Обособленные члены предложения в современном русском языке

ъЧЕЪДБ РМЕОЙФЕМШОПЗП УЮБУФШС!
мЙФЕТБФХТОБС ЛПНРПЪЙГЙС П ДЕЛБВТЙУФБИ

РЕТЧЩК ЮФЕГ: "14 ДЕЛБВТС ДЕКУФЧЙФЕМШОП ПФЛТЩМП ОПЧХА ЖБЪХ ОБЫЕЗП РПМЙФЙЮЕУЛПЗП ЧПУРЙФБОЙС, Й, ЮФП НПЦЕФ РПЛБЪБФШУС УФТБООЩН, РТЙЮЙОПК ПЗТПНОПЗП ЧМЙСОЙС, ЛПФПТПЕ РТЙПВТЕМП ЬФП ДЕМП Й УЛБЪБМПУШ ОБ ПВЭЕУФЧЕ ВПМШЫЕ, ЮЕН РТПРБЗБОДБ, ОЕ ВПМШЫЕ, ЮЕН ФЕПТЙЙ, ВЩМП УБНП ЧПУРЙФБОЙЕ ЗЕТПКУЛПЗП РПЧЕДЕОЙС ЪБЗПЧПТЭЙЛПЧ ОБ РМПЭБДЙ, ОБ УХДЕ, Ч ЛБОДБМБИ, РЕТЕД МЙГПН ЙНРЕТБФПТБ оЙЛПМБС Й Ч УЙВЙТУЛЙИ ТХДОЙЛБИ. тХУУЛЙН ОЕ ИЧБФБМП ПФОАДШ ОЕ МЙВЕТБМШОЩИ УФТЕНМЕОЙК ЙМЙ РПОЙНБОЙС УПЧЕТЫБЧЫЙИУС ЪМПХРПФТЕВМЕОЙК: ЙН ОЕДПУФБЧБМП УМХЮБС, ЛПФПТЩК ДБМ ВЩ ЙН УНЕМПУФШ ЙОЙГЙБФЙЧЩ. фЕПТЙС ЧОХЫБЕФ ХВЕЦДЕОЙЕ, РТЙНЕТ ПРТЕДЕМСЕФ ПВТБЪ ДЕКУФЧЙК.
...й ЧПФ ЬФЙ РЕТЧЩЕ РТЙЫМЙ, СЧЙЧ ФБЛПЕ ЧЕМЙЮЙЕ ДХЫЙ, ФБЛХА УЙМХ ИБТБЛФЕТБ, ЮФП РТБЧЙФЕМШУФЧП Ч УЧПЕН ПЖЙГЙБМШОПН ДЕСОЙЙ ОЕ РПУНЕМП ОЙ ХОЙЪЙФШ, ОЙ ЪБЛМЕКНЙФШ ЙИ РПЪПТПН".
б.й.зЕТГЕО

рЕТЧЩК ЧЕДХЭЙК: дЧЙЦЕОЙЕ ДЕЛБВТЙУФПЧ ЪБТПДЙМПУШ ЕЭЕ Ч 1810 ЗПДХ. вХДХЭЙЕ ДЕЛБВТЙУФЩ ЮЙФБМЙ РТПЙЪЧЕДЕОЙС ЖТБОГХЪУЛЙИ РЙУБФЕМЕК-ЧПМШОПМАВГЕЧ: чПМШФЕТБ, тХУУП, дЙДТП, дБМБНВЕТБ, нПОФЕУЛШЕ. ьФЙ БЧФПТЩ РТЕУМЕДПЧБМЙ БОФЙЖЕПДБМШОЩЕ ГЕМЙ Й УФБЧЙМЙ ЙИ РЕТЕД НЩУМСЭЕК НПМПДЕЦША.
пУПВЕООП ХУЙМЙМЙ ЧПМШОПМАВЙЧЩЕ ОБУФТПЕОЙС пФЕЮЕУФЧЕООБС ЧПКОБ 1812 ЗПДБ Й ЪБЗТБОЙЮОЩК РПИПД ТХУУЛПК БТНЙЙ 1813-1814 ЗПДПЧ.
чФПТПК ЮФЕГ: "еЭЕ ЧПКОБ ДМЙМБУШ, ЛПЗДБ ТБФОЙЛЙ, ЧПЪЧТБФСУШ Ч ДПНБ, РЕТЧЩЕ ТБЪОЕУМЙ ТПРПФ Ч ЛМБУУЕ ОБТПДБ. нЩ РТПМЙЧБМЙ ЛТПЧШ, ЗПЧПТЙМЙ ПОЙ, Б ОБУ ПРСФШ ЪБУФБЧМСАФ РПФЕФШ ОБ ВБТЭЙОЕ. нЩ ЙЪВБЧЙМЙ ТПДЙОХ ПФ ФЙТБОБ, Б ОБУ ПРСФШ ФЙТБОСФ ЗПУРПДБ". фБЛ РЙУБМ ЮЕТЕЪ 12 МЕФ ЙЪ ЛТЕРПУФЙ ДЕЛБВТЙУФ, РЙУБФЕМШ бМЕЛУБОДТ вЕУФХЦЕЧ-нБТМЙОУЛЙК оЙЛПМБА I.
рЕТЧЩК ЧЕДХЭЙК: ч вПТПДЙОУЛПН УТБЦЕОЙЙ ХЮБУФЧПЧБМЙ ВХДХЭЙЕ ДЕЛБВТЙУФЩ: б. вТЙЗЗЕТ, п. чПМЛПОУЛЙК, ж. зМЙОЛБ, ч. дБЧЩДПЧ, н. нЙФШЛПЧ, б.о.нХТБЧШЕЧ, нБФЧЕК Й уЕТЗЕК нХТБЧШЕЧЩ Й НОПЗЙЕ ДТХЗЙЕ. н. жПОЧЙЪЙО, й. сЛХОЙО, р. рЕУФЕМШ, ч. тБЕЧУЛЙК, Й НОПЗЙЕ ДТХЗЙЕ.
чФПТПК ЮФЕГ: "йЪ жТБОГЙЙ Ч 14-Н ЗПДХ НЩ ЧПЪЧТБФЙМЙУШ НПТЕН Ч тПУУЙА. дМС ПЪОБНЕОПЧБОЙС ЧЕМЙЛПЗП ЬФПЗП ДОС ВЩМЙ ЧЩУФТПЕОЩ ОБ УЛПТХА ТХЛХ Х РЕФЕТЗПЖУЛПЗП ЧЯЕЪДБ ЧПТПФБ Й ОБ ОЙИ РПУФБЧМЕОЩ ЫЕУФШ БМЕВБУФТПЧЩИ МПЫБДЕК, ЪОБНЕОХАЭЙИ ЫЕУФШ ЗЧБТДЕКУЛЙИ РПМЛПЧ РЕТЧПК ДЙЧЙЪЙЙ. фПМУФПК Й С, НЩ УФПСМЙ ОЕДБМЕЛП ПФ ЪПМПФПК ЛБТЕФЩ, Ч ЛПФПТПК УЙДЕМБ ЙНРЕТБФТЙГБ нБТЙС жЕДПТПЧОБ У ЧЕМЙЛПК ЛОСЗЙОЕК бООПК рБЧМПЧОПК. оБЛПОЕГ РПЛБЪБМУС ЙНРЕТБФПТ ЧРЕТЕДЙ ЗЧБТДЕКУЛПК ДЙЧЙЪЙЙ, ОБ УМБЧОПН ТЩЦЕН ЛПОЕ, У ПВОБЦЕООПК ЫРБЗПК, ЛПФПТХА ПО ЗПФПЧ ВЩМ ХЦЕ ПРХУФЙФШ РЕТЕД ЙНРЕТБФТЙГЕК. нЩ ЙН МАВПЧБМЙУШ: ОП Ч УБНХА ЬФХ НЙОХФХ РПЮФЙ РЕТЕД ЕЗП МПЫБДША РТПВЕЦБМ ЮЕТЕЪ ХМЙГХ НХЦЙЛ. йНРЕТБФПТ ДБМ ЫРПТЩ УЧПЕК МПЫБДЙ Й ВТПУЙМУС ОБ ВЕЗХЭЕЗП У ПВОБЦЕООПК ЫРБЗПК. рПМЙГЙС РТЙОСМБ НХЦЙЛБ Ч РБМЛЙ. нЩ ОЕ ЧЕТЙМЙ УПВУФЧЕООЩН ЗМБЪБН Й ПФЧЕТОХМЙУШ, УФЩДСУШ ЪБ МАВЙНПЗП ОБНЙ ГБТС. ьФП ВЩМП ЧП НОЕ РЕТЧПЕ ТБЪПЮБТПЧБОЙЕ ОБ ЕЗП УЮЕФ..."
йЪ "ъБРЙУПЛ" ДЕЛБВТЙУФБ йЧБОБ дНЙФТЙЕЧЙЮБ сЛХЫЙОБ
рЕТЧЩК ЧЕДХЭЙК: ч 1816 ЗПДХ Ч рЕФЕТВХТЗЕ ЧПЪОЙЛМБ РЕТЧБС ФБКОБС ПТЗБОЙЪБГЙС "уПАЪ УРБУЕОЙС". ч ОЕЕ ЧИПДЙМЙ ЙЪЧЕУФОЩЕ ДЕСФЕМЙ ДЕЛБВТЙУФУЛПЗП ДЧЙЦЕОЙС, ЧУЕЗП ПЛПМП 30 ЮЕМПЧЕЛ.
рЕТЧЩК ЮФЕГ: "...ФБКОПЕ ПВЭЕУФЧП ОБЫЕ ПФОАДШ ОЕ ВЩМП ЛТБНПМШОЩН, ОП РПМЙФЙЮЕУЛЙН. пОП, ЧЩЛМАЮБС ТБЪЧЕ ОЕНОПЗЙИ, УПУФПСМП ЙЪ МАДЕК, ЛПЙНЙ тПУУЙС ЧУЕЗДБ ВХДЕФ ЗПТДЙФШУС..."
з.у.вБФЕОШЛПЧ, ДЕЛБВТЙУФ
рЕТЧЩК ЧЕДХЭЙК: рПФПН РПСЧЙМУС ВПМЕЕ НПДОЩК "уПАЪ ВМБЗПДЕОУФЧЙС", ЛПФПТЩК УФБЧЙМ УЕВЕ ГЕМША ХОЙЮФПЦЕОЙЕ ЛТЕРПУФОПЗП РТБЧБ Й УБНПДЕТЦБЧЙС.
фТЕФЙК ЮФЕГ:
фЩ УЛБЦЙ, ЗПЧПТЙ,
лБЛ Ч тПУУЙЙ ГБТЙ
рТБЧСФ.
фЩ УЛБЦЙ РПУЛПТЕК,
лБЛ Ч тПУУЙЙ ГБТЕК
дБЧСФ.
лБЛ ЛБРТБМЩ рЕФТБ
рТПЧПЦБМЙ У ДЧПТБ
фЙИП.
б ЦЕОБ РТЕД ДЧПТГПН
тБЪЯЕЪЦБМБ ЧЕТИПН
мЙИП.
лБЛ ЛХТОПУЩК ЪМПДЕК
чПГБТЙМУС ОБ ОЕК -
зПТЕ!
оП зПУРПДШ, ТХУУЛЙК вПЗ,
вЕДОЩН МАДСН РПНПЗ
чУЛПТЕ.
б.б.вЕУФХЦЕЧ Й л.ж.тЩМЕЕЧ
(ЙЪ БЗЙФБГЙПООЩИ РЕУЕО)
рЕТЧЩК ЧЕДХЭЙК: ч ОБЮБМЕ 20-И ЗПДПЧ ЧПЪОЙЛМЙ ПВЭЕУФЧБ - "аЦОПЕ ПВЭЕУФЧП", "пВЭЕУФЧП УПЕДЙОЕООЩИ УМБЧСО".
гЕОФТПН аЦОПЗП ПВЭЕУФЧБ ВЩМП фХМШЮЙОП, ЗДЕ ЛЧБТФЙТПЧБМЙ ПЖЙГЕТЩ - ХЮБУФОЙЛЙ ЪБЗПЧПТБ.
рЕТЧЩК ЮФЕГ: "ч ЮЙУМЕ ЗМБЧОЩИ ЧПЦДЕК ЬФПЗП ЪБЗПЧПТБ ВЩМЙ НПМПДЩЕ МАДЙ, У ЛПФПТЩНЙ С ВЩМ ПЮЕОШ ЛПТПФЛП ЪОБЛПН Й ХЧБЦБМ ЙИ ЪБ РТЕЛТБУОХА ОТБЧУФЧЕООПУФШ, ВМБЗПТПДОЩЕ ЮХЧУФЧБ, ХН Й ВМЕУФСЭЕЕ ПВТБЪПЧБОЙЕ".
ж.р.фПМУФПК

чФПТПК ЧЕДХЭЙК: чОЕЪБРОБС УНЕТФШ бМЕЛУБОДТБ Ч фБЗБОТПЗЕ РПУФБЧЙМБ ВХДХЭЙИ ДЕЛБВТЙУФПЧ Ч УМПЦОПЕ РПМПЦЕОЙЕ. пОЙ ОЕ ВЩМЙ ЗПФПЧЩ Л ЧЩУФХРМЕОЙА, ПДОБЛП ФБЛПК ВМБЗПРТЙСФОЩК НПНЕОФ ЧТСД МЙ РТЕДУФБЧЙФУС. ч 1825 ЗПДХ 14 ДЕЛБВТС ДПМЦОБ ВЩМБ РТПКФЙ "РЕТЕРТЙУСЗБ" оЙЛПМБА.
юЕФЧЕТФЩК ЮФЕГ:
...ч рЕФЕТВХТЗЕ Ч ДЕОШ РТЙУСЗЙ
ВЩМ ВХОФ, ЙУРПМОЕООЩК ПФЧБЗЙ.
рПМЛ ЧЩЫЕМ ЮХФШ ОЕ ОБ ЪБТЕ:
й УФБМ ОБ РМПЭБДЙ Ч ЛБТЕ,
зПФПЧ ОБ УНЕТФШ Й ЦБЦДЕФ ЧПМЙ -
оЕ ОБДП ВПМШЫЕ ТБВУЛПК ДПМЙ!
тЕВСФБ! уФПКФЕ Ч ДПВТЩК ЮБУ,
уЧСФБС тХУШ РПНСОЕФ ЧБУ!
оЙЛПМБК пЗБТЕЧ

рСФЩК ЮФЕГ:
фЙТБО, ЧПУФТЕРЕЭЙ! тПДЙФШУС
НПЦЕФ ПО,
йМШ лБУУЙК, ЙМЙ вТХФ, ЙМШ ЧТБЗ
ГБТЕК лБФПО!
п, ЛБЛ ОБ МЙТЕ С РПФЭХУШ ФПЗП
РТПУМБЧЙФШ,
пФЕЮЕУФЧП НПЕ ЛФП ПФ ФЕВС ЙЪВБЧЙФ!
рПД МЙГЕНЕТЙЕН ФЩ НЩУМЙЫШ,
НПЦЕФ ВЩФШ,
пФ ЧЪПТБ ПВЭЕЗП РТЙЮЙОЩ ЪМБ
ХЛТЩФШ...
оЕ ЪОБС П УЧПЕН ХЦБУОПН
РПМПЦЕОШЕ,
фЩ ЪБВМХЦДБЕЫШУС Ч ОЕУЮБУФОПН
ПУМЕРМЕОШЕ,
лБЛ ОЙ РТЙФЧПТУФЧХЕЫШ Й ЛБЛ ФЩ
ОЙ ИЙФТЙЫШ,
оП УЧПКУФЧБ ЪМПВОЩЕ ДХЫЙ
ОЕ ХФБЙЫШ...
рЕТЧЩК ЧЕДХЭЙК: рПУМЕ ЧПУУФБОЙС ВЩМП БТЕУФПЧБОП 869 УПМДБФ Й 5 ПЖЙГЕТПЧ ЙЪ аЦОПЗП ПВЭЕУФЧБ, ДЧПЙИ ЙЪ ОЙИ, у.й.нХТБЧШЕЧБ-бРПУФПМБ Й н.р.вЕУФХЦЕЧБ-тАНЙОБ, ЛБЪОЙМЙ.
фТЕФЙК ЮФЕГ: дПРТПУЩ УМЕДУФЧЕООПК ЛПНЙУУЙЙ... пЮОЩЕ УФБЧЛЙ... рЙУШНЕООЩЕ ЧПРТПУЩ ЛПНЙФЕФБ... йЕЪХЙФУЛЙЕ ЧЩИПДЛЙ ГБТС, ХНЕАЭЕЗП РТЙФЧПТСФШУС ДТХЦЕУЛЙ ТБУРПМПЦЕООЩН, ЪБЙОФЕТЕУПЧБООЩН Ч УХДШВЕ, ОБ УБНПН ЦЕ ДЕМЕ УОЕДБЕНЩН ОЙЪЛПК ЦБЦДПК НЕУФЙ... рСФШ РПЧЕЫЕООЩИ... дПМЗЙЕ НЕУСГЩ Ч УМЕРЩИ ЛБЪЕНБФБИ ЛТЕРПУФЕК...
"фПФ, ЛФП ОЕ ЙУРЩФБМ Ч тПУУЙЙ ЛТЕРПУФОПЗП БТЕУФБ, ОЕ НПЦЕФ ЧППВТБЪЙФШ ФПЗП НТБЮОПЗП, ВЕЪОБДЕЦОПЗП ЮХЧУФЧБ, ФПЗП ОЕУТБЧОЕООПЗП ХРБДЛБ ДХИПН, УЛБЦХ ВПМЕЕ, ДБЦЕ ПФЮБСОЙС, ЛПФПТПЕ ОЕ РПУФЕРЕООП, Б ЧДТХЗ ПЧМБДЕЧБЕФ ЮЕМПЧЕЛПН, РТЕУФХРЙЧЫЙН ЪБ РПТПЗ ЛБЪЕНБФБ. чУЕ ЕЗП ПФОПЫЕОЙС У НЙТПН РТЕТЧБОЩ, ЧУЕ УЧСЪЙ ТБЪПТЧБОЩ. пО ПУФБЕФУС ПДЙО РЕТЕД УБНПДЕТЦБЧОПА, ОЕПЗТБОЙЮЕООПА ЧМБУФША, ОБ ОЕЗП, ОЕЗПДХАЭЕЗП, ЛПФПТБС НПЦЕФ ДЕМБФШ У ОЙН, ЮФП ИПЮЕФ, УОБЮБМБ РПДЧЕТЗБФШ ЧУЕН МЙЫЕОЙСН, Б РПФПН ДБЦЕ ЪБВЩФШ П ОЕН, Й ОЙПФЛХДБ ОЙЛБЛПК РПНПЭЙ, ОЙПФЛХДБ ДБЦЕ ЪЧХЛБ Ч ЕЗП РПМШЪХ. чРЕТЕДЙ ПЦЙДБЕФ ЕЗП РПУФЕРЕООПЕ ОТБЧУФЧЕООПЕ Й ЖЙЪЙЮЕУЛПЕ ЙЪОХТЕОЙЕ; ПО ТБУУФБЕФУС УП ЧУСЛПК ОБДЕЦДПК ОБ ВХДХЭЕЕ, ЕНХ РТЕДУФБЧМСЕФУС ЕЦЕНЙОХФОП, ЮФП ПО РПЗТЕВЕО ЪБЦЙЧП, УП ЧУЕНЙ ХЦБУБНЙ ЬФПЗП РПМПЦЕОЙС". фБЛ РЙЫЕФ ДЕЛБВТЙУФ оЙЛПМБК чБУЙМШЕЧЙЮ вБУБТЗЙО.
чФПТПК ЧЕДХЭЙК: чПУУФБОЙЕ ВЩМП ЛПТПФЛЙН, ОП ПУМЕРЙФЕМШОЩН. 29 ДЕЛБВТС 1825 ЗПДБ Ч РПДДЕТЦЛХ ДЕЛБВТЙУФБН ЧПУУФБМ юЕТОЙЗПЧУЛЙК РПМЛ. зМБЧОБС ПЫЙВЛБ ЙИ ВЩМБ Ч ФПН, ЮФП ПОЙ ДЕКУФЧПЧБМЙ ДМС ОБТПДБ, ОП ВЕЪ ОБТПДБ.
рСФЩК ЮФЕГ:
оЕ УВЩМЙУШ, НПК ДТХЗ, РТПТПЮЕУФЧБ
рЩМЛПК АОПУФЙ НПЕК:
зПТШЛЙК ЦТЕВЙК ПДЙОПЮЕУФЧБ
нОЕ УХЦДЕО Ч ЛТХЗХ МАДЕК.
уМЙЫЛПН НТБЛ ФБЙОУФЧЕООЩК
пРЩФ ЗТПЪОЩК ТБЪПЗОБМ,
уМЙЫЛПН ТБОП, ДТХЗ
ЕДЙОУФЧЕООЩК,
с УЕТДГБ МАДЕК ХЪОБМ.
уФТБЫОП ДОЕК ОЕ ЧЕДБФШ
ТБДПУФОЩИ,
вЩФШ ЮХЦЙН УТЕДЙ УЧПЙИ,
оП ХЦБУОЕК ЙУФЙО ФСЗПУФОЩИ
вЩФШ УПУХДПН У ДОЕК НМБДЩИ.
у ФСЦЛПК ЗТХУФША, У ЮЕТОПК ДХНПА
с У ФЕИ РПТ ПДЙО ВТПЦХ
й НПЗЙМПА ХЗТАНПА
нЙТ РЕЮБМШОЩК ОБИПЦХ.
чУАДХ ЧУФТЕЮЙ ВЕЪПФТБДОЩЕ!
йЭЕЫШ, УХЕФОЩК, МАДЕК,
б ЧУФТЕЮБЕЫШ ФТХРЩ ИМБДОЩЕ
йМШ ВЕУУНЩУМЕООЩИ ДЕФЕК...
л.ж.тЩМЕЕЧ
чФПТПК ЮФЕГ: юЕТЕЪ РПМЮБУБ - ЧЕЮЕТ. ъЙНОЙК ЧЕЮЕТ 14 ДЕЛБВТС, ЗХУФПК, ФЕНОЩК, НПТПЪОЩК. чЕЮЕТ - ОПЮШ. оБ РМПЭБДЙ - ПЗОЙ, ДЩН, ПЛМЙЛЙ ЮБУПЧЩИ, РХЫЛЙ, ПВТБЭЕООЩЕ ЦЕТМБНЙ ЧП ЧУЕ УФПТПОЩ; ЛПТДПООЩЕ ГЕРЙ, РБФТХМЙ, ТСД ЛБЪБГЛЙИ ЛПРЙК, ФХУЛМЩК ВМЕУЛ ПВОБЦЕООЩИ ЛБЧБМЕТЗБТДУЛЙИ РБМБЫЕК; ЛТБУОЩК ФТЕУЛ ЗПТСЭЙИ ДТПЧ, Х ЛПФПТЩИ ЗТЕАФУС УПМДБФЩ, ТХЦШС, УМПЦЕООЩЕ Ч РЙТБНЙДЩ.
оПЮШ. рТПУФТЕМЕООЩЕ УФЕОЩ, ЧЩВЙФЩЕ ТБНЩ РП ЧУЕК зБМЕТОПК ХМЙГЕ, ЫЕРПФ Й ФЙИБС ЧПЪОС Ч РЕТЧЩИ ЬФБЦБИ ПЛТЕУФОЩИ ДПНПЧ, РТЙЛМБДЩ, ВШАЭЙЕ РП ФЕМХ, ФЙИЙК, РТПЗМПЮЕООЩК УФПО БТЕУФХЕНЩИ.
оПЮШ. ъБВТЩЪЗБООЩЕ ЧЕЕТППВТБЪОП ЛТПЧША УФЕОЩ уЕОБФБ, ФТХРЩ, ФТХРЩ. лХЮЙ, ПДЙОПЮЛЙ, ЮЕТОЩЕ Й ПЛТПЧБЧМЕООЩЕ, ЧПЪЩ, РПЛТЩФЩЕ ТПЗПЦБНЙ, У ЛПФПТЩИ ЛБРБЕФ ЛТПЧШ. оБ оЕЧЕ - ПФ йУББЛЙЕЧУЛПЗП НПУФБ ДП бЛБДЕНЙЙ ИХДПЦЕУФЧ - ФЙИБС ЧПЪОС, УТЕДЙ ФТХРПЧ - УФПОЩ, ЧНЕУФЕ У ФТХРБНЙ ФПМЛБАФ Ч ХЪЛЙЕ РТПТХВЙ ТБОЕОЩИ. фЙИБС ЧПЪОС Й ЫБТЛБОШЕ: РПМЙГЕКУЛЙЕ ТБЪДЕЧБАФ НЕТФЧЕГПЧ Й ТБОЕОЩИ; УТЩЧБАФ У ОЙИ РЕТУФОЙ, ЫБТСФ Ч ЛБТНБОБИ. нЕТФЧЕГЩ РТЙТБУФХФ ЛП МШДХ. ъЙНПК ВХДХФ ТХВЙФШ ЪДЕУШ МЕД, Й Ч РТПЪТБЮОЩИ УЙОЕЧБФЩИ МШДЙОБИ ВХДХФ ОБИПДЙФШ ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙЕ ЗПМПЧЩ, ТХЛЙ, ОПЗЙ.
фБЛ ДП ЧЕУОЩ.
чЕУОПК МЕД ХКДЕФ Л НПТА.
й ЧПДБ ХОЕУЕФ НЕТФЧЕГПЧ Л НПТА.
рЕТЧЩК ЧЕДХЭЙК: ч ОПЮШ ОБ 13(26) ЙАМС 1826 ЗПДБ ОБ ЧБМХ ЛТПОЧЕТЛБ рЕФТПРБЧМПЧУЛПК ЛТЕРПУФЙ ХУФТПЙМЙ ЧЙУЕМЙГХ. у ЪБЛМАЮЕООЩИ УТЩЧБМЙ ЬРПМЕФЩ, НЕДБМЙ, НХОДЙТЩ Й УЦЙЗБМЙ ЬФП. оБД ЗПМПЧБНЙ ПЖЙГЕТПЧ УМПНБМЙ ЙИ ЫРБЗЙ - ЬФП ВЩМП ЗТБЦДБОУЛПК ЛБЪОША. рПФПН УПУФПСМБУШ ЛБЪОШ РСФЕТЩИ ЪБЛМАЮЕООЩИ: р.й.рЕУФЕМС, л.ж.тЩМЕЕЧБ, у.й.нХТБЧШЕЧБ-бРПУФПМБ, н.л.вЕУФХЦЕЧБ-тАНЙОБ, р.з.лБИПЧУЛПЗП РПДЧЕМЙ Л ЧЙУЕМЙГЕ. лПЗДБ ХВТБМЙ РПДНПУФПЛ, ФП нХТБЧШЕЧ, вЕУФХЦЕЧ (РП ДТХЗЙН ЙУФПЮОЙЛБН тЩМЕЕЧ Й лБИПЧУЛЙК) ПВПТЧБМЙУШ. рПДУЛБЛБМ ЗЕОЕТБМ, ЛТЙЮБ: "уЛПТЕК! уЛПТЕК!". нЕЦДХ ФЕН нХТБЧШЕЧ УЛБЪБМ: "вПЦЕ НПК! Й РПЧЕУЙФШ РПТСДПЮОП Ч тПУУЙЙ ОЕ ХНЕАФ!".
л ЪЙНЕ 1826/27 ЗПДБ ДЕЛБВТЙУФПЧ ОБЮБМЙ ПФРТБЧМСФШ ЙЪ ЛТЕРПУФЕК ОБЧУФТЕЮХ ОЕЙЪЧЕУФОПУФЙ. нОПЗЙЕ ЙЪ ОЙИ ПФВЩЧБМЙ УУЩМЛХ Ч йТЛХФУЛЕ Й йТЛХФУЛПК ПВМБУФЙ: чПМЛПОУЛЙК у.з., зТПНОЙГЛЙК р.ж., пДПЕЧУЛЙК, ъБЗПТЕГЛЙК, мПТЕТ, лПМЕУОЙЛПЧ Й ДТХЗЙЕ. чУЕЗП 121 ЮЕМПЧЕЛ.
рСФЩК ЮФЕГ: "цЕМБОЙС ОПЧПЗП РПЛПМЕОЙС УФТЕНСФУС Л УЙВЙТУЛЙН РХУФЩОСН, ЗДЕ УМБЧОЩЕ ЙЪЗОБООЙЛЙ УЧЕФСФ ЧП НТБЛЕ, ЛПФПТЩН УФБТБАФУС ЙИ ЪБФНЙФШ. йИ ЦЙЪОШ Ч ЪБФПЮЕОЙЙ РПУФПСООП УЧЙДЕФЕМШУФЧХЕФ ПВ ЙУФЙОЕ ЙИ ОБЮБМ. йИ УМПЧП ФБЛ УЙМШОП, ЮФП ЪБРТЕЭБАФ ЧЩТБЦБФШ ЕЗП ДБЦЕ Ч РТПУФЩИ РЙУШНБИ Л ТПДОЩН. х ОЙИ ПФОСМЙ ЧУЕ: ЪЧБОЙЕ, ЙНХЭЕУФЧП, ЪДПТПЧШЕ, пФЕЮЕУФЧП, УЧПВПДХ, ОП ОЕ НПЗМЙ ПФОСФШ Х ОЙИ МАВПЧШ ОБТПДОХА. пОБ ПВОБТХЦЙЧБЕФУС ВМБЗПЗПЧЕОЙЕН, ЛПФПТЩН ПЛТХЦБАФ ЙИ ПЗПТЮЕООЩЕ УЕНЕКУФЧБ, ТЕМЙЗЙПЪОЩН ЮХЧУФЧПН, ЛПФПТПЕ РЙФБАФ Л ЦЕОБН, ТБЪДЕМСАЭЙН ЪБФПЮЕОЙЕ НХЦЕК УЧПЙИ; ТЕЧОПУФША, У ЛПФПТПК УПВЙТБАФ РЙУШНЕОБ, ЗДЕ ПВОБТХЦЙЧБЕФУС ЦЙЧПФЧПТСЭЙК ДХИ ЙЪЗОБООЙЛПЧ".
йЪ "рЙУЕН ЙЪ уЙВЙТЙ" н.у.мХОЙОБ

чФПТПК ЧЕДХЭЙК: хЦЕ УП ЧФПТПК РПМПЧЙОЩ иVII ЧЕЛБ уЙВЙТШ УФБОПЧЙФУС НЕУФПН УУЩМЛЙ Й ЛБФПТЗЙ. пУПВЕООП ХУЙМЙЧБЕФУС РПФПЛ УУЩМШОЩИ ОБ ЛБФПТЦОЩЕ ТБВПФЩ РПУМЕ ПУПВПЗП ГБТУЛПЗП ХЛБЪБ, ЙЪДБООПЗП 5 ЖЕЧТБМС 1705 З. чПФ ЛБЛПК ЧЙДЕМЙ уЙВЙТШ ЛБФПТЦОЙЛЙ:
"оБТХЦОПУФШ УЙИ ФБЛ ОБЪЩЧБЕНЩИ ЗПТПДЛПЧ ЧЕУШНБ ОЕРТЙЧМЕЛБФЕМШОБ: ОЕУЛПМШЛП ДЕУСФЛПЧ ДПНПЧ, ТБЪВТПУБООЩИ РП РМПУЛПНХ ВЕТЕЗХ, Х ЛПФПТЩИ ОЕФ ОЙ ДЧПТПЧ, ОЙ РТЙУФТПЕЛ, РПФПНХ ЮФП ОЕФ ОЙ ЦЙЧПФОЩИ, ОЙ ИПЪСКУФЧБ; ОЕВПМШЫБС ДЕТЕЧСООБС ГЕТЛПЧШ, ФБЛПК ЦЕ НБЗБЪЙО ДМС ИМЕВБ, УПМЙ ДБ ФБН Й УСН АТФЩ - ЧПФ Й ЧУЕ. рТЙВБЧШФЕ Л ЬФПНХ ТБУФСОХФЩЕ ОЕЧПД ДМС РТПУХЫЛЙ, ЦЕТДЙ У ЧСМЕОПА ТЩВПА, ЛПЕ-ЗДЕ ЮЕМПЧЕЛ Й ЧЕЪДЕ НОПЦЕУФЧП УПВБЛ, Й ЧЩ ЙНЕЕФЕ РПМОХА ЛБТФЙОХ. оП Й Ч ЬФПН ЪБВЩФПН ПФ УЧЕФБ ХЗМХ ЦЙЧХФ МАДЙ".
б.б.вЕУФХЦЕЧ, ДЕЛБВТЙУФ
ч БЧЗХУФЕ 1826 ЗПДБ Ч йТЛХФУЛ РТЙВЩМБ РЕТЧБС ЗТХРРБ ДЕЛБВТЙУФПЧ. нЩ ВЩ ИПФЕМЙ ЧУРПНОЙФШ ФЕИ, ЛФП ЧПМЕА УХДШВЩ ПФВЩЧБМ ЛБФПТЗХ Ч ОБЫЕН ЗПТПДЕ.
гБТУЛПЕ УБНПДЕТЦБЧЙЕ ЙУРПМШЪПЧБМП хУПМШУЛЙК УПМЕЧБТЕООЩК ЪБЧПД ЛБЛ НЕУФП УУЩМЛЙ Й ЛБФПТЦОЩИ ТБВПФ ДМС ОЕХЗПДОЩИ МЙГ, РТЕДУФБЧЙФЕМЕК РЕТЕДПЧПК РТПЗТЕУУЙЧОПК НЩУМЙ, ВПТПЧЫЙИУС ЪБ УЮБУФШЕ ОБТПДОПЕ.
дЕЛБВТЙУФЩ еЧЗЕОЙК рЕФТПЧЙЮ пВПМЕОУЛЙК Й бМЕЛУБОДТ йЧБОПЧЙЮ сЛХВПЧЙЮ ВЩМЙ ОБЪОБЮЕОЩ ОБ хУПМШУЛЙК УПМЕЧБТЕООЩК ЪБЧПД, ЗДЕ Л ФПНХ ЧТЕНЕОЙ РТЙНЕОСМУС ЛБФПТЦОЩК ФТХД. ъДЕУШ ПОЙ ТБВПФБМЙ ДП ПЛФСВТС 1826 ЗПДБ, РПЛБ ОЕ РТЙЫМП ХЛБЪБОЙЕ оЙЛПМБС I ПВ ПФРТБЧЛЕ ЧУЕИ ХЮБУФОЙЛПЧ ЧПУУФБОЙС ОБ оЕТЮЙОУЛЙЕ ТХДОЙЛЙ.
чФПТПК ЧЕДХЭЙК: рПУМЕ ПФВЩФЙС УТПЛБ ЛБФПТЗЙ ДЕЛБВТЙУФПЧ УФБМЙ ОБРТБЧМСФШ ОБ РПУЕМЕОЙС Ч ТБЪОЩЕ ЛПОГЩ уЙВЙТЙ. ч фЕМШНЕ, Б ЪБФЕН Ч вПМШЫПК еМБОЙ У 1833 РП 1836 ЗПД РТПЦЙЧБМ бМЕЛУБОДТ йЧБОПЧЙЮ пДПЕЧУЛЙК, БЧФПТ ПФЧЕФБ ОБ РПУМБОЙЕ б.у.рХЫЛЙОБ "чП ЗМХВЙОЕ УЙВЙТУЛЙИ ТХД...".
чФПТПК ЮФЕГ:
уФТХО ЧЕЭЙИ РМБНЕООЩЕ ЪЧХЛЙ
дП УМХИБ ОБЫЕЗП ДПЫМЙ,
л НЕЮФБН ТЧБОХМЙУШ ОБЫЙ ТХЛЙ,
й - МЙЫШ ПЛПЧЩ ПВТЕМЙ.
оП ВХДШ РПЛПЕО, ВБТД! - ГЕРСНЙ,
уЧПЕК УХДШВПК ЗПТДЙНУС НЩ,
й ЪБ ЪБФЧПТБНЙ ФАТШНЩ
ч ДХЫЕ УНЕЕНУС ОБД ГБТСНЙ,
оБЫ УЛПТВОЩК ФТХД ОЕ РТПРБДЕФ,
йЪ ЙУЛТЩ ЧПЪЗПТЙФУС РМБНС,
й РТПУЧЕЭЕООЩК ОБЫ ОБТПД
уВЕТЕФУС РПД УЧСФПЕ РМБНС.
нЕЮЙ УЛХЕН НЩ ЙЪ ГЕРЕК
й РМБНС ЧОПЧШ ЪБЦЦЕН УЧПВПДЩ!
пОБ ОБЗТСОЕФ ОБ ГБТЕК,
й ТБДПУФОП ЧЪДПИОХФ ОБТПДЩ!
б.й.пДПЕЧУЛЙК
чФПТПК ЧЕДХЭЙК: у 1835 РП 1851 ЗПД Ч УЕМЕ вЕМШУЛПЕ ЦЙМ рЕФТ жЕДПТПЧЙЮ зТПНОЙГЛЙК (1803-1851), РПТХЮЙЛ рЕОЪЕОУЛПЗП РЕИПФОПЗП РПМЛБ. юМЕО ПВЭЕУФЧБ УПЕДЙОЕООЩИ УМБЧСО. пУХЦДЕО РП II ТБЪТСДХ. ч ФАТШНБИ юЙФЩ Й рЕФТПЧУЛПЗП ЪБЧПДБ ОБИПДЙМУС У 1827 РП 1835 ЗПД. оБ РПУЕМЕОЙЙ Ч У. вЕМШУЛПН йТЛХФУЛПК ЗХВЕТОЙЙ... ч 1842-Н ПФДБО РПД ПУПВЩК ОБДЪПТ НЕУФОПК РПМЙГЙЙ ЪБ ЮФЕОЙЕ Й РЕТЕРЙУЩЧБОЙЕ УПЮЙОЕОЙС "ЗПУХДБТУФЧЕООПЗП РТЕУФХРОЙЛБ" н.у.мХОЙОБ "чЪЗМСД ОБ ТХУУЛПЕ ФБКОПЕ ПВЭЕУФЧП". хНЕТ ПО Ч хУПМШЕ ПФ ФХВЕТЛХМЕЪБ Й ЪБИПТПОЕО ОБ ЛМБДВЙЭЕ Ч ТБКПОЕ ПОЛПМПЗЙЮЕУЛПК ВПМШОЙГЩ. фЕРЕТШ ФБН РПУФБЧМЕО РБНСФОЩК ЪОБЛ.
ч йТЛХФУЛПК ПВМБУФЙ Ч Р. вЕМШУЛ ПФВЩЧБМЙ РПУЕМЕОЙЕ йЧБО бМЕЛУБОДТПЧЙЮ бООЕОЛПЧ, чБУЙМЙК рБЧМПЧЙЮ лПМЕУОЙЛПЧ. ч УЕМЕ вПМШЫБС еМБОШ ОБ РПУЕМЕОЙЙ ОБИПДЙМЙУШ чМБДЙНЙТ йЧБОПЧЙЮ ыФЕКОЗЕМШ Й бТФБНПО ъБИБТПЧЙЮ нХТБЧШЕЧ, Ч У. вХТЕФШ - оЙЛПМБК бМЕЛУБОДТПЧЙЮ ъБЗПТЕГЛЙК.
ыЙТПЛП ПВТБЪПЧБООЩЕ ДЕЛБВТЙУФЩ ПЛБЪБМЙ ВПМШЫПЕ ЧМЙСОЙЕ ОБ ЦЙЪОШ НЕУФОПЗП ОБУЕМЕОЙС. оЕЗТБНПФОПНХ Ч ВПМШЫЙОУФЧЕ УЧПЕН ОБУЕМЕОЙА ОХЦОБ ВЩМБ РТЕЦДЕ ЧУЕЗП ЫЛПМБ. фБЛЙЕ ЫЛПМЩ ВЩМЙ ПФЛТЩФЩ ЧП НОПЗЙИ НЕУФБИ, Й РТЕРПДБЧБМЙ Ч ОЙИ УБНЙ ДЕЛБВТЙУФЩ. оБ РПУЕМЕОЙЙ ДЕЛБВТЙУФЩ УФБМЙ ЪБОЙНБФШУС ИМЕВПРБЫЕУФЧПН, ЪБЧПДЙФШ ПВТБЪГПЧЩЕ ИПЪСКУФЧБ. пОЙ ЧРЕТЧЩЕ ЪОБЛПНСФ ЛТЕУФШСО У ХРПФТЕВМЕОЙЕН НБЫЙО Ч УЕМШУЛПН ИПЪСКУФЧЕ. вМБЗПДБТС ЙИ ХУЙМЙСН Ч уЙВЙТЙ РПСЧМСЕФУС ПЗПТПДОЙЮЕУФЧП.

нБТЙОБ рхзпчлйоб
хУПМШЕ-уЙВЙТУЛПЕ,
йТЛХФУЛБС ПВМБУФШ

Материалы к литературной композиции о декабристах

Первый чтец:

"14 декабря действительно открыло новую фазу нашего политического воспитания, и, что может показаться странным, причиной огромного влияния, которое приобрело это дело и сказалось на обществе больше, чем пропаганда, не больше, чем теории, было само воспитание геройского поведения заговорщиков на площади, на суде, в кандалах, перед лицом императора Николая и в сибирских рудниках. Русским не хватало отнюдь не либеральных стремлений или понимания совершавшихся злоупотреблений: им недоставало случая, который дал бы им смелость инициативы. Теория внушает убеждение, пример определяет образ действий.
...И вот эти первые пришли, явив такое величие души, такую силу характера, что правительство в своем официальном деянии не посмело ни унизить, ни заклеймить их позором".
А.И.Герцен

Первый ведущий:

Движение декабристов зародилось еще в 1810 году. Будущие декабристы читали произведения французских писателей-вольнолюбцев: Вольтера, Руссо, Дидро, Даламбера, Монтескье. Эти авторы преследовали антифеодальные цели и ставили их перед мыслящей молодежью.
Особенно усилили вольнолюбивые настроения Отечественная война 1812 года и заграничный поход русской армии 1813-1814 годов.

Второй чтец:

"Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в дома, первые разнесли ропот в классе народа. Мы проливали кровь, говорили они, а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа". Так писал через 12 лет из крепости декабрист, писатель Александр Бестужев-Марлинский Николаю I.

Первый ведущий:

В Бородинском сражении участвовали будущие декабристы: А. Бриггер, О. Волконский, Ф. Глинка, В. Давыдов, М. Митьков, А.Н.Муравьев, Матвей и Сергей Муравьевы и многие другие. М. Фонвизин, И. Якунин, П. Пестель, В. Раевский, и многие другие.

Второй чтец:

"Из Франции в 14-м году мы возвратились морем в Россию. Для ознаменования великого этого дня были выстроены на скорую руку у петергофского въезда ворота и на них поставлены шесть алебастровых лошадей, знаменующих шесть гвардейских полков первой дивизии. Толстой и я, мы стояли недалеко от золотой кареты, в которой сидела императрица Мария Федоровна с великой княгиней Анной Павловной. Наконец показался император впереди гвардейской дивизии, на славном рыжем коне, с обнаженной шпагой, которую он готов был уже опустить перед императрицей. Мы им любовались: но в самую эту минуту почти перед его лошадью пробежал через улицу мужик. Император дал шпоры своей лошади и бросился на бегущего с обнаженной шпагой. Полиция приняла мужика в палки. Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за любимого нами царя. Это было во мне первое разочарование на его счет..."
Из "Записок" декабриста Ивана Дмитриевича Якушкина
Первый ведущий:

В 1816 году в Петербурге возникла первая тайная организация "Союз спасения". В нее входили известные деятели декабристского движения, всего около 30 человек.
Первый чтец: "...тайное общество наше отнюдь не было крамольным, но политическим. Оно, выключая разве немногих, состояло из людей, коими Россия всегда будет гордиться..."
Г.С.Батеньков, декабрист
Первый ведущий:

Потом появился более модный "Союз благоденствия", который ставил себе целью уничтожение крепостного права и самодержавия.

Третий чтец:
Ты скажи, говори,
Как в России цари
Правят.
Ты скажи поскорей,
Как в России царей
Давят.
Как капралы Петра
Провожали с двора
Тихо.
А жена пред дворцом
Разъезжала верхом
Лихо.
Как курносый злодей
Воцарился на ней -
Горе!
Но Господь, русский Бог,
Бедным людям помог
Вскоре.
А.А.Бестужев и К.Ф.Рылеев (из агитационных песен)

Первый ведущий:

В начале 20-х годов возникли общества - "Южное общество", "Общество соединенных славян".Центром Южного общества было Тульчино, где квартировали офицеры - участники заговора.

Первый чтец:

"В числе главных вождей этого заговора были молодые люди, с которыми я был очень коротко знаком и уважал их за прекрасную нравственность, благородные чувства, ум и блестящее образование".
Ф.П.Толстой

Второй ведущий:

Внезапная смерть Александра в Таганроге поставила будущих декабристов в сложное положение. Они не были готовы к выступлению, однако такой благоприятный момент вряд ли представится. В 1825 году 14 декабря должна была пройти "переприсяга" Николаю.

Четвертый чтец:
...В Петербурге в день присяги
был бунт, исполненный отваги.
Полк вышел чуть не на заре:
И стал на площади в каре,
Готов на смерть и жаждет воли -
Не надо больше рабской доли!
Ребята! Стойте в добрый час,
Святая Русь помянет вас!
Николай Огарев

Пятый чтец:
Тиран, вострепещи! Родиться
может он,
Иль Кассий, или Брут, иль враг
царей Катон!
О, как на лире я потщусь того
прославить,
Отечество мое кто от тебя избавит!
Под лицемерием ты мыслишь,
может быть,
От взора общего причины зла
укрыть...
Не зная о своем ужасном
положенье,
Ты заблуждаешься в несчастном
ослепленье,
Как ни притворствуешь и как ты
ни хитришь,
Но свойства злобные души
не утаишь...

Первый ведущий:

После восстания было арестовано 869 солдат и 5 офицеров из Южного общества, двоих из них, С.И.Муравьева-Апостола и М.П.Бестужева-Рюмина, казнили.

Третий чтец:

Допросы следственной комиссии... Очные ставки... Письменные вопросы комитета... Иезуитские выходки царя, умеющего притворяться дружески расположенным, заинтересованным в судьбе, на самом же деле снедаемым низкой жаждой мести... Пять повешенных... Долгие месяцы в слепых казематах крепостей...
"Тот, кто не испытал в России крепостного ареста, не может вообразить того мрачного, безнадежного чувства, того несравненного упадка духом, скажу более, даже отчаяния, которое не постепенно, а вдруг овладевает человеком, преступившим за порог каземата. Все его отношения с миром прерваны, все связи разорваны. Он остается один перед самодержавною, неограниченною властью, на него, негодующего, которая может делать с ним, что хочет, сначала подвергать всем лишениям, а потом даже забыть о нем, и ниоткуда никакой помощи, ниоткуда даже звука в его пользу. Впереди ожидает его постепенное нравственное и физическое изнурение; он расстается со всякой надеждой на будущее, ему представляется ежеминутно, что он погребен заживо, со всеми ужасами этого положения". Так пишет декабрист Николай Васильевич Басаргин.

Второй ведущий:

Восстание было коротким, но ослепительным. 29 декабря 1825 года в поддержку декабристам восстал Черниговский полк. Главная ошибка их была в том, что они действовали для народа, но без народа.

Пятый чтец:
Не сбылись, мой друг, пророчества
Пылкой юности моей:
Горький жребий одиночества
Мне сужден в кругу людей.
Слишком мрак таинственный
Опыт грозный разогнал,
Слишком рано, друг
единственный,
Я сердца людей узнал.
Страшно дней не ведать
радостных,
Быть чужим среди своих,
Но ужасней истин тягостных
Быть сосудом с дней младых.
С тяжкой грустью, с черной думою
Я с тех пор один брожу
И могилою угрюмою
Мир печальный нахожу.
Всюду встречи безотрадные!
Ищешь, суетный, людей,
А встречаешь трупы хладные
Иль бессмысленных детей...
К.Ф.Рылеев

Второй чтец:

Через полчаса - вечер. Зимний вечер 14 декабря, густой, темный, морозный. Вечер - ночь. На площади - огни, дым, оклики часовых, пушки, обращенные жерлами во все стороны; кордонные цепи, патрули, ряд казацких копий, тусклый блеск обнаженных кавалергардских палашей; красный треск горящих дров, у которых греются солдаты, ружья, сложенные в пирамиды.
Ночь. Простреленные стены, выбитые рамы по всей Галерной улице, шепот и тихая возня в первых этажах окрестных домов, приклады, бьющие по телу, тихий, проглоченный стон арестуемых.
Ночь. Забрызганные веерообразно кровью стены Сената, трупы, трупы. Кучи, одиночки, черные и окровавленные, возы, покрытые рогожами, с которых капает кровь. На Неве - от Исаакиевского моста до Академии художеств - тихая возня, среди трупов - стоны, вместе с трупами толкают в узкие проруби раненых. Тихая возня и шарканье: полицейские раздевают мертвецов и раненых; срывают с них перстни, шарят в карманах. Мертвецы прирастут ко льду. Зимой будут рубить здесь лед, и в прозрачных синеватых льдинах будут находить человеческие головы, руки, ноги.
Так до весны.
Весной лед уйдет к морю.
И вода унесет мертвецов к морю

Первый ведущий:

В ночь на 13(26) июля 1826 года на валу кронверка Петропавловской крепости устроили виселицу. С заключенных срывали эполеты, медали, мундиры и сжигали это. Над головами офицеров сломали их шпаги - это было гражданской казнью. Потом состоялась казнь пятерых заключенных: П.И.Пестеля, К.Ф.Рылеева, С.И.Муравьева-Апостола, М.К.Бестужева-Рюмина, П.Г.Каховского подвели к виселице. Когда убрали подмосток, то Муравьев, Бестужев (по другим источникам Рылеев и Каховский) оборвались. Подскакал генерал, крича: "Скорей! Скорей!". Между тем Муравьев сказал: "Боже мой! и повесить порядочно в России не умеют!".
К зиме 1826/27 года декабристов начали отправлять из крепостей навстречу неизвестности. Многие из них отбывали ссылку в Иркутске и Иркутской области: Волконский С.Г., Громницкий П.Ф., Одоевский, Загорецкий, Лорер, Колесников и другие. Всего 121 человек.

Пятый чтец:

"Желания нового поколения стремятся к сибирским пустыням, где славные изгнанники светят во мраке, которым стараются их затмить. Их жизнь в заточении постоянно свидетельствует об истине их начал. Их слово так сильно, что запрещают выражать его даже в простых письмах к родным. У них отняли все: звание, имущество, здоровье, Отечество, свободу, но не могли отнять у них любовь народную. Она обнаруживается благоговением, которым окружают их огорченные семейства, религиозным чувством, которое питают к женам, разделяющим заточение мужей своих; ревностью, с которой собирают письмена, где обнаруживается животворящий дух изгнанников".
Из "Писем из Сибири" М.С.Лунина

Второй ведущий:

Уже со второй половины ХVII века Сибирь становится местом ссылки и каторги. Особенно усиливается поток ссыльных на каторжные работы после особого царского указа, изданного 5 февраля 1705 г.

Вот какой видели Сибирь каторжники:
"Наружность сих так называемых городков весьма непривлекательна: несколько десятков домов, разбросанных по плоскому берегу, у которых нет ни дворов, ни пристроек, потому что нет ни животных, ни хозяйства; небольшая деревянная церковь, такой же магазин для хлеба, соли да там и сям юрты - вот и все. Прибавьте к этому растянутые невод для просушки, жерди с вяленою рыбою, кое-где человек и везде множество собак, и вы имеете полную картину. Но и в этом забытом от света углу живут люди".
А.А.Бестужев, декабрист
В августе 1826 года в Иркутск прибыла первая группа декабристов. Мы бы хотели вспомнить тех, кто волею судьбы отбывал каторгу в нашем городе.
Царское самодержавие использовало Усольский солеваренный завод как место ссылки и каторжных работ для неугодных лиц, представителей передовой прогрессивной мысли, боровшихся за счастье народное.
Декабристы Евгений Петрович Оболенский и Александр Иванович Якубович были назначены на Усольский солеваренный завод, где к тому времени применялся каторжный труд. Здесь они работали до октября 1826 года, пока не пришло указание Николая I об отправке всех участников восстания на Нерчинские рудники.

Второй ведущий:

После отбытия срока каторги декабристов стали направлять на поселения в разные концы Сибири. В Тельме, а затем в Большой Елани с 1833 по 1836 год проживал Александр Иванович Одоевский, автор ответа на послание А.С.Пушкина "Во глубине сибирских руд...".

Второй чтец:
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечтам рванулись наши руки,
И - лишь оковы обрели.
Но будь покоен, бард! - цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями,
Наш скорбный труд не пропадет,
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое пламя.
Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы!
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы!
А.И.Одоевский

Второй ведущий:

С 1835 по 1851 год в селе Бельское жил Петр Федорович Громницкий (1803-1851), поручик Пензенского пехотного полка. Член общества соединенных славян. Осужден по II разряду. В тюрьмах Читы и Петровского завода находился с 1827 по 1835 год. На поселении в с. Бельском Иркутской губернии... В 1842-м отдан под особый надзор местной полиции за чтение и переписывание сочинения "государственного преступника" М.С.Лунина "Взгляд на русское тайное общество". Умер он в Усолье от туберкулеза и захоронен на кладбище в районе онкологической больницы. Теперь там поставлен памятный знак.
В Иркутской области в п. Бельск отбывали поселение Иван Александрович Анненков, Василий Павлович Колесников. В селе Большая Елань на поселении находились Владимир Иванович Штейнгель и Артамон Захарович Муравьев, в с. Буреть - Николай Александрович Загорецкий.
Широко образованные, декабристы оказали большое влияние на жизнь местного населения. Неграмотному в большинстве своем населению нужна была прежде всего школа. Такие школы были открыты во многих местах, и преподавали в них сами декабристы. На поселении декабристы стали заниматься хлебопашеством, заводить образцовые хозяйства. Они впервые знакомят крестьян с употреблением машин в сельском хозяйстве. Благодаря их усилиям в Сибири появляется огородничество.

У Синего моста чья-то легкая фигура. Вильгельм догоняет Каховского. Они идут рядом. Вильгельм спрашивает его тихо:

Где Одоевский, Рылеев, Пущин?

Каховской смотрит на него сбоку спокойными, неживыми глазами и не отвечает.

И они расходятся в темноте.

На площади - огни, дым, оклики часовых, пушки, обращенные жерлами во все стороны, кордонные цепи, патрули, ряды казацких копий, тусклый блеск обнаженных кавалергардских палашей, красный треск горящих дров, у которых греются солдаты, ружья, сложенные в пирамиды.

Простреленные стены, выбитые рамы во всей Галерной улице, шепот и тихая возня в первых этажах окрестных домов, приклады, бьющие по телу, тихий, проглоченный стон арестуемых.

Забрызганные веерообразно кровью стены Сената, трупы. Кучи, одиночки, черные и окровавленные. Возы, покрытые рогожами, с которых каплет кровь. На Неве - от Исаакиевского моста до Академии художеств - тихая возня: в узкие проруби спускают трупы. Слышны иногда среди трупов стоны - вместе с трупами толкают в узкие проруби раненых. Тихая возня и шарканье; полицейские раздевают мертвецов и раненых, срывают с них перстни, шарят в карманах.

Мертвецы и раненые прирастут ко льду. Зимой будут рубить здесь лед, и в прозрачных, синеватых льдинах будут находить человеческие головы, руки и ноги.

Так до весны.

Весной лед уйдет к морю.

И вода унесет мертвецов в море.

Петровская площадь как поле, взбороненное, вспаханное и брошенное. На ней бродят чужие люди, как темные птицы.

Николай Иванович провел тревожный день. Кто победит? Если Рылеев, придется Николаю Ивановичу рассчитываться за дружбу с Максимом Яковлевичем фон Фоком. Если царь, - ох, может попасть Николаю Ивановичу за его отчаянный либерализм: какие он речи на собраниях произносил, что в его типографии в декабре печаталось!

Пришли, Николай Иванович, пришли драгуны, жандармы.

Николай Иванович вышел в гостиную.

В гостиной стоял Шульгин, санкт-петербургский полицеймейстер, человек огромного роста, с пышными бакенбардами; с ним был целый отряд квартальных, жандармов, драгун - вся Санта-Хермандада была в гостиной Николая Ивановича.

Николай Иванович расшаркался. Шульгин сказал:

Отвечайте на вопросы.

Он подал Николаю Ивановичу бумагу. На бумаге было написано косым, четким почерком, карандашом: "Где живет Кюхельбекер? Где живет Каховской?" Возле имени Каховского было написано в скобках другим, дрожащим почерком: "У Вознесенского моста, в гостинице "Неаполь", в доме Мюсара".

Николай Иванович отлично знал, где живет Вильгельм. Но он наморщил лоб, цицероновским жестом поднес правую руку к подбородку, подумал с минуту и отвечал медленно и задумчиво:

Сколько я знаю, Кюхельбекер живет неподалеку отсюда, в доме Булатова. У Каховского адрес показан, но верно ли, мне неизвестно.

Точно ли так? - спросил Шульгин.

Шульгин приблизился к Николаю Ивановичу:

Ну, смотрите, вы знаете, кто это написал? Сам государь. Вы за правильность сведений головой отвечаете.

Николай Иванович поклонился почтительно:

Правильность сведений подтверждаю безусловно.

В дом Булатова, - сказал Шульгин жандармам. Жандармы вышли. Николай Иванович медленно вернулся в свою опочивальню.

К концу дня Фаддей Венедиктович совсем растерялся. Он взял извозчика и начал разъезжать по знакомым. Извозчик попался Фаддею Венедиктовичу неразговорчивый. Город был безлюден и тих. Вдали, на Эрмитажном мосту, чернело войско. Фаддей Венедиктович спросил у извозчика неожиданно для самого себя:

А скажи, братец ты мой, нельзя ли нам на Петровскую площадь?

Сказал и прикусил язык. Извозчик покачал головой:

Никак нельзя, барин, там теперь мытье да катанье, кругом пушки да солдаты.

Фаддей хихикнул бессмысленно:

Какое мытье?

Вестимо дело, замывают кровь, посыпают снегом и укатывают.

А крови много было? - спросил дрожащим голосом Фаддей.

Извозчик помолчал.

Значит, много, коли под лед людей спускают. Фаддей огляделся.

Поезжай, братец, к Синему мосту, - сказал он просительно, как будто извозчик мог ему отказать.

У дома Российско-Американской компании он слез, расплатился кое-как с извозчиком и вбежал рысцой по знакомой лестнице.

"Войти или не войти? - подумал он. - Боже сохрани, и думать нечего, назад; скорей назад. И зачем я только сюда приехал?"

Он дернул за колокольчик.

Дверь отворил слуга, бледный, с испуганными глазами.

Мелкими шажками, потирая для чего-то руки, вошел Фаддей в столовую. За столом сидели Рылеев, Штейн-гель, еще человека три. Они тихо разговаривали между собой, пили чай. Фаддей, быстро кивая головой и виновато улыбаясь, подошел к столу. Он не поздоровался ни с кем, но уже высмотрел свободный стул и приготовился сесть на краешек.

Тогда Рылеев встал лениво, вышел из-за стола, подошел к Фаддею и взял его за руку повыше локтя.

Тебе, Фаддей, делать здесь нечего, - сказал он протяжно. Он посмотрел на Фаддея и усмехнулся. - Ты будешь цел.

Потом, все так же держа его за руку, он вывел его из комнаты и закрыл дверь.

Очутившись на улице, Фаддей подумал тоскливо:

"Пропаду. Ей-богу, пропаду".

Он побежал по улице, потом остановился.

"Нет, бежать не годится. Домой скорей".

Кое-как добрался он до дому, укутался в халат, лег, угрелся и задремал.

В два часа ночи Фаддея все еще спал. Проснувшись, он увидел над собой незнакомую усатую голову.

Булгарин, журналист?

Фаддей сел на постели. Перед ним стоял жандарм. В дверях виднелась теща - "танта", - величественно смотревшая на Фаддея: своим поведением он наконец добился достойного конца.

"Начинается", - подумал Фаддей.

Одевайтесь немедля, поедете со мной к полицеймейстеру.

Я сейчас, - бормотал Фаддей. - Я мигом. Сию же минуточку с вами и поеду.

Руки его дрожали.

Полицеймейстер Шульгин сидел за столом в расстегнутом мундире. Перед ним стояли два жандармских офицера, которым он отдавал предписания.

Фаддей ему почтительнейше поклонился. Шульгин не ответил.

"Плохо дело", - подумал Фаддей.

Отпустив офицеров, Шульгин пристально вгляделся в Фаддея. Потом он усмехнулся.

Садитесь, - сказал он ему, кивнув на стул. - Вы чего перетревожились? - Он засмеялся. Фаддей заметил, что он слегка пьян.

Я ничего, ваше превосходительство, - сказал он, осмелев несколько.

Коллежского асессора Вильгельма Карловича Кюхельбекера знать изволите? - посмотрел вдруг в упор на него Шульгин.

Кюхельбекера? Я? - лепетнул Фаддей ("пропал", - быстро подумал он), - по литературе, единственно по литературе. Ни в каких других отношениях с этой личностью не состоял, да и отношения у нас самые, можно сказать, враждебные.

По литературе так по литературе, - сказал Шульгин, - но в лицо его вы знаете?

Фаддей начал догадываться, в чем дело.

В лицо знаю.

Наружность описать можете?

Пишите. - Шульгин придвинул Фаддею перо, чернила и лист бумаги. Пишите подробные его приметы.

"Кюхельбекер Вильгельм Карлов, коллежский асессор, - писал Фаддей, росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые. - Фаддей задумался, он вспомнил, как говорил сегодня утром у Греча Вильгельм. - Рот при разговорах кривится. - Фаддей посмотрел на пышные бакенбарды Шульгина. - Бакенбарды не растут, борода мало зарастает, сутуловат и ходит немного искривившись. - Фаддей вспомнил протяжный голос Вильгельма. - Говорит протяжно, горяч, вспыльчив и нрав имеет необузданный".

Он подал листок Шульгину.

Шульгин посмотрел листок, дочитал до конца внимательно и под конец усмехнулся:

- "Горяч, вспыльчив" - это до примет не относится. А лет ему сколько?

Около тридцати, - сказал Фаддей, - не больше тридцати. - Он говорил довольно уверенно.

Шульгин записал.

За правильность сообщенных примет вы головой отвечаете, - сказал он хрипло, выкатив на Фаддея глаза.

Фаддей приложил руку к сердцу.

Ваше превосходительство, - сказал он почти весело, - не беспокойтесь: по этим приметам вы его в сотне людей различите. Это описание - прямо сказать, литературное произведение.

Можете идти.

Фаддей приподнялся. Чувствуя прилив какой-то особенной, верноподданнической радости, он спросил, неожиданно для самого себя:

А скажите, пожалуйста, как здоровье его императорского величества?

Шульгин с удивлением на него поглядел.

Здоров, - кивнул головой. - Можете идти. Фаддей вышел и высунул от радости самому себе язык. "А Хлебопекарь-то, - подумал он потом с каким-то тоже удовольствием, - видно, сбежал, что приметы спрашивают".

Издали доносилось какое-то громыхание, дробное и ровное, как будто пересыпали горох из мешка в мешок, - не спеша возвращалась конница. Вильгельм уходил все дальше от площади. Потом он остановился, поглядел и на минуту задумался. Он повернул назад - заметил, что прошел Екатерининский институт. И позвонил в колокольчик. Привратница отперла калитку и осмотрела с удивлением Вильгельма. Потом она узнала его. Вильгельм прошел к тетке Брейткопф. Грязный, в оборванном фраке, он стоял посреди комнаты, и с него стекала вода. Тетка стояла у стола неподвижно, как монумент, лицо ее было бледнее обыкновенного. Потом она взяла за руку Вильгельма и повела умываться. Вильгельм шел за ней послушно. Когда он снова вошел в столовую, тетка была спокойна. Она поставила перед ним кофе, придвинула сливки и не отрываясь смотрела на него, подперев голову руками. Вильгельм молчал. Он выпил горячий кофе, согрелся и встал спокойный, почти бодрый. Он попрощался с теткой. Тетка сказала тихо:

Виля, бедный мальчик.

Она прижала Вильгельма к своей величественной груди и заплакала. Потом она проводила его до ворот.

Вильгельм, крадучись, шел по улицам. Улицы молчали. Не доходя Синего моста, он остановился на мгновенье.

Ему показалось, что в окнах Рылеева свет. Вдруг он услышал громыханье сабель, и несколько жандармов прошли мимо.

Определение – это второстепенный член предложения, который обозначает признак, качество, свойство предмета и отвечает на вопросы КАКОЙ? ЧЕЙ? КОТОРЫЙ? При синтаксическом разборе предложения определения подчеркиваются волнистой линией.

Определения обычно входят в качестве зависимых слов в словосочетания с существительными и могут связываться с ними способом согласования (например: БОЛЬШОЙ ДОМ, КРАСИВЫЙ САД) или способами управления и примыкания (например: ЧЕЛОВЕК (какой?) В ШЛЯПЕ, УМЕНИЕ (какое?) ИГРАТЬ). Определения, связанные с существительными при помощи согласования, называются согласованными , при помощи управления или примыкания – несогласованными .

Согласованные определения могут быть выражены прилагательными (НОВЫЙ МАРШРУТ), причастиями (ПРОЛОЖЕННЫЙ МАРШРУТ), притяжательными местоимениями (НАШ МАРШРУТ) и порядковыми числительными (ПЯТЫЙ МАРШРУТ). Несогласованное определение может быть выражено именем существительным в косвенных падежах (ДОМ – какой? – НА ГОРЕ), сравнительной степенью прилагательного (Я НЕ ВИДЕЛ БУРИ – какой? – СИЛЬНЕЕ), инфинитивом (ВОЗМОЖНОСТЬ – какая? – УЧИТЬСЯ) и местоимением (ЕГО КНИГА).

Несогласованные определения могут совмещать свое значение со значением обстоятельств и дополнений. Сравните: ДОМ (где?) НА ГОРЕ и ДОМ (какой?) НА ГОРЕ. Оба вопроса совершенно уместны, и НА ГОРЕ можно считать одновременно обстоятельством и определением. Еще один пример: ВСТРЕЧА (с кем?) С ДРУЗЬЯМИ и ВСТРЕЧА (какая?) С ДРУЗЬЯМИ. В этих словосочетаниях С ДРУЗЬЯМИ будет и дополнением, и определением.

Обособление – это выделение на письме с двух сторон знаками препинания (запятыми, тире, скобками) какой-то части предложения.

Определения обособляются в соответствии со следующими правилами.

1. Обособляется согласованное определение, состоящее из нескольких слов и относящееся к предшествующему имени существительному. Сравните два предложения:

Тропинка, зарастающая травой , вела к реке.
Зарастающая травой тропинка вела к реке.

2. Обособляется согласованное определение, относящееся к личному местоимению, вне зависимости от занимаемого им места в предложении и распространенности. Например:

Счастливый, он
Он, счастливый, рассказал мне о своих успехах.
Довольный своими успехами , он рассказал мне о них.
Он, довольный своими успехами , рассказал мне о них.

Обратите внимание: в примере из первого пункта правила запятыми выделено словосочетание ЗАРАСТАЮЩАЯ ТРАВОЙ. Если у определения есть зависимые слова, то они вместе составляют определительный оборот .

У этого правила есть три примечания:

1. Согласованное определение (как однословное, так и состоящее из нескольких слов), относящееся к существительному и стоящее перед ним, может обособляться, если оно имеет дополнительное значение причины (то есть совмещает в себе значения определения и обстоятельства причины). Например:

Уставшие, туристы решили отказаться от повторного восхождения.
Уставшие после бессонной ночи, туристы решили отказаться от повторного восхождения.

(В обоих предложениях определение объясняет причину отказа от повторного восхождения.)

2. Определения, стоящие после определяемого слова, но тесно связанные по смыслу с ним или с другими членами предложения, не обособляются. В таких случаях, если изъять определение из состава предложения, фраза теряет смысл. Например:

Он мог услышать вещи для себя довольно неприятные (Лермонтов) . Море у его ног лежало безмолвное и белое (Паустовский) .

3. Определение обособляется, где бы оно ни стояло, если оно отделено от определяемого слова другими словами. Например:

В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады (Шолохов).

Упражнение

Они пили кофей в беседке на берегу широкого озера_ усеянного островами (Пушкин).

Глубоко оскорбленная_ она села под окошком и до глубокой ночи сидела не раздеваясь (Пушкин).

Старушка_ поглядывающая на него из-за перегородки_ не могла знать, заснул он или только задумался (Пушкин).

Неокрепшие в самоуправлении_ глуповцы начали приписывать это явление посредничеству какой-то неведомой силы (Щедрин).

Закованные в гранит_ волны моря подавлены громадными тяжестями_ скользящими по их хребтам_ бьются о борта судов, о берега, бьются и ропщут_ вспенённые_ загрязнённые разным хламом (Горький).

В длинном клюве_ изогнутом на конце_ чайка держала маленькую рыбку.

И то ли он состроил гримасу_ ослепленный заходящим солнцем_ то ли его лицу вообще была свойственна некая странность, только губы его казались слишком короткими…(Манн).

Дети_ любопытные и любознательные_ сразу заметили, что в городе творится что-то непонятное.

Мрачным и удивленным_ взглядом встретил его отец.

Он открыл тетрадь и начертил два отрезка_ параллельных друг другу.

Начертите равносторонний треугольник со стороной_ равной пяти сантиметрам.

Но теперь недолго они говорили, - тот_ мудрый_ не мешавший им судить_ заговорил сам: «Стойте! Наказание есть. Это страшное наказание; вы не выдумаете такого в тысячу лет!» (Горький).

Небольшая ночная_ птица_ неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях_ почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону (Тургенев).

Может, это была колючка или кончик гвоздя_ вылезшего из войлочной подбивки хомута (Айтматов).
Лежа на панцирнотвердой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделенный дугообразными чешуйками_ живот, на верхушке которого еле держалось_ готовое вот-вот окончательно сползти_ одеяло (Кафка).
По светлой заре вычерчивались чёрные верхушки берез_ тонкие, как письмена (Пастернак).
Княжна меня решительно ненавидит, мне уже пересказывали две-три эпиграммы на мой счет_ довольно колкие, но вместе очень лестные (Лермонтов).
Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого рода чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада оскорблённого самолюбия, и презрение, и злоба_ рождавшаяся при мысли_ что этот человек_ теперь с такою увернностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий_ две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить, как собаку, ибо раненый в ногу немного сильнее_ я бы непременно свалился с утёса (Лермонтов).
Смажьте форму жиром, чтобы не заржавела, и уберите кухонный стол, сделайте соус из гидрата оксилития_ разведенного в стакане свежего молока (Виан).
Шатаясь и задыхаясь, он наконец вышел на берег, увидел_ лежавший на земле_ халат, поднял его и машинально растирался им, пока не согрелось окоченевшее тело (Гессе).
Старший брат моего отца_ умерший в 1813 году_ имея в виду устроить деревенскую больницу, отдал его мальчиком какому-то знакомому врачу для обучения фельдшерскому искусству (Герцен).
Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной_ любви? (Булгаков).
Но это еще не все: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот_ громадный, как боров, черный, как сажа или грач… (Булгаков).
Зимний вечер 14 декабря_ густой_ темный_ морозный (Тынянов).
Поля, все поля тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса, и_ усеянные редким и низким кустарником_ вились овраги… (Тургенев).
Одна_ черная_ крупная и облезлая_ была очень похожа на тех крыс, которых он видел на кораблях во время путешествий (Турнье).
Страннее всего происшествия_ случающиеся на Невском проспекте! (Гоголь).
Доктор Будах_ отмывшийся_ переодетый во все чистое_ тщательно побритый_ выглядел очень внушительно (Стругацкие).

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

XIV

Батарею гвардейской артиллерийской бригады привел на площадь генерал Сухозанет. Ее поставили поперек Адмиралтейской площади; правый фланг батареи дулами обращен к Сенату, левый – к Невскому – два орудия могут палить вдоль проспекта.

Зарядов же для пушек нет, их не взяли.

Еще мчится адъютант хоть за несколькими зарядами в лабораторию, а Сухозанет уж командует:

– Батарея! Орудия заряжай, с зарядом – жай!

Он пугает толпу. Но толпа стоит неподвижно и смеется. Московцы стреляют, кроют батальонным огнем, и стоят, как в землю вросшие, лейб-гренадеры и Экипаж.

А зарядов нет.

Генерал Сухозанет догоняет Николая, бесцельно разъезжающего, и говорит:

– Ваше высочество, прикажите пушкам очистить Петровскую площадь.

Ему отчаянно хочется выслужиться: его перегнали в этот день. Он запоздал. Николай, может быть, не знает, что зарядов нет. Заряды ведь скоро подвезут.

Но Николай останавливает коня, смотрит свирепо на генерала широко раскрытыми глазами, зубы его величества выбивают мелкую дробь, и, не сказав ни слова, он отъезжает от генерала влево.

В порыве служебного усердия генерал Сухозанет забылся и назвал его «ваше высочество».

Генерал в отчаянии. Он хватается за голову, медленно едет за царем. Выжидает, ловит его. Падают сумерки.

Четвертый час на исходе.

А московцы стреляют, и стоит черным плотным каре Гвардейский экипаж. А четыре кавалерийские атаки отбиты с уроном, и лейб-гренадеры у бунтовщиков на правом фланге. И Николай видит: чернь одиночками, кучками, толпами перебегает на Петровскую площадь – к бунтовщикам.

Если дело затянется до ночи – победа сомнительна.

Кто знает, что выйдет, если вся чернь примкнет к бунтовщикам? Кто разберет, что на уме – хотя бы у тех же измайловцев? В Финляндском полку волнения. Он остановился на мосту, на Васильевском острове. Ночью дело темное.

К Николаю подъезжает генерал Толь:

– Государь, я думаю положить конец этому беспорядку, пустив в ход пушки.

Николай хмуро кивает головой Толю, как и в первый раз.

Ночью дело темное, ночью дело сомнительное. Генералу Сухозанету хочется отличиться. А зарядов привезли немного, раз, два и обчелся.

Генерал не теряет надежды выслужиться. Он слышит, что говорит Толь, подъезжает к Николаю и, понизив голос, наклоняется к нему:

– Государь (так вернее), сумерки близки, силы бунтовщиков увеличиваются, темнота в этом положении опасна.

Николай молчит.

– А вы в своей артиллерии уверены? – спрашивает он хмуро и, не дожидаясь ответа: – Попробуйте еще раз переговорить.

Генерал Сухозанет едет к фронту московцев и кричит:

– Ребята, положите ружья, буду стрелять картечью.

Свист и хохот летят ему в лицо.

Александр Бестужев кричит:

– Сухозанет, ты б кого-нибудь почище прислал!

В генерала прицеливается молодой гвардеец. Сзади гвардейцу кричат:

– Не тронь этого холуя, он не стоит пули!

И крик идет по площади:

– Ура, Константин!

– Ура, конституция!

Сухозанет, багровый от гнева, поворачивает коня. Вдогонку свист, улюлюканье. Все на него сегодня плюют – и эта солдатская сволочь и царь.

На скаку он выдергивает из своей шляпы султан и машет им в воздухе. (Это-то и было первым, что увидел Вильгельм, когда вышел из своего столбняка.) Это сигнал – первый залп.

Первый залп холостыми орудиями.

Московцы стоят, стоит экипаж лейб-гренадеров, толпа все гуще сжимается вокруг войск.

Генерал Сухозанет получил от генерала Толя приказ: пальба орудиями по порядку.

XV

Первый выстрел.

Картечь поет визгливо – пи-у – и грохот: рассыпается; одни пули ударяют в мостовую и поднимают рикошетами снежный прах, другие с визгом проносятся над головами и попадают в людей, облепивших колонны Сената и крыши соседних домов, – шальные пули, – третьи – третьи косят фронт. Рассеивается пыль, в воздухе крики и стоны. Один крик в особенности страшен – похож на вой животного.

И в ответ тонкому пению картечи – сухой разговор ружей.

И опять тонкое пение – пи-у – и опять грохот – разбитые оконницы Сената звенят, пули уходят в камень, и штукатурка сыплется под ними.

Люди валятся кучами. Они падают, как снопы, и остаются лежать.

И все-таки войска стоят, а в ответ пению шрапнели сухой ружейный разговор; но он уже отрывист – ружья заикаются – пальба неровная.

И в третий раз – тонкое пение и треск, и в ответ – отдельные сухие вскрики ружей: тра-та-та, как похоронный стук барабана.

И в четвертый раз – ружья замолкают.

Со страшной, пронзительной ясностью Вильгельм видит все: как дрогнула передняя колонна и заметались матросы, как бросает старый матрос с изрытым оспой лицом ружье, как падает, точно поскользнувшись на льду, и остается лежать молодой матрос, – и вот главный толчок – и Вильгельма, тесня, проносит вперед бегущая толпа – мимо манежа, – а ноги спотыкаются о трупы и раненых. Вильгельм ощущает раз треск костей под ногами – и отдается толпе. На бегу он видит, как два солдата прячутся между выступами цоколя у манежа.

Толпа проносит его мимо Саши – Саша стоит и снимает белый султан с шляпы – сейчас и его захлестнет.

– Саша! Саша!

Но Саша не слышит.

Картечь поет.

И Вильгельма охватывает ярость. Его толкают, его что-то несет на себе, как пылинку, а эта поющая дура-картечь расстреливает всех, как баранов. Унижение, унижение и злость, страха нет и в помине. Он крепко сжимает закостеневшей рукой пистолет.

Визг картечи кроет его крик.

Толпа метнула его в узкий двор – рядом с манежем.

Все та же бешеная, ясная злость владеет Вильгельмом. Он ясно все сознает, он примечает малейшие мелочи – место, количество людей, есть ли у них оружие. Последний всплеск толпы вбрасывает во двор Мишу, брата. Он без шинели, ворот его мундира расстегнут, а брови сдвинуты с выражением недоумения. Вильгельм не рад брату – ему все равно.

Он кричит:

И все покорно выпрямляются.

Вильгельм командует в полутьме:

– Стройся!

И этот худой, высокий человек с перекошенным лицом, сжимающий в руке длинный пистолет, приобретает власть над людьми. Его голоса слушаются. Он строит людей в шеренги, и солдаты, нахмуря лица, идут за ним.

Подходит Миша и говорит Вильгельму:

– Уходи. – Больше не может и только шевелит губами, с ужасом смотря на брата.

Вильгельм властно отстраняет его рукой.

Час Вильгельма пробил – и он хозяин этого часа. Потом он расплатится.

– В штыки!

Он выводит людей из ворот на улицу, он поведет их в штыки – на врагов, на картечь.

– Нельзя, – говорит ему спокойно приземистый матрос, – куда людей ведете? Ведь в нас пушками жарят.

Вильгельм узнает Куроптева.

И в ответ пение картечи, ненавистный тонкий визг, и через мгновение трещащий разрыв пуль.

Вильгельм стоит опустив голову, сжимая в руке пистолет. Все легли. Он один стоит.

Куроптев ему снизу шепчет: «Ложитесь», – и Вильгельм послушно ложится.

Они проползают несколько шагов, и Куроптев говорит ему:

– Теперь на середину ползем.

Исаакиевская площадь во мраке. И Вильгельм слушается Куроптева. Они доползают до середины площади.

И в это время с Вильгельмом происходит непонятная перемена – острота сознания остается, но злости уже нет, а есть только тонкая осторожность, сумасшедшая хитрость преследуемого зверя. Сейчас надо пройти мимо семеновцев. Он все примечает по-прежнему. Он осознает в один миг, что он без шинели, в одном фраке, и что в руке его по-прежнему зажат пистолет, а они должны лицом к лицу пройти сейчас мимо семеновцев. И он, наклоняясь, беззвучно роняет пистолет в снег. Рука онемела и неохотно его выпускает: за день пистолет сросся с рукой. И они проходят мимо семеновцев.

В полумраке два солдата провожают его взглядами исподлобья. Вильгельм идет прямо, не сгибаясь.

Последнее, что он видит в полутьме, – это как офицеры Гвардейского экипажа подходят один за другим к командиру и сдаются ему.

Потом он идет легко, бодро, тело его пусто, и в пустой груди механически бьется разряженное до конца сердце.

У Синего моста чья-то легкая фигура. Вильгельм догоняет Каховского. Они и идут рядом. Вильгельм спрашивает его тихо:

– Где Одоевский, Рылеев, Пущин?

Каховской смотрит на него сбоку спокойными, неживыми глазами и не отвечает.

И они расходятся в темноте.

На площади – огни, дым, оклики часовых, пушки, обращенные жерлами во все стороны, кордонные цепи, патрули, ряды казацких копий, тусклый блеск обнаженных кавалергардских палашей, красный треск горящих дров, у которых греются солдаты, ружья, сложенные в пирамиды.

Забрызганные веерообразно кровью стены Сената, трупы. Кучи, одиночки, черные и окровавленные. Возы, покрытые рогожами, с которых каплет кровь. На Неве – от Исаакиевского моста до Академии художеств – тихая возня: в узкие проруби спускают трупы. Слышны иногда среди трупов стоны – вместе с трупами толкают в узкие проруби раненых. Тихая возня и шарканье; полицейские раздевают мертвецов и раненых, срывают с них перстни, шарят в карманах.

Так до весны.

Весной лед уйдет к морю.

И вода унесет мертвецов в море.

Побег

I

Николай Иванович провел тревожный день. Кто победит? Если Рылеев, – придется Николаю Ивановичу рассчитываться за дружбу с Максимом Яковлевичем фон Фоком. Если царь, – ох, может попасть Николаю Ивановичу за его отчаянный либерализм: какие он речи на собраниях произносил, что в его типографии в декабре печаталось!

– Пришли, Николай Иванович, пришли драгуны, жандармы.

Николай Иванович вышел в гостиную.

В гостиной стоял Шульгин, санкт-петербургский полицеймейстер, человек огромного роста, с пышными бакенбардами; с ним был целый отряд квартальных, жандармов, драгун – вся Санта-Хермандада была в гостиной Николая Ивановича.

Николай Иванович расшаркался. Шульгин сказал:

– Отвечайте на вопросы.

Он подал Николаю Ивановичу бумагу. На бумаге было написано косым, четким почерком, карандашом: «Где живет Кюхельбекер? Где живет Каховской?» Возле имени Каховского было написано в скобках другим, дрожащим почерком: «У Вознесенского моста, в гостинице «Неаполь», в доме Мюсара».

– Сколько я знаю, Кюхельбекер живет неподалеку отсюда, в доме Булатова. У Каховского адрес показан, но верно ли, мне неизвестно.

– Точно ли так? – спросил Шульгин.

Шульгин приблизился к Николаю Ивановичу:

– Ну, смотрите, вы знаете, кто это написал? Сам государь. Вы за правильность сведений головой отвечаете.

Николай Иванович поклонился почтительно:

– Правильность сведений подтверждаю безусловно.

– В дом Булатова, – сказал Шульгин жандармам.

Жандармы вышли. Николай Иванович медленно вернулся в свою опочивальню.

II

К концу дня Фаддей Венедиктович совсем растерялся. Он вял извозчика и начал разъезжать по знакомым. Извозчик попался Фаддею Венедиктовичу неразговорчивый. Город был безлюден и тих. Вдали, на Эрмитажном мосту, чернело войско. Фаддей Венедиктович спросил у извозчика неожиданно для самого себя:

– А скажи, братец ты мой, нельзя ли нам на Петровскую площадь?

Сказал и прикусил язык.

Извозчик покачал головой:

– Никак нельзя, барин, там теперь мытье да катанье, кругом пушки да солдаты.

Фаддей хихикнул бессмысленно:

– Какое мытье?

– Вестимо дело, замывают кровь, посыпают снегом и укатывают.

– А крови много было? – спросил дрожащим голосом Фаддей.

Извозчик помолчал.

– Значит, много, коли под лед людей спускают.

Фаддей огляделся.

– Поезжай, братец, к Синему мосту, – сказал он просительно, как будто извозчик мог ему отказать.

«Войти или не войти? – подумал он. – Боже сохрани, и думать нечего, назад; скорей назад. И зачем я только сюда приехал?»

Он дернул за колокольчик.

Дверь отворил слуга, бледный, с испуганными глазами. Мелкими шажками, потирая для чего-то руки, вошел Фаддей в столовую. За столом сидели Рылеев, Штейнгель, еще человека три. Они тихо разговаривали между собой, пили чай. Фаддей, быстро кивая головой и виновато улыбаясь, подошел к столу. Он не поздоровался ни с кем, но уже высмотрел свободный стул и приготовился сесть на краешек.

Тогда Рылеев встал лениво, вышел из-за стола, подошел к Фаддею и взял его за руку повыше локтя.

– Тебе, Фаддей, делать здесь нечего, – сказал он протяжно. Он посмотрел на Фаддея и усмехнулся. – Ты будешь цел.

Потом, все так же держа его за руку, он вывел его из комнаты и закрыл дверь.

Очутившись на улице, Фаддей подумал тоскливо:

«Пропаду. Ей-богу, пропаду».

Он побежал по улице, потом остановился.

«Нет, бежать не годится. Домой скорей».

Кое-как добрался он до дому, укутался в халат, лег, угрелся и задремал.

В два часа ночи Фаддей все еще спал. Проснувшись, он увидел над собой незнакомую усатую голову.

– Булгарин, журналист?

Фаддей сел на постели. Перед ним стоял жандарм. В дверях виднелась теща – «танта», – величественно смотревшая на Фаддея: своим поведением он наконец добился достойного конца.

«Начинается», – подумал Фаддей.

– Одевайтесь немедля, поедете со мной к полицеймейстеру.

– Я сейчас, – бормотал Фаддей. – Я мигом. Сию же минуточку с вами и поеду.

Руки его дрожали.

Фаддей ему почтительнейше поклонился. Шульгин не ответил.

«Плохо дело», – подумал Фаддей.

Отпустив офицеров, Шульгин пристально вгляделся в Фаддея. Потом он усмехнулся.

– Садитесь, – сказал он ему, кивнул на стул. – Вы чего перетревожились? – Он засмеялся. Фаддей заметил, что он слегка пьян.

– Я ничего, ваше превосходительство, – сказал он, осмелев несколько.

– Коллежского асессора Вильгельма Карловича Кюхельбекера знать изволите? – посмотрел вдруг в упор на него Шульгин.

– Кюхельбекера? Я? – лепетнул Фаддей («пропал», – быстро подумал он), – по литературе, единственно по литературе. Ни в каких других отношениях с этой личностью не состоял, да и отношения у нас самые, можно сказать, враждебные.

– По литературе так по литературе, – сказал Шульгин, – но в лицо его вы знаете?

Фаддей начал догадываться, в чем дело.

– В лицо знаю.

– Наружность описать можете?

– Могу-с.

– Пишите. – Шульгин придвинул Фаддею перо, чернила и лист бумаги. – Пишите подробные его приметы.

«Кюхельбекер Вильгельм Карлов, коллежский асессор, – писал Фаддей, – росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые. – Фаддей задумался, он вспомнил, как говорил сегодня утром у Греча Вильгельм. – Рот при разговорах кривится. – Фаддей посмотрел на пышные бакенбарды Шульгина. – Бакенбарды не растут, борода мало зарастает, сутуловат и ходит немного искривившись. – Фаддей вспомнил протяжный голос Вильгельма. – Говорит протяжно, горяч, вспыльчив и нрав имеет необузданный».

Он подал листок Шульгину.

Шульгин посмотрел листок, дочитал до конца внимательно и под конец усмехнулся:

– «Горяч, вспыльчив» – это до примет не относится. А лет ему сколько?

– Около тридцати, – сказал Фаддей, – не больше тридцати. – Он говорил довольно уверенно.

Шульгин записал.

– За правильность сообщенных примет вы головой отвечаете, – сказал он хрипло, выкатив на Фаддея глаза.

Фаддей приложил руку к сердцу.

– Ваше превосходительство, – сказал он почти весело, – не беспокойтесь: по этим приметам вы его в сотне людей различите. Это описание – прямо сказать, литературное произведение.

– Можете идти.

– А скажите, пожалуйста, как здоровье его императорского величества?

Шульгин с удивлением на него поглядел.

– Здоров, – кивнул головой. – Можете идти.

Фаддей вышел и высунул от радости самому себе язык.

«А Хлебопекарь-то, – подумал он потом с каким-то тоже удовольствием, – видно, сбежал, что приметы спрашивают».

III

Издали доносилось какое-то громыхание, дробное и ровное, как будто пересыпали горох из мешка в мешок, – не спеша возвращалась конница. Вильгельм уходил все дальше от площади. Потом он остановился, поглядел и на минуту задумался. Он повернул назад – заметил, что прошел Екатерининский институт. И позвонил в колокольчик. Привратница отперла калитку и осмотрела с удивлением Вильгельма. Потом она узнала его. Вильгельм прошел к тетке Брейткопф. Грязный, в оборванном фраке, он стоял посреди комнаты, и с него стекала вода. Тетка стояла у стола неподвижно, как монумент, лицо ее было бледнее обыкновенного. Потом она взяла за руку Вильгельма и повела умываться. Вильгельм шел за ней послушно. Когда он снова вошел в столовую, тетка была спокойна. Она поставила перед ним кофе, придвинула сливки и не отрываясь смотрела на него, подперев голову руками. Вильгельм молчал. Он выпил горячий кофе, согрелся и встал спокойный, почти бодрый. Он попрощался с теткой. Тетка сказала тихо:

– Виля, бедный мальчик.

Она прижала Вильгельма к своей величественной груди и заплакала. Потом она проводила его до ворот.

Вильгельм, крадучись, шел по улицам. Улицы молчали. Не доходя Синего моста, он остановился на мгновенье.

Вильгельм пошел прямыми, быстрыми шагами, не оглядываясь. Вдали, на площади, горели костры. Он быстро свернул в переулок и поднялся по лестнице к себе.

Семен отворил ему.

– Александра Ивановича нет дома? – спросил Вильгельм.

– Не приходили, – отвечал Семен хрипло.

Вильгельм сел за стол и подумал с минуту. Он рассеянно глядел на свой стол, смотрел в окно. И стол, и окно, и стул, на котором он сидел, были чужие. Его комната была уже не его. Что делать? Сидеть и ждать? Ожидание было хуже всего. Вильгельм почти хотел, чтобы сейчас открылась дверь и вошли жандармы. Только бы поскорей. Так он просидел за столом минут пять, – ему показалось – с час. Не приходили. Тогда он встал из-за стола.

– Семен, – сказал он нерешительно, – сложи вещи.

Семен, ничего не говоря и не глядя на Вильгельма, полез в шкап и начал укладываться.

– Ах, нет, нет, – вдруг быстро сказал Вильгельм. – Какие там вещи. Дай мне две рубашки.

Он взял сверток, посмотрел вокруг, увидел свои рукописи, книги, наткнулся глазами на Семена и кивнул ему рассеянно:

– Прощай, сегодня же уходи с квартиры. Поезжай в Закуп. Денег займешь где-нибудь. Ничего никому не говори.

Он надел старый тулупчик, накинул поверх бекешку и двинулся к двери.

Тут Семен схватил его за руку:

– Куда вы, Вильгельм Карлович, одни поедете? Вместе жили, вместе и поедем.

Вильгельм посмотрел на Семена, потом обнял его, подумал секунду и быстро сказал:

– Ну, собирайся живо. Возьми себе две рубашки.

Они пошли пешком до Синего моста. Вильгельм шел, спрятав лицо в воротник. Он в последний раз посмотрел на дом Российско-Американской торговой компании, потом они взяли извозчика и поехали к Обуховскому мосту.

У Обуховского моста Вильгельм с Семеном слезли. Отвернув лицо, Вильгельм расплатился, и они пошли вперед по тусклой улице.

Недалеко от заставы, в темном переулке, Вильгельм вдруг остановился, сорвал белую пуховую шляпу и провел по лбу.

«Рукописи… Что же с рукописями, с трудами будет? Пропадет все. – Он всплеснул руками. – Не возвратиться ли? Заодно и Сашу повидать – нельзя ведь так просто уйти от всех, от всего».

Семен стоял и ждал; фонарь мерцал на застывшей луже.

«Нет, и это кончено. Прошло, пропало и не вернется. Вперед идти».

– Вильгельм Карлович, – сказал вдруг Семен, – а как же это мы квартиру бросили. Ведь все вещи безо всякого присмотра остались. Разграбят, поди.

– Молчи, – сказал ему Вильгельм. – Голова дороже имения.

Они обошли заставу и вышли на большую дорогу, ведущую к Царскому Селу. Они прошли пять верст. Дорога была тихая, темная. Изредка погромыхивал на телеге запоздалый чухонец и шел опасливый пешеход с палкой, оглядываясь на двух молчаливых людей.

В немецкой деревне они наняли немца, который за пять рублей провез их мимо Царского Села в Рожествино. Проезжая мимо Царского, Вильгельм посмотрел в темноту, стараясь определить место, где стоит Лицей, но в темноте ничего не было видно. Тогда он закрыл глаза и задремал, больше не думая, не чувствуя и не помня ни о чем.