Николаевское кавалерийское училище

Здание Николаевского кавалерийского училища располагалось на Лермонтовском проспекте Петербурга. Славная «Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров» была основана в 1823 г. За свое 94-летнее существование она дала Императорской Российской Армии не одну сотню прекрасных офицеров-кавалеристов. С 1832 по 1834 гг. здесь учился М.Ю. Лермонтов .

В 1859 г. школа была переименована в Николаевское кавалерийское училище гвардейских юнкеров, а в 1864 г. оно было преобразовано в Николаевское кавалерийское училище с контингентом юнкеров в 200 человек и в память своего основателя императора Николая I получило на погоны вензель Государя.

Общеобразовательные классы училища гвардейских юнкеров были превращены в приготовительный пансион для молодых людей, поступающих в то же училище. Создание Николаевского кавалерийского училища обеспечивало пополнение кавалерийских частей, в то время как до этого офицеры, поступавшие в кавалерию, рекрутировались из лиц, оканчивавших пехотные училища и не получивших никакого специального образования.

Учебный курс училища был схож с курсом пехотных училищ, но он включал еще и специальные предметы: иппологию и конно-саперное дело. Каждый шаг юнкера, как в стенах училища, так и вне его, каждая мелочь быта строго регламентировались обычаями и традициями, порой суровыми, но необходимыми для кавалерийского офицера.

В строевом отношении училище представляло собой эскадрон и казачью сотню. Казачья сотня, так называемая Царская, была учреждена при училище в 1890 г. для кадет Донского кадетского корпуса. В отношении учебных и строевых занятий, поощрений, взысканий, правил внутреннего распорядка сотня руководствовалась правилами училища. В Петербурге сотня размещалась в трехэтажном здании училища, при котором специально для нее был построен манеж и казачьи конюшни. Юнкера Царской сотни были известны в Петербурге как исключительная по своей лихости и удали строевая часть.

Вместе с казачьей сотней штат Николаевского кавалерийского училища в начале 1914 г. насчитывал 335 юнкеров: 215 - в эскадроне и 120 - в сотне.

Николаевское инженерное училище. Саперные работы.

Юнкера носили алые погоны, по краям которых располагался серебряный галун.

После начала Первой мировой войны штат был расширен до 465 юнкеров, и училище перешло на ускоренный восьмимесячный курс обучения. В выступлении юнкеров в Петрограде в октябре 1917 г. училище участия принять не успело. Было расформировано вместе с остальными военными училищами. Уже к 10 февраля 1918 г. в его здании и на его средства были открыты 1-е советские кавалерийские Петроградские командные курсы.

Тверское кавалерийское училище

Тверское кавалерийское юнкерское училище было открыто в 1866 г. К 1908 г. Тверское кавалерийское училище было трехгодичным, сюда принимались молодые люди с 6-классным образованием. В 1908 г. при училище были организованы Военно-училищные курсы с двухгодичным курсом для окончивших кадетские корпуса и средние учебные заведения.

Юнкера размещались полуэскадронно в больших спальнях. Классные занятия продолжались с 8 ч утра до 3 ч дня. Строевые занятия включали в себя езду, уставы, гимнастику, вольтижировку, ружейные и шашечные приемы и работу в кузнице. Каждые две недели юнкерам приходилось «сдавать репетиции».

В день училищного праздника после молебна и парада проводился конкурс: фигурная езда, вольтижировка и рубка для юнкеров старшего курса (они приобретали собственных лошадей). Тверды часто ездили на парады в Москву, останавливаясь в Алексеевском военном училище. В начале июня эскадрон выходил в лагерь в Москву, на Ходынское поле. Их соседом по лагерю было Алексеевское военное училище. Там проводились съемки инструментальные, пешие, верхом, эскадронные ученья, стрельбы, выставлялись караулы у штандарта и денежного ящика.

В строевом отношении училище представляло собой эскадрон, со штатным составом в 150 юнкеров. Училищный праздник отмечался 6 декабря.

Юнкера училища имели светло-синие погоны, с черной выпушкой, обшитые серебряным галуном.

С началом Первой мировой войны училище перешло к практике восьмимесячных ускоренных выпусков.

После расформирования военных училищ в ноябре 1917 г. в здании училища и на его средства были открыты 1-е советские Тверские кавалерийские командные курсы.

Елисаветградское кавалерийское училище

25 сентября 1865 г. состоялось открытие Елисаветградского кавалерийского юнкерского училища в Херсонской губернии в составе одного эскадрона юнкеров в 90 человек. Курс был установлен двухгодичный. Училище предназначалось для комплектования офицерского состава кавалерийских частей Киевского, Одесского и Харьковского военных округов.

В 1868 г. штат училища был увеличен до 150 человек. Через 6 лет, в 1874 г. штат еще увеличился до 300 человек. Юнкера разделились на 2 эскадрона: первый - для драгунских полков, а второй - для уланских и гусарских полков, по 150 юнкеров в каждом эскадроне. В строевом отношении училище представляло собой конный дивизион. В 1876 г. при училище был учрежден казачий отдел на 35 человек, не входящий в состав эскадронов.

В 1880 г. училище отстроило собственный лагерь. До этого времени юнкера на лето прикомандировывались к кавалерийским полкам. Тогда же был открыт приготовительный класс, а через 6 лет казачий отдел был переведен в Новочеркасское училище. В 1888 г. училище заняло помещения упраздненной Военной прогимназии - три здания, которые размещались в самом центре Елисаветграда, в конце Дворцовой улицы.

В 1901 г. по новому положению юнкерские отделения были переведены на трехгодичный курс обучения с более обширной программой. Окончившие до реформы двухгодичный курс училища приказом по войскам округа переименовывались в эстандарт-юнкеров и являлись кандидатами на производство в офицеры. Окончившие по первому разряду производились в корнеты по представлению своего непосредственного начальства в последние 4 месяца года своего выпуска. В 1902 г. это учебное заведение было переименовано в Елисаветградское кавалерийское училище. После реформы молодые люди выпускались уже в чине корнета.


Юнкера Константиновского артиллерийского училища в манеже. 1906 г.

До 1903 г. юнкера числились в списках своих частей и носили полковую форму, имея на погонах лишь узкий юнкерский галун. В 1908 г. юнкерам училища была пожалована форма уланского образца.

Погоны у воспитанников Елисаветградского училища были алые с черной выпушкой.

Училище было расформировано в ноябре 1917 г. Юнкера-елисаветградцы принимали активное участие в Гражданской войне.

Воспоминания генерал-лейтенанта Свечина М.А. (16 мая 1876, Санкт-Петербург - 15 апреля 1969, Ницца) о Николаевском Кавалерийском Училище

Николаевское Кавалерийское Училище

31 Августа 1893 года, я вступил в Николаевское Кавалерийское Училище, образованное из бывшей Школы гвардейских подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров. Училище наследовало старые традиции, запечатленные еще стихами, прошедшего в нем курс, величайшего русского поэта Лермонтова. Было в них не мало юмористических и сатирических выпадов, но, в общем, уклад жизни Училища, или как y нас принято было говорить- «в славной Школе», вел к строжайшей дисциплине и молодцеватости. Считалось, что кавалерист должен быть - лихой, ловкий, воспитанный в чисто воинском духе.
Подход к этому, издавна, велся в строгой субординации и точном подчинении не только начальству, но и старшим нашим товарищам - юнкерам старшего курса. Младший курс должен был видеть в них - свое ближайшее начальство. Младший курс считался еще не проникшимся воинским кавалерийским духом, юнкера коего назывались «сугубыми зверьми». Они должны были слушатъ и повиноваться юнкерам старшего курса, кои наставляли их в установленных в Школе традициях. Кроме того, среди юнкеров старшего курса имились начальники: эскадронный и взводные вахмистры (в частном обиходе «капралы») и портупей-юнкера (также в частности - «эстандарт-юнкера»). Они имели на погонах еоотвѣтствующие отличия поперечными нашивками, почему и назывались нашивочными. Эти звания получали юнкера старшего курса, приказом по Училищу, за успехи — в науках, строевых занятиях и умению хорошо ездить верхом. Согласно Дисциплинарному Уставу эти начальники обладали правами по наложению наказаний - назначения не в очередь на наряды (дежурства и дневальства) и оставление без отпуска.
В общем следует признать, что переход из кадет корпуса в юнкера училища — был безусловно суровым. К тому же, y нас, среди юнкеров старшего курса попадались люди не совсем уравновешенные, без нужды переходили границы благоразумия, но это надо считать как исключение. Однако этот строгий режим, называемый «цуком», молва преувеличивала и доходя до высшего военного начальства, включая военного министра, вызывала требование к начальникам училища - принять меры для искоренения этого «цука». Но вопрос был очень деликатный и не все начальники училища подходили к нему хладнокровно, a резкие меры вызывали не улучшение, a ycyгубляли положение, приводя к уродливым формам. Так например уже по моем окончании училища, один начальник училища отменил право «нашивочных» юнкеров налагатъ наказания, принадлежавшие им по Дисциплинарному Уставу; это привело к тому, что налагались незаконные наказания, вроде назначения сделать десятки гимнастических приседаний, действительно унизительных. Но упоминаю об этом как исключение, в общем редко можно было встретить y бывших питомцев Школы неприятное воспоминание о жизни в стенах училища. A, c другой стороны, суровый режим воспитывал «отчетливых» будущих кавалерийских офицеров.
Через месяц, когда прибывшие в училище юнкера утверждались в первоначальном воинском обучении и владении оружием, (что особенно было трудно для лиц поступивших из гражданских учебных заведений, т. к. кадетам это было известно), назначалась церемония принятия присяги. Для этого в манеже выстраивались в пешем строю, с полной амуницией и оружием, эскадрон и сотня, выносился Штандарт, читались слова присяги и присягнувшие юнкера младшего курса прикладывались ко Кресту и Евангелію. С зтого дня поступившие юнкера зачислялись на действительную, военную службу и с этого дня насчитывалась выслуга пенсий. И юнкера поступали под действия военного законодательства.
Занятия в училище были установлены: - 4-ре часа лекций в классном флигеле и 4-ре часа строевых занятий, в том числе ежедневно час верховой езды. Два раза в неделю, по вечерам, были репетиции по прочитанным курсам лекций, за которые ставились отметки (баллы).
Кроме военных наук -- тактики, военной истории, фортификации, артиллерии, топографии, военной администрации, подрывном деле, мы проходили - историю Церкви (Закон Божий), историю русской литературы, законоведение (особенно полковые суды), французский и немецкий языки и, еще в мое время - химию и механику, впоследствии отмененные; в мое время - эти две науки y юнкеров носили названия - сугубых.
В середине Мая, училище переходило в лагерь Красного Села. Этот лагерь широко известный, среди военных и юнкеров Петербургских училищ, был одним из больших центров летней подготовки, учебных стрельб и маневров войск. Подъезжая к лагерю вы слышали: треск барабанов, звуки горнов и труб, заливчатую трель флейтистов; слышались ружейные выстрелы и очереди пулеметов, доносился отдаленный гул артиллерийской стрельбы. Поднявшись в ряд слобод, образующих Красное Село и обернувшись назад, перед вами откроется красивая картина палаточного лагеря пехотных полков и батарей императорской гвардий. A здесь, между слободами, раскинулись дворцовые постройки и бараки штабов. Сюда же примыкал своим правым флангом Авангардный лагерь армейских частей, бараки военных училищ, заканчивающиеся постройками Офицерской Кавалерийской Школы.
Трудно подыскать столько разнообразия в топографическом смысле, как окрестности Красного Села. Здесь вы найдете в фигурации местности, все нужное для обучения войск: - леса и перелески, овраги и холмы С причудливыми хребтами. По преданию на этот участок местности, в 25-ти верстах от Петербурга, указал наш великий Суворов. Сюда на смотры и маневры прибывали Наши Венценосные Вожди, сюда приглашались военные представители иностранных держав.
Впереди Авангарднаго лагеря растилалось обширное, холмистое пространство, примерно на три версты в ширину и длину, носившее название военного поля, казавшееся плоским, но было всхолмлено так, что в его складках скрывались на учениях целые кавалерийские полки. Сухой грунт поля, вытоптанный на учениях, во время которых, на широких аллюрах, поднималась такая пыль, что всадник не видел ушей своего коня.
Южную сторону поля окаймляла «Лабораторная роща», склады и артиллерийские снаряжения, т. к. за рощей находился полигон для практических стрельб артиллерии. В поле, на самом его высоком холме, уже давно был построен «Царский валик», откуда Державные Вожди Российской Армии смотрели прохождение церемониальным маршем войск и где, в былое время, Императоры, в конце лета, поздравляли выпускных юнкеров и пажей с производством в офицеры.
Отсутствие на поле ориентировочных пунктов затрудняло построение войск к смотру. Требовалась посылка топографа для точного определения правого фланга построения, чтобы кипрегелем визируя на три отдельных предмета, в том числе на дымовую трубу бумажной фабрики Печаткина, засечь нужную точку. По-этому, досужие зубоскалы уверяли, что если рухнет труба фабрики, то и выстроить большую массу войск лагеря - будет невозможно.
Эскадрон и сотня нашего Училища, в конном строю с полным вооружением выступив из Петербурга, походным порядком с привалом у Лигово, двигались переменными аллюрами и песнями.
По дорожке Красносельской едет эскадрон гвардейский, Эскадрон - лихой!
Снега белого белее, Блещут наши портупеи, Шашками гремя!
А, полковник приказал - Сделать в Лигове привал: Бутерброды есть!
Тут шакалы подбегают, Нам бутылки предлагают, С игристым вином!

Но полковник не зевает, Он шакалов прогоняет, Жилистым хлыстом!
И кидает им в затылки - Драгоценные бутылки, Как ему не жаль?

Прибыв в бараки нашего лагерного расположения, мы, первый месяц нашего обучения, посвящали: на младшем курсе - топографическим съемкам, a на старшем - верхом производили маршрутные съемки и решали в поле заданные нам тактическиея задачи.
Закончив эти работы, которые отмечались баллами, мы приступали к интенсивным строевым занятиям. Среди которых ежедневно проводились конные учения, где юнкера с полным вооружением, полагающегося кавалеристу, с винтовкой за спиной на солдатском седле. Все это давало, каждому из нас, полное понятие о тяжести кавалерийской службы. когда на широких аллюрах и всяческих перестроениях винтовки набивали спину, a сжимаясь в сомкнутых строях страдали и ноги. Моясь в банях мы могли наблюдать друг y друга синяки и ссадины, причиненные на учениях. И понятно на нас молодых, ложилось тяжелее чем на солдатах.
20 Октября 1894 года, в Бозе почил Император Александр III. 7 Ноября поезд с телом Императора прибыл из Ливадии в Петербург, наше Училище, в конном строю, к полдню прибыло к Николаевскому вокзалу и мы были свидетелями прохождения траурного шествия, a затем следовали за гробом вплоть до Петропавловской крепости. в церкви которой покоились лица Царской Семьи, со времен Петра Великого.

Когда я перешел на старший курс, великий князь Николай Николаевич был назначен Генерал-Инспектором Кавалерии. Страстно любящий кавалерийское дело, великий князь энергично принялся за работу, безусловно поставив ее на большую высоту; можно лишь отметить, что его резкий характер, иногда, переходил границы, наводя на смотрах трепет среди кавалерийских начальников, т. к. те, которые сплоховали, - отрешались от своих должностей или не получали дальнейшего продвижения по службе. «Пошло избиение», как говорилось в те времена. Многие полагали, что энергичная работа вел. князя не пострадала, если бы им не применялись эти резкости; надо иметь в виду, что положение вел. кн., как такового, затрудняло ответом или даже объяснением лица, коему был брошен резкий упрек. Мало кто решался бы на возражение, а, потому, вел. князю и не следовало пользоваться своим привилегированным положением. Постепенно, с годами, характер вел. князя значительно смягчился.
Однажды, молодым офицером, назначенным ординарцем к вел. князю на его выезд для смотров, я оказался свидетелем следующего: делая смотр Уланам Ее Величества, вел. князю не понравилась какая то эволюция в построении; вызвав командира полка ген. Баранова, он начал выговаривать ему и бросил бранное (неприличное) выражение. Тотчас командир Улан повернулся и начал отъезжать. Вел. кн. сперва недоумел отъезду от него командира полка, a затем приказал: «Ординарец верните мне командира полка». Я поскакал выполнять распоряжение. Вернувшемуся ген. Баранову, вел. кн. заявляет: «На каком основании вы позволяете себе отъезжать, когда я делаю разбор учения»? Но не потерявшийся и сохранивший полное спокойствие генерал ответил: ‘Когда Ваше Императорское Высочество говорите мне о кавалерийском деле, я Bac слушал, в ваших же «выражениях» я не компетентен». Вел. кн. понял свое неосторожное выражение, вырвавшееся нечаянно, обнял командира полка; все кончилось по хорошему, принял приглашение на завтрак в полк. Но не y всякого хватало решимости на такой ответ.
В середине лагерного обучения, из Главного Штаба поступил список свободных офицерских вакансий в полках. A в училищной канцелярии был составлен список в порядке среднего балла за выпускные экзамены, лагерные практические занятия по съемкам и прочее. По этим спискам и происходила разборка вакансий, имеющихся в полках. Каждый юнкер, в зависимости от своих успехов, мог видеть - дойдет ли до него возможность попасть в намеченный желательный для него полк? Состоя третьим по списку, меня этот вопрос не озабочивал.
(Выпускные пажи имели привилегию выбора желательной части, даже если в ней отсутствовала вакансия).
Выяснив в какой полк, по разборке вакансий, юнкер попадет, можно было приступить к заказу соответствующей полковой формы, дабы ко дню производства, что для нас намечалось на 12 Августа 1895 года, не опоздать надеть офицерский мундир.
Подходил день производства, когда мы, став офицерами, покидали нашу славную Школу, где мы так дружно сжились, теперь же расставаясь с нашими младшими братьями-зверьми, с которыми нужно было проститься и наставить их в хранении школьных традиций. После дружеских объятий всем хором пелась наша «Звериада», в которой сохранилось не мало строф нашего Лермонтова.
Затем читался последний наш «юмористический приказ по курилке» с заключительной фразой которого полагалось, что последний позвонок звериного хвоста отпадал и бывшая наша молодежь-«звери» становились «корнетами» с возложенными на них обязанностями; - хранить и поддерживать славу нашей Школы!

Производство в офицеры.

День производства в офицеры был большим событием в жизни молодежи, предназначавшей себя к военной службе. Действительно, мы из учеников делались самостоятельными, полноправными российскими подданными и офицерами, которым отдавала честь могучая наша Армия. Понятно, этот день, y нас запечатлевался на всю жизнь!
Конец маневров в 1895 году в Петербургском военном Округе заканчивался к 12 Августа и на этот день был назначен Высочайший смотр войскам лагеря. По окончании смотра, окончившіе курс пажи и юнкера Петербургских военных училищ, были вызваны к Царскому валику.
Это был первый год вступления на прародительский Престол нашего последнего Державного Вождя Императора Николая II, так зверски убитого со всей Августейшей Семьей.
Молодой Император, еще не освоившийся со возложенными на Hero, Божьей милостью, трудами, обратился к нам с милостивыми словами, которые были выслушаны с волнением и глубоко запали нам в душу. Государь подошел к нам, обвел своим чарующим взглядом выстроенных юных юнкеров и пажей, и с любовной улыбкой произнес: «Служите верой и правдой России и Мне. Любите Родину и будьте справедливы к подчиненным. Поздравляю вас с производством в офицеры». Громкое Ура вырвалось из наших грудей. Вечером, всем своим выпуском с приглашенными - командиром училишщного эскадрона и нашими сменными офицерами, мы собрались на общий обед y Эрнеста на островах, где, за дружеской трапезой и трогательными речами, прощались друг с другом и училищньм начальством. Этим офиицальная часть заканчивалась и мы расходились группами, для продолжения своего празднования по всем загородным садам, куда, до сей поры, вход нам был закрыт. Плац-адъютанты Петербургского коменданта, по установившемуся обычаю, смотрели снисходительно на наши шалости.
На следующий день утром мы еще раз собрались в стенах училища, в только что сшитых парадных мундирах, где был отслужен молебен, в присутствии всего училищного начальства. Адъютант училища выдал нам необходимые документы и отпускные билеты на полагающийся нам 28 дневный отпуск и мы разъезжались. В дополнение к 28 дням отпуска прибавлялось еще время на проезд к месту службы, исчисляемый по старинному, когда не было еще железных дорог, по 50 верст в сутки. Отчего выигрывали те y которых полковая стоянка была дальше от Петербурга. Выходившие в части стоявшие на Дальнем Востоке, имели несколько месяцев дополнительного отпуска.
Для выхода в гвардейские части требовалось еще получить согласие офицеров полка, для принятия в свою среду. Это положение не обусловливалось каким-либо законом, но давно вошло в обычай и поступленіе в полк, минуя желание его офицеров, ставило нарушителя в невозможное положение служения среди не сочувствующих ему. А, потому, едва-ли кто-либо мог решиться на подобный шаг.
Кроме того, каждый, наметивший себе часть, должен был отдать себе отчет - обладает ли он достаточными средствами, для службы в ней? Т. к. служба, особенно в гвардейских частях, не давала возможности существовать на получаемое жалованье. В этом отношении гвардейские части сильно разнились в зависимости от установленных в полках обязательных расходов. Недостаточная обдуманность в этом отношении грозила тем, что прекрасный офицер, не отдавший себе отчета - справится ли он в намеченной части с имеющимися y него средствами, должен был быстро покинуть полк.
Я, с несколькими товарищами по Училищу, наметившими себе выход Л-Гв. в Кирасирский Ее Величества полк, заблаговременно, до разборки вакансий, проехали в Гатчину (где полк квартировал) к полковому адъютанту M. M. Лазареву, который повел нас представиться старшему полковнику В. Г. Мандрыке. Последний, познакомившись и расспросив нас, отпустил сказав, что ответ мы получим своевременно. Вероятно, о нас, представлявшихся, были собраны необходимые справки, и заехавший к нам в лагерь Лазарев вызвал лишь меня и Н. Н. Лавриновского и передал согласие на наше принятие в полк.
И вот, с производством 12 Августа 1895 года, я получил честь надеть мундир и стать конетом Л-Гв. Кирасирского Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полка. Полк постепенно сделался для меня родным: - в нем я служил младшим офицером; по окончании Академии командовал в нем эскадроном, в 1910 году, в нем же, отбывал ценз командования дивизионом; по воле Государя и Шефа, мне оказана честь и радость получить в 1915 году в командование родной полк. A последнее, по установившемуся положению, давало мне право, и по окончании командования полком, остаться в его списках и сохранять мундир полка пожизненно.

Николаевское кавалерийское училище July 5th, 2012

Основано 9 мая 1823 года. приказом императора Александра I в Санкт-Петербурге , в казармах лейб-гвардии Измайловского полка (набережная Фонтанки , 120), была основана Школа гвардейских подпрапорщиков для обучения молодых дворян , поступавших в гвардию из университетов или частных пансионов и не имевших военной подготовки.


1826 год — При школе сформирован эскадрон юнкеров гвардейской кавалерии, учебное заведение переименовано в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров . 1859 год — В связи с упразднением звания подпрапорщика Школа переименована в Николаевское училище гвардейских юнкеров .В 1864 году Школа преобразована в Николаевское кавалерийское училище, которое до конца своего существования располагалось в здании по адресу Лермонтовский (Ново-Петергофский) проспект, д. 54.

В 1890 году при училище сформирована казачья сотня — так называемая «Царская сотня ».

Примыкающее здание.

В Николаевском кавалерийском училище готовили офицеров как для регулярной кавалерии , так и для казачьих войск. В соответствии с этим юнкера делились на эскадрон и сотню : 250 юнкеров в эскадроне, 120 — в казачьей сотне.

Продолжительность обучения — 2 года. По окончании обучения юнкера выпускались корнетами в кавалерию.
В настоящее время в здании НКУ находится режимное учреждение - Завод радиотехнического оборудования.

Вдалеке слева училищная церковь. В настоящее время в ней находится актовый зал указанного учреждения.

Курс обучения был двухгодичным, и его конечной целью была подготовка выпускников к полковой службе. Основными учебными предметами были тактика , военное дело , топография , управление, артиллерия , фортификация , право , гигиена и черчение , из общеобразовательных предметов преподавались Закон Божий , русский , французский и немецкий языки, математика , механика , физика , химия , история , экономика , государствоведение и психология .

С 1864 года выпуск проводился после летнего лагерного сбора, так как один лагерный сбор (после 1-го курса) был признан недостаточным. Первое время лучших выпускников направляли, как и ранее, в артиллерию и инженерные войска, но вскоре выпуск в эти рода войск из общевойсковых училищ был прекращен.

Знания оценивались по 12 бальной системе. Набравшие не ниже 9 баллов могли служить в гвардии, получившие средний балл ниже 9 баллов, могли выйти только в армию. Отметка ниже 6 баллов по любому предмету считалась неудовлетворительной. Получивший 5 баллов — проваливался.

Форма юнкеров эскадрона, утвержденная Александром III

Повседневная: алая бескозырка с черными кантами, защитный китель, синие рейтузы с красным кантом при высоких хромовых сапогах и шпорах. Шашка, портупея и пояс надевались поверх кителя и серой, светлого тонкого сукна, шинели.

Парадная: мундир и кивер драгун наполеоновского времени с андреевской гвардейской звездой, чёрный мундир с красным лацканом, красно-чёрный пояс и длинные брюки-шоссеры с красными генеральскими лампасами при ботинках с прибивными шпорами, белая гвардейская портупея шашки и белые замшевые перчатки.

Вооружение эскадрона: шашки и карабины кавалерийского образца

Газета «Новое Время», 21 мая 1929 г., № 2415, Белград - статья Гребенщикова Сергея Яковлевича.
Много воспоминаний пробудили очерки Вадимова под названием «Корнеты и звери», выпущенные отдельным изданием. Прочтя их, невольно вновь переживаешь годы, проведенные в Николаевском Кавалерийском училище.
Мне хочется сказать кое-что о том последнем времени, когда старые традиции, не только не мешавшие правильному течению учебной и внутренней юнкерской жизни, но и имевшие за собой в некоторых случаях большое положительное значение, еще не преследовались самими начальниками училища. Я говорю о годах, когда начальником был генерал Рынкевич, при котором пробыл в училище пишущий эти строки.


За две недели до нашего производства в офицеры (первый выпуск при Императоре Николае II), генерала Рынкевича сменил генерал Павел Плеве. С его легкой руки (если только руку этого генерала можно назвать «легкой») известный всем открытый «цук» и традиции стали запрещенным плодом, начали уходить в подполье и стали принимать все более и более уродливые формы, что отчасти уже можно было видеть из вышеназванных очерков Вадимова, бывшего в школе во времена Плеве. При генерале Де-Витте, положившем много труда и энергии, достойных лучшего применения, в борьбе с традициями и цуком – последний, несмотря на героические попытки этого начальника свести его совсем на нет – стал еще более уродливым. Некоторых обычаев, описанных Вадимовым, в наше время совсем не было, а другие вылились совсем в иную форму.


Описывая первый день пребывания в училище, г. Вадимов рассказывает, как один из «корнет», прибывший из отпуска раньше других, заставлял всех «молодых» представиться себе. Причем, если в «молодом» замечалась «корявость» в фигуре или вообще, представление было недостаточно «отчетливое», то вся церемония прекращалась, и «зверь» должен был ее начать снова. По приезде «корнет» из отпуска «молодые» таким же образом представлялись решительно всем «корнетам». При этих представлениях «зверям» задавались различные вопросы для проверки знаний названий, номеров и отличий полков, начальства, а также предлагались и всякие шутливые вопросы. Если на все это «молодые» не отвечали или по незнанию, или по недогадливости – то, по словам г. Вадимова, начинался общий, «беспощадный по невыносимости цук со стороны всех корнет, от первого до последнего».


Ничего подобного в наше время, время открытого цука, не было. В первый день после приезда «корнеты» просто знакомились со «зверями», выслушивая лишь фамилию молодого и место или учебное заведение, откуда прибыли и, называя также и свою фамилию, ни о каких вопросах и речи не было. Откуда же было «молодым», из коих много было штатских, знать правила воинской выправки, полки, начальство и всякие чисто кавалерийские названия? Всему этому «зверей» обучали с первого дня сбора всех юнкеров особые «корнеты» - учителя, получавшие в свое распоряжение по 2-3 «зверя», с которыми и занимались по вечерам в свободное время. Никаким шуткам вроде того, «что такое прогресс», «жизнь вандала» или «механика», или «какие бывают подковы у такого-то полка», эти учителя не обучали. Для этих шуток находились особые любители из «корнет» и особые типы из «зверей», весьма малочисленные – и это занятие к училищным традициям в наше время никогда не относилось!


Ко дню присяги (обыкновенно через месяц после прибытия в училище) «молодые» должны были быть уже вполне подготовлены, как в отношении необходимой воинской выправки, так и в знании начальства (начиная с нашивочных своего взвода и кончая Царской фамилией) и всех полков Русской конницы, их боевых отличий и формы. С последним «звери» ознакамливались по полковым щитам – гербам, висевшим в особой зале, так и называемой – «гербовой». Проверка всех этих знаний производилась нашивочными (т.е. эстандарт-юнкерами, как назывались в нашем обиходе портупей-юнкера) во время их дежурства по полуэскадрону при явке «зверей», отправляющихся в отпуск. В день присяги легко отпускались все, т.к. в этот день по традиции вся школа – и «корнеты», и «звери» - проводили вечер в цирке Чинизелли. При явке (перед отправлением в отпуск) дежурным нашивочным (при чем иногда присутствовал и взводный вахмистр) поверка выправки и всех необходимых (нешуточных) знаний производилась очень строго. Заметив какую-нибудь неправильность или в форме одежды, или в ответах, дежурный, не указывая, в чем собственно заключалась ошибка, просто командовал: «Кругом! Явитесь еще раз», и «зверь» становился в хвост очереди являющихся или уходил во взвод и там, перед зеркалом, искал изъян в форме или спрашивал товарищей, в чем заключалась ошибка в его ответах, и затем вновь становился в очередь. Бывали случаи, что, явившись несколько раз, и все неудачно, «молодой» сам отказывался от отпуска, до следующего раза. Этот порядок приучал юнкеров к самой тщательной аккуратности в форме одежды и заставлял отлично знать все, что требовалось. Дежурный по училищу офицер мог совершенно спокойно отпускать «зверя» в город, отлично зная, что раз «зверь» выпущен сверху, из эскадрона, то значит он и одет по форме, и выправлен достаточно, и все, что следует, знает, - иначе бы к дежурному офицеру его не допустили.


Что было вначале очень тяжело (и о чем г. Вадимов не говорит), - это обязательное для «зверей» вставанье перед всеми нашивочными эскадрона. В первое время, кроме эскадронного и взводных вахмистров, остальные не имели нашивок как исправляющие должность эстандарт-юнкеров, и поэтому «звери» часто ошибались и вставали не тому, кому следовало, и наоборот, пропускали тех, кому надо было встать. Все это вызывало замечания, т.к. «корнеты» простые цукали, если кто-либо по ошибке встанет им, а нашивочные цукали за зевание. Мало помалу нашивочные сами просили «зверей» в пределах своего взвода им не вставать, но первое время это было очень утомительно и не давало возможности просто письма написать. Но традиция эта, безусловно, имела свою хорошую сторону, т.к. она приучала видеть начальство и в своем же юнкере, что потом отзывалось и в дальнейшей службе, в полку, где корнет по привычке вполне спокойно делал необходимые замечания и в строю, и вне его своему же, но младшему товарищу, корнету. И это никогда не вызывало между ними трений – привычка много значит. «Корнет» в училище, а особенно нашивочный, оставался для «зверя» «корнетом» на всю жизнь, что не мешало им быть в отличных отношениях друг с другом.

Когда входил во взвод эскадронный вахмистр (имевший свою комнату), первый кто его замечал, будь это «корнет» или «зверь», командовал: «встать, смирно!».
Все это давало крепкую основу для развития правильных понятий о дисциплине и чинопочитании. Для нас свои же юнкера – нашивочные – были действительными начальниками, а не бутафорией. Невнимание к нашивочным легко приучило бы и к недостаточному вниманию и к офицерскому чину. У нас чинопочитание, отдание чести возводилось в культ, - этим щеголяли и гордились, в это все втягивались, но первое время бывало тяжело. Нашивочные пользовались властью, предоставленной им уставом, что было естественно, т.к. юнкера военных училищ уже считались на военной службе. Вследствие этого и меры взыскания не изыскивались и не изобретались самими нашивочными, а применялись те, которые предусматривались уставом, то есть лишние наряды или оставление без отпуска.
Какая была надобность отнимать у нашивочных предоставленную им уставом власть – я этого никогда не мог понять. Отчего унтер-офицер – солдат мог этой властью пользоваться, а унтер-офицер – юнкер нет (как это было в других училищах и как стало в нашем при вышеуказанных генерал-реформаторах)? В наше время взводные вахмистры были серьезным начальством, пользовались своей властью открыто и никогда не допускали глумления «корнет» над «зверьми».

Помню, как однажды, после моего возвращения из отпуска, ко мне подошел корнет Н-ский и сказал: «Потрудитесь явиться взводному вахмистру и доложить, что я сегодня видел, как вы пропустили на Невском отдать честь офицеру». Я сейчас же явился взводному Ях-ву, и тот изрек: «Останьтесь на среду без отпуска. другой раз не зевайте». Пришла среда. Я, конечно, в отпуск и не думаю собираться. Видя это, Н-ский, подойдя к моей кровати, стал расспрашивать меня, почему я не иду в отпуск, когда такая прекрасная погода. Я извелся, так как почувствовал, что ему хочется поиздеваться надо мной, но я спокойно отвечал, что не иду оттого, что не хочу. Так Н-ский подходил ко мне несколько раз. Взводный Ях-в лежал на своей кровати и, видимо, слышал, как Н-ский изводил меня своими расспросами, потому что вдруг, после третьего подхода ко мне Н-го, он громко позвал меня и сказал: «одевайтесь в отпуск», - что я не замедлил проделать. Н-ский, услышав слова Ях-ва, подошел к нему и стал говорить, что вероятно Ях-в забыл, что я оставлен без отпуска за проступок, замеченный им, Н-ским. Я отчетливо слышал, как Ях-в ему ответил: - «Я отлично знаю кого, как и за что я наказал, но я никогда не позволю глумиться над своими юнкерами».


Повторяю, что глумлений у нас никаких не допускалось, и простые корнеты никакой властью накладывать взыскания не пользовались. В приказах по курилке, кроме шутливых пунктов, было очень много дельных, о которых г. Вадимов, к сожалению, ничего не сказал, и которые традиционно исполнялись поддерживались не только «зверями», но и всеми «корнетами». К таким пунктам относится, например, запрещение гулять по Невскому при электрическом освещении – как только вспыхивали фонари, надо было сворачивать в ближайшую улицу или садиться на извозчика. Принимая во внимание состав публики, наводнявшей тротуары Невского при свете электричества, это правило приказа имело свое значение. Наших юнкеров среди этой вечерней, тротуарной толпы никогда не бывало! Также запрещалась езда на лихачах, что считалось дурным тоном – или на «собственном», или на «ваньке»! Раньше только лихачи были на резинах, но даже когда ими стали обзаводиться и простые извозчики, резиновые шины долго избегались.
Требование складывать в определенном, для всех одинаковом порядке белье – приучало к порядку, что особенно полезно было для неряшек и маменькиных сынков. Для приведения в порядок снятого белья «звери» иногда и будились, не только корнетом, но и своим братом «зверем» - дневальным, так как дневальные и дежурные отвечали за порядок перед дежурным офицером. Этот порядок был обязателен для всех, но никаких геометрических задач, как о том рассказывает Вадимов, на кальсонах решать не заставляли, - это, вероятно, тоже было одним из плодов изгнания «цука» в подполье.

Для шуточных вопросов никого не будили (Вадимов указывает на это как на обычное явление), кроме тех господ, над которыми, вероятно, глумились бы и во всяком другом учебном заведении, где всегда найдутся любители поглумиться из старших и любители подслужиться из младших! Со мной вместе учился один «зверь»-юнкер, который по команде любого «корнета» начинал галопировать по взводу и менять, также по команде, ноги по всем правилам манежной езды. Над ним потешались в отсутствие «корнет» и свои же «звери», и он ужасно обижался, если вдруг начинал свои упражнения по команде какого-нибудь шутника-«зверя». Над этим господином проделывали разные шутки и когда он был в старшем классе свои же товарищи корнеты. Но эти шутки над определенными личностями, конечно, не означали, что выполнение их входило в традиции училища, и что им подвергались традиционно все «звери».

По очеркам Вадимова можно думать, что в его время именно так и было, недаром он вспоминает, как «звери» с радостью ожидали начала занятий: «Слава Богу, что завтра уже начала лекций и строевых занятий! Меньше времени для выполнения традиций!» - впечатление получается такое от этой фразы, что традиции и состояли, главным образом, из приставаний и глумлений – это, вероятно, тоже было последствием загона «цука» в подполье…
В наше время открытого «цука» традиции не производили на нас такого гнета и не имели характера общего приставания «корнет» к «зверям» с разными пустяками! Между старшим и младшим курсами отношения были за малым исключением очень хорошие, несмотря на настойчивое требование исполнения всех традиций (между прочим, и тех, кои вспоминает и Вадимов: корнетская лестница, корнетские углы и пр.). Взыскания накладывались только нашивочными, и только такие, которые предусматривались уставом – никаких бесконечных в виде наказания «верчений», которые вспоминает Вадимов, ни бесчисленных приседаний, каковые, как рассказывают, применялись позже – в наше время никогда не было! Думаю, что во времена начальников защитников равноправия «зверей» с «корнетами», первым жилось куда хуже, чем во времена открытого законного «цука».

«Звери», замеченные в злостном нежелании исполнять училищные традиции, подвергались особому роду внушения. Во время чтения приказа по курилке в курительной комнате, после каждого пункта, который был нарушен тем или другим «зверем», чтец приказа громко называл провинившегося по фамилии, что подхватывали все корнеты, с добавлением «такой-то на линию», - и виновный должен был выходить на описанную уже Вадимовым «линию», где корнеты освещали его со всех сторон свечами. Но это было очень редко: при мне был лишь один случай вызова на линию, - традиции поддерживались и самими «зверями». Если среди самих «корнет» являлся господин, не желавший исполнять училищных традиций, то он переводился по общему согласию «на сугубое положение» и обязан был выполнять все то, что требовалось от «зверей» с первых дней их пребывания в Школе. Товарищеские чувства в училище были очень развиты.

Я помню, как один из юнкеров старшего класса не явился из отпуска в срок, в воскресение, не появился и к началу занятий в понедельник. «Корнеты», зная горячий характер товарища и наклонность его к большому загуливанию, забеспокоились. Взводный и эскадронный вахмистры просили разрешения у эскадронного командира немедленно отпустить нескольких юнкеров для розыска пропавшего, дабы предупредить возможность какой-либо истории, могущей вредно отразиться как на добром имени училища, так и на судьбе беспутного, но хорошего человека. Разрешение было дано, и через несколько часов товарищи, знавшие привычки пропавшего «корнета», выволокли его из какой-то не в меру закутившей компании. Он отсидел должное время под арестом, и дело было кончено благополучно для всех.
Весьма недальновидно действовали те начальники, которые старались уничтожить традиции в Николаевском Кавалерийском училище, да еще традиции, укрепляющие воинскую дисциплину! В некоторых военных училищах были как раз обратные традиции (как не вставать в своих помещениях не только нашивочным, но даже и своим офицерам, не командовать в строю «смирно» не своему командиру и пр.) – вот куда бы и назначать таких врагов традиций, как вышеназванные генералы – но почему-то там все оставалось по-старому!


В каждом закрытом учебном заведении параллельно, так сказать, с официальной жизнью, официальными порядками, всегда будет иметь место неофициальная сторона со своими обычаями и традициями. Начальство должно лишь следить, чтобы эта сторона не выливалась в уродливые формы. Начальство не должно мешать исполнению невинных традиций и обычаев, заполняющих однообразную жизнь, тем самым давая выход молодым порывам. Преследование же этой стороны жизни, отнятие прав у старших, не только не вредных, но даже полезных, всегда поведут к худшему. Кому мешала, например, так декоративно обставленная традиция похорон инспектора классов генерала Цирга, в лице которого корнеты незадолго до окончания зимних лекций как бы хоронили «науки»! Обычай этот, хотя и остался, но о нем г. Вадимов упоминает только, как о «корнетском обиходе». Эта традиция так привилась, что сам престарелый уже генерал Цирг всегда спрашивал: «ну что, хоронили меня?» и, получив положительный ответ, добавлял: «ну значит, я поживу еще»! И странное дело, в первый или во второй год, когда начались гонения на традиции вообще и на похороны ген. Цирга в особенности, он сам умер, и много съехалось на его уже настоящие похороны бывших юнкеров Николаевского училища. Сколько раз они весело хоронили своего любимого инспектора! Как часто являлся он в класс на шум с неизменно ошибочно построенной фразой: «Господа, побольше шума – поменьше дела! То есть, виноват. Поменьше дела – побольше шума!». Все старались попасть на эти последние похороны, уже далеко не веселые….
Или чему и кому мешала традиция, по которой после окончания последней лекции в старшем классе трубач должен был трубить не простой, а так называемый «общий отбой», встречаемый громким криком «ура!»? А ведь сколько энергии положили реформаторы-начальники на искоренение этого обычая, и сколько взысканий было наложено за исполнение его, - а кому он мешал? Последняя лекция, – ну как же не отметить ее как-нибудь? В конце концов, обычай этот после нескольких драм, вероятно, все же был уничтожен, т.к. г. Вадимов о нем уже не упоминает.


Я закончу эти свои заметки горячим пожеланием, чтобы те, в руках которых находятся молодые силы, не уничтожали и не боролись с традициями, конечно, если только они не уродливы и не отзываются глумлением. Всякая разрешенная традиция никогда не выльется в уродливые формы, наоборот, часто неосторожный запрет самого невинного обычая может породить крайне нежелательные явления. Молодость должна иметь выход своим порывам; дело их руководителей этот выход найти и молодые порывы направить в определенное русло, а не останавливать их плотинами, которые рано или поздно, но прорвутся.

План
Введение
1 История
2 Устройство и учебная программа
2.1 Система оценок
3 Форма и вооружение
4 Традиции «Славной школы»
5 Известные выпускники и учащиеся
Список литературы
Николаевское кавалерийское училище

Введение

Николаевское кавалерийское училище - элитное военное училище Российской империи. Основано 9 мая 1823 года. Выпускниками училища были многие видные представители военной и культурной элиты России XIX - начала XX вв.

1. История

9 мая 1823 года приказом императора Александра I в Санкт-Петербурге, в казармах лейб-гвардии Измайловского полка (набережная Фонтанки, 120), была основана Школа гвардейских подпрапорщиков для обучения молодых дворян, поступавших в гвардию из университетов или частных пансионов и не имевших военной подготовки. В её штате были начальник, 1 инспектор классов, 8 обер-офицеров в чине не ниже поручика и 120 слушателей. В Школе обучали юношей из дворянских семей, а затем выпускали их в полки гвардейской кавалерии.

1826 г. - При школе сформирован эскадрон юнкеров гвардейской кавалерии, учебное заведение переименовано в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров . С 1825 г. школа располагается в бывшем дворце графов Чернышевых.

1859 г. - В связи с упразднением звания подпрапорщика Школа переименована в Николаевское училище гвардейских юнкеров .

В 1864 г. Школа преобразована в Николаевское кавалерийское училище, которое до конца своего существования располагалось в здании по адресу Лермонтовский (Ново-Петергофский) проспект, д. 54.

В 1890 г. при училище сформирована казачья сотня - так называемая «Царская сотня».

В октябре 1917 г. училище было расформировано.

В феврале 1921 г. училище было возрождено в Галлиполи на основе существовавшего в Крыму Учебного дивизиона. Впоследствии было эвакуировано в г. Белая Церковь (Югославия), где действовало до 1923 г. Произвело 4 выпуска (5 ноября 1922 г., 12 июля и 2 сентября 1923 г., перед закрытием - выпуск эстандарт-юнкеров, произведенных в корнеты 7 марта 1924 г.) - всего 357 человек. Начальник - генерал-лейтенант А. В. Говоров.

2. Устройство и учебная программа

Впоследствии в училище принимались наиболее успешные выпускники кадетских корпусов: необходимо было иметь не менее 9 баллов по наукам и 8 баллов за поведение.

В Николаевском кавалерийском училище готовили офицеров как для регулярной кавалерии, так и для казачьих войск. В соответствии с этим юнкера делились на эскадрон и сотню: 250 юнкеров в эскадроне, 120 - в казачьей сотне. Продолжительность обучения - 2 года. По окончании обучения юнкера выпускались корнетами в кавалерию.

Курс обучения был двухгодичным, и его конечной целью была подготовка выпускников к полковой службе. Основными учебными предметами были тактика, военное дело, топография, управление, артиллерия, фортификация, право, гигиена и черчение, из общеобразовательных предметов преподавались Закон Божий, русский, французский и немецкий языки, математика, механика, физика, химия, история, экономика, государствоведение и психология.

Существовала возможность сдать офицерские экзамены экстерном.

С 1864 г. выпуск проводился после летнего лагерного сбора, так как один лагерный сбор (после 1-го курса) был признан недостаточным. Первое время лучших выпускников направляли, как и ранее, в артиллерию и инженерные войска, но вскоре выпуск в эти рода войск из общевойсковых училищ был прекращен.

2.1. Система оценок

Знания оценивались по 12 бальной системе. Набравшие не ниже 9 баллов могли служить в гвардии, получившие средний балл ниже 9 баллов, могли выйти только в армию. Отметка ниже 6 баллов по любому предмету считалась неудовлетворительной. Получивший 5 баллов - проваливался.

3. Форма и вооружение

Форма юнкеров эскадрона, утвержденная Александром III

Повседневная: алая бескозырка с черными кантами, защитный китель, синие рейтузы с красным кантом при высоких хромовых сапогах и шпорах. Шашка, портупея и пояс надевались поверх кителя и серой, светлого тонкого сукна, шинели.

Парадная: мундир и кивер драгун наполеоновского времени с андреевской гвардейской звездой, чёрный мундир с красным лацканом, красно-чёрный пояс и длинные брюки-шоссеры с красными генеральскими лампасами при ботинках с прибивными шпорами, белая гвардейская портупея шашки и белые замшевые перчатки.

Вооружение эскадрона: шашки и карабины кавалерийского образца

Форма казачьей сотни :
 Со времени учреждении сотни юнкера носили форму своих войск и полков.

С 1907 г.: китель с серебряным прибором и синие казачьи шаровары с красными лампасами и белым гвардейским снаряжением (пояс и портупея)

Вооружение казачьей сотни: казачий карабин без штыка, пика, шашка донского казачьего образца

4. Традиции «Славной школы»

Николаевское кавалерийское училище (в память о прошлом именовашееся «Славной школой» или просто Школой) славилось своими традициями, так называемым «цуком» .

При поступлении в училище каждый мог выбрать вид службы: «по славной ли училищной традиции, или по законному уставу?» .

«По уставу» - выбрав службу по уставу, юнкер был избавлен от цука, но к нему переставали относится как к товарищу. Его называли «красным» и бойкотировали, никто с ним не разговаривал. С ним поддерживали лишь чисто служебные официальные отношения. Однако самым существенным, было то, что такого «красного» по окончании училища никогда бы не принял в свою офицерскую среду ни один гвардейский полк, ибо в каждом полку были выходцы из Школы, всегда поддерживавшие связь с родным училищем, а потому до их сведения, конечно, доходило, кто из новых юнкеров - «красный». Следует отметить, что «красный» юнкер был очень редким явлением.

«По славной учлищной традиции» - служба «по традиции» подразумевала полное подчинение младших (1-й год обучения) старшим (2-й год обучения), но регулировалась исторически сложившимися правилами.

Юнкера младшего курса с момента появления в училище назывались «сугубыми зверями» и поступали в полное распоряжение старшего курса. В Школе были разные лестницы для старших («корнетов») и младших («зверей») юнкеров, из четырёх дверей, ведших в спальни эскадрона, где юнкера располагались повзводно, две были «корнетскими», равно как и половина зеркал-трюмо, там стоявших. Пользоваться ими младший курс не имел права. То же самое относилось и к курилке, где на полу имелась борозда, по преданию проведенная шпорой Лермонтова и потому именовавшаяся «Лермонтовской», за которую «зверям» доступ был запрещен.

Классика «цука»:

· приседания, выполнявшиеся во всех углах и при всех случаях для развития «шлюза» и «шенкелей»

· бесчисленные повороты направо, налево и кругом, чтобы довести «отчетливость» до совершенства

· старший мог задать младшему любой вопрос в любое время суток, например: «Молодой, пулей назовите имя моей любимой женщины», или «Молодой, пулей назовите полчок, в который я выйду корнетом», - «зверь» обычно отвечал на эти вопросы безошибочно, так как обязан был знать назубок, как имена женщин, любимых старшими, так и полки, в которые старшие намеревались поступить.

· «Молодой, пулей расскажите мне про бессмертие души рябчика», - командовал старший. И молодой, вытянувшись стрункой, рапортовал: «Душа рябчика становится бессмертной, когда попадает в желудок благородного корнета».

Регулирование взаимоотношений:

Согласно обычаю, «корнеты» не имели права задевать личного самолюбия «молодого». Юнкер первого года обучения был обязан выполнить беспрекословно все то, что выполняли до него юнкера младшего курса из поколения в поколение. Однако имел право обжаловать в корнетский комитет то, в чём можно усмотреть «издевательство над его личностью», а не сугубым званием зверя. За этим строго следил «корнетский комитет» (возглавляемый выборным председателем), куда входили все юнкера старшего курса. Председатель корнетского комитета являлся верховным блюстителем и знатоком традиций Школы, компетенция его была неоспорима.

«Корнеты» не имели права с неуважением дотронуться хотя бы пальцем до юнкера младшего курса, уж не говоря об оскорблении. Это правило никогда не нарушалось ни при каких обстоятельствах.

За столкновения между собой юнкеров младшего курса с применением кулачной расправы и взаимных оскорблений обе стороны подлежали немедленному отчислению из училища независимо от обстоятельств, вызвавших столкновение

5. Известные выпускники и учащиеся

· Лермонтов, Михаил Юрьевич (1834) - выпущен корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк.

· Лашкарёв, Александр Григорьевич (1843) - выпущен в Конно-гренадерский лейб-гвардии полк.

· Мусоргский, Модест Петрович (1856) - выпущен в лейб-гвардии Преображенский полк.

· Каульбарс, Александр Васильевич (1861) - выпущен в лейб-гвардии Гатчинский полк.

· Брянчанинов, Александр Семёнович (1866) - выпущен корнетом в Кавалергардский полк.

· Сухомлинов, Владимир Александрович - выпущен корнетом в Уланский Его Величества лейб-гвардии полк.

· Клейгельс Николай Васильевич (1868) - выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Драгунский полк.

· Плеве, Павел Адамович (1870) - выпущен в лейб-гвардии Уланский Его Величества полк.

· Самсонов, Александр Васильевич (1877) - выпущен корнетом в Ахтырский 12-й гусарский полк.

· Яковлев, Леонид Георгиевич - выпущен в лейб-гвардии Уланский Её Величества полк.

· Замятнин, Александр Николаевич (1878) - выпущен корнетом в 11-й драгунский Изюмский Его Королевского Высочества Наследного Принца Фридриха Вильгельма Прусский полк.

· Келлер, Фёдор Артурович (1879)

· Марков, Василий Евгеньевич (1884)

· Альфтан, Владимир Алексеевич (1881) - выпущен корнетом в лейб-гвардии Уланский Его Величества полк.

· Миллер, Евгений Карлович (1886)

· Павлов Александр Александрович (1887) - выпущен в лейб-гвардии Гусарский полк.