Твардовский Александр Трифонович (1910-1971) Родился в семье кузнеца на Смоленщине, с детства приобщился к чтению, рано начал писать стихи. В первые дни Великой Отечественной войны был направлен в штаб Юго-Западного фронта, где ему предстояло работать во фронтовой газете «Красная Армия». Стихи А.Т. Твардовского о войне отличаются своей простотой и легкостью запоминания и восприятия.
Поэма «Василий Теркин» писалась Твардовским на протяжении всей войны и стала его самым известным произведением.
А.Т. Твардовский - Стихи о войне короткие для детей начальной школы
Война - жесточе нету слова...
Война - жесточе нету слова.
Война - печальней нету слова.
Война - святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
И на устах у нас иного
Ещё не может быть и нет.
Все в мире сущие награды
Благословите светлый час!
Отгрохотали эти годы,
Что на земле застигли нас.
Еще теплы стволы орудий
И кровь не всю впитал песок,
Но мир настал. Вздохните люди,
Переступив войны порог.. .
Под вражьим тяжким колесом
Стонала мать-земля.
И бомбы вспучив чернозем,
Дырявили поля...
И были той земли сырой
Края обожжены.
И кто-то первый был герой
И мученик войны
В крови, в пыли шептал без сил,
Уже стонать на мог.
Уже не жить просил,
Воды один глоток
А где вода?И так умрет.
К тому и привыкать...
И это знала наперед
Его старуха мать
Война, война. Любой из нас,
Еще живых людей,
Покуда жив, запомнил час,
Когда узнал о ней.
И как бы ни была она
В тот первый час мала,
Пускай не ты - твоя жена
Все сразу поняла.
Ей по наследству мать ее
Успела передать
Войны великое чутье,
А той - другая мать..
Велика страна родная,
Так раскинулась она,
Что и впрямь - война иная
Для неё как не воина.
Но в любой глухой краине,
Но в любой душе родной
Столько сказано отныне
С этой, может, не войной.
Пусть прибитый той зимою
След ее травой пророс.
И прибой залива моет
Корни сосен и берез.
Пусть в этот край вернулись птицы,
И пришло зверье в леса,
И за старою границей
День обычный начался.
Там, в боях полубезвестных,
В сосняке болот глухих,
Смертью храбрых, смертью честных
Пали многие их них.
Пускай до последнего часа расплаты,
До дня торжества - недалекого дня -
И мне не дожить, как и многим ребятам,
Что были нисколько не хуже меня.
Я долю свою по-солдатски приемлю,
Ведь если бы смерть выбирать нам, друзья,
То лучше, чем смерть за родимую землю,
И выбрать нельзя.
Стихи Твардовского о Великой Отечественной войне 1941-1945г для школьников
«Отцов и прадедов примета…»
А. Твардовский.
Отцов и прадедов примета, -
Как будто справдилась она:
Таких хлебов, такого лета
Не год, не два ждала война.
Как частый бор, колосовые
Шумели глухо над землей.
Не пешеходы - верховые
Во ржи скрывались с головой.
И были так густы и строги
Хлеба, подавшись грудь на грудь,
Что, по пословице, с дороги
Ужу, казалось, не свернуть.
И хлеба хлеб казался гуще,
И было так, что год хлебов
Был годом клубней, землю рвущих,
И годом трав в лугах и пущах.
И годом ягод и грибов.
Как будто все, что в почве было, -
Ее добро, ее тепло -
С великой щедростью и силой
Ростки наружу выносило,
В листву; в ботву и колос шло.
В свой полный цвет входило лето,
Земля ломилась, всем полна…
Отцов и прадедов примета, -
Как будто справдилась она;
Гром грянул - началась война…
Рассказ танкиста
Александр Твардовский
А как зовут, забыл его спросить.
Лет десяти-двенадцати. Бедовый,
Из тех, что главарями у детей,
Из тех, что в городишках прифронтовых
Встречают нас как дорогих гостей.
Машину обступают на стоянках,
Таскать им воду вёдрами - не труд,
Приносят мыло с полотенцем к танку
И сливы недозрелые суют…
Шёл бой за улицу. Огонь врага был страшен,
Мы прорывались к площади вперёд.
А он гвоздит - не выглянуть из башен, -
И чёрт его поймёт, откуда бьёт.
Тут угадай-ка, за каким домишкой
Он примостился, - столько всяких дыр,
И вдруг к машине подбежал парнишка:
- Товарищ командир, товарищ командир!
Я знаю, где их пушка. Я разведал…
Я подползал, они вон там, в саду…
- Да где же, где?.. - А дайте я поеду
На танке с вами. Прямо приведу.
Что ж, бой не ждёт. - Влезай сюда, дружище! -
И вот мы катим к месту вчетвером.
Стоит парнишка - мины, пули свищут,
И только рубашонка пузырём.
Подъехали. - Вот здесь. - И с разворота
Заходим в тыл и полный газ даём.
И эту пушку, заодно с расчётом,
Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозём.
Я вытер пот. Душила гарь и копоть:
От дома к дому шёл большой пожар.
И, помню, я сказал: - Спасибо, хлопец! -
И руку, как товарищу, пожал…
Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку,
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
Но как зовут, забыл его спросить.
Я знаю, никакой моей вины...
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,-
Речь не о том, но все же, все же, все же...
В пилотке мальчик босоногий...
Александр Твардовский
В пилотке мальчик босоногий
С худым заплечным узелком
Привал устроил на дороге,
Чтоб закусить сухим пайком.
Горбушка хлеба, две картошки -
Всему суровый вес и счет.
И, как большой, с ладони крошки
С великой бережностью - в рот.
Стремглав попутные машины
Проносят пыльные борта.
Глядит, задумался мужчина.
- Сынок, должно быть сирота?
И на лице, в глазах, похоже,-
Досады давнишняя тень.
Любой и каждый все про то же,
И как им спрашивать не лень.
В лицо тебе серьезно глядя,
Еще он медлит рот открыть.
- Ну, сирота.- И тотчас:- Дядя,
Ты лучше дал бы докурить.
Когда пройдешь путем колонн...
Когда пройдешь путем колонн
В жару, и в дождь, и в снег,
Тогда поймешь,
Как сладок сон,
Как радостен ночлег.
Когда путем войны пройдешь,
Еще поймешь порой,
Как хлеб хорош
И как хорош
Глоток воды сырой.
Когда пройдешь таким путем
Не день, не два, солдат,
Еще поймешь,
Как дорог дом,
Как отчий угол свят.
Когда - науку всех наук -
В бою постигнешь бой,-
Еще поймешь,
Как дорог друг,
Как дорог каждый свой -
И про отвагу, долг и честь
Не будешь зря твердить.
Они в тебе,
Какой ты есть,
Каким лишь можешь быть.
Таким, с которым, коль дружить
И дружбы не терять,
Как говорится,
Можно жить
И можно умирать.
Зачем рассказывать о том...
Зачем рассказывать о том
Солдату на войне,
Какой был сад, какой был дом
В родимой стороне?
Зачем? Иные говорят,
Что нынче, за войной,
Он позабыл давно, солдат,
Семью и дом родной;
Он ко всему давно привык,
Войною научен,
Он и тому, что он в живых,
Не верит нипочем.
Не знает он, иной боец,
Второй и третий год:
Женатый он или вдовец,
И писем зря не ждет...
Так о солдате говорят.
И сам порой он врет:
Мол, для чего смотреть назад,
Когда идешь вперед?
Зачем рассказывать о том,
Зачем бередить нас,
Какой был сад, какой был дом.
Зачем?
Затем как раз,
Что человеку на войне,
Как будто назло ей,
Тот дом и сад вдвойне, втройне
Дороже и милей.
И чем бездомней на земле
Солдата тяжкий быт,
Тем крепче память о семье
И доме он хранит.
Забудь отца, забудь он мать,
Жену свою, детей,
Ему тогда и воевать
И умирать трудней.
Живем, не по миру идем,
Есть что хранить, любить.
Есть, где-то есть иль был наш дом,
А нет - так должен быть!
Перед войной
Перед войной, как будто в знак беды,
Чтоб легче не была, явившись в новости,
Морозами неслыханной суровости
Пожгло и уничтожило сады.
И тяжко было сердцу удрученному
Средь буйной видеть зелени иной
Торчащие по-зимнему, по-черному
Деревья, что не ожили весной.
Под их корой, как у бревна отхлупшею,
Виднелся мертвенный коричневый нагар.
И повсеместно избранные, лучшие
Постиг деревья гибельный удар…
Прошли года. Деревья умерщвленные
С нежданной силой ожили опять,
Живые ветки выдали, зеленые…
Прошла война. А ты все плачешь, мать.
Для Твардовского «Книга про бойца» была самым серьезным личным вкладом в общее дело - в Победу над смертельной опасностью фашизма: «Каково бы ни было ее собственно литературное значение, для меня она была истинным счастьем. Она мне дала ощущение законности места художника в великой борьбе народа, ощущение очевидной полезности моего труда, чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения. «Теркин» был для меня во взаимоотношениях писателя со своим читателем моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю».
Переправа (Отрывок из поэмы Василий Теркин)
Твардовский А.Т.
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода, -
Ни приметы, ни следа.
Ночью, первым из колонны,
Обломав у края лёд,
Погрузился на понтоны
Первый взвод.
Погрузился, оттолкнулся
И пошёл. Второй за ним.
Приготовился, пригнулся
Третий следом за вторым.
Как плоты, пошли понтоны,
Громыхнул один, другой
Басовы́м, железным тоном,
Точно крыша под ногой.
И плывут бойцы куда-то,
Притаив штыки в тени.
И совсем свои ребята
Сразу - будто не они,
Сразу будто не похожи
На своих, на тех ребят:
Как-то все́ дружней и строже,
Как-то все́ тебе дороже
И родней, чем час назад.
Поглядеть - и впрямь - ребята!
Как, по правде, желторот,
Холостой ли он, женатый,
Этот стриженый народ.
Но уже идут ребята,
На войне живут бойцы,
Как когда-нибудь в двадцатом
Их товарищи - отцы.
Тем путём идут суровым,
Что и двести лет назад
Проходил с ружьём кремнёвым
Русский труженик-солдат.
Мимо их висков вихрастых,
Возле их мальчишьих глаз
Смерть в бою свистела часто
И минёт ли в этот раз?
Налегли, гребут, потея,
Управляются с шестом.
А вода ревёт правее -
Под подорванным мостом.
Вот уже́ на середине
Их относит и кружи́т…
А вода ревёт в теснине,
Жухлый лёд в куски кроши́т,
Меж погну́тых балок фермы
Бьётся в пене и в пыли́…
А уж первый взвод, наверно,
Достаёт шестом земли́.
Позади шумит протока,
И кругом - чужая ночь.
И уже он так далёко,
Что ни крикнуть, ни помочь.
И чернеет там зубча́тый,
За холодною чертой,
Неподступный, непочатый
Лес над чёрною водой.
Переправа, переправа!
Берег правый, как стена…
Этой но́чи след кровавый
В море вынесла волна.
Было так: из тьмы глубокой,
Огненный взметнув клинок,
Луч прожектора протоку
Пересёк наискосок.
И столбом поставил воду
Вдруг снаряд. Понтоны - в ряд.
Густо было там народу -
Наших стриженых ребят…
[И не все успели сходу
Повернуть, отплыть назад.]
И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди тёплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно…
Под огнём неразбериха -
Где свои, где кто, где связь?
Только вскоре стало тихо, -
Переправа сорвалась.
И покамест неизвестно,
Кто там робкий, кто герой,
Кто там парень расчудесный,
А наверно, был такой.
Переправа, переправа…
Темень, холод. Ночь как год.
Но вцепился в берег правый,
Та́м остался первый взвод.
И о нём молчат ребята
В боевом родном кругу,
Словно в чём-то виноваты,
Кто на левом берегу.
Не видать конца ночлегу.
За ночь грудою взялась
Пополам со льдом и снегом
Перемешанная грязь.
И усталая с похода,
Что б там ни было, - жива,
Дремлет, скорчившись, пехота,
Сунув руки в рукава.
Дремлет, скорчившись, пехота,
И в лесу, в ночи́ глухой
Сапогами па́хнет, по́том,
Мёрзлой хво́ей и махрой.
Чутко дышит берег этот
Вместе с теми, что на том
Под обрывом ждут рассвета,
Греют землю животом, -
Ждут рассвета, ждут подмоги,
Духом падать не хотят.
Ночь проходит, нет дороги
Ни вперёд и ни назад…
А быть может, там с полно́чи
Пороши́т снежок им в очи,
И уже давно
Он не тает в их глазницах
И пыльцой лежит на лицах -
Мёртвым всё равно.
Стужи, холода не слышат,
Смерть за смертью не страшна,
Хоть ещё паёк им пишет
Первой роты старшина.
Старшина паёк им пишет,
А по почте полевой
Не быстрей идут, не тише
Письма старые домой,
Что ещё ребята сами
На привале при огне
Где-нибудь в лесу писали
Друг у друга на спине…
Из Рязани, из Казани,
Из Сибири, из Москвы -
Спят бойцы.
Своё сказали
И уже навек правы́.
И тверда́, как камень, груда,
Где застыли их следы…
Может - так, а может - чудо?
Хоть бы знак какой оттуда,
И беда б за полбеды.
До́лги ночи, жёстки зо́ри
В ноябре - к зиме седой.
Два бойца сидят в дозоре
Над холодною водой.
То ли снится, то ли мнится,
Показалось что невесть,
То ли иней на ресницах,
То ли вправду что-то есть?
Видят - маленькая точка
Показалась вдалеке:
То ли чурка, то ли бочка
Проплывает по реке?
Нет, не чурка и не бочка -
Просто глазу маята.
- Не пловец ли одиночка?
- Шутишь, брат. Вода не та!
Да, вода… Помыслить страшно.
Даже рыбам холодна́.
- Не из наших ли вчерашних
Поднялся́ какой со дна?..
Оба разом присмирели.
И сказал один боец:
- Нет, он выплыл бы в шинели,
С полной выкладкой, мертвец.
Оба здорово продрогли,
Как бы ни́ было, - впервой.
Подошёл сержант с биноклем.
Присмотрелся: нет, живой.
- Нет, живой. Без гимнастёрки.
- А не фриц? Не к нам ли в тыл?
- Нет. А может, это Тёркин? -
Кто-то робко пошутил.
Стой, ребята, не соваться,
Толку нет спускать понтон.
- Разрешите попытаться?
- Что пытаться!
- Братцы, - он!
И, у за́берегов корку
Ледяную обломав,
Он как он, Василий Тёркин,
Встал живой, - добрался вплавь.
Гладкий, голый, как из бани,
Встал, шатаясь тяжело.
Ни зубами, ни губами
Не работает - свело.
Подхватили, обвязали,
Дали валенки с ноги.
Пригрозили, приказали -
Можешь, нет ли, а беги.
Под горой, в штабной избушке,
Парня тотчас на кровать
Положили для просушки,
Стали спиртом растирать.
Растирали, растирали…
Вдруг он молвит, как во сне:
- Доктор, доктор, а нельзя ли
Изнутри погреться мне,
Чтоб не всё на кожу тратить?
Дали стопку - начал жить,
Приподнялся на кровати:
- Разрешите доложить.
Взвод на правом берегу
Жив-здоров назло врагу!
Лейтенант всего лишь просит
Огоньку туда подбросить.
А уж следом за огнём
Встанем, ноги разомнём.
Что там есть, перекалечим,
Переправу обезпечим…
Доложил по форме, словно
То́тчас плыть ему назад.
Молодец! - сказал полковник. -
Молодец! Спасибо, брат.
И с улыбкою неробкой
Говорит тогда боец:
- А ещё нельзя ли стопку,
Потому как молодец?
Посмотрел полковник строго,
Покосился на бойца.
- Молодец, а будет много -
Сразу две.
- Так два ж конца…
Переправа, переправа!
Пушки бьют в кромешной мгле.
Бой идёт святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
У СЛАВНОЙ МОГИЛЫ
Нам памятна каждая пядь
И каждая наша примета
Земли, где пришлось отступать
В пыли сорок первого лета.
Но эта опушка борка
Особою памятью свята:
Мы здесь командира полка
В бою хоронили когда-то.
Мы здесь для героя отца,
Меняясь по-двое, спешили
Готовый окопчик бойца
Устроить поглубже, пошире.
В бою - как в бою. Под огнем
Копали, лопатой саперной
В песке рассекая с трудом
Сосновые желтые корни.
И в желтой могиле на дне
Мы хвои зеленой постлали,
Чтоб спал он, как спят на войне
В лесу на коротком привале.
Прости, оставайся, родной!..
И целых и долгих два года
Под этой смоленской сосной
Своих ожидал ты с восхода.
И ты не посетуй на нас,
Что мы твоей славной могиле
И в этот, и в радостный час
Не много минут посвятили.
Торжествен, но краток и строг
Салют наш и воинский рапорт.
Тогда мы ушли на восток,
Теперь мы уходим на запад.
Над этой могилой скорбя,
Склоняем мы с гордостью знамя:
Тогда оставляли тебя,
А нынче, родимый, ты с нами.
Зима на фронте
Посеребрив щиты орудий,
Штыки, постромки, провода,
Идет зима по мерзлой груде, -
Кому - зима, кому - беда.
По фронтовым идет дорогам,
Рядит войска в единый цвет.
И то, что русскому - подмога,
То немцу - нет!
Шуршит поземка, ветер резок,
Мороз в новинку, что огонь.
Особо зол вблизи железа -
Гляди, без варежки не тронь.
Зима всем ровно пригрозила,
Ее закон для всех один.
Но то, что русскому - под силу,
То немцу - блин!
Зима под небом необжитым
Его застала на пути.
И от нее одна защита -
Земля, - вгрызайся и сиди.
И рукавичкой в рукавичку
Стучи - как вылез за порог...
Да, то, что русскому в привычку,
То немцу - ох!..
Морозы русскому знакомы,
Зимует он в родных местах,
Он - у себя, он, русский, - дома,
А дома лучше, чем в «гостях».
Мы с детства любим наши зимы,
Мороз силен - денек хорош.
Итак: что русскому терпимо,
То немцу - нож!
Дыши, фашист, морозным паром,
Дрожи среди глухих полян.
Еще в тылу тебя пожаром
Прогреет русский партизан.
Учись в снегах сыпучих ползать,
Боясь чужих, враждебных стен,
И знай: что русскому на пользу,
То немцу - хрен!
Все ближе, ближе срок расправы,
Сжимай оружие, боец.
Безумный враг, бандит кровавый
У нас в снегах найдет конец.
И прозвучит урок суровый
В веках - потомкам помнить чтоб,
Урок: что русскому здорово,
То немцу - гроб!
Стихи о войне. А. Т. Твардовский
Александр Трифонович Твардовский (1910 - 1971)
Есть у Твардовского стихотворение "Поездка в Загорье", написанное в 30-е годы. Автор, известный уже поэт, приезжает в свой родной хутор под Смоленском. Здесь, в большой крестьянской семье, он родился и вырос, здесь живут его одногодки, да и многие старики еще живы. Но пуст отчий дом. И отец с матерью, и братья, и младшая сестренка "раскулачены", сосланы на Север. Время "сплошной коллективизации". Нет, нерадостной выдалась эта поездка, хотя и тепло встретили поэта земляки. По обычаю, встреча не обошлась без старинных песен:
Пели женщины вместе,
И Петровна - одна.
И была ее песня -
Старина-старина.
И она ее пела,
Край платка теребя,
Словно чье-то хотела
Горе взять на себя.
Последние две строки многое объясняют в поэзии Твардовского. Поэт эпического дарования, он стремился изобразить и осмыслить главные события в жизни страны, свидетелем которых был. Его поэмы - "Страна Муравия", "Василий Теркин", "Дом у дороги", "За далью - даль", "По праву памяти" - настоящий учебник истории нашего государства. Истории, в которой, помимо побед и свершений, было немало людского страдания и горя.
Внешне его творческая биография вполне благополучна. Рано пришла к нему слава - не официальная, а подлинно народная. Его труд не раз отмечался государственными премиями и правительственными наградами. Возглавляемый им "Новый мир" стал самым авторитетным и читаемым в стране журналом. Но те, кто близко знал Александра Трифоновича, видели, как тяжело переживает он царившие в стране бесправие и беззаконие. Никогда не угасало в нем чувство ответственности "за все на свете", стремление любое "горе взять на себя".
Таковы и герои поэзии Твардовского, простые русские люди. И старая Петровна, и крестьянин Никита Моргунок из "Страны Муравии", и рядовой боец Василий Теркин. Даже в стихах о Гагарине поэту важно заметить: "Родился он в простой крестьянской хате". Поэтому и язык его поэзии предельно прост. Здесь Твардовский сумел достичь удивительной, небывалой до него естественности.
Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
Вот стихи, а все понятно,
Все на русском языке.
Он считал, что надо писать так, чтобы тебя понимали и академик, и доярка. О народном признании его поэзии мы знаем - сотни, тысячи писем со словами любви и благодарности получал он от хлеборобов и строителей, солдат и рабочих. А вот и оценка академика:
"...Я (читатель придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом - это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!"
Это - Иван Алексеевич Бунин о "Василии Теркине".
Слова эти не устарели и сегодня.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://kostyor.ru/student/
Призванный в 1939 году в армию, А. Твардовский участвовал в финской кампании 1939-1940 годов в качестве корреспондента военной газеты. Событиям тех лет посвящены цикл стихов «В снегах Финляндии» (1939-1940) и прозаические записи «С Карельского перешейка» (опубликованы в 1969 году). Весной 1940 года Твардовский был награждён орденом Красной Звезды.
На смену юношескому порыву вырваться из отцовского хутора приходит понимание: малая родина - вот чем силён поэт. Заметим, что именно Твардовский обогатил наш словарь этим понятием.
Постепенно лирический герой Твардовского осознаёт себя частицей исторического времени, которое вмещает и память о прошлом - о детстве, о родном доме. День сегодняшний мыслится им как продолжение прошедшего и исток будущего.
Многое было дано понять Твардовскому ещё «на той войне незнаменитой», на которой он оказался в 1939 году. Память - это нить, связующая человека с историей, с народом, с отчим домом, с жизнью, наконец. Одним из аспектов темы памяти в лирике Твардовского военных лет стало воспоминание о мирной, довоенной жизни, описанием которой сменялся рассказ о военных событиях, подчёркивая нелепость, противоестественность происходящего.
И, шевеля в губах окурок,
Сонливо глядя на огонь,
Боец, парнишка белокурый,
Тихонько трогает гармонь.
И все пришедшие погреться
Сидят сговорчивым кружком,
Сидят на корточках, как в детстве,
Как в поле где-нибудь, в ночном...
«Зима, под небом необжитым...», 1940
В годы Великой Отечественной войны поэт ещё не раз будет обращаться к этому опыту, сопоставляя, переживая его снова и снова, а спустя три десятилетия подготовит цикл «Стихи из записной книжки» (1961), который составят особенно, если можно так сказать, «личные» произведения, соединившие все аспекты темы памяти. Поэт размыкает границы пространства и времени, делая читателя участником событий, которые переживает лирический герой. По жанровой природе цикл «Стихов из записной книжки» близок лирическому дневнику в прозе, расцвет которого пришёлся на послевоенные годы.
Из записной потёртой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далёко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А всё ещё бегом бежал,
Да лёд за полу придержал...
Среди большой войны жестокой,
С чего - ума не приложу, -
Мне жалко той судьбы далёкой,
Как будто мёртвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примёрзший, маленький, убиты
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
Две строчки, 1943
Специальным корреспондентом фронтовой печати Твардовский участвовал в Великой Отечественной войне с первых её дней. Он выступал в армейской и фронтовой печати с очерками, стихами, фельетонами. Были опубликованы стихи поэта, объединённые во «Фронтовую хронику» (1941-1945), многочисленные очерки и корреспонденции. Главным трудом этих лет стала поэма «Василий Тёркин» (1941-1945). Поэма представляет собой свободное повествование, композиционным центром которого является сквозной образ заглавного героя - рядового солдата Василия Тёркина. В этом образе поэт воплотил черты «обыкновенного» парня, который «В каждой роте есть всегда, / Да и в каждом взводе...».
В годы войны были написаны стихотворения «Война - жесточе нету слова...» (1944), «В поле, ручьями изрытом...» (1945). Твардовский работал над книгой очерков «Родина и чужбина» (1942-1946).
Ощущением времени пронизана и пейзажная лирика военных лет. Время осознаётся как философская категория, оно принадлежит вечности, в которой соединяются жизнь и опыт разных поколений. «Ноябрь», «Отцов и прадедов примета...», «Перед войной, как будто в знак беды...» - эти и другие стихотворения входят во «Фронтовую хронику» Твардовского.
В свой полный цвет входило лето,
Земля ломилась, всем полна...
Отцов и прадедов примета, -
Как будто справдилась она:
Гром грянул - началась война...
«Отцов и прадедов примета...», 1942
Поэзия А.Т. Твардовского удивительно точно передаёт глубокую народную философию, отражает крестьянское понимание жизни. Она наполнена народными просторечными словами, значение каждого из которых нам теперь не только нужно проверить по словарю (зачастую и нет их в словарях), но и осознать. «Справдилась» - одно из таких слов. Примета стала «правдой» - истинным, т. е. реальным событием. «Правда» не в войне, а в дедовских приметах, в исторической мудрости, опыте народа. В одном слове выражена идея целого произведения.
В первый год войны Твардовский начал создавать лирическую поэму «Дом у дороги», завершённую в 1946 году (Сталинская премия 1947 года). В поэме, написанной в форме путевого дневника, отразились впечатления поэта от поездок по Уралу и Сибири. Образ дороги не только конкретен (дорога из Москвы во Владивосток), но и символичен - лирический герой размышляет о «дороге» жизни. В стремлении к правде Твардовский затрагивает проблему ответственности своего поколения за создание и поддержку политического мифа о Сталине - мудром правителе.
Александр Трифонович Твардовский (1910-1971)Биография
Александр Трифонович Твардовский родился в 1910 году на хуторе Загорье рядом с деревней Сельцо на Смоленщине в семье кузнеца. Его отец Т.Г. Твардовский владел куском земли, однако семья постоянно нуждалась, «жили скудно и трудно». Писать стихи Твардовский начал еще в детстве. В 1924 году он начал посылать заметки о проблемах села в смоленские газеты, вскоре в газете «Смоленская деревня» появилось первое напечатанное стихотворение поэта «Новая изба». В 1928 году, собрав около десятка своих стихов, Твардовский отправился в Смоленск к М.В. Исаковскому, который работал редактором газеты «Рабочий путь». Исаковский открыл молодому талантливому автору дорогу в большую поэзию.
Самый значительный период в литературной судьбе, по признанию самого А.Т. Твардовского, пришелся на 1930-1936 годы. Это было время, когда происходила коренная перестройка деревни на основе коллективизации. Поэт поступает в Педагогический институт. Успешно окончив второй курс, переходит доучиваться в Московский институт истории, философии и литературы (МИФЛИ). В эти годы были написаны и опубликованы первые поэмы Твардовского «Путь к социализму» (1931) и «Страна Муравия» (1934-1936), где он изобразил коллективизацию и утопические мечты о «новой» деревне. Именно «Страну Муравию» Твардовский считает своим становлением как литератора.
Осенью 1939 года Твардовский был призван в ряды Красной Армии и участвовал в освободительном походе наших войск в Западную Белоруссию. Потом в качестве спецкорреспондента фронтовой газеты участвовал в Советско-финской войне.
Всю Великую Отечественную войну Твардовский был на фронте. В 1941-1942 годах работал в редакции газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия», затем – в газете 3-го Белорусского фронта «Красноармейская правда». В годы ВОВ поэт создает свою самую знаменитую поэму «Василий Тёркин». Вот что пишет сам Твардовский в автобиографии: «Книга про бойца» в годы войны была для меня истинным счастьем: она дала мне ощущение очевидной полезности моего труда, чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения. «Тёркин» был для меня во взаимоотношениях поэта с его читателем – воюющим советским человеком – моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю». Победу Твардовский встретил в Тапиау Восточной Пруссии (сейчас Гвардейск Калининградской области), и тогда же на одном дыхании написал последнюю главу своей поэмы, ставшей атрибутом фронтовой жизни.
В 1946 году написана поэма «Дом у дороги», посвященная первым трагическим месяцам Великой Отечественной. В 1950 году Твардовского назначают главным редактором журнала «Новый мир», который сразу стал средоточием самой талантливой и прогрессивной литературы Советского Союза. В 1963 году Твардовский печатает повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Публикация стоила поэту много сил и труда. С 1964 по 1969 годы журнал переживает нелегкие времена, Твардовского преследуют, травят, ставят в вину публикацию сенсационной повести Солженицына. В 1969 году редколлегию «Нового мира» разгоняют.
Вскоре после разгрома журнала у Твардовского обнаружился рак легких. 18 декабря 1971 года поэта не стало.
Пребывание в Восточной Пруссии
В 2010 году исполнилось 100 лет со дня рождения Александра Трифоновича Твардовского. Судьба поэта тесно связана с историей нашего края. Он прошел всю войну как спецкорреспондент самых популярных фронтовых газет – «Красная Армия» и «Красноармейская правда». Закончил войну в звании подполковника, награжден орденами Отечественной войны I и II степени, а также орденом Красной Звезды. Весть о Победе встретил в Тапиау (сейчас Гвардейск Калининградской области) Восточной Пруссии, куда поэт вошел в составе 3-го Белорусского фронта. Под впечатлением от этого события буквально за один день написал последнюю главу «Василия Тёркина».
Товарищ Твардовского по фронту и сотрудничеству в газете, автор романов «Высота», «Охота к перемене мест», «Земля, до востребования» Евгений Воробьев вспоминает: «Мне довелось вместе с ним в первые часы пересечь границу Восточной Пруссии перед городом Ширвиндтом (сейчас пос. Кутузово Краснознаменского района). Речка Шешупа с неподвижной пепельной водой. В низком, задымленном небе над Ширвиндтом смутно виднелся далекий шпиль – то ли кирха, то ли городская ратуша. Свежеотесанный черно-белый столб с надписью «Германия» в первые же часы был испещрен автографами. В дело пошли и уголек, и кинжал, и штык, и чернильный карандаш. Все торопились проехать через границу, воочию увидеть фашистское логово. А Твардовскому хотелось подольше постоять у пограничного столба, поглядеть, как бойцы переходят, переезжают через границу. Настороженно вглядывались вперед – доведется ли нам вернуться на родину?»
Список использованной литературы:
- Аркашев В.И. Дорогами Василия Теркина (страницы из фронтовой жизни А.Т. Твардовского). – Минск: Беларусь, 1985.
- Воспоминания о Твардовском. – М.: Советский писатель, 1982.
- Казаченок П.П. Голоса памяти. – Калининград: Калининградская правда, 2005.
- Карапетьян Е., Кравченко Ю. Фейерверк над Тапиау // Краеведческий альманах «Отечество». 2006. №4. С. 6 – 9.
- Кондратович А. Александр Твардовский: Поэзия и личность. – М.: Художественная литература, 1985.
- Кравченко Ю., Сухинина В. Он в свою ходил атаку (К 100-летию А.Т. Твардовского) // Краеведческий альманах «Отечество». 2010. №8. С. 139-141.
- Кто был кто в Великой Отечественной войне 1941-1945: Краткий справочник / Под ред. О.А. Ржешевского. – М.: Республика, 1993.
- Трифоныч (От редакции) // Параллели. 2010. №8. С. 30-31.
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу…
А. Т. Твардовский, «По праву памяти»
Александр Трифонович Твардовский появился на свет 21 июня 1910 года на хуторе Загорье, расположенном неподалеку от деревни Сельцо (ныне Смоленская область). Окружающая местность, со слов самого поэта, «находилась в стороне от дорог и была довольно дикой». Отец Твардовского, Трифон Гордеевич, был человеком сложным, с твердым и волевым характером. Сын отставного безземельного солдата, с юных лет он работал кузнецом и имел собственный отличительный стиль и фасон изделий. Главной его мечтой было выбраться из крестьянского сословия и обеспечить безбедное существование для своей семьи. Энергии в этом ему было не занимать - помимо основной работы Трифон Гордеевич арендовал кузницы и брал подряды на поставку армии сена. Незадолго до рождения Александра, в 1909 году его мечта осуществилась - он стал «землевладельцем», приобретя неприглядный участок площадью в тринадцать гектаров. Сам Твардовский вспоминал по этому поводу: «Нам, маленьким ребятишкам, он с самого раннего возраста внушал уважение к этой подзолистой, кислой, недоброй и скупой, но нашей земле, нашему, как он в шутку называл, «имению»…»
Александр родился в семье вторым ребенком, старший сын Костя появился на свет в 1908. Позже у Трифона Гордеевича и Марии Митрофановны, дочери обедневшего дворянина Митрофана Плескачевского, родилось еще три сына и две дочери. В 1912 на хутор переехали родители Твардовского-старшего - Гордей Васильевич и его супруга Зинаида Ильинична. Несмотря на простое происхождение, и Трифон Гордеевич, и его отец Гордей Васильевич были людьми грамотными. Более того, отец будущего поэта хорошо знал отечественную литературу, и, согласно воспоминаниям Александра Твардовского, вечера на хуторе часто посвящались чтению книг Алексея Толстого, Пушкина, Некрасова, Гоголя, Лермонтова... Много стихотворений Трифон Гордеевич знал наизусть. Именно он в 1920 подарил Саше его первую книжку, томик Некрасова, который выменял на базаре за картошку. Эту заветную книжицу Твардовский хранил на протяжении всей жизни.
Трифон Гордеевич страстно желал дать своим детям приличное образование и в 1918 устроил старших сыновей Александра и Константина в Смоленскую гимназию, преобразованную вскоре в первую Советскую школу. Однако учились там братья всего лишь один год - во время Гражданской войны здание школы было реквизировано под нужды армии. До 1924 Александр Твардовский менял одну сельскую школу на другую, а после окончания шестого класса вернулся на хутор - вернулся, к слову, комсомольцем. К тому времени он уже четыре года как писал стихи - и чем дальше, тем сильнее и сильнее они «забирали» подростка. Твардовский-старший не верил в литературное будущее сына, смеялся над его увлечением и пугал нищетой и голодом. Однако известно, что он любил похвастаться печатными выступлениями Александра, после того как его сын занял место селькора смоленских газет. Это произошло в 1925 - в это же время было опубликовано первое стихотворение Твардовского «Изба». В 1926 году на губернском съезде селькоров молодой поэт подружился с Михаилом Исаковским, ставшим на первое время его «проводником» в мир литературы. А в 1927 Александр Трифонович съездил в Москву, так сказать, «на разведку». Столица ошеломила его, он писал в дневнике: «Ходил по тротуарам, где прогуливаются Уткин и Жаров (популярные поэты того времени), великие ученые и вожди...».
Отныне родное Загорье казалось юноше унылым захолустьем. Он страдал, будучи оторванным от «большой жизни», страстно желая общения с такими же, как и он сам, молодыми литераторами. И в начале 1928 Александр Трифонович решился на отчаянный поступок - переехал жить в Смоленск. Первые месяцы восемнадцатилетнему Твардовскому было в большом городе весьма и весьма трудно. В автобиографии поэт замечает: «Жил по койкам, углам, слонялся по редакциям». Выходец из деревни, он очень долго не мог себя почувствовать городским жителем. Вот еще одно позднее признание поэта: «В Москве, в Смоленске преследовало мучительное чувство, что ты не дома, чего-то не знаешь и можешь всякий момент оказаться смешным, потеряться в недружелюбном и равнодушном мире...». Несмотря на это Твардовский активно влился в литературную жизнь города - стал членом смоленского отделения РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей), один и в составе бригад колесил по колхозам и много писал. Самым близким другом его в те дни являлся критик, а впоследствии ученый-геолог Адриан Македонов, бывший на год старше Твардовского.
В 1931 у поэта появилась собственная семья - он женился на Марии Гореловой, студентке Смоленского пединститута. В этом же году у них родилась дочь Валя. А в следующем году Александр Трифонович сам поступил в педагогический институт. В нем он проучился немногим более двух лет. Семью требовалось кормить, а в качестве студента делать это было затруднительно. Тем не менее, его позиции в городе Смоленске укреплялись - в 1934 Твардовский в качестве делегата с совещательным голосом присутствовал на первом Всесоюзном съезде советских писателей.
После своего отъезда из родового гнезда поэт крайне редко заглядывал в Загорье - приблизительно раз в год. А после марта 1931 и навещать на хуторе ему, собственно, стало некого. Еще в 1930 Трифона Гордеевича обложили высоким налогом. Дабы спасти положение, Твардовский-старший вступил в сельскохозяйственную артель, однако вскоре, не справившись с собой, забрал из артели свою лошадь. Спасаясь от тюрьмы, Твардовский-старший сбежал в Донбасс. Весной 1931 его семью, оставшуюся на хуторе, «раскулачили» и отправили на Северный Урал. Спустя некоторое время глава семейства приехал к ним, а в 1933 лесными тропами вывел всех в сегодняшнюю Кировскую область - в деревню Русский Турек. Здесь он осел под именем Демьяна Тарасова, эту фамилию носили и остальные члены семейства. Эта «детективная» закончилась в 1936 году, после того как Александр Трифонович выпустил в свет поэму «Страна Муравия», послужившую ему «пропуском» в первые ряды советских писателей и в мир большой литературы.
Над данным произведением Твардовский начал работать в 1934, находясь под впечатлением от одного из выступлений Александра Фадеева. К осени 1935 поэма была завершена. В декабре прошло ее обсуждение в столичном Доме литераторов, и оно вышло для Твардовского триумфальным. Ложкой дегтя явился лишь негативный отзыв Максима Горького, но Александр Трифонович духом не пал, записав в своем дневнике: «Дед! Ты лишь заострил мое перо. Я докажу, что ошибку ты давал». В 1936 «Страна Муравия» вышла в литературном журнале «Красная новь». Ею открыто восхищались Михаил Светлов, Корней Чуковский, Борис Пастернак и другие признанные писатели и поэты. Однако самый главный ценитель поэмы сидел в Кремле. Им был Иосиф Сталин.
После громкого успеха «Страны Муравии» Твардовский приехал в деревню Русский Турек и забрал родных к себе в Смоленск. Разместил он их в собственной комнате. К тому же она ему теперь была уже не нужна - поэт принял решение перебраться в Москву. Вскоре после переезда он поступил на третий курс знаменитого ИФЛИ (Московского института истории, литературы и философии), через который в конце тридцатых годов прошли многие известные литераторы. Уровень преподавания в учебном заведении был, по меркам того времени, необыкновенно высоким - в ИФЛИ работали крупнейшие ученые, весь цвет гуманитарных наук тех лет. Под стать учителям были и студенты - стоит назвать хотя бы прославившихся позднее поэтов: Семена Гудзенко, Юрия Левитанского, Сергея Наровчатова, Давида Самойлова. К сожалению, многие выпускники института погибли на фронтах Великой Отечественной. Пришедший в ИФЛИ Твардовский не затерялся на общем, блестящем фоне. Напротив, согласно записям Наровчатова, «на ифлийском небосклоне он выделялся крупностью фигуры, характера, личности». Писатель Константин Симонов - в то время аспирант ИФЛИ - подтверждает эти слова, вспоминая, что «ИФЛИ гордился Твардовским». Это было связано с тем, что пока поэт «смиренно» учился, критики на все лады превозносили его «Страну Муравию». Никто более не дерзал называть Твардовского «кулацким подголоском», что нередко бывало раньше. Окончил ИФЛИ Александр Трифонович с отличием в 1939 году.
Ради справедливости стоит отметить, что в эти благополучные годы несчастья не обходили литератора стороной. Осенью 1938 он похоронил умершего от дифтерита полуторагодовалого сына. А в 1937 был арестован и осужден на восемь лет каторги его лучший друг Адриан Македонов. В начале 1939 года вышел указ о награждении ряда советских писателей, и Твардовского в их числе. В феврале ему был вручен орден Ленина. К слову, среди награжденных Александр Трифонович был едва ли не самым молодым. А уже в сентябре этого же года поэта призвали в армию. Он был отправлен на запад, где, трудясь в редакции газеты «Часовой Родины», принял участие в присоединении к СССР Западной Белоруссии и Западной Украины. С настоящей войной Твардовский столкнулся в конце 1939, когда его отправили на советско-финский фронт. Смерть бойцов ужаснула его. После первого боя, который Александр Трифонович наблюдал с полкового КП, поэт записал: «Возвратился я в тяжелом состоянии недоумения и подавленности... Очень тяжело было внутренне справиться с этим самому...». В 1943, когда вокруг уже гремела Великая Отечественная, в произведении «Две строчки» Твардовский вспомнил погибшего на Карельском перешейке парнишку-бойца: «Как будто мертвый, одинокий, / Как будто это я лежу. / Примерзший, маленький, убитый / На той войне незнаменитой, / Забытый, маленький, лежу». К слову, именно в ходе советско-финской войны в ряде фельетонов, вступление к которым придумывал Твардовский, впервые появился персонаж под именем Вася Теркин. Сам Твардовский впоследствии говорил: «Задуман и вымышлен Теркин не одним мною, а многими людьми - как литераторами, так и моими корреспондентами. Они активнейшим образом участвовали в его создании».
В марте 1940 война с финнами закончилась. Писатель Александр Бек, часто общавшийся в то время с Александром Трифоновичем, говорил, что поэт являл собой человека «отчужденного от всех какой-то серьезностью, как будто находящегося на иной ступени». В апреле этого же года «за доблесть и мужество» Твардовский был награжден орденом Красной Звезды. Весной 1941 последовала очередная высокая награда - за поэму «Страна Муравия» Александр Трифонович удостоился Сталинской премии.
С первых дней Великой Отечественной Твардовский был на фронте. В конце июня 1941 он прибыл в Киев для работы в редакции газеты «Красная Армия». А в конце сентября поэт по его собственным словам «едва выбрался из окружения». Дальнейшие вехи горького пути: Миргород, затем Харьков, Валуйки и Воронеж. В это же время в его семье случилось прибавление - Мария Илларионовна родила дочь Олю, а вскоре вся семья литератора отправилась в эвакуацию в город Чистополь. Твардовский часто писал супруге, сообщая ей о редакционных буднях: «Я довольно много работаю. Лозунги, стихи, юмор, очерки... Если опустить дни, когда я в поездках, то на каждый день находится материал». Однако со временем редакционная текучка стала тревожить поэта, его влек к себе «большой стиль» и серьезная литература. Уже весной 1942 Твардовский принял решение: «Плохих стихов больше писать не буду... Война идет всерьез, и поэзия обязана быть всерьез...».
В начале лета 1942 Александр Трифонович получил новое назначение - в газету «Красноармейская правда» на Западном фронте. Редакция располагалась в сотне километров от Москвы, в нынешнем Обнинске. Отсюда начался его путь на запад. И именно здесь Твардовского посетила великолепная мысль - возвратиться к задуманной по окончании советско-финской войны поэме «Василий Теркин». Разумеется, теперь темой стала Отечественная война. Существенные изменения претерпел и образ главного героя - явно фольклорный персонаж, бравший неприятеля на штык, «как снопы на вилы», превратился в обыкновенного парня. Жанровое обозначение «поэма» также являлось весьма условным. Сам поэт говорил, что его повествование о русском солдате не подходит ни под одно жанровое определение, а потому он решил назвать его просто «Книгой про бойца». Вместе с тем, замечено, что в структурном отношении «Теркин» восходит к произведениям боготворимого Твардовским Пушкина, а именно к «Евгению Онегину», представляя собой набор частных эпизодов, которые, наподобии мозайки, складываются в эпическую панораму великой войны. Написана поэма в ритмике частушки, и в этом значении она как будто естественным образом вырастает из толщи народного языка, превращаясь из «художественного произведения», сочиненного конкретным автором, в «самооткровение жизни». Именно так это произведение и восприняли в солдатской массе, где первые же опубликованные главы «Василия Теркина» (в августе 1942) приобрели огромнейшую популярность. После ее публикации и прочтения по радио к Твардовскому потекли бесчисленные письма фронтовиков, узнавших в герое самих себя. Кроме того в посланиях звучали просьбы, даже требования непременно продолжить поэму. Александр Трифонович эти просьбы выполнил. Еще раз Твардовский посчитал свой труд оконченным в 1943, однако снова многочисленные требования о продолжении «Книги про бойца» заставили его переменить решение. В итоге произведение состояло из тридцати глав, а герой в ней дошел до Германии. Последнюю строчку «Василия Теркина» он сочинил в победную ночь на 10 мая 1945. Однако и после войны поток писем долго не иссякал.
Любопытна история портрета Василия Теркина, воспроизведенная в миллионах экземпляров поэмы и выполненная художником Орестом Верейским, работавшим в годы войны вместе с Твардовским в газете «Красноармейская правда». Далеко не все знают, что портрет этот сделан с натуры, а, следовательно, у Василия Теркина имелся реальный прототип. Вот что по этому поводу рассказывал сам Верейский: «Я хотел открыть книгу с поэмой фронтисписом с портретом Теркина. И это было самым трудным. Каков, Теркин, собой? Большинство солдат, чьи портреты я набрасывал с натуры, мне казались чем-то похожими на Василия - кто прищуром глаз, кто улыбкой, кто лицом, усеянным веснушками. Однако ни один из них не являлся Теркиным... Каждый раз я, разумеется, делился результатами поисков с Твардовским. И слышал каждый раз в ответ: «Нет, не он». Я и сам понимал - не он. И вот однажды к нам в редакцию зашел молодой поэт, приехавший из армейской газеты... Звали его Василий Глотов, и он нам всем сразу понравился. У него был веселый нрав, добрая улыбка... Спустя пару дней меня вдруг пронзило радостное чувство - я узнал в Глотове Василия Теркина. Со своим открытием я побежал к Александру Трифоновичу. Он сперва удивленно поднял брови... Мысль «попробоваться» на образ Василия Теркина Глотову показалась забавной. Когда я его рисовал, он расплывался в улыбке, лукаво прищуривался, что еще больше делало его похожим на героя поэмы, каким я представлял его себе. Нарисовав его анфас и в профиль с опущенной головой, я показал работы Александру Трифоновичу. Твардовский сказал: «Да». Это было всё, с той поры он ни разу не допускал попыток изобразить Василия Теркина другим».
До победной ночи Александру Трифоновичу пришлось пережить все трудности военных дорог. Жил он буквально на колесах, беря непродолжительные творческие отпуска для работы в Москве, а также, чтобы навестить семью в городе Чистополе. Летом 1943 Твардовский вместе с другими солдатами освобождал Смоленщину. Два года он не получал никаких вестей от родных и страшно переживал за них. Однако ничего плохого, слава Богу, не случилось - в конце сентября поэт встретился с ними под Смоленском. Посетил он тогда и родной хутор Загорье, превратившийся в буквальном смысле в пепелище. Потом была Белоруссия и Литва, Эстония и Восточная Пруссия. Победу Твардовский встретил в Тапиау. Орест Верейский вспоминал этот вечер: «Гремел салют из разных видов . Все стреляли. Стрелял и Александр Трифонович. Палил в светлое от цветных трасс небо из нагана, стоя на крылечке прусского домика - нашего последнего военного пристанища...».
После окончания войны на Твардовского обрушился дождь премий. В 1946 за поэму «Василий Теркин» ему присудили Сталинскую премию. В 1947 - еще одну за произведение «Дом у дороги», над которым Александр Трифонович работал одновременно с «Теркиным» с 1942. Однако эта поэма, согласно авторской характеристике, «посвященная жизни русской женщины, пережившей оккупацию, немецкое рабство и освобождение солдатами Красной Армии», оказалась заслонена оглушительным успехом «Книги про бойца», хотя по удивительной жизненной подлинности и художественным достоинствам вряд ли уступала «Теркину». Собственно эти две поэмы отлично дополняли друг друга - одна показывала войну, а вторая - ее «изнанку».
Твардовский во второй половине сороковых годов жил очень активно. Он выполнял множество обязанностей в Союзе писателей - являлся его секретарем, руководил секцией поэзии, входил во всевозможные комиссии. В эти годы поэт посетил Югославию, Болгарию, Польшу, Албанию, Восточную Германию, Норвегию, съездил в Белоруссию и на Украину, впервые побывал на Дальнем Востоке, навещал родную Смоленщину. «Туризмом» эти путешествия назвать было нельзя - он всюду работал, выступал, беседовал с литераторами, печатался. Последнее удивительно - сложно представить, когда Твардовский успевал писать. В 1947 пожилой писатель Николай Телешов передал поэту привет, как говаривал сам Твардовский, «с того света». Это был отзыв о «Василие Теркине» Бунина. Иван Алексеевич, весьма критично отзывавшийся о советской литературе, согласился просмотреть поэму, врученную ему Леонидом Зуровым почти насильно. После этого Бунин несколько дней не мог успокоиться, а вскоре написал другу своей юности Телешову: «Прочитал книгу Твардовского - если ты знаком и встречаешься с ним, прошу передать при случае, что я (как ты знаешь, читатель требовательный и придирчивый) восхищен его талантом. Это воистину редкая книга - какая свобода, какая меткость, какая чудесная удаль, точность во всем и необыкновенно солдатский, народный язык - ни единого фальшивого, литературно-пошлого слова!..».
Однако не все шло гладко в жизни Твардовского, случались как огорчения, так и трагедии. В августе 1949 умер Трифон Гордеевич - поэт сильно переживал смерть отца. Не избежал Александр Трифонович и проработок, на которые оказалась щедра вторая половина сороковых. В конце 1947 - начале 1948 годов его книга «Родина и чужбина» подверглась разгромной критике. Автора обвинили в «узости и мелочности взглядов на действительность», «русской национальной ограниченности», отсутствии «государственного взгляда». Публикация произведения была запрещена, однако Твардовский не унывал. К тому времени у него появилось новое, значимое дело, полностью захватившее его.
В феврале 1950 среди руководителей крупнейших литературных органов прошли перестановки. В частности, главред журнала «Новый мир» Константин Симонов перешел в «Литературную газету», а освободившееся место предложили занять Твардовскому. Александр Трифонович согласился, поскольку давно мечтал о подобной «общественной» работе, выражавшейся не в количестве произнесенных речей и заседаний, а в реальном «продукте». По факту, это стало исполнением его мечты. За четыре года редакторства Твардовскому, работавшему в поистине нервических условиях, удалось сделать немало. Он сумел организовать журнал с «лица необщим выражением» и создать сплоченную команду единомышленников. Заместителями его стали давний товарищ Анатолий Тарасенков и Сергей Смирнов, «открывший» для широкого читателя оборону Брестской крепости. Журнал Александра Трифоновича не сразу прославился своими публикациями, главный редактор присматривался к ситуации, нарабатывал опыт, искал людей близких по мироощущению. Твардовский и сам писал - в январе 1954 составил план поэмы «Теркин на том свете», а уже спустя три месяца закончил ее. Однако линии судьбы оказались прихотливы - в августе 1954 Александра Трифоновича со скандалом сняли с должности главного редактора.
Одной из причин его увольнения стало как раз подготовленное к публикации произведение «Теркин на том свете», названное в докладной записке ЦК «пасквилем на советскую действительность». В чем-то чиновники были правы, совершенно верно узрев в описании «того света» сатирическое изображение методов работы партийных органов. Хрущев, сменивший на посту лидера партии Сталина, охарактеризовал поэму, как вещь «политически вредную и идейно порочную». Это стало приговором. На «Новый мир» обрушились статьи с критикой произведений, появившихся на страницах журнала. Во внутреннем письме ЦК КПСС подводился итог: «В редакции журнала «Новый мир» окопались политически скомпрометировавшие себя литераторы... оказавшие вредное влияние на Твардовского». Александр Трифонович в этой ситуации повел себя мужественно. Никогда - до самых последних дней жизни - не выказывавший сомнений в истинности марксизма-ленинизма, он признал собственные ошибки, и, беря всю вину на себя, сообщил, что лично «курировал» подвергшиеся критике статьи, а в отдельных случаях даже печатал их наперекор мнению редколлегии. Таким образом, своих людей Твардовский не сдал.
В последующие годы Александр Трифонович много путешествовал по стране и писал новую поэму «За далью - даль». В июле 1957 завотделом культуры ЦК КПСС Дмитрий Поликарпов устроил Александру Трифоновичу встречу с Хрущевым. Литератор, с его собственных слов, «понес... то же, что говорил обычно о литературе, о ее бедах и нуждах, о ее бюрократизации». Никита Сергеевич пожелал еще раз встретиться, что и случилось через несколько дней. «Двухсерийный» разговор длился в общей сложности четыре часа. Результатом его стало то, что весной 1958 Твардовскому вновь предложили возглавить «Новый мир». Поразмыслив, он дал согласие.
Однако занять место главного редактора журнала, поэт согласился на определенных условиях. В рабочей тетради его было записано: «Первое - новая редколлегия; второе - полгода, а еще лучше год - не проводить в закрытом помещении экзекуций...» Под последним Твардовский, прежде всего, подразумевал кураторов из ЦК и цензуру. Если первое условие с некоторым скрипом было выполнено, то второе - нет. Цензурный прессинг начался, как только новая редколлегия «Нового мира» подготовила первые номера. Все громкие публикации журнала проходили с трудом, нередко с цензурными изъятиями, с упреками в «политической близорукости», с обсуждением в отделе культуры. Несмотря на трудности, Александр Трифонович старательно собирал литературные силы. Термин «новомировский автор» в годы его редакторства начал восприниматься как своеобразный знак качества, как некое почетное звание. Это касалось не только прозы, прославившей журнал Твардовского, - немалый общественный резонанс также вызывали очерки, литературоведческие и критические статьи, экономические исследования. Среди писателей, ставших известными благодаря «Новому миру», стоит отметить Юрия Бондарева, Константина Воробьева, Василя Быкова, Федора Абрамова, Фазиля Искандера, Бориса Можаева, Владимира Войновича, Чингиза Айтматова и Сергея Залыгина. Кроме того на страницах журнала старый поэт рассказывал о встречах с популярными западными художниками и писателями, заново «открывал» забытые имена (Цветаева, Бальмонт, Волошин, Мандельштам), популяризировал авангардное искусство.
Отдельно необходимо сказать о Твардовском и Солженицыне. Известно, что Александр Трифонович очень уважал Александра Исаевича - и как писателя, и как человека. Отношение же Солженицына к поэту было сложнее. С самой первой встречи в конце 1961, они оказались в неравном положении: Твардовский, мечтавший о справедливом социальном построении общества на коммунистических началах, видел в Солженицыне своего союзника, не подозревая, что «открытый» им писатель уже давным-давно собрался в «крестовый поход» против коммунизма. Сотрудничая с журналом «Новый мир», Солженицын «тактически» использовал главного редактора, о чем тот даже не догадывался.
Любопытна также история взаимоотношений между Александром Твардовским и Никитой Хрущевым. Всесильный Первый секретарь всегда относился к поэту с большой симпатией. Благодаря этому, нередко, спасались «проблемные» сочинения. Когда Твардовский понимал, что собственными силами пробить стену партийно-цензурного единомыслия у него не получится, он обращался прямо к Хрущеву. И тот, выслушав аргументы Твардовского, практически всегда помогал. Более того, всячески «возвышал» поэта - на XXII съезде КПСС, принявшем программу быстрого построения коммунизма в стране, Твардовского избрали кандидатом в члены Центрального комитета партии. Однако не следует считать, что Александр Трифонович при Хрущеве стал персоной «неприкосновенной» - как раз напротив, главный редактор нередко подвергался разгромной критике, однако в безнадежных ситуациях обладал возможностью обратиться на самый верх, через головы тех, кто «держал и не пущал». Так, например, случилось летом 1963, когда руководство Союза писателей и заграничные гости, собравшиеся на сессию Европейского сообщества писателей, проходившую в Ленинграде, прилетели по приглашению находившегося на отдыхе советского лидера к нему на пицундскую дачу. Твардовский захватил с собой ранее запрещенного «Теркина на том свете». Никита Сергеевич попросил его прочитать поэму и реагировал при этом весьма живо, «то громко хохотал, то хмурился». Спустя четыре дня «Известия» опубликовали это сочинение, целое десятилетие лежавшее под спудом.
Необходимо отметить, что Твардовский всегда считался «выездным» - подобная привилегия в СССР давалась немногим. Причем он был до такой степени активным «выездным», что, бывало, отказывался от поездок за рубеж. Интересная история произошла в 1960, когда Александр Трифонович не захотел отправляться в Соединенные Штаты, сославшись на то, что ему необходимо закончить работу над поэмой «За далью - даль». Министр культуры СССР Екатерина Фурцева поняла его и разрешила остаться дома со словами: «Ваша работа, безусловно, должна быть на первом месте».
Осенью 1964 Никиту Сергеевича отправили на пенсию. С этого времени «организационное» и идеологическое давление на журнал Твардовского стало неуклонно нарастать. Номера «Нового мира» начали задерживаться в цензуре и выходить с опозданием в сокращенном объеме. «Дела скверные, журнал словно в блокаде», - писал Твардовский. В начале осени 1965 он побывал в городе Новосибирске - народ валил на его выступления валом, а высокое начальство шарахалось от поэта как от зачумленного. Когда Александр Трифонович вернулся в столицу, в ЦК партии уже лежала записка, в которой были подробно изложены «антисоветские» разговоры Твардовского. В феврале 1966 состоялась премьера «вымученного» спектакля по поэме «Теркин на том свете», поставленного в Театре сатиры Валентином Плучеком. Василия Тёркина сыграл известный советский актёр Анатолий Папанов. Александру Трифоновичу работа Плучека понравилась. На показах аншлаги шли за аншлагами, однако уже в июне - после двадцать первого представления - спектакль запретили. А на XXIII съезде партии, прошедшем весной 1966, Твардовского (кандидата в члены ЦК) не избрали даже делегатом. В конце лета 1969 разразилась новая проработочная кампания в отношении журнала «Новый мир». По ее итогам в феврале 1970 секретариат Союза писателей принял решение уволить половину членов редакционной коллегии. Александр Трифонович пытался апеллировать к Брежневу, однако тот встретиться с ним не захотел. И тогда главный редактор добровольно ушел в отставку.
Поэт уже давно прощался с жизнью - это хорошо видно по его стихотворениям. Еще в 1967 он написал удивительные строки: «На дне моей жизни, на самом донышке / Захочется мне посидеть на солнышке, / На теплом пенушке... / Я думу свою без помехи подслушаю, / Черту подведу стариковской палочкой: / Нет, все-таки нет, ничего, что по случаю / Я здесь побывал и отметился галочкой». В сентябре 1970, спустя несколько месяцев после разгрома «Нового мира», Александра Трифоновича сразил инсульт. Его госпитализировали, однако в больнице у него диагностировали запущенный рак легкого. Последний год жизни Твардовский прожил полупарализованным в дачном поселке Красная Пахра (Московская область). 18 декабря 1971 поэта не стало, он был похоронен на Новодевичьем кладбище.
Память об Александре Твардовском живет и поныне. Пусть редко, но переиздаются его книги. В Москве существует школа его имени и культурный центр, а в Смоленске имя поэта носит областная библиотека. Памятник Твардовскому и Василию Теркину стоит с мая 1995 в центре Смоленска, кроме того памятник знаменитому литератору был открыт в июне 2013 года в столице России на Страстном бульваре неподалеку от дома, в котором в конце шестидесятых располагалась редакция «Нового мира». В Загорье, на родине поэта, буквально на ровном месте была восстановлена усадьба Твардовских. Огромную помощь в воссоздании родового хутора оказали братья поэта - Константин и Иван. Иван Трифонович Твардовский, опытный мастер-краснодеревщик, собственноручно изготовил большинство предметов обстановки. Теперь в этом месте работает музей.
По материалам книги А. М. Туркова «Александр Твардовский» и еженедельного издания «Наша история. 100 великих имен».
