Подробный пересказ обломова. Любовь Ольги и Штольца. Главные герои романа

Данная повесть — «подлинная» лето-пись города Глупова, «Глупов-ский Лето-писец», обни-ма-ющая период времени с 1731 по 1825 г., которую «преем-ственно слагали» четыре глупов-ских архи-ва-риуса. В главе «От изда-теля» автор особенно наста-и-вает на подлин-ности «Лето-писца» и пред-ла-гает чита-телю «уловить физио-номию города и усле-дить, как в его истории отра-жа-лись разно-об-разные пере-мены, одновре-менно проис-хо-дившие в высших сферах».

«Лето-писец» откры-ва-ется «Обра-ще-нием к чита-телю от послед-него архи-ва-риуса-лето-писца». Архи-ва-риус видит задачу лето-писца в том, чтобы «быть изоб-ра-зи-телем» «трога-тель-ного соот-вет-ствия» — власти, «в меру дерза-ющей», и народа, «в меру благо-да-ря-щего». История, таким образом, пред-став-ляет собой историю прав-ления различных градо-на-чаль-ников.

Сначала приво-дится глава доисто-ри-че-ская «О корени проис-хож-дения глуповцев», где повест-ву-ется о том, как древний народ голо-во-тяпов победил соседние племена морже-едов, луко-едов, косо-брюхих и т.д. Но, не зная, что делать, чтобы был порядок, голо-во-тяпы пошли искать себе князя. Не к одному князю обра-ща-лись они, но даже самые глупые князья не хотели «воло-деть глупыми» и, поучив жезлом, отпус-кали их с честию. Тогда призвали голо-во-тяпы вора-ново-тора, который помог им найти князя. Князь «воло-деть» ими согла-сился, но жить к ним не пошел, послав вместо себя вора-ново-тора. Самих же голо-во-тяпов назвал князь «глупов-цами», отсюда и пошло название города.

Глуповцы были народом покорным, но ново-тору нужны были бунты, чтобы их усми-рять. Но вскоре он до того прово-ро-вался, что князь «послал невер-ному рабу петлю». Но новотор «и тут увер-нулся: <...> не выждав петли, заре-зался огурцом».

Присылал князь и ещё прави-телей — одоевца, орловца, каля-зинца, — но все они оказа-лись сущие воры. Тогда князь «...прибых собственною персоною в Глупов и возопи: „Запорю!“. С этими словами нача-лись исто-ри-че-ские времена».

В 1762 г. в Глупов прибыл Дементий Варла-мович Бруда-стый. Он сразу поразил глуповцев угрю-мо-стью и немно-го-сло-вием. Его един-ствен-ными словами были «Не потерплю!» и «Разорю!». Город терялся в догадках, пока однажды пись-мо-во-ди-тель, войдя с докладом, не увидел странное зрелище: тело градо-на-чаль-ника, как обычно, сидело за столом, голова же лежала на столе совер-шенно пустая. Глупов был потрясен. Но тут вспом-нили про часовых и органных дел мастера Байба-кова, секретно посе-щав-шего градо-на-чаль-ника, и, призвав его, все выяс-нили. В голове градо-на-чаль-ника, в одном углу, поме-щался органчик, могущий испол-нять две музы-кальные пьесы: «Разорю!» и «Не потерплю!». Но в дороге голова отсы-рела и нужда-лась в починке. Сам Байбаков спра-виться не смог и обра-тился за помощью в Санкт-Петер-бург, откуда обещали выслать новую голову, но голова почему-то задер-жи-ва-лась.

Настало безна-чалие, окон-чив-шееся появ-ле-нием сразу двух одина-ковых градо-на-чаль-ников. «Само-званцы встре-тили и смерили друг друга глазами. Толпа медленно и в молчании разо-шлась». Из губернии тут же прибыл рассыльный и забрал обоих само-званцев. А глуповцы, остав-шись без градо-на-чаль-ника, немед-ленно впали в анархию.

Анархия продол-жа-лась всю следу-ющую неделю, в течение которой в городе смени-лось шесть градо-на-чальниц. Обыва-тели мета-лись от Ираиды Луки-ничны Палео-ло-говой к Клеман-тинке де Бурбон, а от нее к Амалии Карловне Штокфиш. Притя-зания первой осно-вы-ва-лись на крат-ковре-менной градо-на-чаль-ни-че-ской деятель-ности её мужа, второй — отца, а третья — и сама была градо-на-чаль-ни-че-ской помпа-дуршей. Притя-зания Нельки Лядо-хов-ской, а затем Дуньки-толсто-пятой и Матренки-ноздри были ещё менее обос-но-ванны. В пере-рывах между воен-ными действиями глуповцы сбра-сы-вали с коло-кольни одних граждан и топили других. Но и они устали от анархии. Наконец в город прибыл новый градо-на-чальник — Семен Констан-ти-нович Двое-куров. Его деятель-ность в Глупове была благо-творна. «Он ввел медо-ва-рение и пиво-ва-рение и сделал обяза-тельным употреб-ление горчицы и лавро-вого листа», а также хотел учре-дить в Глупове академию.

При следу-ющем прави-теле, Петре Петро-виче Ферды-щенке, город процветал шесть лет. Но на седьмой год «Ферды-щенку смутил бес». Градо-пра-ви-тель воспылал любовью к ямщи-ковой жене Аленке. Но Аленка отве-тила ему отказом. Тогда при помощи ряда после-до-ва-тельных мер мужа Аленки, Митьку, заклей-мили и отпра-вили в Сибирь, а Аленка обра-зу-ми-лась. На Глупов же через градо-на-чаль-ни-ковы грехи обру-ши-лась засуха, а за ней пришел и голод. Люди начали умирать. Пришел тогда конец и глупо-в-скому терпению. Сначала послали к Ферды-щенке ходока, но ходок не вернулся. Потом отпра-вили прошение, но и это не помогло. Тогда добра-лись-таки до Аленки, сбро-сили и её с коло-кольни. Но и Ферды-щенко не дремал, а писал рапорты началь-ству. Хлеба ему не прислали, но команда солдат прибыла.

Через следу-ющее увле-чение Ферды-щенки, стрель-чиху Домашку, в город пришли пожары. Горела Пушкар-ская слобода, за ней слободы Болотная и Негод-ница. Ферды-щенко опять стуше-вался, вернул Домашку «опче-ству» и вызвал команду.

Закон-чи-лось прав-ление Ферды-щенки путе-ше-ствием. Градо-пра-ви-тель отпра-вился на город-ской выгон. В разных местах его привет-ство-вали горо-жане и ждал обед. На третий день путе-ше-ствия Ферды-щенко умер от объедания.

Преемник Ферды-щенки, Васи-лиск Семе-нович Боро-давкин, к долж-ности приступил реши-тельно. Изучив историю Глупова, он нашел только один образец для подра-жания — Двое-ку-рова. Но его дости-жения были уже забыты, и глуповцы даже пере-стали сеять горчицу. Боро-давкин повелел испра-вить эту ошибку, а в нака-зание прибавил прован-ское масло. Но глуповцы не подда-ва-лись. Тогда Боро-давкин отпра-вился в военный поход на Стре-лецкую слободу. Не все в девя-ти-дневном походе было удачно. В темноте свои бились со своими. Многих насто-ящих солдат уволили и заме-нили оловян-ными солда-ти-ками. Но Боро-давкин выстоял. Дойдя до слободы и никого не застав, он стал растас-ки-вать дома на бревна. И тогда слобода, а за ней и весь город сдались. Впослед-ствии было ещё несколько войн за просве-щение. В целом же прав-ление привело к оску-дению города, окон-ча-тельно завер-шив-ше-муся при следу-ющем прави-теле, Него-дяеве. В таком состо-янии Глупов и застал черке-шенин Мике-ладзе.

В это прав-ление не прово-ди-лось никаких меро-при-ятий. Мике-ладзе отстра-нился от адми-ни-стра-тивных мер и зани-мался только женским полом, до кото-рого был большой охотник. Город отдыхал. «Видимых фактов было мало, но след-ствия бесчис-ленны».

Сменил черке-ше-нина Феофи-лакт Иринар-хович Бене-во-лен-ский, друг и товарищ Сперан-ского по семи-нарии. Его отли-чала страсть к зако-но-да-тель-ству. Но поскольку градо-на-чальник не имел права изда-вать свои законы, Бене-во-лен-ский издавал законы тайно, в доме купчихи Распо-повой, и ночью разбра-сывал их по городу. Однако вскоре был уволен за сношения с Напо-леоном.

Следу-ющим был подпол-ковник Прыщ. Делами он совсем не зани-мался, но город расцвел. Урожаи были огромны. Глуповцы насто-ро-жи-лись. И тайна Прыща была раскрыта пред-во-ди-телем дворян-ства. Большой люби-тель фарша, пред-во-ди-тель почуял, что от головы градо-на-чаль-ника пахнет трюфе-лями и, не выдержав, напал и съел фарши-ро-ванную голову.

После того в город прибыл стат-ский советник Иванов, но «оказался столь малого роста, что не мог вмещать ничего простран-ного», и умер. Его преемник, эмигрант виконт де Шарио, посто-янно весе-лился и был по распо-ря-жению началь-ства выслан за границу. По рассмот-рении оказался девицею.

Наконец в Глупов явился стат-ский советник Эраст Андре-евич Грустилов. К этому времени глуповцы забыли истин-ного Бога и приле-пи-лись к идолам. При нем же город окон-ча-тельно погряз в разврате и лени. Пона-де-яв-шись на свое счастье, пере-стали сеять, и в город пришел голод. Грустилов же был занят ежеднев-ными балами. Но все вдруг пере-ме-ни-лось, когда ему явилась о н а. Жена апте-каря Пфей-фера указала Грусти-лову путь добра. Юродивые и убогие, пере-жи-вавшие тяжелые дни во время покло-нения идолам, стали глав-ными людьми в городе. Глуповцы пока-я-лись, но поля так и стояли пустые. Глупов-ский бомонд соби-рался по ночам для чтения г. Стра-хова и «восхи-щения», о чем вскоре узнало началь-ство, и Грусти-лова сместили.

Последний глупов-ский градо-на-чальник — Угрюм-Бурчеев — был идиот. Он поставил цель — превра-тить Глупов в «вечно-достойныя памяти вели-кого князя Свято-слава Игоре-вича город Непре-клонск» с прямыми одина-ко-выми улицами, «ротами», одина-ко-выми домами для одина-ковых семей и т.д. Угрюм-Бурчеев в деталях продумал план и приступил к испол-нению. Город был разрушен до осно-вания, и можно было присту-пать к стро-и-тель-ству, но мешала река. Она не укла-ды-ва-лась в планы Угрюм-Бурчеева. Неуто-мимый градо-на-чальник повел на нее наступ-ление. В дело был пущен весь мусор, все, что оста-лось от города, но река размы-вала все плотины. И тогда Угрюм-Бурчеев развер-нулся и зашагал от реки, уводя с собой глуповцев. Для города была выбрана совер-шенно ровная низина, и стро-и-тель-ство нача-лось. Но что-то изме-ни-лось. Однако тетрадки с подроб-но-стями этой истории утра-ти-лись, и изда-тель приводит только развязку: «...земля затряс-лась, солнце померкло <...> Оно пришло». Не объясняя, что именно, автор лишь сооб-щает, что «прохвост момен-тально исчез, словно раство-рился в воздухе. История прекра-тила течение свое».

Повесть замы-кают «оправ-да-тельные доку-менты», т. е. сочи-нения различных градо-на-чаль-ников, как-то: Боро-дав-кина, Мике-ладзе и Бене-во-лен-ского, писанные в нази-дание прочим градо-на-чаль-никам.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА

По подлинным документам издал М. Е. Салтыков (Щедрин)

Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или края) в данный период времени, но разные обстоятельства мешали этому предприятию. Преимущественно же препятствовал недостаток в материале, сколько-нибудь достоверном и правдоподобном. Ныне, роясь в глуповском городском архиве, я случайно напал на довольно объемистую связку тетрадей, носящих общее название «Глуповского Летописца», и, рассмотрев их, нашел, что они могут служить немаловажным подспорьем в деле осуществления моего намерения. Содержание «Летописца» довольно однообразно; оно почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников, в течение почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием замечательнейших их действий, как-то: скорой езды на почтовых, энергического взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т. д. Тем не менее даже и по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градоначальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен Потемкина – распорядительностью, а градоначальники времен Разумовского – неизвестным происхождением и рыцарскою отвагою. Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором – трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем – возвышались до трепета, исполненного доверия. Даже энергическая езда на почтовых – и та неизбежно должна была оказывать известную долю влияния, укрепляя обывательский дух примерами лошадиной бодрости и нестомчивости.

Летопись ведена преемственно четырьмя городовыми архивариусами и обнимает период времени с 1731 по 1825 год. В этом году, по-видимому, даже для архивариусов литературная деятельность перестала быть доступною. Внешность «Летописца» имеет вид самый настоящий, то есть такой, который не позволяет ни на минуту усомниться в его подлинности; листы его так же желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами, как и листы любого памятника погодинского древлехранилища. Так и чувствуется, как сидел над ними какой-нибудь архивный Пимен, освещая свой труд трепетно горящею сальною свечкой и всячески защищая его от неминуемой любознательности гг. Шубинского, Мордовцева и Мельникова. Летописи предшествует особый свод, или «опись», составленная, очевидно, последним летописцем; кроме того, в виде оправдательных документов, к ней приложено несколько детских тетрадок, заключающих в себе оригинальные упражнения на различные темы административно-теоретического содержания. Таковы, например, рассуждения: «об административном всех градоначальников единомыслии», «о благовидной градоначальников наружности», «о спасительности усмирений (с картинками)», «мысли при взыскании недоимок», «превратное течение времени» и, наконец, довольно объемистая диссертация «о строгости». Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны) и имеют то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже рассказы «Летописца».

Что касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастическое и по местам даже почти невероятное в наше просвещенное время. Таков, например, совершенно ни с чем не сообразный рассказ о градоначальнике с музыкой. В одном месте «Летописец» рассказывает, как градоначальник летал по воздуху, в другом – как другой градоначальник, у которого ноги были обращены ступнями назад, едва не сбежал из пределов градоначальства. Издатель не счел, однако ж, себя вправе утаить эти подробности; напротив того, он думает, что возможность подобных фактов в прошедшем еще с большею ясностью укажет читателю на ту бездну, которая отделяет нас от него. Сверх того, издателем руководила и та мысль, что фантастичность рассказов нимало не устраняет их административно-воспитательного значения и что опрометчивая самонадеянность летающего градоначальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для тех из современных администраторов, которые не желают быть преждевременно уволенными от должности.

Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.

Обращение к читателю от последнего архивариуса-летописца

Ежели древним еллинам и римлянам дозволено было слагать хвалу своим безбожным начальникам и предавать потомству мерзкие их деяния для назидания, ужели же мы, христиане, от Византии свет получившие, окажемся в сем случае менее достойными и благодарными? Ужели во всякой стране найдутся и Нероны преславные, и Калигулы, доблестью сияющие, и только у себя мы таковых не обрящем? Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают, что они у них в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.

Не только страна, но и град всякий, и даже всякая малая весь, – и та своих доблестью сияющих и от начальства поставленных Ахиллов имеет и не иметь не может. Взгляни на первую лужу – и в ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет. Взгляни на древо – и там усмотришь некоторый сук больший и против других крепчайший, а следственно, и доблестнейший. Взгляни, наконец, на собственную свою персону – и там прежде всего встретишь главу, а потом уже не оставишь без приметы брюхо и прочие части. Что же, по-твоему, доблестнее: глава ли твоя, хотя и легкою начинкою начиненная, но и за всем тем горе устремляющаяся, или же стремящееся до́ лу брюхо, на то только и пригодное, чтобы изготовлять… О, подлинно же легкодумное твое вольнодумство!

Таковы-то были мысли, которые побудили меня, смиренного городового архивариуса (получающего в месяц два рубля содержания, но и за всем тем славословящего), ку́пно с троими моими предшественниками, неумытными устами воспеть хвалу славных оных Неронов, кои не безбожием и лживою еллинскою мудростью, но твердостью и начальственным дерзновением преславный наш град Глупов преестественно украсили. Не имея дара стихослагательного, мы не решились прибегнуть к бряцанию и, положась на волю божию, стали излагать достойные деяния недостойным, но свойственным нам языком, избегая лишь подлых слов. Думаю, впрочем, что таковая дерзостная наша затея простится нам ввиду того особливого намерения, которое мы имели, приступая к ней.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

История одного города

От издателя

ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА

По подлинным документам издал М. Е. Салтыков (Щедрин)

Обращение к читателю от последнего архивариуса-летописца

От издателя

Издатель, имея давнее намерение написать историю какого-нибудь города или края, обнаруживает в архиве города Глупова связку тетрадей под названием «Глуповский летописец». Летопись охватывает период с 1731 г. (т. е. от воцарения Анны Иоанновны) по 1825 г. (восстание декабристов). Предваряет летопись «опись», составленная последним летописцем, а завершают несколько детских тетрадок, «заключающих в себе оригинальные упражнения на различные темы административно-теоретического содержания» - «об административном всех начальников единомыслии», «о благовидной градоначальников наружности», «о спасительности усмирений (с картинками)», «мысли при взыскании недоимок», «превратное течение времени», декларация «о строгости».

Издатель замечает, что содержание «Летописца» во многом фантастично, однако он счел своим долгом сохранить все подробности. «С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина» (историка и публициста, владельца огромной библиотеки древнерусских рукописей, монархиста).

Обращение к читателю от последнего архивариуса-летописца Данная глава - единственная в «Истории одного города», написанная от лица летописца Павлушки Маслобойникова и стилизованная под язык восемнадцатого века. Из четырех архивариусов двое носят фамилию Тряпичкин (см. «Ревизор» Н. В. Гоголя). Глупов сравнивается с древним Римом - на основании того, что построен на семи холмах (Россия считалась «Третьим Римом»), и потому что имеет собственных «Неронов преславных и Калигул, доблестью сияющих» (оба императора прославились не столько благодаря отваге, сколько жестокости и самодурству). И в Глупове и в древнем Риме «великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло бесчестие, а у нас - благочестие, Рим заражало буйство, а нас - кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас - начальники».

О корени происхождения глуповцев

В древности на севере жил народ по прозвищу головотяпы - «оттого, что имели привычку «тяпать» головами обо все, что бы ни встретилось на пути». По соседству жили племена губошлепов, кособрюхих, рукосуев, слепородов, лапотников, гущеедов, моржеедов и им подобные. У них не было ни вероисповедания, ни управления, и они постоянно враждовали друг с другом. Именно головотяпам первым пришла в голову мысль об объединении и единовластии. По предложению головотяпов представители всех племен соревнуются в умении тяпаться головами; первенство остается за головотяпами, которые объявляют себя главными и принимаются «устраиваться внутри, с очевидной целью добиться какого-нибудь порядка». Делают они это оригинальными способами - «Волгу толокном замесили, теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.

Но ничего не вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели... А рознь да галденье пошли пуще прежнего... Нет порядку, да и полно... Тогда надумали искать себе князя».

Головотяпы ищут князя и плутая в трех соснах, и на болоте, и на поляночке, куда их приводит вор-новотор. Последний князь соглашается владеть головотяпами, но наместником посылает самого вора-новотора. Прибыв домой, головотяпы основывают город Глупов. Вор-новотор недоволен покорностью подданных и провоцирует бунты, которые сам же и подавляет. Наместники неоднократно сменяются, но состояние дел остается прежним: непомерные поборы и притеснения, затем бунты, затем жестокое подавление бунтов, затем наместник учиняет нечто совсем безобразное (один проворовался, другой отдал всех женщин себе самому на поругание, третий убил и сжег слишком много народа и т. д.). Князь, проведав об этом, восклицает: «Несть глупости горшия, яко глупость!». Он самолично отправляется в Глупов и кричит: «Запорю!»

С этим словом начались исторические времена.

Следует «Опись градоначальникам», в которой кратко излагаются сведения о градоначальниках Глупова, в последующих главах развернутые в конкретные сцены.

Среди тех, кому не посвящены отдельные главы, - Клементий Амадей Мануйлович («вывезен из Италии Бироном... за искусную стряпню макарон; потом, будучи внезапно произведен в надлежащий чин, прислан градоначальником»), Урус-Кугуш-Кильдибаев Маныл Самылович (известный «безумной отвагой и даже брал однажды приступом город Глупов»), Ламврокакис («беглый грек, без имени и отчества и даже чина, пойманный графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре. Торговал греческим мылом, губкою и орехами; сверх того, был сторонником классического образования. В 1736 году был найден в постели, заеденный клопами») и проч.

Органчик

В августе 1762 г. в Глупов прибывает Дементий Варламович Брудастый. Он «молчалив и угрюм» и постоянно кричит: «Не потерплю!». Обыватели, которые любят, чтобы начальник вел себя любезно, недовольны Брудастым. гОн запирается в своем кабинете, не ест, не пьет, а пишет распоряжения о всеобщей порке. Жители приходят в ужас, небезосновательно полагая, что «он этаким манером целый город выпорет». О градоначальнике распространяются слухи, что он не человек, а оборотень: за Брудастым замечены странные вещи. По ночам он тайком принимает у себя часовщика Байбакова, который выносит из дома градоначальника что-то, бережно завернутое в тряпицу.

Вскоре «именитейшие представители глуповской интеллигенции» получают повестки, в которых им приказано пробыть к Брудастому «для внушения». Обыватели собираются, вручают градоначальнику подношения, которые тот благосклонно принимает, но под конец вдруг, пытаясь крикнуть: «Не потерплю!», только шипит что-то неразборчиво и опрометью бросается в свою квартиру.

Через некоторое время письмоводитель обнаруживает, что голова начальника лежит отдельно от тела, поверх бумаг, подобно пресс-папье. Призывают Байбакова, который рассказывает историю своих посещений Брудастого. Градоначальник требовал (письменно), чтобы часовщик починил механизм (органчик), заключенный в его голове, но у Байбаква ничего не получается, и голову отправляют в Петербург. Из столицы получен ответ, что голову починили и выслали обратно в Глупов, но она никак не прибывает с почтой. Дело в том, что голову отправили с мальчиком, который, не умея правильно хранить такой тонкий инструмент, сунул голову под скамейку кареты. Голова же выкатилась оттуда и произнесла: «Разорю!» Испуганный мальчик выбросил голову. Ее подобрали и приставили к телу убитого лейб-кампанца. В то же время Байбаков приставляет к телу настоящего градоначальника его прежнюю голову. Два градоначальника встречаются перед взорами изумленных глуповцев. «Толпа медленно и в молчании разошлась».

Сказание о шести градоначальницах

В связи с тем, что Глупов остался без градоначальника, в течение семи дней «власть» переходит из рук в руки шести женщин, каждая из которых полагает, что имеет право занимать кресло начальника города.

«Ираида Лукинична Палеологова, бездетная вдова непреклонного характера, мужественного сложения, с лицом темно-коричневого цвета, напоминавшим старопечатные изображения», некогда была замужем за человеком, где-то исправлявшим должность градоначальника. На этом основаниии она со шпагой в руке вторгается в казначейство, берет казначея и бухгалтера в плен и обещает обывателям вдоволь водки.

В это время некий штаб-офицер выдвигает иа место градоначальницы Клемантинку де Бурбон, чей отец был когда-то градоначальником, но, проигравшись в карты. был уволен. В Глупове бушует анархия; время от времени кoro-нибудь сбрасывают с колокольни. Клемантинка во главе толпы, переметнувшейся к ней, движется к дому Ираиды. Та, не выдержав осады, «собрав награбленные в казне деньги, в виду всех взлетела на воздух вместе с казначеем и бухгалтером».

Клемантинку сменяет и сажает в клетку немка Амалия Штокфиш (жившая некогда у некоего градоначальника «в помпадуршах»). Против Амалии строится «польская интрига»: паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский принимаются продвигать Анелю Лядоховскую (тоже однажды побывавшую у градоначальника). Анеля свергает Амалию и сажает ее в клетку к Клемантинке. Наутро женщины съедают друг друга.

В пригородной слободе объявляются еще две претен-дентши: Дунька Толстопятая и Матренка Ноздря. С колокольни сбрасывается невиданное множество народу - так, что выживают только «самые благонамеренные». В пушкарской слободе загорается тараканий заводик. Матренку топят в реке. Анеля возвращается домой, паны открывают кондитерскую, а Дунька стреляет по толпе из пушки. Затем она выпускает на людей клопов, которые, испугавшись вара, вылитого на них, поворачивают обратно и до смерти «изъедают» Дуньку.

Известие о Двоекурове

В Летописи сохранилась следующая характеристика Двоекурова: «Имея немалый рост... подавал твердую надежду, что... Но, объят ужасом, не мог сего выполнить... Вспоминая, всю жизнь грустил...» «Деятельность Двоекурова в Глупове была, несомненно, плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия вели войны во имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования - это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии».

Голодный город

В 1776 г. градоначальником Глупова становится Петр Петрович Фердыщенко - человек, главным качеством которого летописец называет простоту. «Он ни во что не вмешивался, довольствовался умеренными данями... выходил в замасленном халате на крыльцо градоначальнического дома и играл с подчиненными в носки, ел жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом “братик-сударик”». Он насильно уводит от законного и любимого мужа красавицу Алену Осипову, долго упрямившуюся, но уступившую после того, как мужа Митьку арестовали, избили и отправили в Сибирь. В Глупове наступает засуха. Обыватели во всем винят Алену и требуют от градоначальника решительных действий-по устранению стихийного бедствия (т. е. отдать Алену на растерзание). Градоначальник пишет депеши во все места, откуда могут прислать хлеба, а лучше команду солдат, но в конце концов Алену сбрасывают с колокольни.

Соломенный город

Очередная пассия бригадира, стрельчиха Домашка, оказывается полной противоположнотсью Алене: «насколько последняя была плавна и женственна во всех движениях, настолько же первая - резка, решительна и мужественна».

Накануне праздника Казанской божией матери начинается пожар. Город горит два дня, две слободы сгорают без следа. Народ снова требует Фердыщенко к ответу, и тот довольствуется тем, что отпускает Домашку «в опчество» (т. е. на общее пользование), и публично просит прощения.

Фантастический путешественник

«Фердыщенко вздумал путешествовать». Он ездит на городской выгон, где не знает, чем себя занять. Город встречает градоначальника показухой (люди наряжаются, варят жирную пищу, играют на музыкальных инструментах и плачут слезами умиления. Во время застолья Фердыщенко становится плохо, и он умирает.

Войны за просвещение

«Василиск Семенович Бородавкин... поражал расторопностью и какой-то неслыханной административной въедчивостью, которая с особенной энергией проявлялась в вопросах, касающихся выеденного яйца... Днем он, как муха, мелькал по городу, наблюдая, чтобы обыватели имели бодрый и веселый вид; ночью - тушил пожары, делал фальшивые тревоги и вообще заставал врасплох». Бородавкин постоянно кричит, спит с одним открытым глазом, сочинительствует (ппшет проект о распространении армии ь флота, ежедневно по одной строке). Он томим жаждой деятельности, но не знает, что бы такое необыкновенное совершить. Бородавкин начинает войны за просвещение - заставляет обывателей сеять горчицу, при этом паля из пушек и жестоко усмиряя непокорных. «Всех войн за просвещение было четыре. Одна из них описана выше; из остальных трех первая имела целью разъяснить глуповцам пользу от устройства под домами каменных фундаментов; вторая возникла вследствие отказа обывателей разводить персидскую ромашку, и третья, наконец, имела поводом разнесшийся слух об учреждении в Глупове академии».

Эпоха увольнения от войн

Градоначальник Микаладзе привлекает сердца обывателей изящными манерами и полным равнодушием к муштровке, дисциплине и военной форме. Он питает слабость к женскому полу. Микаладзе ни во что не вмешивается, никому не докучает, никого не наказывает. Он считается основателем «мирного пути, по которому чуть было не пошла глуповская цивилизация». Микаладзе на почве слабости к женскому полу умер «от истощения сил».

На смену ему прибывает градоначальник Беневоленский, который увлеченно строчит новые законы. Законы подчас носят лаконичный характер: «Всякий человек да опасно ходит; откупщик же да принесет дары». По просьбе купчихи Распоповой, состоящей с ним в близких отношениях, Беневоленский вступает в переписку с Наполеоном, приглашая последнего посетить Глупов. Об «измене» становится известно, Беневоленского арестовывают, а в Глупов прибывает подполковник Прыщ.

Он решает продолжить «мирную» политику Микаладзе, ни во что не вникает, все разрешает, глуповцы богатеют, обильно снабжая подношениями и нового градоначальника. Прыщ спит на леднике. Предводитель дворянства, любитель вкусно покушать, обнаруживает, что от Прыща исходит постоянный аппетитный запах. Выясняется, что у градоначальника фаршированная голова.

Поклонение Мамоне и покаяние

В Глупов прибыл статский советник Иванов, «но оказался столь малого роста, что не мог вмещать ничего пространного». Иванов умирает от испуга, «получив слишком обширный сенатский указ, понять который он не надеялся».

После Иванова глуповцами управлял виконт Дю-Шарио, при котором началось «бесстыжее глуповское неистовство»: люди бросали хлеб под стол, крестились «неистовым обычаем», поклонялись идолам, говорили на получеловечьем языке, утратили уважение к старшим; в Глупове появились кокотки. Дю-Шарио любил лакомиться лягушками и наряжаться в женское платье. Впоследствие оказался девицей и был выслан из города.

Эраст Андреевич Грустилов одобрил распущенность нравов глуповцев, хотя и отличался чувствительностью и имел наклонность к сочинительству. Искал утраченное душевное равновесие при помощи аптекарши Пфейферши и блаженненьких Аксиньи и Парамона. Под их влиянием Грустилов превращается из потакателя собственным слабостям в аскета. Блаженненьких назначает на руководящие посты. Под влиянием Грустилова представители интеллигенции читают статьи Н. Страхова, затем принимаются корчиться, скакать, кружиться, петь и кричать - «восхищаться».

В разгар одного из таких восхищений «сектаторы» обнаруживают стоящего в дверях нового градоначальника - «ужасного» Угрюм-Бурчеева.

Подтверждение покаяния.

Заключение

Угрюм-Бурчеев был «мужчина среднего роста, с каким-то деревянным лицом, очевидно никогда не освещавшимся улыбкой... Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний; нос сухой, спускающийся от лба почти в прямом направлениии книзу... челюсти... с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам... Портрет этот производит впечатление очень тяжелое. Перед глазами зрителя восстает чистейший тип идиота». «Разума он не признавал вовсе и даже считал его злейшим врагом... Перед всем, что напоминало веселье или просто досуг, он останавливался в недоумении». Угрюм-Бурчеев вызвал в обывателях безотчетный страх и заслужил прозвище «сатана».

Уклад жизни нового градоначальника спартанский: он спит на земле, встает с зарей и тотчас приступает к маршировке. В молодости он отличился тем, что позволил отрубить себе палец, чтобы доказать любовь к начальнику.

Угрюм-Бурчеев намеревается устроить жизнь города по образцу коммунистического концлагеря: перераспределить людей по семьям (по принципу роста), в каждой семье должно быть по паре стариков, по паре родителей, по паре подростков и по паре младенцев. Такие «поселенные единицы» являются составной частью взводов, рот и полков, на которые делится все население. Работать, по мысли Угрюм-Бурчеева, все должны от восхода до заката, развлекаясь маршировкой, питаться черным хлебом в специально отведенных местах. Все это происходит под присмотром солдат с ружьями, каждые пять минут палящих в солнце. «В этом фантастическом мире нет ни страстей, ни увлечений, ни привязанностей. Все живут каждую минуту вместе, и каждый чувствует себя одиноким. Жизнь ни на мгновение не отвлекается от исполнения бесчисленного множества дурацких обязанностей...»

Но внешний облик города не отвечает идеалам Угрюм-Бурчеева. Он решает остановить реку и с этой целью сгоняет население в воду и заставляет людей забрасывать реку мусором. План его терпит катастрофу. Угрюм-Бурчеез приступает к снесению жилищ, и бревна тоже бросают в воду, но река по-прежнему не останавливается. Люди заболевают от постоянного нахождения в воде. Угрюм-Бурчеев отправляется прочь из города и велит закладывать новый Глупов на совершенно ровном месте.

Во время строительства нового города среди жителей проявляются «дурные страсти» и обнаруживаются «неблагонадежные элементы». Летописец углубляется з историю «глуповского либерализма», вспоминает историю Иона Козыря, который проповедовал «сожительство добродетельных с добродетельными, отсутствие зависти, огорчений и забот, кроткую беседу, тишину, умеренность». Градоначальник Бородавкин, прочитав книгу Ионы и усмотрев в ней массу вредных для своего правления идей, приказал книгу уничтожить, а Иону выставить на посмешище. При Угрюм-Бурчееве «неблагонадежным элементам» удалось вытеснить ужас перед градоначальником из умов обывателей и втолковать тем, что перед ними - лишь идиот, а не мудрый и дальновидный злодей.

Угрюм-Бурчеев издает указ о назначении шпионов, призванных информировать градоначальника о любых признаках измены. На этом месте повествование обрывается; есть лишь указание, что над Глуповым пронесся неслыханный ураган и смерч, солнце померкло, а обыватели бросились на землю. Угрюм-Бурчеев «исчез, словно растаял в воздухе. История прекратила течение свое».