборов А. А. Рихтер, вице-директор того же Департамента В. И. Ковалевский, управляющий Крестьянским и Дворянским банками Е. Э. Картавцев, которых князь называл то “красными”, то “динамитчиками и анархистами”. В экономическом курсе, проводимом Бунге и его помощниками, угадывались, по мнению Мещерского, “несомненные попытки вести политику финансов к такому острому положению, чтобы, указывая на оное, можно было бы сказать: да, одно спасение в конституции!”. Поэтому в смене руководства финансового ведомства Мещерский видел “единственное верное средство спасти нашего Государя от того проклятого политического заговора, который деятельно осуществляется под прикрытием добродушного Бунге в Министерстве финансов, где несколько человек хотят привести Государя посредством банкрота и бунтов к тому, чтобы его вынудить отречься от Самодержавия”.
С декабря 1885 г. князь в своих “секретных” дневниках настойчиво предлагал царю назначить вместо Н. X. Бунге Ивана Алексеевича Вышнеградского.
Александр III с взглядами князя Мещерского, по-видимому, соглашался. В апреле 1886г. царским повелением Вышнеградский был назначен членом Государственного совета, а 1 января 1887 г. – министром финансов. “Замысел его прост, – писал Мещерский Александру III, излагая программу Вышнеградского, – пережить два, три, четыре месяца кризиса, пока будет длиться бой, а потом идти к цели: развязать Россию от Берлина и дать могучему русскому государству быть столь же свободным в своей экономической жизни, как делает ее свободною в политическом отношении и независимою от Европы русский Государь… В этом и заключается историческая важность минуты, переживаемой нами теперь. Ребенок поймет, что если бы Вышнеградский хоть на йоту угрожал вредом России и предпринимал что-либо глупое или ошибочное, он нашел бы, как находил Бунге, в Берлине сочувствие и содействие и просто полную поддержку. Но по силе внезапно охватившей всю официальную Германию злобы и ненависти к Вышнеградскому, ясно как день, что он приближается к больному месту Германии и она чует, что он собирается вступить с берлинскими царями биржи на смертный бой, бой Руслана с Черномором, для освобождения Людмилы – то есть русской экономической жизни, от обольщений и проклятых чар Черномора”.
Очевидно, что концептуальная, политическая часть этой программы всецело принадлежала именно князю Мещерскому, а Вышнеградскому отводилась лишь роль технического исполнителя. Последний, как и обещал царю Мещерский, действительно сумел преодолеть бюджетный дефицит, оживить внутренний рынок и разрушить унизительную зависимость русского правительства от берлинских капиталистов-евреев (что, правда, не помешало ему вскоре угодить в цепкие лапы парижских). Все это побудило Александра III уверовать в счастливую звезду князя Мещерского и еще более чутко прислушиваться к его советам.
Такой невероятный успех Мещерского, как назначение на ключевой пост в правительстве своего человека, вызвал крайнее раздражение не только у либеральных бюрократов, но и у К. П. Победоносцева. В первой половине 1880-х годах безраздельное влияние обер-прокурора позволяло ему расставлять на важнейшие государственные посты своих выдвиженцев: М. Н. Островского – министром государственных имуществ в 1881г., И. Д. Делянова – министром народного просвещения в 1882 г., Е. М. Феоктистова – начальником Главного управления по делам печати в 1883 г., Н. А. Манасеина – министром юстиции в 1885 году. Однако назначение Вышнеградского, помимо какого-либо участия главы Синода, явственно обозначило начало заката эры Победоносцева. “Что ноньче я могу, я ничего не могу, ноньче по “Гражданину” людей назначают!” – сетовал Победоносцев.
Еще более серьезный урон понесла группировка Победоносцева летом 1887 г. со смертью М. Н. Каткова, чьи “Московские Ведомости” всегда оказывали мощную информационную поддержку этой группировке. Смерть Каткова (а также умершего еще раньше, в январе 1886г., И. С. Аксакова) отдавала в руки редактора “Гражданина” монополию в консервативной публицистике. “Каткова уже нет, – констатировал Мещерский в письме к царю, – из известных по своей преданности правительству и консервативным принципам остался я один”. Вместе с тем Мещерский затеял интригу с целью завладеть и “Московскими Ведомостями”. Борьба за “катковское наследство” стала причиной поднятого в июле 1887 г. усилиями клики Победоносцева скандала вокруг странных отношений князя Мещерского и некоего горниста одного из гвардейских полков. Мещерский был обвинен в мужеложстве. Сам князь решительно отвергал подобные наветы, и, в свою очередь, в письме к царю разоблачал своих противников: “Допустив даже, что все взводимые на меня клеветы правдоподобны, что они значат сравнительно с тою мерзостью, про которую Победоносцев отлично знает, – продажи Феоктистовым Островскому жены и сожития втроем, при условии, что за это Феоктистов пользуется милостями Островского. По-моему, нет мерзости на свете мерзее этой, и что же? Тот же Победоносцев, который отлично знает, что летняя история моя – это клевета и ложь… этою клеветою чернит меня и смущает Вас, и тут же, все зная про Феоктистова, находит согласуемым с Вашими интересами поддерживать сделку Феоктистова с Петровским” 29 .
“Война компроматов” формально не принесла решающего успеха ни одной из сторон. Редактором “Московских Ведомостей” был назначен ставленник Делянова и Победоносцева С. А. Петровский (Мещерский же предлагал Д. И. Иловайского). С другой стороны, Александр III не внял скандальным обвинениям в адрес Мещерского и полностью сохранил свое доверие к князю. С этого времени уже советы Мещерского, а не Победоносцева, становятся определяющими в назначении на высшие посты в правительстве. В 1889г. на место государственного контролера назначается приятель Мещерского, давний сотрудник “Гражданина” Т. И. Филиппов. При этом Мещерскому пришлось выдержать нелегкую борьбу. Победоносцев неоднократно письменно и устно предостерегал царя против этой кандидатуры. Покидавший пост государственного контролера Д. М. Сольский в разговоре с Александром III также назвал Тертия Филиппова “неподходящим” преемником себе. Однако слово Мещерского перевесило все возражения. “Господь да благословит Вас! Указ получен”, – писал князю Филиппов 26 июля 1889 г., прекрасно понимая, кому он обязан своим назначением 30 . В апреле того же года занял место министра внутренних дел И. Н. Дурново, которого Мещерский в письмах к царю прочил в преемники графа Д. А. Толстого начиная с лета 1884 года.
Росту авторитета Мещерского в глазах Александра III способствовала и знаменитая “вендрихиада”. После крушения царского поезда у станции Борки в октябре 1888 г. император возымел намерение навести порядок в изрядно запущенном российском железнодорожном хозяйстве. Мещерский откликнулся предложением назначить в Министерство путей сообщения на должность специального инспектора с неограниченными полномочиями полковника А. А. Вендриха, обещая, что тот будет беспощадно “душить мошенников и вводить экономию”. Царь утвердил назначение. “Путейское ведомство переживало тяжкие дни, – вспоминал современник событий. – На железных дорогах свирепствовал полковник Вендрих. Этого честного, но крутого немца сочинил князь Мещерский, указав на него императору Александру III как на единственного человека, способного рассеять хаос русских железных дорог… Вендрих разворотил осиное гнездо “кукуевцев” (так называли путейское ведомство в память катастрофы у ст. Кукуево)… Вендрих крошил, начальники дорог сходили с ума и по Росси пронесся стон от “вендрихиады” 31 . Силовой энергичный стиль полковника пришелся по вкусу Александру III; он даже собирался выдвинуть Вендриха на пост министра путей сообщения, и лишь всеобщее сопротивле-
ние столичной бюрократии, повергнутой в ужас самоуправством полковника, заставило царя отказаться от своего намерения. Однако Александр III еще раз убедился, что несмотря на поразившее консервативный лагерь “отсутствие людей”, о котором не переставал вздыхать Победоносцев, князь Мещерский умудрялся выискивать и рекомендовать весьма успешных, с точки зрения царя, деятелей…
Летом 1887г. Мещерскому удалось добиться согласия Александра Ш на преобразование “Гражданина” в ежедневную газету. С 1 октября 1887г. “Гражданин” начал выходить в ежедневном формате, благодаря выдаваемой Мещерскому из государственного казначейства секретной субсидии, которая отныне составляла до 100 тыс. руб. в год. Столь щедрая поддержка стала возможной не только благодаря расположению императора, но и содействию выдвиженцев Мещерского – Вышнеградского и Дурново 32 .
Все попытки группировки Победоносцева нанести контрудар Мещерскому закончились полным провалом. Неоднократное возбуждение начальником Главного управления по делам печати Феоктистовым цензурных преследований против “Гражданин” не находило сочувствия ни у министра внутренних дел Д. А. Толстого, ни у царя, и Мещерский продолжал язвить и бичевать своих противников печатным словом. Даже в августе 1888 г., когда инициатива Феоктистова о вынесении предостережения вконец распоясавшемуся “Гражданину” была поддержана Толстым, Александр III вынес резолюцию: “Решительно не вижу, за что давать предостережение”.
Поражение Победоносцева в борьбе с князем Мещерским за влияние на царя следует объяснить разочарованием Александра III в способности обер-прокурора и его клевретов предложить конструктивную программу нового, постреформенного правительственного курса. Победоносцев, незаменимый в роли душителя либеральных веяний, никак не подходил на роль генератора свежих идей. В начале царствования, когда перед императором стояла задача прежде всего погасить малейшие революционные и оппозиционные очаги, Победоносцев пользовался доминирующим влиянием. Позднее на первый план вышли вопросы, куда и как идти дальше, и здесь обер-прокурор ничего не сумел предложить царю, кроме пресловутого “подмораживания”. Александр III жаловался С. Ю. Витте, что “из долголетнего опыта он убедился, что Победоносцев отличный критик, но сам никогда ничего создать не может” 33 . Мещерский, напротив, буквально фонтанировал новыми идеями, всегда имея наготове какое- нибудь конкретное предложение по любому вопросу. Эти предложения могли быть рациональными, могли быть шокирующими, как, например, его план решения Восточного вопроса путем покупки у Турции за 9 млн. руб. черноморских проливов 34 . Но на фоне бессильного пессимизма Победоносцева неунывающий Мещерский вселял в Александра III больше уверенности в завтрашнем дне. Царь, несомненно, ценил способности Мещерского и при свиданиях с ним бывал неизменно ласков, хотя и предпочитал не афишировать своих связей с князем из-за одиозной репутации того в общественном мнении.
Перемены, последовавшие в судьбе Мещерского начиная с 1887 г., благоприятно отразились и на бытовой стороне жизни князя. До сих пор Мещерский постоянно испытывал материальные трудности. Полученная им по разделу наследства после смерти отца (1876 г.) доля целиком ушла на оплату долгов по изданию “Гражданина”. Теперь же щедрые субсидии позволили ему завести собственную типографию, которая, благодаря покровителям Мещерского в высшей администрации, стала получать выгодные казенные заказы. Закончились скитания по гостиницам и меблированным комнатам. Отныне Мещерский поселился в квартире дома N 6 по Гродненскому переулку, где прожил более 20 лет. В этом же доме находилась и редакция “Гражданина”. У Мещерского появился собственный выезд, дача в Царском Селе… Вокруг редактора “Гражданина” сформировался кружок молодых людей, которых Мещерский называл своими “воспитанниками” и “духовными детьми”. Пользуясь своим влиянием и связями, князь усиленно проталкивал вверх по карьерной лестнице этих “духовных детей”, среди которых выделялись будущий
флагкапитан Николая II К. Д. Нилов, печально знаменитый аферист И. Ф. Манасевич-Мануйлов, известный журналист, сотрудник “Гражданина” И. И. Колышко (“Баян”) и Н. Ф. Бурдуков. Последнего Мещерский, не имевший ни жены, ни детей, объявил в своем завещании наследником. В обществе, однако, Бурдукова, как и других “духовных детей”, считали просто-напросто “миньонами” Мещерского. О Нилове, например, С. Ю. Витте писал: “Он в молодости был очень любим князем Мещерским, так что у князя Мещерского имеются на его столе различные фотографические карточки мичмана Нилова в различных позах. Тогда он был красивым молодым человеком” 35 .
Помимо продвижения “духовных детей”, свое все возрастающее влияние Мещерский использовал для бесцеремонного вмешательства в правительственную деятельность. Решающим оказалось его слово в таком важнейшем вопросе, как закон о земских начальниках. Как известно, составленный помощником министра внутренних дел А. Д. Пазухиным и внесенный в начале 1887 г. в Государственный совет проект “реформы крестьянского управления” вызвал многочисленные нарекания, и Толстому пришлось идти на компромисс с противниками проекта. Крайне недовольный таким поворотом, Мещерский раздраженно сказал Пазухину летом 1887г.: “Ваш Толстой не довольно тверд и храбр в своих замыслах насчет провинциальной реформы. Его, кажется, сбили с прямого пути Победоносцев и Манасеин… Граф Толстой слишком уступчив и слишком много придает цены своим противникам. Ну что такое протест Победоносцева в этом вопросе? Ничего ровно: повторение слов Манасеина, а Манасеина протест и того менее. Ни тот, ни другой этого вопроса практически не знают. Все их возражения – теория и фраза! Гр. Толстому следовало бы их раскатать и не сдаваться ни на какие компромиссы”.
Пазухин обещал “подвинтить” шефа. Однако его усилий оказалось недостаточно. В конце 1888г., когда баталии вокруг закона о земских начальниках достигли своего апогея, и чаша весов начала склоняться в пользу противников первоначальной редакции Пазухина, Мещерский написал энергичное послание самому императору с требованием вмешаться. “По первоначальному проекту, – объяснял князь, – предполагалось мирового судью в уезде, как учреждение ненужное и вредное в иных случаях, вовсе упразднить и заменить участковыми начальниками… В этом именно заключалась суть проекта, его спасительная сила, ибо кроме духа кляузничества, мировой судья представлял собою в уезде главную причину падения правительственной власти, и притом по выбору. И что же? Победоносцев и Манасеин на предварительном совещании исторгли от гр. Толстого роковую уступку; она заключалась в том, чтобы сохранить мировых судей, а дела их разделить между ними и между новыми участковыми начальниками!”.
“При эти условиях, – пугал Мещерский царя, – несомненно, задуманная реформа вот что произведет: она ухудшит безвластие и хаос в уезде, она парализует силу нового участкового начальника; она вызовет новый антагонизм между ведомствами на месте, в мире мужиков; она вызовет взрыв разочарования в одних и негодование в других вследствие обложения двойными сборами, и все это в руку – кому же? – социалистам и шайке Лориса, хотящей посредством безначалия довести до необходимости конституции” 36 .
Свое письмо князь подкрепил рядом закулисных интриг и серией статей в “Гражданине”, ратующих за ликвидацию института мировых судей одновременно с принятием закона о земских начальниках. Эта активная кампания окончилась известной высочайшей резолюцией 28 января 1889г., неожиданно для всех решившей дело в точном соответствии с пожеланиями Мещерского 37 .
Показателем влиятельности Мещерского в этот период может служить один из эпизодов борьбы вокруг данного закона о земских начальниках. В начале декабря 1888 г. князь на страницах “Гражданина” обвинил Государственный совет в намеренном затягивании и саботаже обсуждения проекта графа Толстого. Такой нахальный выпад со стороны газеты Мещер-
ского был воспринят государственным секретарем А. А. Половцовым не иначе, как опосредованное предложение подать в отставку. В смятении он написал Победоносцеву, умоляя подсказать правильное истолкование статьи “Гражданина”: “Так как, сколько мне известно, Мещерский пользуется покровительством в Гатчине, то знает, кого может бить безнаказанно. Его статья не имеет иного значения, как то, что он говорит в тон… Не лучше ли, – спрашивал Половцов, – подумать об изыскании средств удалиться куда-нибудь под предлогом болезни или чего иного?” 38 .
В середине 1892г., не выдержав многолетней травли, Половцов все-таки покинул пост государственного секретаря. Однако в отместку за инсинуации по адресу отца, в которых все это время упражнялся “Гражданин”, Мещерский был однажды публично побит сыновьями Половцова…
В мае 1892 г. в Петергофе состоялось свидание Мещерского с царем, на котором обсуждался вопрос о кадровом составе Государственного совета. Оппозицию последнего контрреформам князь приписывал преобладанию в нем либеральных бюрократов и рекомендовал изменить принцип выдвижения кандидатур в члены Государственного совета, предлагая назначать не только “петербургских сановников” и министров-бюрократов, но и администраторов-практиков из числа провинциальных губернаторов. Взгляды Мещерского нашли полное понимание у царя, и результатом этого свидания стало смещение Половцова, а также назначение в члены Государственного совета черниговского губернатора А. К. Анастасьева.
Не лишены интереса аргументы, которые использовал Мещерский, чтобы скомпрометировать Половцова в глазах царя: “Он, – писал князь в “секретном” дневнике, – представляет собою, во-первых, шуваловскую партию, то есть все нерусские инстинкты, во-вторых… денежную силу. Сила эта растлевающая и вредная, ибо, с одной стороны, она заключается в связи его денег с известным количеством влиятельных лиц, занявших у него деньги, а с другой стороны, в связи со всеми денежными тузами и воротилами, не исключая, разумеется, и жидовских”.
К слову сказать, еврейский вопрос являлся одной из сквозных тем и в публицистике Мещерского, и в его переписке с царем. Никто лучше него не умел распознать в разных общественно- политических процессах тайную “еврейскую комбинацию”. Денежное могущество евреев казалось ему настолько непобедимым, что даже Катков, по мнению Мещерского, “незаметно дал себя впутать в жидовские руки”. “Еврейский” характер русского революционного движения Мещерский считал аксиомой. “Вся Европа знает, – убеждал он Александра III,- что как в обыкновенном преступлении надо искать всегда женщину как причину преступления, так во всех нынешних заговорах социалистов и анархистов надо искать жида, скрытого, но важного двигателя интриги… При Николае Павловиче жиды были придавлены, зато, рядом с этим, придавлены были и деятели революции. В следующее царствование свобода дала разгул всем элементам разрушения государства, начиная с нигилизма и кончая самым ужасным анархизмом, а рядом с этим, достойно внимания, как быстро и незаметно пошли в гору жиды и до какого они достигли могущества”.
Вывод отсюда напрашивался сам собою: чтобы задавить революцию, нужно придавить евреев. Особенно опасной казалось Мещерскому молодая еврейская интеллигенция, вступившая на путь эмансипации. “Не евреи страшны своими грязными массами, – утверждал он, – а страшен еврей- интеллигент, нами из толпы взятый и нами воспитанный и образованный в вечного врага Русского Самодержавия и Русской Церкви”.
В 1887 г., критикуя в “Гражданине” (18 июня, N 49) мягкость вводимой Деляновым “процентной нормы”, Мещерский предлагал ограничить прием евреев в гимназии детьми купцов I гильдии. А в 1894 г. в письме к Александру III он уже советовал сократить квоту для евреев в гимназиях до 0,5% и наглухо закрыть евреям дорогу к высшему образованию: “Отчего, – задавался вопросом Мещерский, – не запретить вовсе доступ еврею в факультеты университета юридический, словесности, естественный, словом, всюду, кроме медицинского?”.
Справедливости ради необходимо отметить, что Мещерский выступал за отмену “черты оседлости”, считая ее неэффективным, архаичным средством борьбы с еврейством. Главную задачу этой борьбы он видел в недопущении евреев в сферу государственно-политической, финансовой и интеллектуальной элиты России. Он мечтал не только о лишении евреев возможности учиться в университетах, но и о запрещении им занимать какие-либо должности в государственном аппарате, в земских и городских учреждениях, в правлении банков и железных дорог, в редакциях газет и журналов 39 .
Не будет ошибкой связать явственное ужесточение политики в отношении евреев во второй половине царствования Александра III с резко возросшим влиянием князя Мещерского и его выдвиженца И. Н. Дурново.
В 1892г. политическое влияние Мещерского достигло апогея. Фактически ни одно из крупных назначений этого года не обошлось без веского слова редактора “Гражданина”. Весной 1892 г., когда Вышнеградский рекомендовал С. Ю. Витте на пост министра путей сообщения, Александр III первым делом послал узнать мнение Мещерского и лишь после одобрения последнего назначил Витте министром. А после того, как в августе 1892 г. Витте заместил внезапно заболевшего Вышнеградского, на освободившееся место министра путей сообщения был назначен другой преданный сторонник Мещерского А. К. Кривошеий. Членами Государственного совета в том же году сделались выдвиженцы Мещерского пензенский губернатор А. А. Татищев и черниговский – А. К. Анастасьев. Тесно взаимодействовали с князем также петербургский градоначальник П. А. Грессер и управляющий Дворянским и Крестьянским банками А. А. Голенищев-Кутузов. Все эти государственные деятели, так или иначе обязанные Мещерскому своей карьерой, собирались по средам на квартире Мещерского для собеседований, и эти собрания князь самодовольно называл “форумом”. В декабре 1892г. в “сферах” начали всерьез поговаривать о возможности назначения самого князя Мещерского в члены Государственного совета 40 .
Впрочем, этот блестящий период длился для Мещерского недолго. Неожиданная смерть Александра III осенью 1894 г. полностью разрушила с таким трудом возведенное здание. Новый император отнесся холодно к тайному советнику отца. Бывшие сторонники и союзники поспешили отмежеваться от опального “временщика”. И. Н. Дурново заявил Николаю II, что “разочаровался в князе Мещерском” и посоветовал не давать тому больше денег на издание “Гражданина”. Государственный контролер Филиппов подал Николаю записку, разоблачавшую злоупотребления министра путей сообщения А. К. Кривошеина. В этих злоупотреблениях оказался замешан также и протеже Мещерского И. И. Колышко, которого князь пристроил чиновником особых поручений при министре путей сообщения. Кривошеина и Колышко царь выгнал, тень подозрения легла и на князя.
Лишь в начале XX в., когда на посту министра внутренних дел оказался Д. С. Сипягин, дальний родственник Мещерского, князю удалось постепенно войти в доверие к Николаю II. В январе 1902 г. по случаю 30-летия издания “Гражданина” князь впервые был удостоен высочайшей аудиенции. В течение целого часа Николай внимал речам князя, склонявшим его к проявлению “строгости”. В статьях “Гражданина” Мещерский советовал в борьбе с вновь оживившейся крамолой взять примером для подражания образ действий Александра III в 1881 году. Николай, по собственному признанию, читал и перечитывал эти рассуждения “с особым вниманием и каким-то радостным трепетом”. “Какое утешительное совпадение вашей мысли с моей”, – восклицал он в письме к Мещерскому 41 . Вскоре царь перешел с князем на “ты”. Свои отношения с Мещерским он называл “тайным и оборонительным союзом”. Царский “союзник” был осыпан благодеяниями. С начала 1902 г. Николай приказал возобновить казенную субсидию “Гражданину” (24 тыс. руб. в год). Малоформатный еженедельный листок, наполнявшийся в основном произведениями пера самого редактора, превратился в “простыню”; возобновилась корреспондентская сеть. Нигде не служивший с 1876 г. Мещерский получил чин действительного
статского советника и Владимира на шею. Связь с царем поддерживалась посредством переписки: “Закадычный друг кн. Мещерского, адмирал Нилов, став флаг-капитаном Его Величества, разъезжал между Петербургом и Царским Селом, обменивая настуканные на машинке послания кн. Мещерского (у Мещерского был такой почерк, что царь однажды взмолился:
“пожалей меня, разобрать твои каракули я не в силах”)- на послания царские, каллиграфически написанные и запечатанные печатью с двуглавым орлом”. Влияние князя вновь возросло до такой степени, что, по словам Колышко, Витте и Сипягин “два раза в неделю встречались на обедах в Гродненском переулке (у кн. Мещерского), и там втроем правили Россией” 42 .
В 1902-1903 гг. князь, безусловно, вновь оказался на пике своего могущества, однако при этом необходимо учитывать то, что, по справедливому замечанию Е. В. Тарле, “Мещерский, как и всякий без единого исключения человек, которому приписывалось “влияние” на императора Николая II, “влиял” на него лишь вплоть до той минуты, пока говорил и делал то, чего желал Николай” 43 . Счастливый дар угадывать и ясно формулировать мысли и желания, полусознательно шевелившиеся в уме императора, – вот что явилось причиной повторного возвышения Мещерского. На эту конгениальность указывал Николай II в одном из своих посланий к князю: “С удовольствием вижу, что наше общение не есть случайное. Это прямое последствие воспитания моего дорогого отца и засим наследственная преемственность всего того, что ему было дорого и составляло завет его царствования и всецело перешло ко мне и наполняет всецело мою душу. Появились вы, и сразу оживили и еще усилили этот завет. Я как-то вырос в собственных своих глазах. Это может показаться смешным, но тем не менее это так. Вы своим чутьем разглядели мою душу” 44 .
“Завет” Александра III, как понимал его Мещерский, сводился к апологетике самодержавия и всяческому выпячиванию руководящей роли дворянства как опоры престола. Прошлое царствование, казалось бы, принесло полное осуществление всех чаяний князя. Дворянство получило преобладание в органах местного самоуправления, крестьянская масса оказалась в безраздельном распоряжении земских начальников-дворян, для материального обеспечения “благородного сословия” был создан Дворянский Банк, и т. д. Однако, несмотря на все эти меры, в одном из последних своих дневников для Александра III (1893 г.) Мещерский по- прежнему живописал положение в виде “рокового вопроса”: “быть или не быть земельному дворянству”. И хотя “постоянно делая облегчения то одно, то другое дворянству в его задолженности, правительство должно испытывать состояние человека, которому надоедает все один и тот же проситель”, тем не менее, настаивал Мещерский, необходимо оказать срочную помощь дворянству, ибо с разорением последнего “Россия покроется дворянами-пролетариями, изгнанными из гнезд своих; в деревне, у народа, станут кулак и чиновник, тогда главная вековая консервативная опора Самодержавия будет разрушена, и Россия пойдет на произвол всех либеральных и беспочвенных стихий”. Спасение от погибели Мещерский видел в том, что и без того льготные условия кредитования Дворянского Банка сделать почти благотворительными, для чего ” всю сумму недоимок превратить в долговой капитал, рассрочив долг еще на 30, 40 лет и понизив процент с 5 на 2 1/2, или же всех заемщиков обратить в вечных арендаторов казны, признав их земли казенными” 45 .
Все эти жалобы Мещерского как нельзя более красноречиво подтверждают сделанный бывшим государственным секретарем С. Е. Крыжановским в его “Воспоминаниях” вывод о том, что дворянство “к концу царствования императора Александра III из положения элемента, поддерживавшего престол, перешло уже на положение государственно призреваемого. Оно требовало для поддержания внешности и видимости непрерывных вспомоществований в той или иной форме из средств государственного казначейства и становилось тунеядцем” 46 . Таким образом,
дворянско-охранительные взгляды Мещерского уже тогда были явным анахронизмом, но именно это-то и привлекало к ним Николая II, склонного править государством “по старине”.
Когда после убийства Сипягина 2 апреля 1902 г. Мещерский предложил назначить на освободившееся место В. К. Плеве, царь охотно согласился с этим выбором: “Спасибо, любезный друг, я также сейчас же подумал о Плеве… Теперь нужна не только твердость, а и крутость, и поверьте, она явилась в моей душе…” Отношения с Плеве складывались у Мещерского поначалу неплохо. Николай II одобрил намерение князя тесно сотрудничать с новым министром внутренних дел. “Я нахожу прекрасною твою мысль держать Плеве au courant 47 тех вопросов, о которых ты хочешь мне писать”, – сообщал император Мещерскому в письме от 26 мая 1902г. и добавлял: “Очень одобряю мысль, чтобы ты поехал по России в течение лета и чтобы непременно мне писал о виденном и слышанном” 48 .
Предпринятая Мещерским поездка по следам крестьянских восстаний весной 1902г. повергла князя в уныние. Бросалась в глаза неспособность администрации справиться с нараставшим, как снежный ком, массовым протестом. 14 июля 1902 г., например, Мещерский доносил Плеве из Киева: “Везде, где приходилось бывать, я испытывал какое-то странное впечатление от контраста между серьезными потребностями власти и порядка нынешней острой минуты и почти опереточными средствами к их удовлетворению. Губернатор, вне положений усиленной охраны ничего не могущий своею нормальною властью, нищета в области средств для полицейского розыска, жалкий штат полиции в городе, а в уезде один исправник с несколькими становыми и с урядником на волость, без гроша на розыск, – и все это вместе составляет управляющую и охраняющую силу русского государственного управления в минуту, когда всякая волость закидывается прокламациями, когда всюду снуют агитаторы, когда со всех сторон копошатся люди с целью подкапывать государственное здание”.
Выход из взрывоопасной ситуации виделся Мещерскому в усилении и милитаризации административного аппарата. “Если завтра, – полагал Мещерский, – дать каждому губернатору по 2000-3000 казаков, то послезавтра не только успокоятся крестьянские нервы, но успокоятся либералы и смирятся даже прокуроры и духи м[инистерст]ва финансов” 49 .
Рекомендации князя Мещерского находили понимание и у Плеве, и у Николая II, который, ознакомившись с отчетом Мещерского о поездке, писал ему 8 августа 1902 г.: “Мысль о военных кандидатах на губернаторские посты и присутствии казаков в каждом большом городе мне кажется полезною и необходимою”. Отправляясь, по примеру Мещерского, в поездку по России, Николай обратился к князю: “Прошу набросать мне несколько слов, которые я хотел бы сказать волостным старшинам в Москве или Курске. Нахожу эту мысль тоже весьма удачной. Для народа и язык должен быть простой и вразумительный…” 50 .
Мещерский исполнил просьбу царя, однако Плеве забраковал весь его текст и составил свой, чем вызвал негодование князя. “Вы, – писал он Плеве, – вложили в уста Государю слова, которые даже губернатор не сказал бы из опасения ослабить достоинство власти: “Я уверен, что начальство этого не допустит” (беспорядки)! Там, где вся русская семья жаждет услыхать от Царя слово: “Я этого не допущу”, там Русский Царь успокаивает народ уверением, что начальство этого не допустит. Ведь для крестьянина начальство – это урядник, становой” 51 .
Мещерский, очевидно, не обольщался на счет отношения народа к представителям власти и поэтому полагал необходимым, помимо ужесточения репрессий, погасить волнения некоторыми уступками назревшим требованиям жизни. С этой целью князь задумал издать манифест с изложением программы правительственной политики, в которой наряду с подтверждением незыблемости самодержавия были бы провозглашены умеренные преобразования. В процессе выработки текста манифеста выявились серьезные разногласия между Плеве и Мещерским. Плеве, склонный полагаться на голую силу, всячески затягивал опубликование манифеста, неод-
нократно переделывал предлагаемые Мещерским проекты. В результате, из первоначального текста исчезли наиболее существенные пункты о “расширении разумной свободы слова и совести” и о необходимости “приблизить народные нужды к престолу путем расширения самодеятельности местной жизни”. Оскопленное безжалостной рукой Плеве, это любимое детище князя Мещерского было, наконец, обнародовано в виде Высочайшего Манифеста 26 февраля 1903 г. и произвело в обществе довольно жалкое впечатление из-за своей бессодержательности 52 .
Раздосадованный Мещерский затеял интригу против Плеве, найдя себе сообщника в лице министра финансов Витте, который также не одобрял прямолинейную жесткость курса министра внутренних дел. К этому дуумвирату примкнул и С. В. Зубатов, недовольный скептическим отношением Плеве к его затеям с рабочими организациями. “Мало-помалу дом Мещерского обратился как бы в конспиративную квартиру заговора против министерства Плеве”, – вспоминал директор Департамента полиции А. А. Лопухин. По его словам, к августу 1903 г. этот заговор против Плеве “созрел настолько, что тремя конспираторами, уже начавшими собираться вместе для общих совещаний, было окончательно решено свергнуть его и на его место водворить самого С. Ю. Витте… Для проведения этой политической комбинации был избран и начал приводиться в исполнение такой план: Зубатов составил письмо, как бы написанное одним верноподданным к другому и как бы попавшее к Зубатову путем перлюстрации. В нем в горячих выражениях осуждалась политика Плеве, говорилось, что Плеве обманывает царя и подрывает в народе веру в него, говорилось также о том, что только Витте по своему таланту и преданности лично Николаю II способен повести политику, которая оградила бы его от бед и придала бы блеск его царствованию. Это письмо Мещерский должен был передать Николаю II, как голос народа, и убедить его последовать пути, этим голосом указываемому” 53 .
Однако этот план неожиданно оказался сорван. В окружении Зубатова оказался шпион Плеве, который тотчас донес шефу о заговоре и даже представил ему копию сфабрикованного Зубатовым письма. Плеве в день очередного доклада поведал Николаю II, какими грязными махинациями занимается его министр финансов. Неудавшиеся заговорщики дорого поплатились. Царь без объяснений убрал Витте с министерского поста (в качестве утешения назначив его председателем Комитета министров). Зубатов же не только был удален со службы, но и выслан из Петербурга… Что касается князя Мещерского, то он попытался сделать вид, что ничего особенного не случилось, и продолжал писать свои послания к Плеве, наполненные приторными излияниями дружбы и преданности. Однако осенью между ними все же произошло скандальное объяснение. Плеве прямо назвал “мерзавцем” одного из любимцев князя Колышко, а самого Мещерского обвинил в “двуличной игре” и “подкапывании” под него, Плеве 54 .
Этой историей были безнадежно испорчены не только отношения князя с министром внутренних дел, но серьезно подорвано и с таким трудом завоеванное Мещерским доверие Николая II. Причем, по злой иронии судьбы, это случилось именно в тот момент, когда закулисное влияние князя могло бы сыграть, наконец, благотворную роль. Дело в том, что в 1903 г. Мещерский, наряду с Витте, оказался наиболее последовательным и решительным противником пресловутой “безобразовской шайки” и всеми силами пытался убедить Николая не ввязываться в дальневосточные авантюры. После провала их заговора против Плеве уже ничто не могло помешать курсу на “маленькую победоносную войну”.
В ходе русско-японской войны, предчувствуя ее катастрофический исход, Мещерский осенью 1904 г. обратился с письмом к Николаю, в котором убеждал его пойти на неординарный шаг. По мнению Мещерского, пока еще не взят Порт-Артур и русская армия не потерпела сокрушительного поражения, царь мог бы “не только не роняя Своего достоинства, но, возвышая его, прямо от Себя предложить Японскому Императору, без
всяких посредников, прекратить с обеих сторон войну и согласиться в главных условиях мира”. “Вероятно допустить, – полагал князь, – что Японский Император будет этим прямым обращением к нему Русского Императора не только доволен, но и польщен, и положится конец войне, выгодной только нашим врагам. В России же этот рыцарский и христианский поступок Государя во имя любви к своему народу будет принят взрывом радости и благословений…” Более того, по уверению князя, “интересы России на Дальнем Востоке – и относительно Китая, и относительно Англии и Америки, – требуют не только мира, но и самого полного и оборонительного и наступательного союза с Япониею, дабы сообща быть владыками Тихого Океана и вырвать Японию из объятий Англии и Америки”.
Николай II не прислушался к разумному совету. После разгрома русских войск под Мукденом Мещерский снова обратился к царю с мольбой о незамедлительном заключении мира с Японией. “Если Вы решитесь продолжать войну, – предостерегал он Николая, – то в эти 4, 5, 6 месяцев, которые понадобятся для восстановления наших боевых сил, Россия, зажженная всеми внутренними вопросами, Вами разом поднятыми, – и конституции, и еврейского населения, и аграрными беспорядками, и расходившеюся печатью, и рабочим движением, и стачками, при полном бессилии власти, может погибнуть от страшнейшего революционного урагана, который все снесет, начиная с помещичьих усадеб и кончая Престолом” 55 .
И вновь Николай не внял голосу умудренного опытом советника… Впрочем, даже громадный политический опыт князя не содержал рецептов против “революционного урагана”, и когда тот разразился, Мещерский запаниковал. По словам Витте, придя к нему, князь “плакал, уверяя, что Россия погибла и что единственное спасение России заключается в конституции” 56 . Однако стоило власти отбить натиск революции, как к Мещерскому вернулась былая самоуверенность. Он вновь заводит в “Гражданине” прежние речи о благодетельности неограниченной царской власти, о неприемлемости конституционных начал и т. д.
По поводу известного адреса III Думы царю 13 ноября 1907 г., в котором по требованию большинства были исключены слова обращения “Самодержцу Всероссийскому”, Мещерский писал Николаю II: “Два года назад пред изданием Манифеста 17 октября была мыслима иллюзия, что конституционные западноевропейские формы управления могли помочь восстановлению порядка и обузданию революционного движения. Но сегодня, после опыта первых двух Дум, после грубо-бестактного поведения третьей Думы, доказавшей что ее октябристы те же кадеты, после неоднократных красноречивых проявлений Россиею, то есть русским народом, что он не хочет никакой европейской конституции и даже к Думе равнодушен, допустить, что Вы снизойдете на дерзновенный замысел шайки октябристов и признаете фактом упразднение Самодержавия, равнозначно было бы признанию третьей Думы революционным Учредительным Собранием, перед которым Вы капитулировали”.
“Не отдавайте многомиллионный русский народ шайке безрассудных конституционалистов”, – взывал Мещерский и советовал, “вдохновляясь памятью Николая!”, дать жесткий ответ на думский адрес и запретить “обсуждение основных законов”. “Два года назад, – заключал князь, – как все, я тоже мнил, что Россия созрела для чего-то вроде европейского конституционализма, но сегодня я твердо верую, что Россия не созрела даже для совещательной Думы” 57 .
В последующие годы борьба за ограничение полномочий парламента стала главной заботой Мещерского. Он стремился если не вовсе ликвидировать Думу, то, по крайней мере, лишить ее законодательных прав. Широкую кампанию он вел также за наделение императора правом утверждать законопроект даже в том случае, если он был отвергнут одной из палат, надеясь, в случае сопротивления Думы, проводить наиболее одиозные законы через Государственный совет. На этой почве у Мещерского не
сложились отношения с П. А. Столыпиным, стремившимся действовать в конституционных рамках. Самостоятельный и властный премьер не желал идти на поклон в Гродненский переулок, предпочитая откупаться от домогательств князя денежными подачками.
Еще менее был склонен считаться с Мещерским преемник Столыпина на посту председателя Совета министров В. Н. Коковцов. Будучи еще министром финансов, Коковцов, возмущенный очередной ругательной статьей в “Гражданине” против министра иностранных дел А. П. Извольского, осмелился даже пригрозить Мещерскому лишением его казенной субсидии, выдававшейся ему ежегодно через кассу Министерства финансов 58 . Мещерский отвечал постоянными нападками на Коковцова в “Гражданине”, требуя упразднить Совет министров и институт премьерства, этот “великий визират”, который ограничивает самодержавную власть царя. Коковцов не слуга своего государя, а слуга “Родзянок и Гучковых”, – утверждал князь.
До поры до времени усилия Мещерского оставались бесплодными, поскольку Николай еще не забыл двусмысленного поведения князя в 1903- 1905 годах. Лишь в начале 1913 г. по случаю празднования 300-летия Дома Романовых Мещерскому удалось выпросить себе прощение и полное забвение прежних прегрешений. На протяжение всего 1913г. князь домогался у царя отставки Коковцова, что ему и удалось в январе 1914 года.
“Мои труды не пропали даром!” – ликовал Мещерский, узнав об увольнении Коковцова 59 . Газеты писали, что “никогда еще влияние Григория Распутина и кн. Мещерского не было так сильно, как в настоящее время”, что к высказываниям Мещерского “все петербургские политические, общественные и литературно-журнальные круги прислушиваются с большой внимательностью”, а “Гражданин” раскупается без остатка в день выхода 60 . Внезапный рост популярности газеты Мещерского объяснялся просто: осведомленным людям было известно, что “Гражданин” – почти единственная газета, которую читает Николай II. Салон Мещерского вновь сделался притягательным для высших должностных лиц империи. Покровительством князя охотно пользовались министр внутренних дел Н. А. Маклаков и министр земледелия А. В. Кривошеий. Мещерский попытался было бороться с влиянием Распутина, но на уговоры князя выслать “старца” из столицы Николай II неизменно отвечал: “Я предпочитаю десять Распутиных одной истерике жены” 61 .
В последние годы жизни, накануне первой мировой войны, Мещерский много внимания уделяет международным проблемам. Князь с самого начала не разделял общих восторгов по поводу русско-французского альянса, считая, что России не по пути с республиканской Францией. Кроме того, были и другие причины его прогерманских симпатий. Являясь рупором поместного дворянства, чье экономическое процветание во многом зависело от экспорта продовольствия и сельскохозяйственных продуктов в Германию, Мещерский должен был учитывать интересы помещиков. С другой стороны, его не покидало горькое сознание того, что Россия не готова ни к какому серьезному внешнеполитическому столкновению, а тем более столкновению с самой могущественной военной державой Европы, каковой князь всегда считал Германскую империю.
Еще в 1876 г. Мещерский пророчески предостерегал будущего Александра III от разрыва с Германией: “Долго, очень долго еще, – убеждал его князь, – на два, три или четыре царствования национальная политика для России требует союза с Германиею во что бы то ни стало. Война с Германией – это гибель нашей династии, гибель Ваша и страшнейшая опасность для России” 62 .
При Николае II Мещерский, отправляясь лечиться на воды в Германию, не раз привлекался для исполнения поручений деликатного свойства и налаживания неформальных контактов с германским и австрийским дворами. “Был у меня гр[аф] Эйленбург с милостивым приветом от кайзера”, – писал Мещерский А. В. Кривошеину из Баден-Бадена в июне 1908 года 63 . А в марте 1914 г. князь сообщал тому же адресату, что ему “поручено успокоить письмом Вену” (по- видимому, относительно
активизации русско-сербских контактов). С той же целью успокоения Мещерский в феврале 1914г. поместил в венской “Neue Freie Presse” свою статью, в которой утверждал, что Россия никогда не будет воевать из-за Балкан.
В полной мере Мещерский проявил свои прогерманские симпатии в 1908 г. В период военной тревоги, поднятой аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, князь решительно выступил против любого вмешательства России в балканские осложнения. “Если сербы хотят воевать с австрийцами, пусть воюют, России нет до этого дела”, – писал он в “Гражданине”. Панславистскую пропаганду он называл “славяноманским бредом”, который Россию “возбуждает против германской расы и толкает на войну с единственным государством, коего союз с нами нам нужен” 64 .
От всех славянофильских иллюзий Мещерский избавился еще в период Восточного кризиса 1876г., после того как лично совершил поездку по Сербии в качестве корреспондента. “Нет ни малейшего сомнения в том, – писал он оттуда наследнику престола, – что люди, начавшие войну в Сербии, не имели к тому другой причины, как расчет на Россию, то есть посредством России добыть себе кое-что, и притом расчет холодный, эгоистический, расчет, основанный не на уважении и не на сочувствии к нам, а на простой мысли, что мы, дураки, дадим свои деньги и подставим свои лбы в их пользу, а потом уберемся восвояси”.
Столь же жестко отнесся Мещерский к славянским “лжебратушкам” и в период Балканских войн 1912-1913гг., подчеркивая на страницах “Гражданина” их двуличие и циничный расчет в отношении к России.
“В эпоху 13-го и 14-го годов, – вспоминал один из “духовных детей” Мещерского И. И. Колышко, – усилия кн. Мещерского были направлены к примирению Николая II с Вильгельмом П. С этой целью он устроил военным агентом в Берлине своего племянника ген. Шебеко, служившего делу сближения… Кн. Мещерскому удалось склонить царя принять приглашение кайзера на свадьбу его сестры. Перед отъездом царь пишет союзнику (то есть Мещерскому. – И. Д.): “Еду в Берлин поработать для счастья России. По возвращении приму тебя и расскажу подробно”. Берлинским свиданием царь остался очень доволен. Мещерский торжествовал, Сазонов будировал. А события надвигались. Шовинистическая группа (Сазонов, Сухомлинов, Гучков, вел. кн. Николай Николаевич и др.) не дремала. В Гос. Думу были внесены чрезвычайные военные кредиты. В июле 1914г. кн. Мещерский, уже тяжко больной, едет в Петергоф и умоляет царя “ослабить военное напряжение”. Царь дает “честное слово”, что войны не будет. Обессиленный нервным напряжением ментор схватывает воспаление легких и умирает” 65 .
19. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Речи консерватора, вып. 1. СПб. 1876, с. 99-100.
20. МЕЩЕРСКИЙ В. П. О современной России (по рукописи иностранца). Т. 1. СПб. 1880, с. 166-169. Позже он формулировал этот идеал еще более категорично: “Россия только потому и для того Россия, что она есть осуществление идеи Самодержавия. Царь несамодержавный в России не есть русский царь; Его народ перестает быть русским народом”. (ГАРФ, ф. 677, oп. 1, д. 110, л. 19).
21. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Что нам нужно? Размышления по поводу текущих событий. СПб. 1880, с. 46-47.
22. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Мои воспоминания. Т. 2, с. 454.
23. Н. С. Лесков жаловался И. С. Аксакову в марте 1875 г.: “Порою сдается, что общество совсем утратило вкус: многим “Женщины [петербургского большого света]” Мещерского нравятся более, чем “Анна Каренина”…” (ЛЕСКОВ Н. С. Собрание сочинений. Т. 10, М. 1958, с. 389).
24. ОР РГБ, ф. 230, карт. 4409, д. 1, л. 43 об. – 44.
25. БОГДАНОВИЧ А. В. Три последних самодержца. М. 1990, с. 279.
26. Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. Т. 2. М. 1964, с. 250; ЛЕСКОВ Н. С. Собрание сочинений. Т. 10. М. 1958, с. 393.
27. Об этом свидетельствует переписка Мещерского и Победоносцева начала 1880-х гг. “Ах, не играйте вы слишком крепко на дворянстве – как раз попадете на фальшивой ноте!” – увещевал князя Победоносцев в одной из записок (РГАДА, ф. 1378, oп. 2, д. 7, л. 38). “Советую, – писал он в другой записке, – не говорить о председателе Кахан[овской] Комиссии; скажите лучше – с влиятельным членом. Неловко обвинять прямо Каханова в желании уничтожить дворянство…” (там же, л. 34). А по иному вопросу Победоносцев даже требовал: “Лучше помолчите, лучше и для дела…” (там же, л. 11 об.).
28. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Мои воспоминания. Т. 3. СПб. 1912, с. 90-91.
29. ГАРФ, ф. 677. oп. 1, д. 897, л. 51; д. 115, л. 3об., 130 об – 131 об.; д. 105, л. 12, 51, 14.
30. РГАДА, ф. 1378, oп. 2, д. 8, л. 17.
31. КОЛЫШКО И. И. Воспоминания. Закат царизма. – ГАРФ, ф. 5881, oп. 1, д. 345, л. 4-5; д. 347, л. 6-7.
32. ФЕОКТИСТОВ Е. М. За кулисами политики и литературы. Л. 1929, с. 246; ВИТТЕ С. Ю. Воспоминания. Т. 3, М. 1960, с. 578.
48. Oxford Slavonic papers. Op. cit ., p. 130, 132.
49. ГАРФ, ф. 586, oп. 1, д. 904, л. 157-157 об., 159. Мещерский видел в Министерстве финансов чуть ли не революционную организацию. “Тут все есть, – писал он в том же письме Плеве, – армия под[атных] инспекторов, акцизных надзирателей и под ними полчище продавцов питейных лавок, с интеллигентами, где во всякое время и вне всякого надзора любая пропаганда может находить сколько угодно пособников, затем целый мир обществ трезвости с их народными домами, затем школы, затем разъезжающие чиновники, затем Палата, акцизное управление, Дворянский и Крестьянский Банки, и в распоряжении последнего целая тайная организация еврейских комиссионеров-агентов, рыскающих по губернии для заманивания продавцов имений в Крестьянский Банк…” (л. 156 об.).
50. Oxford Slavonic papers. Op. cit., p. 134.
51. ГАРФ, ф. 586, oп. 1, д. 904, л. 151 об. Письмо Мещерского В. К. Плеве от 30 сентября . В речи перед представителями крестьянских обществ в Курске царь, в частности, произнес: “Весною в некоторых местностях Полтавской и Харьковской губерний крестьяне разграбили экономии. Виновные понесут заслуженное наказание, и начальство сумеет, я уверен, не допустить на будущее подобных беспорядков…”
64. См. БЕСТУЖЕВ И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906-1910. М. 1961, с. 297.
65. ГАРФ, ф. 677, oп. 1, д. 895, л. 295; ф. 5881, oп. 1, д. 346, л. 21-22. Судя по дневниковым записям царя, последнее свидание Николая II с Мещерским произошло 26 июня 1914г. в Петергофе (Дневники императора Николая II. М. 1991. с. 472). По свидетельству дипломата М. А. Таубе, в ответ на горячие предостережения Мещерского царь “дал слово чести, что пока он правит, Россия никогда не нарушит мира” (TAUBE М. La poliuque russe d’ avant-guerre et la fin de l’ Empire des tsars (1904-1917). P. 1928, p. 331-332).
Мещерский Владимир Петрович (1838-1914), князь, камергер, журналист, публицист, прозаик.
Мещерский Владимир Петрович, 1838-1914, князь, действительный статский советник, камергер, редактор-издатель газеты “Гражданин”. Пользовался большим уважением Царя.
Мещерский Владимир Петрович (1839-1914) - князь, известный черносотенец. В 60-х гг. написал несколько романов и сотрудничал в «Московских Ведомостях», «Русском Вестнике» и других консервативных изданиях. С 1872 г. - издатель, затем редактор ультрамонархической газеты «Гражданин», которую впоследствии регулярно читал Николай II. Основал газету «Дружеские Речи». Резко критиковал реформаторский курс П. А. Столыпина. Являлся противником участия России в большой европейской войне.
Использованы материалы книги: Дневник Распутина. М., ЗАО "Олма Медиа Групп". 2008. (Этот текст принадлежит составителям книги - канд. ист. н. Д.А.Коцюбинскому и канд. ист. н. И.В.Лукоянову).
Мещерский, Владимир Петрович , князь, - русский писатель и публицист. Начал печататься с 1860 года в «Северной пчеле», «Московских ведомостях», «Русском вестнике». Первые книги: поэма «Таврида» (1863), «Очерки нынешней общественной жизни в России» (1868-1870). М. выступал не только против революционного движения, но и против либеральных реформ. Будучи близок к придворным и правительственным кругам, которые субсидировали его издания – «Гражданин» (1872-1914), «Добро» (1881), «Дружеские речи» (1905), М. отстаивал феодально-дворянские привилегии и незыблемость самодержавия. Наряду с публицистикой (сборники «Речи консерватора», 1876, «В улику времени», 1879) М. выступал с романами, обличавшими нравы великосветского общества, проникновение безверия в среду аристократии: «Женщины из петербургского большого света» (1847), «Мужчины петербургского большого света» (1897), «Один из наших Бисмарков» (1847), «Лорд-апостол в большом петербургском свете» (1876) и др. М. известен антинигилистическими романами «Тайны современного Петербурга» (1876-1877), «Записки застрелившегося гимназиста» (1875). В романах, повестях и комедиях, носивших примитивно назидательный характер, отличавшихся схематичностью характеров, иллюстративностью, М. пропагандировал те же реакционные идеи. М. – автор статей о Ф.И.Тютчеве, Л.Н.Толстом, А.К.Толстом, Ф.М.Достоевском, мемуаров «Мои воспоминания» (1897-1912).
Краткая литературная энциклопедия в 9-ти томах. Государственное научное издательство «Советская энциклопедия», т.4, М., 1967.
Мещерский, кн. Владимир Петрович (11.1.1839-10.7.1914), писатель, издатель-редактор, правый публицист, общественный деятель, хозяин влиятельного правого салона в С.-Петербурге.
Родился в С.-Петербурге, по линии матери - Е. В. Карамзиной - был внуком великого русского историка и писателя Н. М. Карамзина. По линии отца - подполковника гвардии П. И. Мещерского - внуком известной переводчицы и автора религиозно-нравственных книг для народа княгини С. С. Мещерской. В семье Мещерских царил непререкаемый культ историка Карамзина, что, видимо, предопределило стремление юного князя к писательству. Получив прекрасное домашнее образование, он окончил Училище правоведения (1857). В 1857-1858 служил мл. помощником секретаря в 5-м департаменте Сената, в 1859 стряпчим по полицейским делам в Рождественской части С.-Петербурга, а с конца 1859 судьей по гражданским де-лам С.-Петербургского уездного суда. В 1861 оказался в числе тех молодых людей, которых выбрали для игр и занятий с детьми Александра II - Цесаревичем Николаем Александровичем и его братом Александром Александровичем (будущий Император Александром III). Летом 1861 он сопровождал царскую семью во время поездки в Крым. С 1861 Мещерский камер-юнкер, с 1869 - камергер Высочайшего Двора.
С к. 1861 он - чиновник для особых поручений при министре внутренних дел. По делам службы Мещерскому много и часто приходилось колесить по губерниям России. Он узнал страну не из высоких кабинетов начальства и не понаслышке. Многое из увиденного и услышанного в поездках уже тогда повергло молодого чиновника в довольно грустные размышления относительно правильности избранных методов переустройства России. «Я вынес в то время два убеждения: первое, что жизнь в России идет вперед и второе, что во многом Петербургский либерализм тормозит это движение вперед Русской жизни... Россия взяла жизнь на прокат из разных либеральных газет и журналов. Либеральная и именно ложнолиберальная печать овладела обществом также вполне, как кабак овладел народом», - писал он в своих «Речах консерватора». А совершенные в эти же годы по поручению наследника престола и министра внутренних дел поездки в Великобританию, Францию, Голландию, Швейцарию, Германию позволили ему достаточно хорошо разобраться и в особенностях западных политических систем.
В 1867 неожиданно для друзей и родных Мещерский объявляет о своем решении оставить службу и заняться профессиональной журналистикой. Решение, по меркам людей его круга, весьма странное.«Вам простят все, но не простят, что Вы - князь Мещерский», - предрек ему тогда же поэт Ф. И. Тютчев. Уже в 60-х и н. 70-х Мещерский получает известность своими статьями на злободневные общественные темы, печатаясь в газетах «Северная пчела», «Русский инвалид», «Московские ведомости», журнале «Русский вестник». Серия романов-памфлетов и повестей Мещерского принесла автору большой и заслуженный успех. Это: повести «10 лет из жизни редактора журнала» (1869), «Записки застрелившегося гимназиста» (1875), «Ужасная ночь» (1881), «Князь Нони» (1882); романы: «Один из наших Бисмарков» (1872-1873), «Тайны современного Петербурга» (1876-1877), «Женщины из петербургского большого света» (1873-1874), «Граф Обезьянинов на новом месте» (1879) и др. Перу кн. Мещерского принадлежит несколько пьес, из которых комедии «Болезни сердца» (1885) и «Миллион» (1887) были поставлены в Александрийском театре. Публиковались также его поэтические сборники. Основные проблемы, поднятые Мещерским в этих произведениях, это - космополитизм высшей бюрократии, нравственная деградация великосветского общества, развращение молодежи, карьеризм и безудержная жажда денег. На фоне ослабления религиозности и засилья либерально-буржуазных воззрений эти общественные пороки и привели, по мнению автора, пореформенную Россию к тяжелым социальным потрясениям. Но с литературным успехом стремительно росло и число влиятельных недоброжелателей князя. Особый, «фотографический», метод письма способствовал тому, что люди безошибочно угадывали себя в сатирических персонажах: министр П. А. Валуев, редактор «Современника» поэт Н. А. Некрасов, историк Н. И. Костомаров... Ответом Мещерскому становились бесконечные оскорбления в печати, распространение гнусных сплетен, ходившие по рукам анонимные эпиграммы.
Имя князя неразрывно связалось в общественном сознании прежде всего с существованием журнала-газеты «Гражданин», основанного Мещерским в 1872 на частные пожертвования. В первом же номере нового издания в «Объявлении к читателям» провозглашалось: «Мы не приписываемся ни к какому цеху. Мы становимся прямо и твердо среди жизни русского государства и из нее черпаем те начала, которые должны лечь в основу нашего журнала. Внутренняя наша жизнь, во всех ее слоях, будет главным предметом нашего внимания. В нас самих, в зародыше нашей духовной жизни, лежит та сила, от развития которой зависит все наше будущее». В своем издании Мещерский старался претворять в жизнь свой излюбленный лозунг - «Изучать Россию». На страницах «Гражданина» широко обсуждались все злободневные вопросы тогдашней жизни России: проблемы внешней политики, церковный вопрос, проблемы образования, рабочий и крестьянский вопросы, борьба с пьянством, растление нравов и т. д. Основное место занимала публицистика, однако публиковались и главы из романов, повести, стихи. Существовал очень хороший библиографический отдел. В «Гражданине» печатались Ф. И. Тютчев, А. К. Толстой, М. П.Погодин, И. С. Аксаков, Ф. М. Достоевский (в 1873-1874 один из редакторов), Я.П.Полонский, А. Н. Майков, В. И. Немирович-Данченко, Н. Н. Страхов, В.В.Розанов и др. Большая же часть публиковавшихся материалов принадлежала самому Мещерскому. Здесь одно за другим выходят его публицистические произведения, направленные против методов, которыми проводились преобразования в России. Большая беда для всей России, по мнению Мещерского, та, что важнейшие преобразования передоверены космополитической бюрократии, китайской стеной отгородившейся от русского народа. С отменой крепостного права было как бы отодвинуто от народа и русское дворянство. «Величайшее зло, сделанное России нашими либералами, заключается в том, что для изгнания дворянства из нашей жизни, они прибегнули к самой недобросовестной лжи. Они уверили всех и каждого, уверили даже само дворянство в том, что крепостное право и дворянство - это одно и то же», - с горечью писал Мещерский. Он видел сохранение России как огромной державы в укреплении тех духовно-нравственных и государственно-народных идеалов, которыми жила страна, начиная от Владимира Святого. Иначе Россию ожидает участь колонии нерусской Европы. Политическим идеалом Мещерского было время правления Николая I - период сильной с самодержавной власти, опиравшейся на дворянство и многомиллионный народ с его верой в Бога и царя. Наибольшим влиянием газета-журнал князя пользовалась в годы царствования Александра III, когда публиковавшиеся здесь статьи с идеологическим обоснованием контрреформ воспринимались придворными кругами как отражение взглядов самого Царя. Затем влияние этого издания заметно упало. Отношение к князю даже в консервативных кругах всегда было неоднозначным. Допускавшиеся им в своих статьях личные нападки, колкость и язвительность, некоторые отрицательные черты его характера нажили Мещерскому немало влиятельных врагов. Статьи князя не раз подвергались критике со стороны представителей консервативной печати. Например, после публикации во 2-м номере «Гражданина» за 1872 его нашумевшей статьи «Вперед или назад», где предлагалось «к реформам основным <...> поставить точку».
Мещерский издавал также журналы «Добро» (1881), «Добряк» (1882), «Дружеские речи» (1903-1914), газету «Русь» (1894-1896). Не состоя на государственной службе, кн. Мещерский как представитель родовитой семьи, члены которой всегда были вхожи в самые высокие сферы, считал себя вправе вмешиваться в дела государственной жизни и порой добивался именно тех решений, которые созревали в тиши его кабинета. Так случилось, напр., в 1902 при назначении на пост министра внутренних дел В. К. Плеве - сторонника самых крутых репрессивных мер против революционного и либерального движения. Ежедневно в Гродненский переулок в С.-Петербурге, где находилась квартира Мещерского и редакция «Гражданина» приходили люди с разными, порой очень интересными предложениями, проектами, просьбами и просто в поисках заступничества и справедливости. Пытался князь оказывать влияние и на решение внешнеполитических вопросов. В частности он настойчиво предостерегал Императора Николая II против вступления в войну с Японией, а затем с Германией. Будучи убежденным сторонником самодержавной власти, Мещерский проявил колебания лишь один раз - осенью 1905, когда выступил за введение конституции ради спасения монархии. Мещерский был одним из вдохновителей право-монархического движения, оказывал поддержку Союзу Русского Народа и Союзу землевладельцев. Известно немало фактов личного бескорыстия Мещерского: организация помощи во время голода в Самарском крае в 1873, постоянная помощь Обществу попечения о больных и бедных детях, содержание, за свой счет лечебниц для хронически больных детей и др. Скончался в Царском Селе, похоронен в Александро-Невской Лавре.
Ю. Климаков
Использованы материалы кн.: Черная сотня. Историческая энциклопедия 1900-1917. Отв. редактор О.А. Платонов. М., Крафт+, Институт русской цивилизации, 2008.
МЕЩЕРСКИЙ Владимир Петрович, князь (11.01. 1839-10.07.1914), писатель и публицист, общественный деятель.
Родился в Петербурге в старинной аристократической семье. Отец служил в гвардии в чине подполковника, мать была дочерью Н. М. Карамзина. После получения прекрасного домашнего образования Мещерский поступил в привилегированное Училище Правоведения, которое окончил в 1857. Затем поступил на службу и 7 лет был полицейским стряпчим и судьей в Петербурге, затем еще 7 лет ездил по всей России, будучи чиновником по особым поручениям МВД. Чиновная карьера Мещерского закончилась увольнением его «за несогласные со взглядами министерства убеждения». После отставки до конца дней своих числился «по министерству народного просвещения» без места и должности, т. е. был фактически частным лицом. Впрочем, Мещерский не ушел в частную жизнь, и именно с этого времени началась его литературная и общественная деятельность.
С юности он отличался литературными способностями. Начиная с 1860 он помещал в «Северной пчеле», а затем также в «Русском вестнике» свои произведения. Мещерский в молодости писал стихи (в 1863 вышла его поэма «Таврида»). Впрочем, в дальнейшем он писал лишь прозу, став одним из виднейших писателей в жанре романов о жизни «высшего света», широко популярных в свое время. Славу Мещерскому принесли романы «Женщины петербургского большого света» (1874), «Мужчины петербургского большого света» (1897), «Один из наших Бисмарков» (1874), «Лорд-апостол в Петербургском большом свете» (1876). Отдал Мещерский дань и жанру антинигилистического романа, создав такие произведения, как «Тайны современного Петербурга» (1876-77), «Записки застрелившегося гимназиста» (1875). Помимо изящной словесности Мещерский с самого начала своей литературной судьбы чувствовал призвание к политической публицистике. В 1868-70 выходили его «Очерки нынешней общественной жизни в России», весьма ядовито оценивающие деятельность либеральных общественных сил.
Призыв Мещерского «поставить точку» либеральным реформам 1860-х привел к тому, что противники прозвали его «князь Точка». Впрочем, Мещерский гордился всеми оскорбительными кличками, полученными от врагов. Еще в 1860-х он познакомился с наследником престола Александром Александровичем, будущим Александром III, который ухаживал за его сестрой. Обладавший даром рассказчика, дававший весьма меткие характеристики высшим чинам империи и при этом весьма критически оценивавший «эру либерализма» 1860-х (что было тогда немодным), Мещерский сумел стать доверенным советником наследника. С 1872 и вплоть до своей смерти, т. е. 42 года, Мещерский издавал еженедельный журнал-газету «Гражданин». Около года (1873-74) «Гражданин» редактировал Ф. М. Достоевский, но затем Мещерский взял редактирование в свои руки. Редакция «Гражданина» на Невском проспекте, д. 77, стала «мозговым центром» консерваторов, где вырабатывались программы и требования. Сам Мещерский на страницах своих изданий излагал и пропагандировал их.
Помимо «Гражданина» он издавал также журналы «Добро» (1881), «Добряк» (1882), «Дружеские речи» (1903-14), газету «Русь» (1894-96). С осени 1884 начал издавать что-то вроде дневника в форме писем, содержащих изложение своих взглядов на происходящие события и предназначенных для одного читателя - Александра III. Близость Мещерского ко двору, его осведомленность о намерениях «верхов» способствовали превращению Мещерского во влиятельного политика, «делателя министров». Мещерский был в числе тех деятелей, которые проводили курс контрреформ 1880-х. Политические взгляды Мещерского представляли собой синтез славянофильства и охранительства. Он выступал с весьма решительными требованиями, фактически став одним из предшественников правого радикализма н. ХХ в., и не случайно А. И. Дубровин считал его своим предтечей. Мещерский требовал прекратить либеральное реформаторство, усилить роль дворянства в жизни страны. Дворянство, считал Мещерский, - «армия самодержавия». Коренной порок реформ 1860-х в том, что проводила их в своих интересах бюрократия. В результате дворянство оттеснено в сторону, между царем и народом выросла стена в виде чиновничества.
Мещерский советовал для усиления дворянства создать систему дешевого кредита для помещиков, для чего усилить значение и полномочия Дворянского банка, поднять роль Дворянских собраний всех уровней. Впрочем, Мещерский вовсе не был апологетом дворянства. В своих романах о «высшем свете» он весьма критически отзывался об умственных и моральных качествах аристократии. Вообще, когда Мещерский говорил о дворянстве, он говорил скорее о национальной элите любого сословного происхождения. Но зато защита положения дворянства, по мысли Мещерского, должна стать важнейшей задачей правительства. Он прекрасно понимал стоящие перед Россией проблемы и предлагал весьма здравые идеи по их решению. Он резко выступал против классических гимназий, требуя расширения сети реальных училищ, создания системы профессионально-технического образования, призывал увеличить число военных училищ, готовивших кадры не только для массовой армии, но и для промышленного развития. Мещерский выступал за веротерпимость, против нелепой внешней политики, в частности, на дальневосточном направлении, мрачно предсказывая грядущую войну с Японией на радость Западу.
Как политик и мыслитель Мещерский был одинок. Его не любил «высший свет» за нелицеприятное, порой злое изображение в его романах. Язвительность и другие свойства характера нажили ему много врагов среди высшей бюрократии страны. Не прибавляли Мещерскому популярности и некоторые черты его натуры. Понятно, что для нигилистов и либералов Мещерский был смертельным врагом, и они сделали все, чтобы само имя кн. Мещерского осталось забытым. Похоронен Мещерский в Александро-Невской лавре в Петербурге.
Лебедев С. В.
Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru
Далее читайте:
Погромы еврейские , организация которых приписывается черносотенцам.
Сочинения:
Речи консерватора. Вып. 1-2. СПб., 1876;
Очерки нынешней общественной жизни в России. Вып. 1-2. СПб., 1868-1870;
Правда о Сербии. СПб., 1877;
Кавказский путевой дневник. СПб., 1878;
В улику времени. СПб., 1879; Что нам нужно? СПб., 1880;
Не клевещите на молодежь! СПб., 1880;
О современной России. По рукописи иностранца. Т. 1.СП6., 1880;
Сборник военных рассказов. 1877-1878. Ч. 1-2. СПб., 1880-1882;
Письма отца к сыну (старого правоведа к новому) и сына (министра) к отцу. (Из прошлого). СПб., 1897;
Мои воспоминания. Ч. 1-3. СПб., 1897-1912;
«Моя преданность Вам имеет одну основу национальную политику» // Исторический архив. 2000. № 3 и др.
Литература:
Б.Г. Князь В. П. Мещерский// Исторический вестник. 1914. № 8;
Викторович В. А. Мещерский Владимир Петрович // Русские писатели. 1800-1917:
Биографический словарь. Т. 4. М., 1999;
Карцов А. С. Князь В. П. Мещерский: семейные связи // Из глубины времен. 1996. Вып. 6. СПб., 1996;
Климаков Ю.В.«Он имел смелость стоять одиноко» // Московский журнал. 2002. № 11;
Кутузов П. Основы патриотических убеждений князя Владимира Петровича Мещерского. М., 1902.
Ленин В.И., Полное собрание сочинений, 5 изд., т. 24, М., 1961, с. 20-21;
Шелгунов Н.В., Очерки русской жизни, СПб, 1895, с. 481-488;
Короленко В.Г., Князь Мещерский и покойные министры, «Русское богатство», 1904, № 12, с. 155-161;
Достоевский Ф.М., Письма, т. 1-4, М.-Л., 1928-1959 (см. именной указатель);
Витте С.Ю., Воспоминания, т. 3, М., 1960;
История русского романа, т. 2, М.-Л., 1964, с. 111-113;
Зайончковский П.А., Александр III и его ближайшее окружение, «Вопросы истории», 1966, № 8;
Венгеров С., Источники словаря русских писателей, т. 4, Петербург, 1917.
Это был уникальный усадебный ансамбль. О нем говорили как о «сокровище русской архитектуры», «каменной транскрипции музыкального произведения», называли «подмосковной жемчужиной». Об авторстве усадьбы до сих пор не существует однозначного мнения, в спорах звучат имена наших великих архитекторов прошлого: Баженова, Казакова, Старова, Львова.
В конце XVIII века в подмосковном селе Петровском была возведена, быть может, самая уникальная по своей красоте усадьба на всем протяжение Боровского тракта.
Существует предположение, что усадьбу в селе Петровском посещала императрица Екатерина II, здесь несколько раз останавливался А.С.Пушкин, а история самого села неразрывно связана с такими знаменитыми фамилиями как Шафировы, Демидовы, Мещерские…
«Трудно себе представить место более красивое и чудесное!» – пишет в своих воспоминаниях Екатерина Мещерская, одна из последних владельце усадьбы Перовское. «Вся усадьба располагалась на возвышенности, отчего парк в двадцать семь десятин был всегда пронизан солнцем. Парк был разделен большой, главной аллеей, украшенной статуями, вывезенными из Флоренции и Рима. В конце главной аллеи на пригорке стояла огромной величины статуя Аполлона; его стройный торс из черновато-зеленой меди очень красиво оттеняли белоснежные лилии, окружавшие клумбой пьедестал греческого бога.
Правая часть была строгим французским парком с прямыми перекрещивающими&hy;ся аллеями из столетних разросшихся лип, цветение которых наполняло все вокруг медовым благоуханием. Левая часть парка (так называемая дикая) изобиловала таинственными тропинками, затерянными аллеями с уютными скамьями. Все там напоминало настоящий лес: был там и овраг с зарослями сладкой лесной малины, на склоне оврага бил чистый ключ…
У пригорка, где стоял Аполлон, у его ног красиво извивалась речка - приток Десны. Вдоль ее берегов склонялись серебристые ивы, в береговых кустарниках всю ночь напролет заливались соловьи, а дальше, за поворотом реки, пряталась в деревьях купальня.
Петровское было таким солнечным и прекрасным, что каждый день, прожитый в нем, был радостью.»
Усадьба Петровское состояла из трех частей: жилого комплекса, хозяйственного и церковного. Жилой комплекс представлял собой квадратный двор 100x100 м., в центре которого располагался главный дом с четырьмя почти одинаковыми флигелями, построенных одновременно с главным домом.
Четыре флигеля, расположенные по углам жилого двора образовывали с главным домом единый архитектурный ансамбль. Флигели двухэтажные, два из них с подвалами. Сводчатые помещения на первом этаже напоминают архитектуру жилых палат XVII века.
С северной стороны от дома шла аллея, которая вела к церкви, хозяйственному конному двору и продолжалась далее сельской улицей. С запада, юга и востока дом окружал парк, аллеи которого шли в разных направления, пересекаясь образовывая площадки-звезды, извивались вдоль берега, деревья были посажены не вдоль дорожек, а группами, как-будто они выросли естественным образом. Искусный подбор различных пород деревьев и кустов создавал весной и летом игру оттенков зелени; но особенно сильное впечатление производил парк осенью, когда он загорался разными цветами багрянца и золота. От дома шла к реке прямая аллея, по сторонам которой стояли чугунные статуи. По обилию скульптур Петровское могло соперничать с прославленными подмосковными усадьбами – Кусково и Архангельское.
Полотно Брянской железной дороги в начале XX века перерезало парк, нарушив существенную часть композиции. В этой части парка, бывшей когда-то, по свидетельству очевидцев, интересно разбитой и украшенной в аллеях фаянсовыми вазами и тумбами-сиденьями, теперь ничего не осталось, кроме как разросшихся деревьев.
Е.А.Мещерская: «Недаром Петровское названо уникальным: в центре его стоял редкой красоты дворец, сложенный из белого камня. Он был украшен шестнадцатью большими колоннами и - на своих четырех портиках - восемью малыми. Летом и зимой ослепительно сиял его купол, покрытый белой медью. К главному входу подводили с двух сторон широкие веерообразные лестницы. Их, точно стражи, охраняли фигуры сфинксов и разъяренных львов с поднятой лапой.
Дворец был предназначен для балов и больших приемов. На первом этаже - бальный зал, наверху его в виде длинной ложи балкон для оркестра...
Синие майоликовые печи, увенчанные такими же синими майоликовыми вазами, украшали комнаты петровского дворца. Одна из печей была такой величины, что в ней свободно могла поместиться танцующая пара. Вдоль всей печи тянулся длинный толстый вертел. На нем когда-то жарились подвешенные вниз головой туши диких кабанов и лосей. Отдушина печи сохраняла еще следы копоти тех дней, когда звуки рога созывали всех на царскую охоту. На втором этаже дворца в его двусветном зале располагался зрительный зал с просторной сценой.»
Главный вход в дом находился с северной стороны. Вход был оформлен нарядной наружной каменной лестницей, украшенной чугунными львами и сфинксами. Кроме того, имелся подъезд к дому и с западной стороны, где до нашего времени сохранились два обелиска от въездных ворот, от которых шла ограда овальной формы к углам флигелей. Сейчас трудно сказать, сколько входов было в дом, сколько ворот и с какой стороны они располагались.
«Дом был двухэтажный. Квадратный в плане, с длиной стороны 28,5 м., со срезанными углами, он был обращен на четыре стороны одинаковыми лоджиями с колоннами. Высота его стен 11 м., первый этаж имел высоту 7 м., второй – 4 м. Толщина стен 1,2 метра! Гладкие угловые грани дома имели балконы на двух колонных. Между колоннами стояли металлические решетки» (описание Г.П.Вдовыкина-Чурикова).
Это был загородный дом, созданный по типу тех интимных «увеселительных» сооружений, затерянных в зеленых массивах парка, которые получали по традиции XVIII века названия – «монплезиров», «эрмитажей», «монбежей». Планировка дома была мало приспособлена к бытовым требованиям жилья. Здесь повторялась традиционная схема плана парковых павильонов, распространенная в дворцовом строительстве XVIII столетия как в Западной Европе, так и в России.
В центре зала, расположенном на втором этаже сервировался завтрак или обед для малых приемов и интимных пирушек. Сервированный стол подавался снизу механически из помещения первого этажа, что позволяло обходится без помощи прислуги, уединенные кабинеты по четырем углам зала служили для отдыхав гостей.
Выделение угловых комнат как бы в отдельные небольшие павильоны, связанные с центральным домом только узкой галереей-переходом, способствовало ощущению уютного уединения в этих комнатах. Вся планировка помещений предусматривала максимальную возможность создания живописных перспектив парка из окон павильона.
У дома было имя... В музеи архитектуры им.Щусева находится фотография закладного камня петровского дворца, на котором высечена надпись: «…Имя дому – Не забудь меня!»
До начала XVIII века местность, где сегодня расположено село Петровское именовалась Княжищево. Возможно, что топоним «Княжищево» связан с владельцем данной земли, либо основателем древнего поселения - князем. Известно, что селом Бурцево, которое расположено по соседству с Петровским, владел до 1566 года воевода и наместник Ивана Грозного князь Прозоровский Василий Иванович. Так может быть с этого князя и началась история Княжищево-Петровского?
Однако столь глубокая история села Петровского не изучена, а существующие документальные материалы, в которых упоминания Княжищево, относятся к более позднему периоду.
Первое упоминание о Княжищево-Петровском встречается в писцовой книге за 1627 год, где значится пустошь Княжищево, вотчина Боровского Пафнутьевского монастыря. Согласно переписной книге 1678 года пустошь Княжищево считается уже сельцом, в котором находится один монастырский двор и проживает в нем 6 человек. В 1704 году, согласно переписной книге, в сельце Княжищево находится монастырский и скотный двор, а проживает в сельце 3 человека. В 1706 году вотчина Боровского Пафнутьевского монастыря – сельцо Княжищево, по именному указу Петра I, пожаловано Петру Павловичу Шафирову.
Петр Павлович Шафиров сын польского еврея Шаи Сапсаева, приехавшего со своей семьей в Москву в 1654 году после присоединения Смоленска к России. Шаи Сапсаев принял христианство, а благодаря знанию иностранных языков ему даже удалось в качестве переводчика поступить на службу в Посольский приказ. Его сын Петр получил прекрасное по тому времени образование, к тому же он обнаружил уникальную способность к изучению иностранных языков и знал французский, немецкий, английский, латинский, польский, голландский, а позже в плену изучил турецкий и итальянский языки.
Трудовая деятельность Петра Шафирова начиналась на торговом поприще, но видимо хлопотами своего отца он так же был принят на службу в Посольский приказ.
В отличие от отца Петр Шафирова достигает заметных результатов в своей работе и в 1697 году он среди наиболее способных, одаренных, талантливых и перспективных для государственной службы людей сопровождает Петра I во время его так называемом «Великом посольстве» в Европу. Царь-реформатор положительно оценивает старания Петра Шафирова и начинает давать ему все более ответственные поручения, ставя одним их своих помощников.
Карьера Шафирова стремительно идет вверх:
Осенью 1699 года он участвует в очень важных для России переговорах между Россией, Польшей и Данией, по результатам которой образовалась антишведская коалиция;
В 1701 году участвует в переговорах о заключении союза с польским королем Августом II;
В 1703 году Шафиров становится по сути помощником выдающегося дипломата того времени Федора Алексеевича Головина;
В 1704 году Шафиров участвует парламентером при капитуляции шведов у Нарвы и Ивангорода, за что от Петра I получает чин тайного советника;
В 1710 году Шафиров первым в истории Российской империи получает титул барона;
В 1711 году, во время неудачного похода против турецкой армии, Шафиров был послан для переговоров о мире в Турцию, где в качестве «посла-заложника» проводит около 2,5 лет, но даже будучи фактически в плену ему удается провести ряд важных переговоров, в последующим принесшим пользу Российской Империи. После возвращения в Россию Шафиров продолжает работу на дипломатическом поприще и в 1717 году при учреждении Коллегии иностранных дел становится ее вице-президентом.
Однако внешняя политика хоть и была основным родом деятельности Шафирова, но сфера его деятельности была довольно обширной. Шафиров так же являлся президентом Комерц-коллегии, которая ведала вопросами внутренней и внешней торговли, в это же время он был главой почтового ведомства – генерал-почт-директором. Интересно, а на состояние Боровского тракта это как-то влияло?
Со временем Шафиров стал очень состоятельным, богатым человеком. Этому способствовали как высокие должности, а вмести с этим и возможность что-то заработать для себя, так и накопленное влияние и связи, позволяющие приумножать свое состояние. Да и сам Петр I жаловал Шафирову целые деревни и поощрял материально. Например, только лишь в 1708 году Шафиров получает от Петра I в награду за свою дипломатическую деятельность 300 крестьянских дворов!
Не прекращал Шафиров вести и торговую деятельность, опыт которой у него был приобретен еще в молодости. Вместе с Меньшиковым он держал на Белом море очень прибыльным и масштабный промысел ворвани (моржового, китового и трескового жира). Вместе с Апраскиным и Толстым он основал в Москве мануфактуру по производству штофа, бархата, шелковой парчи и других дорогих тканей, получив казенную ссуду, а также освободившиеся (в связи с переездом в Петербург) здание Посольского приказа в Москве. Общий капитал мануфактуры составлял гигантскую по тем временам сумму – около миллиона рублей. Шафиров был так же участником строительства зеркального завода и т.д. и т.п. В 1722 году Шафирова производят в сенаторы.
По утверждению современных историков состояние П.П.Шафирова оценивается как одно из самых больших за всю историю России.
Неожиданно успеху Петра Шафирова приходит конец и удача, которая долгие годы сопутствовала ему, неожиданно отворачивается. Первопричиной всех бед стал неожиданный конфликт с Меньшиковым, вероятно связанный с их беломорским промыслом. Противостояние длилось около двух лет с переменным успехом для каждой из сторон, но в итоге закончилось для Шафирова трагически. Назначенная императором комиссия расследуя «дело Шафирова» признала его виновным в казнокрадстве, завышение в три раза почтовой таксы, а так же укрывательство в своих поместьях беглых крепостных. Шафиров был приговорен к смертной казни, которая должна была состояться в Кремле 15 февраля 1723 года. Историк С. М. Соловьев так описывает это событие: "15 февраля, рано утром, Кремль уже был наполнен народом... Осужденного в простых санях привезли из Преображенского приказа; при прочтении приговора сняли с него парик и старую шубу и взвели на эшафот, где он несколько раз перекрестился, стал на колена и положил голову на плаху. Топор палача уже взвился в воздухе, но ударил по дереву: тайный кабинет-секретарь Макаров провозгласил, что император в уважение заслуг Шафирова заменяет смертную казнь заточением в Сибирь." Правда до Сибири он не доехал, а был оставлен в Нижнем Новгороде, где и пробыл вместе с семьей 3 года ссылки до момента смерти Петра I.
Вошедшая на престол императрица Екатерина возвращает Шафирова из ссылки, восстанавливает титул барона, чин действительного статского советника, должность президента коммерц-коллегии. Имущество частично возвращается, за другую часть выплачивается компенсация. Однако ни былого могущество и влияния, ни былого состояния Шафиров достичь уже не смог. До конца своей жизни он продолжает заниматься государственной и дипломатической деятельностью, хотя все его последующие назначения все больше походили на почетную ссылку. Умер П. П. Шафиров 12 марта 1739 года в Петербурге.
Пустошь Княжищево в 1706 году, как и многие многие другие пустоши, деревни и села в разное время, были жалованы Шафирову лично Петром I.
В 1713 году Шафиров обращаясь в Поместный приказ пишет следующие: «В Московском уезде, Гоголев стану, вотчина у меня сельцо Княжищево, что прежде всего была пустошь, а в той вотчине церкви нет, а другие церкви отдалены и в том сельце желаю я построить вновь церковь во имя Петра митрополита Московского и всея Руси чудотворца…» На что получает позволение, зафиксированное в книге печатных пошлин Патриаршего приказа за 1713 год: «августа в 17 день, запечатан указ о строении церкви по челобитию подканцлера барона Петра Павловича Шафирова, велено ему в Московском уезде, в вотчине его, в сельце Княжищево, построить вновь церковь во имя Петра митрополита, деревянную, пошлина гривна…»
В 1714 году церковь без приделов и «без пения» была построена и освещена.
В 1734 году сын Петра Павловича Шафирова – Исай, пишет прошение в Казенный приказ: «В Московском уезде, в отчине отца моего… в селе Петровском (Княжищево), имеется церковь…, которая ныне весьма обветшала и за ветхостью божественные службы отправлять не возможно, тоже той церкви приделу не имеется, и чтоб указом повелено было о строении и освещении вышеуказанной церкви во имя Петра митрополита, да к той же церкви вновь построить предел Исая Ростовского.»
В 1738 году новая церковь была построена. Кроме того, были построены деревянные хоромы с шестью светлицами, украшенными изразцовыми печами и «красными» окнами. С этого времени Княжищево называется по церкви - Петровское.
После смерти П. П. Шафирова имение переходит его сыну – Исаю, за которым числится до 1744 года, а затем переходит во владение знаменитых промышленников и крупных землевладельцев Демидовых. Причина, по которой Петровское перешло к Демидовым, нам неизвестна. Быть может это связанно с образом жизни самого наследника барона Петра Шафирова.
Исай Петрович Шафиров родился в Москве 9 мая 1699 года. Он получил прекрасное образование в Париже, и, унаследовав от отца невероятную способность к изучению иностранных языков, имел все шансы блистательно продолжить его дело на государственной службе. В 1734 году Исай Шафиров был назначен советником Вотчиной коллегии, в 1737 году состоял при Камер-коллегии, а с 1741 года он – статский советник.
Достичь большего Исаю было не суждено. Карьера И.П.Шафирова обрывается «в следствии явного обнаружившихся в нем признаков ненормальности умственных способностей, выразившихся сначала в пристрастии к спиртным напиткам и азартным играм, а потом в буйстве и неслыханных и безумных шалостях» из-за которых в 1747 году Шафирова даже заключают в Донской монастырь, в котором он пробыл до 1749 года. Однако после возвращения из монастыря Исай Шафиров еще с большим безумием продолжал пропивать и проигрывать в карты свое состояние. После его смерти в 1756 году только вмешательство Екатерины II не позволило его детям остаться совершенно без средств к существованию.
Продал ли Исай Шафиров Петровское или проиграл в карты, но село перешло Демидовым не случайно. Демидовы не были бы Демидовыми, и не стали бы они, как теперь утверждают современные историки, одними из основоположников экономического взлета России, если бы не протеже отца Исая – Петра Шафирова. Как это ни странно, но знакомство Шафирова с основоположником рода Демидовых – Никитой Демидовичом Антуфьевом произошла совершенно случайно. Проезжавший через Тулу Петр Шафиров обнаруживает поломку пистолета знаменитого немецкого мастера. Никита исправил поломку, и даже сверх того – изготовил точную копию данного пистолета, по своим качествам равную оригиналу. После этого случая восхищенный Шафиров дважды устраивал встречу Никиты с Петром I, которые изменили в последующем жизнь тульского кузнеца, и сделали основателем самого богатейшего рода заводчиков и землевладельцев. Петровское же стало принадлежать внуку Никиты Демидовича Антуфьева – Никите Демидову.
Никита Акинфиевич (1724-1787 гг) третий сын Акинфея Никитича Демидова от второго брака. После смерти отца, получил по сравнению со своими братьями меньшую часть наследства, но и оно было внушительным: Нижнетагильский и еще пять уральских заводов, несколько деревень и почти 10000 заводских и вотчинных крестьян.
Никита Демидов, безусловно, был успешным хозяйственником и управленцем, что позволило ему в короткие сроки приумножить свое состояние. Он приобретает еще три завода, которые в совокупности с теми, что получены были по завещанию, давали чугуна и железа на много больше, чем все заводы его отца вместе взятые. Никита Демидов был довольно образованным, всесторонним человеком, он имел множество пристрастий и увлечений: коллекционировал всевозможные художественные и исторические ценности, покровительствовал талантливым художникам и ученым. Немалые деньги Никита Акинфиевич тратил на обучение молодых дарований, направлял крепостных на учебу в Москву, Петербург и даже за границу. Он любил заниматься наукой. В Академии художеств им была учреждена медаль «За успехи в механике». Известно, что он также жертвовал средства на строительство Московского университета и был членом Вольного Экономического общества.
Никита Демидов первым из своего рода побывал в длительное путешествие по Европе. За три года он посетил Голландию, Англию, Францию, Германию, Италию и Швейцарию. Правда, основной причиной, по которой Никите Демидову столь долгое время пришлось находиться за границей, было лечение его третьей жены - Александры Евтихиевны, страдающей истерическими припадками. Лечение супруги пошло на пользу и за время пребывания в Париже у не имеющего детей Никиты рождается дочь, а по дороге домой, вблизи Санкт-Петербурга, родился долгожданный сын.
Сразу после возвращения из-за границы он издает «Журнал путешествия в чужие края», где описывает нравы и обычаи разных народов, а так же делится впечатлениями о развитии горного дела и металлургии.
Никита жил в духе «века просвещения», вел переписку с Вольтером, Дидро и Монтескье, читал сатиры Новикова, рассуждал с ними на тему свободы и демократии.
Но была и темная сторона этой личности. На всю Россию Никита Демидов прославился как один из самых жестких и беспощадных владельцев крепостных крестьян. К примеру, крестьяне села Русаново Тульской губернии, подняли бунт, лишь узнав, что их купил столь «просвещенный» промышленник. В результате столкновения крестьян с.Русаново с вызванными на подавление восстания войсками по некоторым данным погибло 60 человек.
Безусловно, активный образ жизни, которой вел Никита Демидов, не позволял подолгу находиться на одном и том же месте, и обязывал его держать за собой множество всевозможного недвижимого имущества по всей территории России. Только лишь в одной Москве у Никиты было несколько роскошных домов. Вообще, Москва и Подмосковье в те времена были местом, куда стремились и где оседали, отойдя от службы, именитые и богатые российские дворяне и купцы: «По всей белокаменной возвышались великолепные палаты русских бояр, на Басманной, например, Демидовых. Все эти дома были битком набиты редчайшими коллекциями, библиотеками, мраморами, картинами. Можно подумать, что обобрали всю Европу…» (А.А.Васильев).
Подмосковную усадьбу в Петровском Никита Демидов построил для своей жены Александры. На закладном камне петровского дворца, высечено: «1776 года июля 2 заложен сей дом Её Высокород. Александры Евтихиевны, сожительницы Стат. Совет. и Кавалер. Св. Станислава Никиты Акинфиевича Демидова. Имя дому не забудь меня». А на торце тем же почерком высечено: Архите. Казаков».
Сейчас много споров идет вокруг архитектурного наследия Петровской усадьбы, но совершенно ясно, что Никита Акинфеевич, хорошо знакомый с античным искусством, знавший и любивший художественные ценности, лично знакомый с лучшими художниками, скульпторами и архитекторами своей эпохи, не мог не привлечь лучших из них к строительству своей усадьбы.
По указанию Никиты Демидова была разобрана обветшавшая деревянная Петровская церковь и на ее месте воздвигнута белокаменная часовня. В 1785-86 годах были построены колокольня и каменная церковь Петра Митрополита.
Освещена церковь была в 1785 году, что подтверждено надписью на Библии: "В церкви свт. Петра Митрополита, что в селе Петровском-Княжищево то ж, по усердию и благовению Бога и по любви к высокородному Никите Иакинфиевичу Демидову, при освящении мною благолепнейшего храма сего священную Библию дал вкладомю Смиренный Платон Божией милостию архипастырь царствующего града Москвы. 1785 г. сентябрь 15 дня в селе Петровском".
В церкви Митрополита Петра в последующем и были погребены останки Никиты Акинфиевича, его жены Александры Евтихиевны и их дочери Екатерины.
На саркофаге Никиты Демидова была сделана надпись: «Монумент сей сооружаться начат в 1786 г. при жизни покойного на апробированной им модели, а окончен и поставлен на месте в 1788 г.» На памятнике Александре Демидовой, прожившей 33 года был, выгравирован стих:
«На камень сей взглянув, прохожий, вздохни
И мира суету сего воспомяни!
Коль краток смертный век!
Коль жребий неизвестен!
Сегодня мертв лежит,
Кто был вчера прелестен.
Колико б ни был кто на свете знаменит,
Всяк будет прах земной, в убогом гробе скрыт.
Исчезнет с жизнью все, и тщетный блеск затмится.
Блажен, кто бренными вещами не гордится,
Кто в добродетели и в вере укреплен!
Читатель! Окрапи сей камень ты слезами!
Лежащей здесь жены сего достоин прах.
Кто в жизни добрыми украшен был делами,
По смерти должен жить в чувствительных сердцах!»
Наследник Никиты Николай, рос слабым и болезненным, большую часть своей жизни ему суждено было провести за границей. Он, так же как и отец был меценатом, и так же как отец являлся знатоком и ценителем художественных ценностей. Скончался Николай Никитич в 1828 году во Франции в возрасте 55 лет.
Николай Демидов имел двух сыновей – Павла и Анатолия.
Анатолий Николаевич постоянно жил за границей, был женат на родной племяннице Наполеона и скончался в Париже, не оставив детей. Все его огромное нерастраченное состояние, перешедшее к нему после смерти отца, досталось его племяннику Павлу Павловичу, сыну Павла Николаевича. Первой женой Павла Павловича Демидова была княгиня Мария Елимовна Мещерская.
Мещерские - древний княжеский род, известный с конца XIII в. и прославившийся тем, что его представители на протяжении многих веков очень часто жертвовали всем своим имуществом, а подчас и самой жизнью ради благополучия своего Отечества. Интересен следующий факт: двадцать князей Мещерских погибло в разное время на полях многочисленных сражений.
С семейством Мещерских у Демидовых были давние родственные связи, и видимо это сыграло роль в том, что потерявшие интерес к усадьбе Демидовы продают ее ни кому-либо, а именно князям Мещерским. Предполагают, что первая жена Прокопия Акинфиевича Демидова была из княжеского рода Мещерских. В 1868 году усадьба Петровское переходит во владение Мещерских.
Однако следует отметить, что в справочники К.Нистермана за 1852 год существует запись о том, что с. Петровское принадлежало в это время коллежскому советнику (чин равный армейскому званию полковник) Жаркову Василию Николаевичу. А село какое-то время являлось волостным центром Московской губернии и в нем располагались административные органы управления.
фото: родовой герб князей Мещерских
Первым из Мещерских владевших усадьбой Петровское был действительный статский советник, камергер, кн. Василий Иванович (1791-1871), сына князя Ивана Сергеевича Мещерского известного тем, что в 1812 году он, движимый чувством глубокого патриотизма, истратил почти все свое состояние на снабжение армии провиантом, что в последствии никак не было ему компенсировано. По утверждению Е.А.Мещерского (о котором речь будет идти впереди), усадебный комплекс был приобретен за 40000 рублей вторым сыном Василия Ивановича Александром.
Александр Васильевич Мещерский родился в 1822 г. В 16 лет князь, вопреки просьбам матери и примеру старшего брата, отказался от учебы в университете, чтобы начать военную карьеру. Князь участвовал в Кавказской войне, был адъютантом московского генерал-губернатора кн. А.Г. Щербатова, чиновником для особых поручений при генерал-губернаторе гр. А.Г. Строганове. Вышел в отставку в чине полковника.
После 1860 года А.В.Мещерский стал занимать хозяйственной и общественной деятельностью в качестве предводителя дворянства: сначала уездного в подмосковной Верее (1864 -1869), затем губернского в Москве (1869 - 1874) и Полтаве (1883 - 1888).
«Друживший с Михаилом Лермонтовым, он до последнего дыхания хранил письма великого поэта. Другим великим его другом был Карл Брюллов, и портрет князя, написанный художником, хранится в Русском музее в Киеве. Бюст Мещерского работы талантливейшего Паоло Трубецкого находится в Третьяковской галерее.
Его дядя Петр Мещерский был женат на дочери Карамзина Екатерине. Это ей Пушкин посвятил стихотворение «Акафист».
Он был знаком с И. Тургеневым и Вл. Соллогубом, Ф. Тютчевым и П. Соболевским, П. Плетневым и А. Хомяковым, В. Жуковским и А. Смирно- вой-Россет.
Родственными узами Мещерские связаны с Вяземскими и с Гончаровыми. Сначала брат Натальи Николаевны Иван женился на «Лотошинской красавице» - княжне Марии Мещерской (тетке А. Мещерского), а последней владелицей гончаровского Яропольца была княжна Елена Мещерская - дочь старшего брата Бориса, вышедшая замуж за Гончарова».
При императоре Николае II А. В. Мещерский уходит из общественной деятельности и, казалось бы, готов встретить старость в дали от светской суеты наедине со своими воспоминаниями. К тому же у князя умирает супруга, и он уединяется в свое имение под Полтавой.
Неожиданно для всех 73-х летний князь возвращается в свою подмосковную усадьбу Покровское и играет свадьбу с 25-летней оперной певицей Екатериной Прокофьевной Подборской.
Вот что пишет Екатерина Александровна Мещерская (родные и близкие звали ее Китти), дочь Екатерины Прокофьевны Мещерской (Подборской) в своих воспоминаниях: «Мой отец А. В. Мещерский первым браком был женат на Елизавете Сергеевне Строгановой и имел от нее единственную дочь Наталью (Лили). Она вышла замуж за герцога Фабрицио Руффо, уехала в Италию, родила трех дочерей: Эльзу, Марусю и Ольгу. Их дед (мой отец) остался жить вдовцом в России.
Родившись в годы царствования Александра I, отец проходил военную службу в лейб-гвардии гусарском полку при Николае I, а затем не снимал военного мундира: при Александре II, Александре III, участвуя во всех войнах, которые вела Россия со своими врагами, имея бесконечное количество орденов (в том числе и самый высший - орден Андрея Первозванного), как царский сановник он имел чин шталмейстера двора и входил в кабинет государя без всякого доклада.
Встретив мою мать, которая была одного возраста с его старшей внучкой и была на сорок восемь лет его моложе, он понял, что жениться на ней он может только тайно, чтобы затем уже поставить всех перед совершившимся фактом. По своему положению и чину жениться без согласия государя он не имел права, а тот конечно этого брака не допустил бы. На свадьбе был самый узкий круг друзей и близких. Венчались ночью, при закрытых дверях…»
Екатерина Прокофьевна Мещерская (Подборская) дочь военного доктора, генерал-майора, выходца из обедневшего польского дворянского графского рода, к тому же личного врача и друга А.В.Мещерского. Князь Александр Васильевич знал Катю с раннего детства. Катя, имевшая хороший голос и талант, с юных лет желала стать певицей, и Александр Васильевич всячески способствовал реализации этой мечты. Сначала Александр Васильевич за свои деньги устраивает ее в гимназию к лучшим преподавателям пения, а позже отправляет учиться под присмотром матери в Италию. Екатерина довольно успешно постигает искусство пения, а ее дебют в театре Ла Скала производит настоящий фурор и ей пророчат блистательное будущие в качестве оперной певицы. Видимо обстоятельство того, что Екатерина добившись признания останется в Италии, заставляет Александра Васильевича хитростью, под предлогом плохого самочувствия отца, вызвать ее в Москву, где сразу же делает ей предложение о замужестве.
Венчание князя Александра Васильевича Мещерского и Екатерины Прокофьевны Подборской состоялось в 1895 году.
фото: кн. А.В.Мещерский и Е.П.Подборская
Конечно, такой неравный по возрасту брак вызвал массу всевозможный сплетен в светских кругах, а родня Александра Васильевича была шокирована, так как они посчитали поступок князя совершенно безрассудным. К тому же оказалось, что Екатерина была беременна. От Александра Мещерского отвернулись многие знакомые, друзья и даже родственники.
ЕА.Мещерская: «Герцогиня (Н. Руфо) (как и большинство людей) сочла маму авантюристкой. Ведь та так спокойно жила в Италии, уверенная в том, что ее три дочери имеют в холодной, заснеженной России три имения, два дворца, картинную галерею, конный завод, молочную ферму, - и теперь их приданое пропало? Кому достанется? Она взывает к Николаю II: «Ваше величество, Помогите! Спасите от ограбления и бесчестия! Возьмите под опеку моего потерявшего рассудок отца. Девчонка - польская еврейка из кафешантана женила его на себе.
Государь рассвирепел. Ничего не проверив, он лишает моего отца звания и всех чинов. Отцу это было совершенно безразлично. Он был счастлив…»
По воспоминаниям Е.А.Мещерской, отец Екатерины Прокофьевны Прокофий Семенович Подборский добивается аудиенции у Николая II. Отставному генералу удается убедить императора в том, что он был введен в заблуждение. В качестве одного из доводов было то, что Подборские (поляки из Литвы) имеют графский титул. Николай II вызывает к себе кн. А.В.Мещерскорго и его молодую супругу. Утверждают, что после этой встречи Николай II, проникшись симпатией к молодой княжне, снимает с князя опалу и возвращает все почести.
Благосклонность императора, однако, не разрешает конфликта князя с аристократией. Все считали, что князь впал в старческий маразм и уже не отдавал отчета своим деяниям, чем коварно воспользовались Подборские.
«Одним словом, мой отец сделал все, чтобы людей разных слоев общества восстановить против себя…» - пишет Е.А.Мещерская.
Екатерина Прокофьевна рожает А.В.Мещерскому сына Вячеслава, который имел много схожих черт с князем, тем самым частично сняв подозрения в том, что молодая княгиня сына «нагуляла».
В браке Екатерина Прокофьевна и Александр Васильевич прожили, как утверждает Екатерина Александровна, 7 лет.
«Смертельная болезнь подкосила отца после того, как он, объезжая не знавшую еще узды лошадь, провалился с ней вместе под лед, который не успел на реке окрепнуть. Очаговое воспаление легких открывало все новые и новые очаги в его когда-то дважды простреленных легких…
Не знаю, кто после смерти отца заканчивал его воспоминания и почему там напечатано, что отец умер в 1902 году. Думаю, что всей этой камарильей заправляла все та же Лили (Наталья), за спиной которой стояла вся аристократия. Она все время утверждала, что мой брат и я - дети Паоло Трубецкого…
Конечно, можно поверить в продолжающийся и по сей день «заговор» аристократии против Мещерских-Подборских, и то, что сознательно были подогнаны даты в справочниках и книгах. Можно допустить, что сын Е.П.Мещерской рожден от старика князя в 73 года, но это версия самой Екатерины Александровны Мещерской. Существует и другая версия событий, которая ставит под сомнение не только все сказанное Екатериной-Китти о своей матери Екатерине Прокофьевне и князе Александре Васильевиче Мещерских, но и причастности самой Екатерины Александровны к роду Мещерских. Но об этом позже. А пока вернемся в с. Петровское.
В 1858 году к отдельно стоящей колокольне Петровского храма была пристроена небольшая однокупольная церковь Покрова Пресвятой Богородицы, а в 1885 году князь А.В.Мещерский возводит трехэтажный кирпичный корпус больницы, которая расположена в непосредственной близости от усадьбы.
карта Шуберта 1860 год
В начале XX века часть территории приусадебного парка с южной стороны была перерезана одноколейным полотном Брянской железной дорогой. По утверждению Е.А.Мещерского, который ссылается на известного российского топонимика С.В.Кисловского, интересно происхождение топонима Алабино: «Дело в том, что ещё до 1900 года к князю Александру Васильевичу Мещерскому обратились из департамента Железных дорог с просьбой разрешить строительство железной дороги на его землях. А их в ту пору было более 4000 гектаров. Они дали князю техническое обоснование того, какие выгоды он получит от строительства этой дороги. Князь согласился с доводами и разрешил строить. После его смерти, Департамент Железных дорог вновь обратился уже к княгине с просьбой дать название станции и предложил варианты. По некоторым сведениям княгиня пожелала дать название не Покровское, а Алабино. Якобы в честь офицера Алабина, который вместе с князем Эммануилом Николаевичем Мещерским храбро сражался на Шипке в Болгарии, удерживая её до подхода генерала Скобелева. Таким образом, древнее село Покровское стало называться Алабино".
Не совсем эта версия выглядит правдоподобной, если посмотреть на карту Шуберта за 1860 год, где нет конечно же никакой еще ж/д станции, но существует населенный пункт под названием Алабино...
По свидетельству Е.А.Мещерской после смерти князя ее мать Е.П.Мещерская была окружена своими родственниками, прислугой, и откровенными проходимцами, которые постоянно просили денег на всевозможные существующие и не существующие нужды, что за короткий срок буквально сводит на нет все состояние Мещерских. Только чудом Екатерина Прокофьевна сохраняет за собой уже несколько раз заложенные имения, но только лишь для того, что бы все потерять в вихре революционных лет…
Со слов Е.А.Мещерской, ее мать планировала встретить старость в своей усадьбе под Полтавой, брату принадлежала усадьба в соседнем Покровском, а Китти – Петровское.
В 1917 году они лишаются всех имений, имущества и практически всех своих сбережений. В 1918 г. усадьба Петровское была национализирована и отнесена к категории памятников архитектуры.
Чуть больше года Екатерина Александровна и Екатерина Прокофьевна Мещерские продолжают жить в с. Петровском, но уже не в дворце, а в одном из флигелей их бывшей усадьбы.
Сын князя Вячеслав Александрович Мещерский к этому времени эмигрирует за границу, откуда он будет несколько раз присылать матери письма, которые останутся без ответа. Видимо Е.П.Мещерская не вела переписку с сыном, опасаясь скомпрометировать себя перед новой властью. Е. А. Мещерская утверждала, будто бы ее мать заявила, что Вячеслав стал предателем, что он бросил Родину и семью в очень тяжелое время.
Надо отметить, что оставаться в России Вячеславу, ученику юнкерского училища, было небезопасно. Известен случай, который чуть было не стоил Вячеславу жизни, и описанный как Е.А.Мещерской, так и А.Е.Мещерским: «Брат участвовал вместе с другими юнкерами в обороне Кремля. Всех потом расстреляли, а его отпустили, так как комиссар, руководивший убийством, был родом из села Петровское. Незадолго до революции в Петровском горел дом, и князь Вячеслав вытащил из огня ещё живого ребёнка. Сам, правда, сильно обгорел, особенно руки. Так вот, спасённый ребёнок был сыном того самого комиссара. Увидев среди израненных юнкеров Вячеслава, он сказал: Разве это князь! Посмотрите на его изуродованные руки. Из наших он. Отпустите. Пусть живёт…- Вячеслав пришёл после расстрела на московскую квартиру Мещерских. Он и его товарищ едва двигались. Из ран сочилась кровь. Екатерина Александровна, как смогла перевязала их, накормила и уложила спать, а сама ночью пошла на мост и выбросила в воду их оружие. Рано утром они проснулись, обозвали её за содеянное дурой, и ушли навсегда. Больше она своего брата никогда не видела…»
Возникает вполне очевидный вопрос. Почему в то время, когда прежние «хозяева жизни» бежали со своей земли, опасаясь мести со стороны рабочих и крестьян, к княгине и юной княжне Мещерским отношение жителей села Петровского оставалось в основном доброжелательным?
Е.А.Мещерская по этому поводу пишет в своих воспоминания: «О чувстве глубокой дружбы и уважения, об этой связи с простыми крестьянами из нашего прошлого я бы могла написать целую книгу. В продолжение всей моей жизни я видела от них очень много добра и помощи.
Но я ограничусь только теми фактами, которые можно проверить. В нашем под&hy;московном Алабине границей парка служила река. За водопой крестьяне постоянно платили управляющему наших имений определенную мзду. Посовещавшись между собой, крестьяне пришли к матери. Они просили разрешения раз и навсегда оплатить эту землю, то есть просили продать им кусок земли.
Возьмите эту землю совсем,- сказала мать и с этими словами написала кре&hy;стьянам дарственную.
Наша мать единственная из всей округи открыла дополнительные школы, чтобы после четырехклассного церковноприходского училища дети крестьян довершали образование в объеме восьми классов. Многосемейным учителям моя мать дарила корову…
В Петровском было два здания прекрасной кирпичной кладки времен Демидовых. Это были две оранжереи, в которых выписанный из Греции садовник Габикоста выращивал диковинные фрукты. В особенности у нас в Петровском славились розовые персики - сорт, которым Мещерские любили поражать своих гостей.
В те годы вместо быстрых и бесшумных электропоездов Киевской дороги по веч&hy;но ремонтируемой одноколейной «брянке» тащился пыхтящий паровик, пережидавший на всех разъездах встречный поезд. Ехал этот паровичок сорок пять верст два часа по расписанию, но на самом деле имел всегда не меньше еще одного часа опоздания. Поэтому большинство помещиков, в том числе и мы, предпочитали возить своих гостей одиннадцать верст на лошадях по шоссе на Голицыно, по Александровской (теперь Белорусской) железной дороге - тут поездов ходило гораздо больше и шли они чаще.
Ни в Покровском, ни в Петровском не было никаких магазинов, кроме аптеки, а крестьяне не имели ни времени, ни денег, чтобы часто ездить в Москву. «Проживем и без розовых персиков»,- решила наша мать. Она наградила Габикоста деньгами и отправила его обратно в солнечную Грецию, а сама затеяла переоборудование обеих оранжерей. Вскоре они обратились в прекрасные магазины, которые, имея всевозможные товары, получили от крестьян название потребительской лавки. Оба эти здания, а равно и всю землю, ими занимаемую, наша мать передала крестьянам, подписав дарственную. В самом начале революции в одном из этих зданий помещался первый волисполком.
С первого дня революции и все последующие годы никто из крестьян никогда, как говорится, пальцем нас не тронул. Наоборот, иногда в голодное время, разыскав нас в Москве, кто-нибудь из крестьян привозил нам молоко, хлеб, а то и кусок мяса. Голод был ужасающий, и этот кусок крестьянин отрывал от своей семьи.
Но история есть история, и если наша мать была в какой-то степени исключе&hy;нием, то на наших глазах с подобными нам крестьяне жестоко расправлялись. Простые люди предъявляли счет своему бывшему хозяину-обидчику, и тот, предчувствуя, что по этому счету придется расплачиваться, может быть, своей головой, спешил как можно скорее скрыться, замести следы, затеряться на окраинах огромной России, раствориться, а если это не удастся, то махнуть и за рубеж, в чужие страны.
Я глубоко чту память моей матери, я благодарна ей за ту ее честную, светлую жизнь, которая дала мне возможность прожить все мои дни «на старых камнях», не боясь никаких неожиданных встреч из прошлого, и смотреть смело каждому в глаза.»
В 1919 Екатерина Прокофьевна получает предписание покинуть Петровское за 24 часа. Так Наро-Фоминским ЧК выполнялся указ Ленина, гласивший о том, что ни один помещик не имел права проживать на территории своих прежних земель.
Е.А.Мещерска: «Я никогда не забуду то утро ранней весны и холодную дымку того рассветного часа, когда мы с мамой, как две странницы, с мешками за спиной вышли на широкое шоссе, ведшее в Голицыно. Казалось, мы оставляем позади все самое дорогое, и оставляем навсегда. Вот маленький мостик. И я увидела, каким простым, широким русским крестом осенила себя мама, проходя мимо петровского храма. Вот налево его высокая колокольня, а за ней - маленькая зимняя церквушка, которую построил мой отец…
Я обернулась. Издалека уже не видно было заколоченных нестругаными досками окон и дверей дворца. Даль сгладила это обезображенное людьми прекрасное здание. Дворец, казалось, стоял во всем своем строгом великолепии, и его серебристый купол чуть-чуть розовел со стороны востока…
Мне вспомнились дни больших приемов в нашем дворце: когда ожидали почетных гостей, то за ними всегда посылали лошадей на Голицыно, так как по Александровской дороге было больше поездов и ходили они быстрее и точнее, нежели по брянской одноколейке.
Поэтому с самых давних пор главный подъезд ко дворцу был со стороны шоссе.
Вспомнила я и приезды гостей: мы, дети, узнавали их по тем лошадям и экипажам, которые за ними высылались.
Самых веселых гостей и гостей на Святках всегда доставляли резвые тройки с заливным звоном бубенцов.
Важные и солидные гости приезжали в экипажах: для особых любителей лошадей высылали лучших кровных рысаков, запряженных либо в английскую упряжку, либо в итальянское «барручино».
За очень пожилыми гостями выезжали старинные кареты, просторные, спокойные, на мягких рессорах.
А наш домашний доктор, иногда приезжавший поздно ночью, любил маленькую венскую карету с двумя зажженными по бокам яркими фонарями. Эта карета имела только одну дверцу с небольшой подножкой, открывавшуюся сзади.
Военные обычно являлись веселой кавалькадой. Верховых лошадей заблаговременно доставлял им в Голицыно наш берейтор манежа.
Так одна картина вслед за другой оживали в моей памяти, и я не видела, какой безрадостной, черной лентой извивалось передо мной шоссе, по которому мы шагали в мокром, тяжелом месиве грязи по самую щиколотку.»
Летом 1920 года Е.П.Мещерская побывала в Петровском. Е.АМещерская по этому поводу: «Поездка в Петровское подействовала на маму губительно, несколько дней она ходила словно потерянная… Из Петровского дворца было уже все вывезено, местное население теперь вынимало из окон рамы вместе со стеклами. Больница снимала полы, и огромные длинные доски спускали на веревках прямо из зияющих пустых глазниц окон. Медная статуя Аполлона лежала в сарае больницы. Греческого бога распиливали на мелкие части, которые расплавляли и заделывали ими дыры в ваннах, котлах и кухонных кастрюлях больницы.
Я не могу понять этого варварства, - говорила мама, - ведь из дворца они могли сделать театр, поскольку наверху была сцена и зрительный зал... Да и, в конце концов, из него бы вышел чудесный дом отдыха! Разбивают ценнейшие майоликовые печи, в которых жарили целых, подвешенных за ноги лосей... а наш музей, а библиотека, а ценный архив?..
Когда я заснула, то потом сквозь сон слышала, как мама тихо плакала.
Больше мы о Петровском никогда не говорили…»
Несмотря на то, что усадьба имела статус «памятника архитектуры» ее сохранность советской властью не обеспечивалась. В усадебных флигелях проживал персонал Петровской больницы, парковые скульптуры бесследно исчезли, а усадебный парк был полностью вырублен.
В 1930-х годах обрушается часть деревянных перекрытий дворца, после чего было принято решение о его разборке. Перед разборкой по заказу Музея архитектуры был сделан обмер усадебного дома, флигелей, церкви Петра митрополита и колокольни.
В 1937 году церковь Петра митрополита была закрыта. С нее был снят купол. Паперть была занята под общежитие. Сестра протоиерея Сергея Павлова упоминала, что при "облегчении" икон и церковной утвари в богоборческое время из Петровской церкви было изъято 36 ящиков церковных ценностей.
В брошюре храма Покрова Пресвятой Богородицы "История храмов села Петровского" говорится о поломки кирпичной церковной ограды вокруг церкви Митрополита Петра, отдельно стоящей колокольни и пристроенной к ней Покровской церкви. Было уничтожено кладбище, разграблена усыпальница Демидовых, вывезены надгробные памятники, разрушен балдахин из белого камня, сооруженный над престолом разобранной деревянной церкви святителя Петра.
В 1939 году был разобран купол и межэтажные перекрытия усадебного дворца, началась разборка на кирпичи внутренних стен. Незадолго до начала войны дворец был взорван. С целью вывоза битого камня, который планировали получить от разрушения всего усадебного комплекса (храма, дворца и флигелей), между храмом Петра и колокольней была проложена дорога.
Е.А.Мещерская: «Под наш дворец пять раз закладывали динамит, чтобы, добыв кирпич, свозить его в деревню Бурцево, где было намечено строить парники для огурцов и помидоров. Но.., «фокус не удался», потому что кладка кирпича была на желтках, как соборы в Кремле».
Взрыв не разрушил полностью дворец – уцелели его стены. Руины дворца подвергались артобстрелу, который вели немцы в 1941 году по селу Петровскому, но они вновь устояли.
О военном периоде села пишет в своей книге «Откуда есть пошла земля Нарофоминская» краевед В.Козлов: «Зимой, в самом начале декабря 1941 года, деревни Петровское, Юшково и Бурцево стали тем местом на центральном участке Западного фронта, где совершенно неожиданно появившиеся ударные части немецко-фашистских» войск трупами отметили крайнюю точку своего «дранг нах остен». Для отражения натиска рвавшегося к Голицыну врага была создана группировка из резервных частей 5-й и 33-й армии, усиленная танковой бригадой, особым морским отрядом, тремя лыжными батальонами, дивизионами «Катюш» и артиллерией, бронепоездом. Встречный бой закончился для немцев огромными потерями: 53 танка, 65 орудий 50 пулеметов, 35 минометов. Враг понес потери и в живой силе. Но и наши войска понесли немалый урон. Братская могила у нынешней кольцевой дороги не единственное напоминание о красноармейских потерях. По сведениям неутомимого Леонида Пименова в совершеннейшей безвестности пребывает еще захоронение в районе нынешнего Петровского кладбища.»
Под сводами храма Покрова Пресвятой Богородицы (который не был закрыт и ставший, по сути, сосредоточением духовной жизни всего Наро-Фоминского района вплоть до 90-х годов XX века) в декабре 1941 года искали спасения жители села Петровского от фашистского артобстрела.
В послевоенное время началась застройка бывшей усадебной территории между главным домом и церковью. Сначала был построен корпус экспериментального завода. Полуразрушенная церковь Петра Митрополита оказалась на территории завода и была приспособлена под склад. Здание было покрыто двухскатной железной кровлей, во внутреннем помещении уничтожены первоначальные полы, сделаны деревянные перегородки, стеллажи, уничтожены надгробия Демидовых, своды и внутренние стены.
Несколько позже около заводского корпуса появились индивидуальные жилые дома, поселок разросся. Западная часть усадебного парка была передана поселковой больнице, на территории которой появились новые больничные корпуса.
Флигели, в виду их хорошего состояния, были переданы Поселковому Совету. В северо-западном флигеле разместились местное почтовое отделение и сберкасса, в юго-западном – детские ясли. Остальные были отданы под жилье. В уцелевшем корпусе конного двора разместилась аптека.
Екатерина Прокофьевна и Екатерина Александровна Мещерские после долгих лет «военного коммунизма», скитания по вокзалам, друзьям и знакомым, ведя порой нищенское, а подчас голодное существование, пережив множество арестов и задержаний, в 1942 году получают возможность постоянно жить в Москве, по адресу ул. Поварская дом № 22 (этот дом в 1912 году был частично построен на деньги Е.П.Мещерской).
Составитель воспоминаний Е. А. Мещерской (Китти) Г. Нечаев пишет: «В годы войны Е. Мещерская, работая музыкальным корректором при Союзе советских композиторов, написала несколько военных маршей и песен («Вперед, к Победе!», «Наше знамя», «Морской охотник», «Миленькая, маленькая», «Сто грамм» и др.). При налетах фашистских самолетов на Москву она во время воздушных тревог днем и ночью дежурила на посту МПВО...
Военные марши и песни Е. Мещерской получили положительный отзыв бойцов-фронтовиков. Вместе с музыкальной бригадой Мещерская выезжала в Подмосковье, на Калининский фронт, была награждена медалью «За оборону Москвы».
Она написала более 2000 листов своих воспоминаний. Эти отдельные рассказы и дневниковые записи, перемежающиеся письмами и редкими архивными документами, частично публиковались за границей, и практически небыли известны у нас до недавнего времени. Сегодня возможно ознакомится с мемуарами Е.Мещерской (Китти), которые были изданы небольшими тиражами рядом изданий, но полностью ее воспоминания остаются неопубликованными.
Е. А. Мещерская умерла в 1995 году на 91-м году жизни и была похоронена на Введенском (Немецком) кладбище, рядом со своей матерью Е. П. Мещерской (умерла в 1946 году).
В последнее время не утихают споры вокруг Екатерины-Китти Мещерской. Кто же была эта неординарная женщина? Являлась ли она на самом деле дочерью князя А. В. Мещерского? Но чтобы не говорили новоявленные наследники великих фамилий, столь обильно появившихся в постсоветское время и на тематических форумах «поливающие грязью» Екатерину Александровну Мещерскую крича, что она «самозванка», будто бы «решившая примазаться к фамилии мужа ее матери». Нужно помнить, что Екатерина Александровна Мещерская носила свою фамилию с самого рождения и до конца своей жизни, за что неоднократно подвергалась репрессиям со стороны действующей власти, за принадлежность к княжеской фамилии. И хочется спросить: а где были представители тех благородных фамилий, наследники которых исходят слюной и соревнуются в острословии на страницах интернета, в тех драматичные 17, 37, 41-45 года прошлого века? Видимо, за границей, вдали от столь «горячо любимой и родной» земли. Екатерина Мещерская достойна уважения хотя бы за то, что она никогда не предавала ни своей Родины, ни своей фамилии! Она никогда не сдавалась, и никогда не отказывалась от столь тяжелой для нее ноши - быть княжной Мещерской!
В 1957 году Академией строительства и архитектуры в с. Петровском было проведено обследование состояния главного усадебного дома и даны предложения по проведению неотложных работ по консервации. Однако эти работы выполнены не были, и усадебный комплекс продолжал ветшать и разрушатся.
В 1996 году известным ученым, естествоиспытателем и энциклопедистом Г. П. Вдовыкиным-Чуриковым было изучено и обследовано современное состояние усадьбы Петровское: «В настоящее время от усадебного дома сохранились стены и колоннада с северной, восточной и южной стороны. Западный фасад разрушен почти полностью, колоннада отсутствует, остались остатки стены. С северного угла сохранился балкон и подпирающие его две маленькие колонны. Крыша и межэтажные перекрытия отсутствуют. Низ здания внутри него имеет холмистый характер – результат взрыва.
Флигели имеют в целом хорошую сохранность. Северо-западный флигель отреставрирован и в нем помещается почта. Северо-восточный флигель с подвалом…» (сгорел).
«Юго-западный флигель наименее сохранился. Постепенно разрушается.
Юго-восточный флигель с полуподвалом и печью находится в хорошем состоянии - жилой.
Сохранились западные въездные ворота.
Прежний усадебный парк вырублен. На его месте посажен сосновый парк с ровными, ухоженными рядами сосен и центральной аллеей, ведущей к р.Десне.
Церковь Петра митрополита (со снятым куполом) пустует. Боковые крыльца разрушены. Колокольня церкви Петра митрополита находится в хорошем состоянии (отсутствуют часы, а также не сохранились колокола). К колокольни пристроена красивая маленькая церковь Покрова, церковь была и является действующей.»
Г.П. Вдовыкин-Чуриков так же делает предположение, что усадьбу в с. Петровском посещали императрица Екатерина II и поэт А. С. Пушкин.
«Через с.Петровское проходил Новокалужский тракт. По этому тракту в конце XYIII в. Проезжала Екатерина II, навестив Демидовых в их усадьбе Петровское и Гончаровых в их калужском имении Полотняный Завод. Вероятно, именно в память о посещении Екатерины II усадьбы Петровское Демидовы отлили ее чугунную статую, а Гончаровы отлили бронзовую статую Екатерины II. Вероятно, это была специальная поездка императрицы, а не посещение этих усадеб проездом, поскольку при дальних поездках маршрут императрицы не проходил через эти усадьбы. Екатерина II совершила две длительные поездки из Санкт-Петербурга: в 1770-х годах она ездила в Могилев после присоединения в 1772 г. Белоруссии к России и в 1787 г. – в Крым после присоединения в 1783 г.Крыма к России, возвращалась из Крыма она через Тулу и Москву.
О возможной дате посещения Екатериной II усадеб Петровское и Полотняный Завод можно судить по письму А.С.Пушкина от 29 мая 1830 г., где есть сведения о том, что прадед Наталии Николаевны Гончаровой заказал в Берлине бронзовую статую Екатерины II, эта статуя более 35 лет находилась в усадьбе. То-есть, статуя была изготовлена в 1795 г., вероятно в связи с тем, что Екатерина II незадолго до своей кончины (в 1796 г.) посетила годом раньше усадьбы Полотняный Завод и Петровское.»
Существует так же легенда о том, что Екатерина II играла с Демидовым в усадьбе Петровское в карты. Каких-либо документальных доказательств пребывания императрицы в с. Петровском нет, а существует лишь предположение сделанное Г. П. Вдовыкиным-Чуриковым. Известно, что по тракту Екатерина II должна была проследовать в Боровский Пафнутьевский монастырь, в связи с этим тракт был отремонтирован и вдоль дороги посажены березы. Однако эта поездка императрицы не состоялась. Быть может, приобретение господами Демидовыми и Гончаровыми статуй императрицы были всего лишь жестом коленоприклонства перед Екатериной II.
Г. П. Вдовыкин-Чуриков упоминает и Наполеона: «В 1812 году Наполеон Бонапарт, отступая из Москвы и намереваясь выйти на Калужскую дорогу, шел через с.Петровское и соседнее село Бурцево… По сведениям жительниц села Бурцево.. в Тихвинской церкви французы располагали лошадей.»
Отступая из Москвы Наполеон шел по Калужскому тракту, но в районе с. Троицкое свернул на запад, и в районе д.Бурцево вышел на Боровский тракт, по которому двинулся в сторону села Фоминского.
Развивая свою гипотезу о посещении с. Петровского А. С. Пушкин Г. П. Вдовыкина-Чуриков в брошюре «Усадьба Петровское – Новое Пушкиноское место в Подмосковье» пишет: «Важной вехой истории усадьбы Петровское является двухкратное посещение усадьбы А.С.Пушкиным. А.С.Пушкин дважды ездил из Москвы в калужскую усадьбу Гончаровых Полотняный Завод – в мае 1830 г. и в августе 1834 г. Поскольку калужский тракт шел через усадьбу Петровское, поэт вероятно навещал Демидовых. А.С.Пушкин был знаком с владельцем уральских и сибирских заводов – егермейстером Демидовым Павлом Николаевичем (1798-1840) и общался с ним в Петербургском обществе. А.С.Пушкин возможно был знаком с Демидовым Михаилом Александровичем. Усадьба Петровское, следовательно, является новым Пушкинским местом в Подмосковье…»
Там же: «Со своими современниками Мещерскими находился в дружбе А.С.Пушкин. Согласно публикации в журнале «Русский архив» в альбом кнж. Анны Акинфиевны Мещерской, имевшей слабость уменьшать свои года, А.С.Пушкин записал следующее шутливое четверостишие:
«Тебе подобной в свете нет
Весь мир твердит, и я с ним тоже:
Другой, что год, то больше лет,
А ты, что год, то все моложе.»
А.С.Пушкин неоднократно бывал у Мещерских в их имении Лотошино»
Г. П. Вдовыкина-Чурикова утверждает, что им впервые показано, что усадьба Петровское является весьма вероятно новым Пушкинским местом в Подмосковье, но убедительных и веских аргументов, к сожалению, не приводит.
(ТВ-3)
В последнее время широкую известность получила история с драгоценностями князей Мещерских, которые якобы наделены магической силой и несут в себе проклятие для тех, кто незаконно ими владеет.
По ТВ-3 была показана передача под названием: «Проклятые серьги рода Мещерских», где в частности говорилось о том, что эти украшения побывали у А. С. Пушкина и Р. М. Горбачевой, и якобы именно обстоятельство соприкосновения с проклятием Мещерских сыграло фатальную роль в судьбах этих людей.
Е. А. Мещерская по поводу «серег с проклятием» говорила следующее: «Много тысяч лет цари Ширинские передавали из поколения в поколение таинственные кристаллы. Их было много. Какая-то тайна хранилась в их сверкающих гранях. Не секрет, что древние бриллианты заключают в себе непостижимую для человеческого разума таинственную силу. Бог - на небе, а царь или князь - наместник Господа - на земле, и то, что принадлежит или принадлежало ему, должно к нему вернуться, ибо его собственность дана ему Господом и Господом же может быть только отобрана. Как только алмазы похищались, они несли последующим владельцам неисчислимые беды. Смерть и кровь всегда сопутствовали дальнейшей истории этих камней. По-видимому, алмазы обладают способностью хранить информацию и воздействовать ею на людей. И кристаллы Ширинских царей обладали способностью нести беды и смерть... Их дарили врагам. И враги погибали. Их вставляли в перстни и серьги и дарили неверным женам. Эти легенды очень древние, и я не знаю, что здесь правда, а что вымысел. Но из поколения в поколение передавались в роду князей Мещерских - потомков Ширинских царей - таинственные кристаллы.
Князь Петр Иванович Мещерский был самым младшим в семье моего прапрапрапрадеда князя Ивана Сергеевича Мещерского. Именно он был наиболее дружен с Александром Сергеевичем Пушкиным. Ведь усадьба князей Мещерских Лотошино находилась в нескольких верстах от гончаровского Яропольца. Поэтому молодые люди могли ездить друг к другу каждый день. Гостеприимство князей Мещерских было общеизвестно. Звучала музыка. Вечерами пели романсы. Читали свои и чужие стихи. Петр Мещерский обожал Пушкина. В компании со своим старшим братом Иваном он часто ездил с ответным визитом в Ярополец. Видимо, там и проговорился кто-то из братьев о таинственных серьгах, что хранились у отца князя Ивана Сергеевича Мещерского. Сначала это только вызывало желание поговорить о непонятном и мистическом, особенно когда потухал закат и серый сумрак расползался по закоулкам старинного дома.
Но спустя несколько лет Александр Сергеевич Пушкин вдруг вспомнил об этих алмазах. Ревность? Да, именно ревность воскресила в памяти давно забытое. Наталья Николаевна Пушкина (урожденная Гончарова) блистала на балах. Очаровательная, юная - она не могла не привлекать к себе внимания. И царя в том числе. Я не знаю всей истории о том, как поэт уговорил князя Петра дать для Натальи эти серьги. Знаю только, что они не были куплены. Возможно, поэт взял их для Натальи Николаевны лишь на время, чтобы проверить, как она ему верна. Петр отговаривал его от опасной затеи, рассказывал странные истории о гибели женщин, носивших эти украшения и замысливших измену. Но, очевидно, эти истории еще больше распаляли воображение Александра Сергеевича. Да, Наталья Николаевна носила эти серьги с алмазами, но смерть настигла не ее, а супруга. Как серьги вернулись в семью, также неизвестно. О них упоминала последняя владелица Яропольца, моя двоюродная прабабка княжна Елена Борисовна Гончарова (урожденная Мещерская).
Потом, очевидно, они попали к князю Александру Васильевичу Мещерскому - владельцу Алабинского дворца, а от него - к его второй супруге Екатерине Прокофьевне Мещерской»
(Е.А.Мещерский. Кадр фильма ТВ-3)
"Род Мещерских - самый мистических род на планете!"
Такое заявление сделал потомок этого славного рода, неожиданно появившийся в 1997 году в с. Петровском. Евгений Алексеевич Мещерский, инженер-ядерщик с Украины, утверждающий, что князь Александр Васильевич Мещерский его двоюродный прапрадед, а так как никаких прямых потомков этой ветви Мещерских не осталось, он имеет законное право наследовать руины дворца в с. Петровском. С 1997г. Евгений Алексеевич вместе с семьей проживал в одном из пустующих флигелей усадьбы, который начал обустраивать, но по решению суда в 2002 году был выселен.
В 2005 году Е. А. Мещерский публикует брошюру «Тайны Алабинского Дворца. Не выдуманные события. Произошедшие в самом мистическом месте Наро-Фоминского района Московской области во дворце, принадлежавшем Н. А. Демидову, а ныне законной собственности князей Мещерских».
По убеждению Евгения Алексеевича под селом Петровское текут подземные реки, по которым перемещаются Боги. Он заявляет, что князья Мещерские на протяжении многих тысячелетий обладали необычным даром общаться с богами, и ему, как потомку этого рода, также доступна сокровенная тайна этих мест. Например, на берегу реки Десна в придворцовом парке, якобы собственноручно князем А. В. Мещерским был вырыт родник Белый, из которого течет «живая» и «мертвая» вода, но вот правильно «пользоваться» этой водой могут только Мещерские.
Так же в своей брошюре «новый Мещерский» утверждает о загадочных, непонятный явлениях, происходящих как на территории усадьбы, так и близлежащей местности. Жалуется читателю на беспокоящих его призраках бывших владельцев усадьбы Демидовых и Екатерины Прокофьевны Мещерской (Подборской). Призрак последний якобы стережет спрятанное где-то тут состояние Мещерских, намекая на подземный ход, ведущий от одного из флигелей к дворцу, но сразу же предупреждая кладоискателей о существующем проклятии, которое неотвратимо постигает каждого, кто незаконно прикоснется к богатству Мещерских.
О самой же Екатерине Прокофьевне Мещерской и ее дочери Екатерине (Китти) у Евгения Алексеевича Мещерского своя версия правды:
«События, которые я хочу описать, уже рассказаны некой дамой… Она называла себя дочерью князя Александра Васильевича Мещерского, родившейся после смерти отца. Многие этому верили…
Так называемая княжна писала, что её мать Екатерина Прокофьевна Подборская познакомилась с князем Мещерским в Полтавском дворце, где он жил в одиночестве. Его первая супруга, оказывается, давно умерла. Суть же была в том, что Александр Васильевич очень тяжело переживал смерть Елизаветы Сергеевны, которая умерла совсем недавно в Покровском имении под Москвой. По этой причине князь удалился в Хорольский уезд под Полтаву, где старался забыться в общественных делах… И хотя множество дел отвлекали его от переживаний, сердце продолжало болеть по почившей княгине, и здоровье начинало его сильно тревожить. Случилось так, что доктор, которому князь доверял своё здоровье, оказался в отъезде, а у Александра Васильевича начался приступ. В этот роковой вечер волею случая в качестве врача и вызвали к больному Прокофия Семёновича Подборского. Польский еврей по происхождению, Прокофий не блистал великим умом и эрудицией, но всю жизнь мечтал разбогатеть и жить в роскоши и довольстве… Ему удалось облегчить недуг Александра Васильевича и одновременно оклеветать отсутствующего эскулапа и он стал домашним врачом в княжеском дворце, куда немедленно стал приводить свою дочь Екатерину. Это был 1892 год. Рыжая Катька, как её звали в их кругу, была рано созревшей девицей. Она, ещё учась в гимназии, поняла вкус мужской любви и стремилась насладиться ею на всю оставшуюся жизнь, не помышляя о замужестве. Весьма любвеобильная, она позволяла, хотя ей в ту пору стукнуло уже двадцать два года, ухаживать за собой сразу нескольким молодым людям, целовалась и клялась в любви сразу всем. Ей нравилось их соперничество и ревность. Но один из них, некий Леопольд Смарчевский (Екатерина Александровна не случайно изменяет его настоящее имя и называет его Иваном Гардинским в своём повествовании) зашёл в своих ухаживаниях дальше всех… Именно это и заставило Прокофия упасть на колени перед князем, отказаться от денежного вознаграждения за свои услуги и попросить отправить дочь на учёбу в Италию, чтобы разлучить её с нежелательным и настырным любовником. Надо сказать, что Екатерина Подборская обладала замечательным слухом и неплохим голосом и часто пела во дворце усадьбы Весёлый Подол. Это и решило её судьбу. Князь Александр Васильевич Мещерский на свои деньги отправил её вместе с матерью на учёбу в Италию. Прокофий не случайно послал с ней свою супругу. В её обязанности входило постоянное жужжание на ухо взбалмошной дочери о том, что князь Мещерский очень выгодный и нужный семье жених… Князь Мещерский между тем, чтобы помочь семье доктора, сделал его дворецким в Покровском имении под Москвой, куда вновь вернулся для проживания в 1894 году… Мысль о богатом и старом муже уже овладела сознанием пресытившейся любовью Катеньки, и даже оформилась в цель.» Далее речь идет о телеграмме направленной Екатерине Прокофьевне о болезненном состоянии ее отца (по версии Кити князем А.В.Мещерским, по версии Е.А.Мещерского – Прокофием Подборским). «В Москве на вокзале их ожидал новый сюрприз! На платформе их встречал живёхонький, лишь несколько озабоченный, папенька Прокофий Семёнович Подборский. Он, оказывается, и не думал умирать, а вопреки ожиданиям строил весьма радужные планы на будущее. Отбив все упрёки и обиды, он сказал: Сейчас или никогда! Князь лежит в Алабине подготовленный. Он невменяем… Папаша, оказывается, уже всё подготовил, и заговорщики прямиком устремились в Алабинский дворец. Без промедления и уговоров Екатерина Прокофьевна… с ловкостью профессионалки юркнула в постель к разметавшемуся в жару невменяемому князю… Когда же ему сунули под нос склянку с нашатырём, и он, вдруг очнувшись, увидал у своей постели нескольких уважаемых людей из Покровского, то он, наверное, подумал, что они все пришли с ним попрощаться. Но гневный голос Прокофия Подборского всё поставил на свои места: Что же это вы, сударь! Я, дабы помочь вам в вашей болезни, приставил для ухаживания за вами свою дочь. А вы! Вы, сударь, затащили бедного ребёнка в свою постель! Вы, надругались над ней! Лишили бедную девочку единственного её сокровища -девичьей чести…- Факт оказался неоспоримым. После этого события,здоровье князя быстренько привели в подходящее для транспортировки в церковь состояние. Венчание состоялось 10 ноября 1895 года в Москве в церкви при Александровских казармах, и что примечательно – среди глубокой ночи. Сразу после этой тайной свадьбы князя и молодую супругу увезли для «поправления здоровья» в Полтавское имение – в глушь…Этому событию необходимо дать некоторые пояснения. К чести священников Домового Покровского храма при усадьбе (Петровское-Алабино) и храма Тихвинской иконы Божьей Матери в Бурцево – они наотрез отказались венчать этот «воровской» брак, увидев явное нездоровье князя… Общественность взволновалась. Полиции было поручено проверить, законность тайного бракосочетания, но больной князь и его новая супруга были уже далеко от Москвы, и дело остановилось. Лишь спустя три месяца, когда благородные слуги из Покровского написали в Италию дочери князя герцогине Наталье Сассо де Руффо, и она приехала в Россию спасать обманутого отца. Дело закрутилось с новой силой. Подборские успели за это время уволить верных Александру Васильевичу слуг и окружить его новой охраной, которая не допустила даже родную дочь к своему отцу. Полиция не могла допросить князя Мещерского, так как у него случился инсульт, и он не мог двигаться и говорить. Лежащему в молчании больному старику непрерывно шептали на ухо грязную клевету на его честную дочь. Дело опять затянулось, так как Александр Васильевич Мещерский был практически невменяем, а лечение не давало ощутимых результатов. И вдруг, событие! Княгиня забеременела…. Больному тотчас об этом сообщили и убедили… что счастливый виновник этого события именно он. Князь ещё очень плохо соображал, и не мог понять, как он сумел в разбитом параличом старческом теле найти необходимые силы для совершения этого детородного подвига. Но был конечно рад, так как мечтал о наследнике-принце. Именно по этой причине, когда в это громкое и грязное дело вмешался сам Государь Российский, Александр Васильевич Мещерский подписал заботливо подсунутый и написанный каллиграфическим подчерком молодой супруги, текст – обращение к Его Величеству, о прекращении следствия в отношении семьи Подборских, незаконно обвенчавших его со своею дочерью Екатериной. Сам он писать не мог, так как руки его дрожали и не могли держать перо. Все бумаги составляла Екатерина Прокофьевна. В архиве хранится несколько вариантов княжеского завещания, суть которых была одна – всё имущество богатого князя должно достаться только ей….Чтобы получить законное наследство ещё при жизни своего отца, его молодая обворованная дочь Наталья вынуждена была начать унизительную тяжбу со своим больным папенькой. Злобные же языки непрерывно ему клеветали, превращая некогда родное и любимое существо в «злобную мерзкую фурию». Когда суд в Москве все-таки присудил Наталье 250 тысяч рублей наследства от имущества родного отца, произошел окончательный раскол во взаимоотношениях отца и дочери. Надо сказать, что за всё это время Подборские не позволили дочери и отцу ни разу встретиться наедине и решить миром возникшие семейные проблемы. Они цепко держали в своих руках престарелого князя. Когда в 1897 году родился ребёнок мужского пола, его назвали Вячеславом и громогласно объявили, что появился наследник…
Общество дистанцировалось от этой семейки. Екатерина Прокофьена, родив сына, посчитала, что уже может и заявить о себе, как законная княгиня Мещерская. Но никто из князей Мещерских не желал её знать. Гордая, заносчивая, старинная аристократия пользовалась необычайно высоким рейтингом в обществе, и принять Подборскую у себя, означало стать таким же низкопробным изгоем. Все смотрели на Мещерских, уважали и принимали самого князя Александра Васильевича, но если с ним была его молодая жена, то и его избегали. Хитроумный Прокофий Подборский придумал дерзкий и смелый план. Его дочь вместе мужем - князем должна быть принята при Дворце. Это будет сигналом для многих, и дочь будет допущена в высшее общество. Сочинили письмо к царю, и князь его подписал. Пришёл и ответ. Князь Александр Васильевич с супругой приглашался на бал в Санкт-Петербург… Нельзя описать экстравагантный наряд молодой княгини, в котором она вместе с супругом, прибыла во дворец. Придворные дамы и господа делали ей комплименты, наслаждаясь её безвкусицей и деревенской аляповатостью. Она этого понять не могла, а старый князь просто краснел и потел от этих похвал, понимая их настоящую сущность. А главное, он вдруг прозрел и увидел рядом с собой грубое хамское существо, которое может быть и хорошо выглядело среди деревенских женщин в Покровском или на Украине, но совершенно проигрывало здесь в царских чертогах, где высоко ценились ум и изысканность...
Молодая супруга Екатерина Прокофьевна…. окружила старика верными ей слугами, которые контролировали каждый его шаг и не подпускали к нему ни родственников, ни знакомых. Последний год он жил в полной изоляции… Кроме того, у него были предчувствия, что его травят ядом, который постоянно добавляют в пищу. Он почти перестал есть. И однажды в 1900 году он выбрался из окна флигеля Покровского дворца, каким то образом добрался до конюшни, залез на осёдланного для княгини жеребца и куда то ускакал. Надо отдать ему должное, он всегда был отличным кавалеристом. Конь сам вернулся на конюшню вечером. Александра Васильевича стали искать, и нашли недалеко от усадьбы следующим утром. Он был без сознания. Дни его были уже сочтены. Не приходя в сознание, он умер.
Князь лежал в гробу, его тело собирались отвезти в родовое поместье предков Лотошино, что находится недалеко от Волоколамска. А во дворце уже начался разнузданный грабёж. Многочисленные родственники Подборских, как чёрное вороньё, слетелись на мертвечину. Хватали всё, что плохо лежало, и что можно было быстро распихать по своим глубоким карманам…»
Е.А.Мещерский утверждает, что им было установлено кто же Екатерина Александровна Мещерская (Китти) на самом деле.
«Взяв подшивку газет за 1900 год, стало возможным прочитать о кончине князя Александра Васильевича Мещерского. Естественно, возник вопрос о происхождении Екатерины Александровны Мещерской. Она отреагировала просто. Перестала общаться и стала распускать слухи о том, что из князей Мещерских она осталась одна, и с её смертью род канет в вечность. Так она и умерла в 1995 году в окружении каких то странных людей с фамилиями Смарчевские. После неё остались три свидетельства о рождении. Оказывается, она уже успела родиться в 1901 и в 1904 годах, как Мещерская и в 1904 году, как Смарчевская.
Когда я в 1996 году приехал, чтобы принять по закону наследство: дворец князей Мещерских в Петровском-Алабино, оставленное наследодателем князем Вячеславом Александровичем Мещерским, которому князь Александр Васильевич Мещерский передал его по завещанию. То обнаружил, что в Наро-Фоминском суде уже судились за этот дворец некие таинственные Смарчевские.
Более того, оказалось, что и дворницкую на Поварской уже занял некий Смарчевский, который Екатерину Александровну, почившую в Бозе, называл не иначе, как «тётушкой».
Кто же она на самом деле – таинственная тётушка некого господина Смарчевского?
Став свободной княгиней, Екатерина Прокофьевна пустилась во все тяжкие. Множество офицеров перебывало в Алабино в первые же годы после смерти князя. Дурная слава шла следом за весёлой вдовой. Именно по этой причине её не принимали в благородных домах Москвы. Вот тут то и появился её бывший любовник Леопольд Константинович Смарчевский… В 1904 году она родила девочку… Опытные адвокаты объяснили Екатерине Прокофьевне к чему может привести такое родство, и она тайно оформила фиктивную метрику на дочь, как на Екатерину Александровну Мещерскую. Естественно, что княжной её ни кто бы не записал, так как генеалогию дворян проверяли в Синоде, и только, установив бесспорный факт происхождения, присваивали титул высочайшим рескриптом за подписью царя.»
Как утверждает Е. А. Мещерский, княгине Екатерине Прокофьевне была изготовлена за деньги фальшивая метрика для ее дочери Екатерины (Китти), которая на самом деле являлась Екатериной Леопольдовной Смарчевской.
Как бы там не было, но действительно существуют доказательства словам Евгения Алексеевича Мещерского о том, что князь Александр Васильевич умер не в 1903 году, как утверждает Екатерина-Китти. Газета «Московские ведомости» № 10 за 1901 год содержит статью, под названием «Памяти князя А. В. Мещерского», где в частности есть такие строки: «Этот человек пожертвовал почти полвека жизни на страстное ратование за дворянскую идею, за дворян и за их нужды, как духовные, так и материальные!… Князь смело взял в руки «стяг Русского дворянства» и, высоко его держа над толпой, шел вперед к достижению своей цели».
Князь А. В. Мещерский умер 22 октября 1900 года и был захоронен в родовой усадьба Лотошино. Сегодня нет следов ни усадьбы, ни места захоронения…
Но вернемся к «тайнам Алабинского дворца» Мещерского:
«В Петербургском архиве имеется множество прошений княгини Мещерской на продажу имущества её сына князя Вячеслава Александровича Мещерского. К ним прилагаются справки Дворянского банка о том, что на её счёте денег не имеется. То есть, княгиня все свои богатства держала в наличке: в золоте и драгоценных камнях. Не продавала она только картинную галерею, где было восемнадцать картин выдающихся европейских мастеров: Боттичелли, Веласкеса, Мурильо и других. Она хотела повесить эти полотна в Петровско-Алабинском дворце. А пока они находились в ящиках в поместье Весёлый Подол на Украине. Революционные события заставили княгиню шевелиться. Она с помощью Льва Троцкого сумела вывезти эти произведения искусства в Москву. Начались конфискации. Революционные матросы пригласили княгиню в Дворянский банк и вскрыли её сейф. Всё золото тут же конфисковали, а драгоценности, по своей малограмотности и профанации, отдали Екатерине Прокофьене… Своим волчьим нутром она чувствовала, что скоро начнутся обыски и на квартирах, и нужно срочно прятать накопленные запасы золота и камней. Одна она этот много килограммовый груз перетащить и спрятать не могла. Довериться кому-либо то же. Пришлось показать сокровища сыну. Они вдвоём перевезли весь клад во дворец Петровское – Алабино, так как в Москве просто негде было спрятать эти огромные сундуки. Проныра – дочь тайно высмотрела, что в сундуках навалены драгоценности. Мать с братом, которому в ту пору уже стукнуло двадцать лет, едва перетаскивали ящики и сундуки, поставленные прислугой на кухне в северо-восточном флигеле..» (?) «Когда утром тринадцатилетняя Катя проснулась, то обнаружила, что вся эта тяжёлая поклажа куда то пропала. Она спросила у матери: Куда делось наше золото? – Тут же последовал злобный ответ: Молчи! Дура! Ничего у нас не было!»
А может действительно, ничего и не было?…
(Стих Е.А.Мещерской)
Петровское. Сюда пришла я снова,
Зов детства милого меня к тебе привлек.
Завороженная картинами былого,
Брожу, как странница, в пыли родных дорог.
Душе измученной, душе испепеленной
Забвенья нет. Здесь казнь и нагота.
Рукой вандала, слепо озлобленной,
Обезображены заветные места.
Парк милый вырублен. Затоптаны аллеи.
Куда девались клумбы и цветы?
Зато повсюду ярко зеленея,
Картофель поднял пышные кусты.
Где статуи? В их свите оригинальной,
Старинный парк ночами засыпал
Расхищены. Гробницею печальной,
В траве мелькает серый пьедестал…
Нет! Ничего от детства не осталось,
Все срублено, истоптано, разбито…
Новому князю Мещерскому не удалось стать владельцем усадьбы в селе Петровском, но точку в этой истории ставить еще рано. Видимо, скрыта в имени дворца какая-то необъяснимая сила, не позволяющая руинам окончательно сгинуть в небытие и взывающая: «Не забудь меня!»
Е.А.Мещерский, среди прочих своих ярких заявлений, декларировал создание музея князей Мещерских. Г.П. Вдовыкин-Чуриков предлагал создать в с. Петровском музей кн. Мещерских и А.С.Пушкина...
В селе Петровском, имеющим столь насыщенную по событиям историю, связанную с именами людей, которые играли значительную роль в судьбе ни только нынешнего Наро-Фоминского района, но и всей России, бесспорно должен быть музей не связанный с какой-то одной фамилией или одним родом. Более логичным видится создание музея, который бы охватывал всю многовековую историю этой земли, историю села Княжищево-Петровского...
Восстановить всю усадьбу в её былом великолепии на сегодняшний день не представляется возможным. Вопрос стоит лишь в том, будет ли проведена консервация руин дворца и реставрация его флигелей, что позволило бы избежать дальнейшего их разрушения. Однако в селе Петровском есть люди, которым не безразлична судьба усадебного комплекса. Среди этих людей духовенство храма Покрова Пресвятой Богородицы - протоиерей Александр Степанович Сложеникин и его сын протоиерей Алексий Александрович Сложеникин. Усилиями прихода храма Покрова Пресвятой Богородицы была проведена реставрация Покровской церкви, а также делается все возможное для возрождения храма святителя Петра.
продолжение колен князей Мещерских. Двадцать первое колено 375. Кн. Петр Андреевич (339). Р. 6.08.1833, в доме надворного советника, графа Александра Степановича Толстого; крещен 15 августа в Московской Пречистенского Сорока Иоанно-Предтечинской церкви, в Старой Конюшенной; восприемники: отставной штабс-капитан Александр Дмитриевич Чертков и жена московского полицмейстера, полковника Федора Ивановича Миллера Татьяна Львовна. Кж. Мария Андреевна (339). Р. 10.03.1835; крещена 17 марта в Московской Пречистенского Сорока Покровской, в Левшине, церкви; восприемники: отставной майор кн. Алексей Павлович М. и надворная советница Екатерина Львовна Тютчева. 376. Кн. Андрей Андреевич (339). Р. 22.11.1837; крещен 29 ноября в Московской Пречистенского Сорока Троицкой в Зубове церкви; восприемники: отставной коллежский секретарь Александр Григорьевич Небольсин и вдова майора Любовь Львовна Щукина. 377. Кн. Борис Васильевич (354). 9.09.1818 – 27.02.1884. Тайный советник. Камергер. Тверской губернский предводитель дворянства. Ж.: кж. Софья Васильевна Оболенская (24.01.1822 – 3.06.1891). 378. Кн. Александр Васильевич (354). 14.04.1822, СПб. – 22.12.1900, Москва. Генерал-майор. Шталмейстер. Мемуарист. Поэт. Общественный деятель. Московский губернский предводитель дворянства (1872 – 75). Получил домашнее воспитание. В 1838 поступил юнкером в Оренбургский Уланский полк; с 1839 корнет. О своей жизни до 1844 подробно рассказал в книге «Из моей старины. Воспоминания» (1900 – 01). Осуждая либеральные тдеи 2-й половины XIX в. и видя в современной молодежи «утилитаризм и мелочный расчет», с умилением вспоминал о времени своей молодости – о дворянской среде, «не противоречащей началам религии и нравственности», о Николае I, «идеальном типе царя», о богомольном купечестве, о слугах «добрых и верных». Среди его светских знакомых были литературные и общественные деятели: П.Я. Чаадаев, А.А. Перовский (А. Погорельский), М.Ф. Орлов, С.А. Соболевский, К.П. Брюллов, А.В. Сухово-Кобылин, А.К. Толстой (который, как и Я.П. Полонский, был влюблен в сестру М. – Софью). Зимой 1839 он познакомился с М.Ю. Лермонтовым. В 1841 М. жил в СПб. в семье П.А. Вяземского как товарищ П.П. Вяземского; в Ревеле, Гельсингфорсе и Царском Селе – семье Карамзиных (был дружен с А.Н. Карамзиным), где познакомился с А.К. Шернваль, Д.Н. Блудовым, Е.П. Ростопчиной, А.О. Смирновой-Россет, И.П. Мятлевым, Ф.И. Тютчевым; бывал на вечерах М.Ю. Виельгорского. В 1844 познакомился с супругами Виардо, видел И.С. Тургенева. В 1845 вызвался добровольцем от л.-гв. Гусарского полка на Кавказ, участвовал в Даргинской операции, был ранен. В 1850 вышел в отставку по болезни в чине ротмистра и до 1853 лечился за границей. В 1855, во время Крымской войны, вновь поступил на военную службу в чине подполковника для особых поручений к новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору. По поручению императрицы Марии Александровны раздавал пособия раненым защитникам Севастополя. В 1855 опубликовал на французском языке сборник «La question d’Orient» (СПб.), содержащий пять «песен в комическом роде по поводу современных политических событий и между прочим перевод известного русского стихотворения «Вот, в воинственном азарте / Воевода Пальмерстон…» (В.П. Алферьева). В 1860 – 63 служил в Министерстве Внутренних Дел. В 1867 уволен от военной службы в чине генерал-майора. Основал Петровско-Александровский пансион-приют и был его почетным опекуном. Опубликовал несколько публицистических и экономических брошюр: «Объяснительная записка к проекту устава поземельного банка русского земства» (СПб., 1856), «Речи, произнесенные в Московском Дворянском Собрании в 1869 г.» (М., 1869) и др. По словам И.С. Аксакова, М. был сторонником «аристократического» направления, которое стремилось «поднять» значение дворянства и даже обособить его в смысле политическом, придав ему некоторые привелегии». Одним из средств сохранить за дворянством ведущую роль в жизни государства М. считал институт майоратов (брошюра «О заповедных имениях. Исторический очерк», СПб., 1888). Защишал права дворянства только от «черни», но не от правительства, не одобряя дворянской оппозиции. После громкого скандала, вызванного обсуждением вопроса об участии дворянства в народном образовании, М. покинул пост предводителя. Александр II, бывший в этом конфликте на стороне М., возвел его в 1875 в звание шталмейстера Двора. С 1883 предводитель дворянства Полтавской губ. В 1890 – 96 член Совета по учебной части в Московском училище ордена Св. Екатерины и Александровском Институте. В 1860 – 90-х член Комитета Московского Общества любителей художеств. Издал “Альбом хромолитографических видов из разных городов Испании, снятых А.В. Мещерским и художником Эйбнером"”(СПб., 1868). За этот труд был удостоен звания почетного вольного общника Академии художеств. Ж.(1848): графиня Елизавета Сергеевна Строганова. 379. Кн. Иван Васильевич (354). Р. 29.06.1827. Действительный статский советник. Камергер. Подольский гражданский губернатор. 380. Кн. Сергей Васильевич (354). 19.04.1828 – 1856. Ж.: Мария Владимировна Апраксина. 381. Кн. Василий Васильевич (354). Р. 1830. Егермейстер. 382. Кн. Николай Васильевич (354). Р. 1837. Кж. Елена Васильевна (354). 2.12.1819 – 7.10.1905. М.: принц Каликст-Густав-Герман Бирон-Курляндский (3.01.1817 – 8.03.1882). Кж. Софья Васильевна (354). 383. Кн. Эммануил Николаевич (355). 1832 – 1877. Погиб при Шипке. Полковник и флигель-адъютант. Участник Русско-турецкой войны 1877 – 78. 384. Кн. Николай Петрович (357). Р. 1829. Тайный советник. Попечитель Московского Учебного Округа. Ж.: графиня Мария Александровна Панина. 385. Кн. Александр Петрович (357). Р. 1837. 386. Кн. Владимир Петрович (357). 11.01.1839, СПб. – 10.07.1914, Царское Село. Действительный статский советник. Камергер. Публицист, издатель «Гражданина». Окончил училище правоведения (1857). Был полицейским стряпчим и уездным судьей в СПб. (до 1862), чиновником особых поручений при министре внутренних дел (до 1867). В звании камергера был назначен в Министерство народного просвещения. С 1860 печатался в «Северной пчеле», «Московских ведомостях», «Русском вестнике». Первый литературный труд его: «Россия под пером замечательного человека», появился в «Русском Вестнике» конца 1860-х. Его комедия "Миллион" в свое время имела успех. Писал комедии. Широкую известность получили его сатирические романы из великосветской жизни: «Женщины из петербургского большого света» (1874), «Один из наших Бисмарков» (1874), «Хочу быть русскою» (1877), «Ужасная женщина» (1878), «Тайны современного Петербурга» (1876 – 77), «Лорд Апостол в петербургском большом свете», «Реалисты большого света», «Князь Нони», «Граф Обезьянинов», «Мужчины петербургского большого света» и др. На правительственные субсидии издавал газету «Гражданин» (1872 – 1914), журналы «Добро» (1881) и «Дружеские речи» (1905). Большие связи М. в придворных и правящих сферах давали ему возможность знать и оглашать факты, не проникавшие в другие органы печати; это поддерживало в обществе интерес к «Гражданину», носившему ярко-реакционную окраску. «Гражданин» сделал своим политическим девизом стремление "поставить точку" реформам Александра II и, не останавливаясь на этом, стремился к восстановлению дореформенных порядков. На страницах своих органов М. вел борьбу с земством, с судом присяжных, со школой, с крестьянским самоуправлением. Журнальная деятельность и личное влияние М. сыграли роль в ряде мероприятий царствования Александра III, особенно при ведении земских начальников. Большое влияние имел М. при замещении различных административных должностей, до министерских постов включительно. Влияние это пошатнулось в конце царствования Александра III, после обнаружения злоупотреблений при сдаче М. громадного типографского заказа одним из выдвинутых им министров. Позднее влияние М. опять было значительно. Отдельно изданы сборники статей М.: «Речи консерватора» (СПб., 1876), «Что нам нужно» (СПб., 1880); «В улику времени» (СПб., 1881) и др. Автор статей о Ф.И. Тютчеве, Л.Н. Толстом, Ф.М. Достоевском, мемуаров «Мои воспоминания» (т. 1 – 3, 1897 – 1912). Кж. Мария Элимовна (358). Ум. 26.07.1868, Париж. М.: егермейстер Павел Павлович Демидов (9.10.1839 – 14.01.1885), кн. Сан-Донато. 387. Кн. Платон Степанович (363). 1713 – 1799. Генерал-аншеф. Генерал от инфантерии. Правитель Малороссии (1769 – 75); наместник казанский, симбирский, пензенский и вятский. Казанский генерал-губернатор. Кавалер ордена Св. Андрея Первозванного. Уволен в отставку в 1792. В 1796 Павлом I был вновь принят на службу. 388. Кн. Иван Степанович (363). 389. Кн. Петр Степанович (363). 390. Кн. Сергей Юрьевич (364). Р. 1756. 391. Кн. Федор Юрьевич (364). 392. Кн. Василий Юрьевич (364). Р. 1766. 393. Кн. Александр Юрьевич (364). 394. Кн. Никита Иванович (365). Статский советник. 395. Кн. Петр Иванович (365). 396. Кн. Филипп Игнатьевич (366). 397. Кн. Александр Петрович (368). Р. 1801. Прапорщик Черниговского пехотного полка, декабрист. В 1825 участвовал в восстании Черниговского полка, но вскоре после начала выступления бежал и явился к начальству. Приговорен к лишению всех чинов и дворянства, разжалован в рядовые навечно и отправлен в дальние сибирские гарнизоны. 12.07.1826 приговорен к заключению на 6 мес. в крепость с последующим определением на службу. По отбытии наказания возвращен в тот же полк. Уволен со службы 21.02.1828. Помещик с. Турово Ряжского у. 398. Кн. Александр Александрович (369). Кж. Анастасия Александровна (369). М.: Гебхард Крупенский. 399. Кн. Михаил Иванович (370). 400. Кн. Петp Иванович (370). 401. Кн. Федоp Иванович (370). 402. Кн. Иван Иванович (370). Двадцать второе колено Кж. Екатерина Борисовна (377). Р. 23.08.1848. М.: Алексей Никитич Татищев. 403. Кн. Борис Борисович (377). 15.03.1850 – 1904. Действительный статский советник. Церемониймейстер. Ж.: графиня Мария Алексеевна Мусина-Пушкина. Кж. Мария Борисовна (377). Р. 15.07.1851. 404. Кн. Сергей Борисович (377). Р. 4.11.1852. 405. Кн. Алексей Борисович (377). 10.12.1854 – 1928. Ж.(30.01.1887): кж. Мария Андреевна Оболенская (Р. 29.06.1858). Кж. Елена Борисовна (377). Р. 7.03.1867. 406. Кн. Василий Сергеевич (380). 407. Кн. Василий Николаевич (384). 408. Кн. Николай Николаевич (384). 409. Кн. Петр Платонович (387). 1764 – после 1829. Генерал-майор. 410. Кн. Алексей Платонович (387). Ум. 1840. Ж.(14.11.1804): Анастасия Александровна Петрово-Соловово (Р. 1770). 411. Кн. Василий Иванович (388). 412. Кн. Петр Сергеевич (390). 1782 – 1847. 412. Кн. Михаил Сергеевич (390). Ум. до 1822. 413. Кн. Николай Сергеевич (390). Р. 1791. 414. Кн. Платон Сергеевич (390). Р. 1794. 415. Кн. Василий Никитич (394). Р. 1755. Генерал-майор. 416. Кн. Николай Никитич (394). Кж. Анна Никитична (394). М.: титулярный советник Петр Никитич Можаров. Двадцать третье колено 417. Кн. Борис Борисович (403). Р. 1881. 418. Кн. Иван Борисович (403). Р. 1889. 419. Кн. Сергей Алексеевич (405). Р. 1887. 420. Кн. Борис Алексеевич (405). Р. 1889. 421. Кн. Андрей Алексеевич (405). Р. 1890. 422. Кн. Николай Петрович (409). 1806 – до 1870. 423. Кн. Платон Петрович (409). Р. 1809. Ж.: Сонцева. 424. Кн. Платон Алексеевич (410). Р. 1805. 425. Кн. Александр Алексеевич (410). Р. 1807. Ж.: Мария Емельяновна Новосельцева. 426. Кн. Симон Петрович (412). Р. 1813. 427. Кн. Сергей Петрович (412). Р. 1841. 428. Кн. Георгий Платонович (414). Р. 1827. 429. Кн. Сергей Платонович (414). Р. 1834. Двадцать четвертое колено 430. Кн. Алексей Сергеевич (419). Р. 1923. 431. Кн. Николай Старший Николаевич (422). 1834 – 1893. Действительный статский советник. 432. Кн. Николай Младший Николаевич (422). Р. 1858. 433. Кн. Константин Николаевич (422). Р. 1859. 434. Кн. Павел Николаевич (422). Р. 1861. 435. Кн. Петр Платонович (423). Р. 1838. 436. Кн. Алексей Александрович (425). Р. 1843. 437. Кн. Александр Александрович (425). Р. 1844. Двадцать пятая ветвь 438. Кн. Сергей Алексеевич (430). Р. 1949. 439. Кн. Евгений Алексеевич (430). Р. 1951. 440. Кн. Николай Павлович (434). Р. 1885. 441. Кн. Павел Павлович (434). Р. 1887. 442. Кн. Юрий Павлович (434). Р. 1898. Двадцать шестое колено 443. Кн. Алексей Сергеевич (438). Р. 1973. Кж. Мария Евгеньевна (439). Р. 1977. 444. Кн. Михаил Евгеньевич (439). Р. 1982. Кж. Екатерина Евгеньевна (439). Р. 1986. 445. Кн. Дмитрий Евгеньевич (439). Р. 1993. 446. Кн. Дмитрий Павлович (441). Ум. 1977. 447. Кн. Андрей Юрьевич (442). Р. 1915. Двадцать седьмое колено 448. Кн. Андрей Дмитриевич (446). Р. 1947. 449. Кн. Николай Дмитриевич (446). Р. 1949. Кж. Наталья Андреевна (447). Р. 1943.
