Юнна Мориц
«Не бывает напрасным прекрасное…»
НА СТОЯНКЕ
«Дивный какой я зверь…»
«Когда отхлынет кровь и выпрямится рот…»
«Проспи, проспи художник…»
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
«В серебряном столбе…»
«В юности, в пасти огня…»
СНЕГОПАД
ОБЕЗЬЯНА
«Я с гениями водку не пила…»
АНТИЧНАЯ КАРТИНА
«Я - хуже, чем ты говоришь…»
«С какого-то грозного мига…»
«Есть беспощадное условье…»
РОЖДЕНИЕ КРЫЛА
ТЕ ВРЕМЕНА
НА СМЕРТЬ ДЖУЛЬЕТТЫ
«Та ведь боль еще и болью не была…»
«Когда мы были молодые…»
ХОРОШО - БЫТЬ МОЛОДЫМ!
ВЕЧЕРНИЙ СВЕТ
«И колокол в дупле часовенки пустой…»
ОТЕЧЕСТВО СНЕГА
«Сизые деревья. Сизая трава…»
ПАМЯТИ АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА
САТИР С РУСАЛКОЙ
ПРОМЕТЕЙ
«Черемуха, дай надышаться…»
ПОРА ДОЖДЕЙ И УВЯДАНЬЯ
«Снег фонтанами бьет на углу…»
СЛЕД В МОРЕ
«Мята в твоем зеленеет глазу…»
«Мое созвездье - Близнецы…»
«А я, с каменами гуляя чаще многих…»
ДОВЛАТОВ В НЬЮ-ЙОРКЕ
«Века пройдут, а сердце помнит всё…»
МЕТЕЛЬЮ НОЧНОЮ, ЗЕМЛЕЙ ЛЕДЯНОЮ
«Я знаю ямбы вещих предсказаний…»
«Встречаемся крайне редко, но чаще, чем мне бы хотелось…»
НОЧЬ ГИТАРЫ
ПОРТРЕТ ЗВУКА
ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ О БОЛЕЗНИ МОЕЙ МАТЕРИ
КОЙКА В ШОТЛАНДСКОМ ЗАМКЕ
ЗВЕЗДА СЕРБОСТИ
НАШЕСТВИЕ ХАВЬЕР
ПРАВОЗАЩИТНЫЙ БОМБОВОЗ
Юнна Мориц
Лицо
«Не бывает напрасным прекрасное…»
Не бывает напрасным прекрасное.
Не растут даже в черном году
Клен напрасный, и верба напрасная,
И напрасный цветок на пруду.
Невзирая на нечто ужасное,
Не текут даже в черной тени -
Волны, пенье, сиянье напрасное
И напрасные слезы и дни.
Выпадало нам самое разное,
Но ни разу и в черных веках -
Рожь напрасная, вечность напрасная
И напрасное млеко в сосках.
Дело ясное, ясное, ясное -
Здесь и больше нигде, никогда
Не бывает напрасным прекрасное!
Не с того ли так тянет сюда
Сила тайная, магия властная,
Звездный зов с берегов, облаков, -
Не бывает напрасным прекрасное! -
Ныне, присно, во веки веков…
НА СТОЯНКЕ
Плыл кораблик вдоль канала,
Там на ужин били склянки, -
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Так названивают льдинки
Возле елочного зала, -
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Так бурликал на полянке
Тот ручей, где я играла, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Я как раз посерединке
Жизни собственной стояла, -
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Я снаружи и с изнанки
Ткань судьбы перебирала, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Тихо музыка играла
На Полянке, на Ордынке.
Мама стекла вытирала,
Где в обнимку мы на снимке,
Бумазейкой вытирала,
Просветляла образ в рамке.
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Это было на стоянке,
Душу ветром пробирало, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
«Дивный какой я зверь…»
Дивный какой я зверь -
весь в золотом руне.
Шкура моя в цене -
завтра, вчера, теперь!..
Мимо идут потомки
в шапках, сделанных из меня.
Их красотки стройны и тонки в шубах,
сделанных из меня.
…Снег на исходе дня
делается небесней.
Кто-то промчался с песней,
Сделанной из меня.
«Когда отхлынет кровь и выпрямится рот…»
Когда отхлынет кровь и выпрямится рот
И с птицей укреплю пронзительное сходство,
Тогда моя душа, мой маленький народ,
Забывший ради песен скотоводство,
Торговлю, земледелие, литье
И бортничество, пахнущее воском,
Пойдет к себе, возьмется за свое -
Щегленком петь по зимним перекресткам!
И пой как хочешь. Выбирай мотив.
Судьба - она останется судьбою.
Поэты, очи долу опустив,
Свободно видят вдаль перед собою -
Всем существом, как делает слепой.
Не озирайся! Не ищи огласки!
Минуйте нас и барский гнев и ласки,
Ни у кого не спрашивай: - Когда? -
Никто не знает, как длинна дорога
От первого двустишья до второго,
Тем более - до страшного суда.
Ни у кого не спрашивай: - Куда? -
Куда лететь, чтоб вовремя и к месту?
Природа крылья вырубит в отместку
За признаки отсутствия стыда.
Все хорошо. Так будь самим собой!
Все хорошо. И нас не убывает.
Судьба - она останется судьбой.
Все хорошо. И лучше не бывает.
«Проспи, проспи художник…»
Amant alterna Саmёnае
Камены любят чередование
Проспи, проспи, художник,
Добычу и трофей!
Иначе, мой Орфей,
Ты будешь корифей.
Проспи, проспи раздачу
Лаврового листа,
И бешенство скота,
И первые места.
Проспи трескучий бред
Блистательных побед,
Проспи свою могилу
И в честь нее обед.
Проспи, проспи, художник,
Проспи, шалтай-болтай,
Проспи же все, что можно,
И всюду опоздай!
А катится клубком
За лакомым куском
Пусть тот, кто тем и славен,
Что был с тобой знаком.
Проспи, проспи знакомство
Столь славное!.. Проспи.
Пусть кот не спит ученый
На той златой цепи.
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
В развалинах мерцает огонек,
Там кто-то жив, зажав огонь зубами,
И мир пригож, и путь мой так далек!..
И пахнет от меня за три версты
Живым куском хозяйственного мыла,
И чистая над нами реет сила -
Фланель чиста и волосы чисты!
И я одета в чистый балахон,
И рядом с чистой матерью ступаю,
И на ходу почти что засыпаю,
И звон трамвая серебрит мой сон.
И серебрится банный узелок
С тряпьем. И серебрится мирозданье,
И нет войны, и мы идем из бани,
Мне восемь лет, и путь мой так далек!..
И мы в трамвай не сядем ни за что -
Ведь после бани мы опять не вшивы!
И мир пригож, и все на свете живы,
И проживут теперь уж лет по сто!
И мир пригож, и путь мой так далек,
И бедным быть - для жизни не опасно,
И, Господи, как страшно и прекрасно
В развалинах мерцает огонек.
«В серебряном столбе…»
В серебряном столбе
Рождественского снега
Отправимся к себе
На поиски ночлега,
Носком одной ноги
Толкнем другую в пятку
И снимем сапоги,
Не повредив заплатку.
В кофейнике шурша,
Гадательный напиток
Напомнит, что душа -
Не мера, а избыток,
И что талант - не смесь
Всего, что любят люди,
А худшее, что есть,
И лучшее, что будет.
«В юности, в пасти огня…»
В юности, в пасти огня,
Розы грубили меня,
Гробили - пышно цвели
Всюду, где только могли:
Стыдом - на щеках,
Трудом - на руках,
Целующим ртом - в облаках!
Так нестерпимо алел
Рдянец - чтоб он околел!
Из-за него одного
Никто ведь меня не жалел:
Ни желчный мудрец,
Ни алчный юнец,
Взглядом не покажу,
Через какую межу
Я перешла, чтоб велеть
Огненным розам белеть:
Стыдом - на щеках,
Трудом - на руках,
Целующим ртом - в облаках!
Так нестерпимо белеть,
Светом сплошным - без огня,
Чтобы при жизни - и впредь! -
Не пожалели меня:
Ни желчный мудрец,
Ни алчный юнец,
Ни совесть - грызучий близнец!
Так нестерпимо белеть,
Чтоб не посмели жалеть
Те, кто меня не жалели,
Когда мои розы алели:
Стыдом - на щеках,
Трудом - на руках,
Целующим ртом - в облаках!
СНЕГОПАД
Снега выпадают и денно и нощно,
Стремятся на землю, дома огибая.
По городу бродят и денно и нощно
Над Ригой шумят, шелестят снегопады,
Утопли дороги, недвижны трамваи.
Сидят на перилах чугунной ограды
Я, черная птица, и ты, голубая.
В тумане, как в бане из вопля Феллини,
Плывут воспарения ада и рая,
Стирая реалии ликов и линий,
Я - черная птица, а ты - голубая.
Согласно прогнозу последних из...
Для запада Россия лютый враг: Юнна Мориц о фашизме, позиции быковых-макаревичей, войне на Украине, подъеме патриотизма в России, о совести...
Юнна Петровна, в "сетях" Вам объявили войну за публикацию Ваших стихотворений, Вашей позиции, не совпадающей с позицией быковых-макаревичей. Что дает Вам силы так ярко и убедительно противостоять натиску ненавистников?
Имейте совесть - это роскоши предмет,
Имейте совесть - вот прекрасное именье!
Мне отключали воду, газ и свет,
А совесть - никогда, ни на мгновенье…
Имейте совесть - это крупный капитал,
Не дайте совесть распилить ножовкой.
Кристалл дешёвкой станет и металл, -
Не станет совесть никогда дешёвкой.
Война на Украине, подъем патриотизма в России, предательство пятой колонны, - где место поэта в такой ситуации. Поэт и свобода слова, как связаны для вас эти понятия сегодня?
Юнна МОРИЦ. Свобода слова была в моей поэзии всегда, при всех режимах, за что я и была постоянно в "чёрных списках", у меня великий опыт свободы слова и противостояния травле и клевете. Я всегда шла "поперёк потока" и делала всё возможное, чтобы не вписаться ни в какую обойму, струю, колею, - тем более, не оседлать никакую волну, приносящую прибыль и выгоду. Куняев писал, что я ненавижу всё русское, как Гейне ненавидел всё немецкое, но это ещё - не худшее, что обо мне написано. Однако, у меня всегда был, есть и будет замечательный Читатель, и его много, очень много для поэта в наши дни. Место поэта сейчас и всегда - там, где ясно, что "Илиада" и "Одиссея" Гомера, "Ад" Данте, трагедии Шекспира, "Медный всадник" и "Полтава" Пушкина - это Вечное Теперь, которое чистая лирика Сопротивления, публицистика и злоба дня, поэзия - навсегда. Я уже писала о том, что "рано попала в эту плохую компанию".
Война на Донбассе - это Сопротивление. Произошла декриминализация фашизма, бандеровщина вписалась в национально-освободительное движение против "русских оккупантов", пришла хунта с палачами, которые сожгли живьём в Одессе протестующих граждан и при полном равнодушии полиции добивали тех, кто спасался, выпрыгивая из окон. В ответ на разгул фашизма, которому аплодировал Запад, восстал Донбасс, защищая своё Право на Жизнь. Это - историческое восстание против "нового мирового порядка", который называет себя западной цивилизацией и методами фашизма решает - кто имеет Право на Жизнь, а кто - нет! Гитлер мечтал уничтожить Россию, "новый мировой порядок" - его мечта.
Был ли соблазн Западом? И если да, то когда Вы в нем разочаровались? Почему, с Вашей точки зрения, Запад столь прельщает "дорогого россиянина" даже сегодня?
Юнна МОРИЦ. Я всегда была невыездной, на Запад меня приглашали постоянно - на симпозиумы, фестивали поэзии, для чтения лекций. Мои стихи там переводила Лидия Пастернак, сестра Бориса Пастернака. Потом, когда стали выпускать всех, я была в Италии, Англии, Франции, Польше, Чехословакии, Югославии, Америке. Мои стихи переводили прекрасно, авторские вечера проходили при полных залах.
Соблазна остаться не было у меня никогда. Я не "разочаровалась в Западе", я испытала гнев и презрение к тому "коллективному Западу", который бомбил Сербию, уничтожив Международное право, а потом во имя американской гегемонщины вторгся в Ирак, Ливию, далее - везде.
Олигархат России делал всё возможное, чтобы НАТО двигалось к нашим границам, хотя НАТО не очень того хотело в начале "катастройки".
Но олигархат полагал, что НАТО - лучший защитник его грабительских капиталов от "скотского" народа. Запад прельщает "дорогого россиянина" комфортом, возможностью сливать туда капиталы, хряпнутые в России, заодно обзывая Россию помойкой, историческим тупиком и отбросом.
НЕ ДЛЯ ПЕЧАТИ. Чертовщина
1. Демократия погрома
Победа быть должна кровопролительной,
Без этого не будет убедительной
II. Хорошо придумано
Для запада Россия – лютый враг:
Не вторгнешься в Россию, как в Ирак
III. Как молод Гоголь!
Без тёмных сил любая правда – враки!
I. Демократия погрома
Пятнадцать лет назад просили сербы
Их не бомбить во время Пасхи православной,
Их не бомбить, когда Христос Воскресе.
Но дама с дьявольской улыбкой превосходства
Ответила от имени госдепа,
От имени глобального господства,
Что просьба сербов исторически нелепа,
И, если думать о глобальном интересе,
О демократии, о нравственном прогрессе,
Бомбить на Пасху надо сербов обязательно,
Без этого не будет убедительна
Победа, не бомбящая на Пасху
По той причине, что Христос Воскресе.
Пятнадцать лет спустя, пасхальной ночью
На Украине, в Украине (как хотите!)
Славян славяне убивают – где? – в Славянске.
Над перемирием пасхальным хохоча,
Устраивает власть кровопролитье
Лицом госдепа сильно хлопоча!
Победа быть должна кровопролительной,
Без этого не будет убедительной
Победа демократии погрома,
А демократия погрома – праздник скотства!
Но, если думать о глобальном интересе,
Пылая дьявольской улыбкой превосходства,
Кровопролитье – инструмент господства,
Особо – в ночь, когда Христос Воскресе.
II. Хорошо придумано
Россия не вторгается в Ирак,
Не погружает Ливию во мрак,
Не вешает Саддама и на части
Не рвёт Каддафи, хохоча от счастья!
Россия – вредоносная страна,
Переписать историю должна:
Не победила Гитлера она!
Америка с Европой победили,
А русские им только навредили!
Россия угрожает всем подряд:
Ей льют и сыплют ненависти яд,
И травят, травят, но она не травится,
Привыкла к яду этому красавица, –
Страна такая западу не нравится!
Для запада Россия – в горле кость
И просто лишний на планете гость.
Но сколько бы Россию ни марали,
А в плане исторической морали,
И Крым, и Севастополь к ней удрали.
Для запада Россия – лютый враг:
Не вторгнешься в Россию, как в Ирак,
Не омайданишь пятою колонной,
Колонной русофобии зловонной,
Где флаг погрома – знак великих благ!
Россию надо гнать с планеты прочь,
Россия – дьявол кровожадной власти:
Нет виселиц, никто живьём на части
Не рвёт Каддафи, хохоча от счастья, –
Но в этом запад нам готов помочь!
В любой момент готовы нам помочь
Погромы, снайперы, египетская ночь!
III. Как молод Гоголь!
А в Украине – писаная торба,
Где кот в мешке и сало-небесало,
И чертовщины классика, оторва,
Которая для Гоголя писала
Такие перлы на таком приколе,
Действительность такую, что у Коли,
У Гоголя, случались киномраки!
Он киноглазно – в этой киношколе
А в реках плавают русалки, как селёдки,
И мстят обидчикам, а водку звать горилка,
В названье этом – дьявольская жилка,
Ничто не изменилось, всё на месте,
Никто не исчезает, всё – сейчасно,
И в данный миг я получаю вести
От Гоголя, чья правда первоклассно
Проходит сквозь цензуры и запреты,
Сквозь писаную торбу чертовщины,
Сквозь морги, сквозь восторги, лазареты,
Сквозь чёрный дым, где шины жгут мужчины.
Как молод Гоголь в этом киномраке
Действительности, где летают хряки,
На хряках в небеса летают тётки,
А в реках плавают русалки, как селёдки.
Без тёмных сил любая правда – враки!
Юнна МОРИЦ.
*Стихи Юнны Петровны Мориц переведены на все основные европейские языки, а также на японский, турецкий, китайский. На ее стихи написано и исполняется множество песен, например «Когда мы были молодые» Сергея Никитина. Она много пишет для детей, с тех пор как опубликовала несколько стихотворений в журнале «Юность» (тогда Мориц запрещали печатать за независимость и непокладистость в творчестве и даже исключили из Литературного института им. Горького). Детские стихи - добрые, юмористичные и парадоксальные – увековечены в мультфильмах («Ёжик резиновый», «Большой секрет для маленькой компании», «Любимый пони»). Свои мысли Юнна Мориц облекает не только в буквы и строчки, но и в графику, живопись, «которые не являются иллюстрациями, это - такие стихи, на таком языке».
http://fenixclub.com/index.php?showtopic=27023
Выберите район Агаповский муниципальный район Аргаяшский муниципальный район Ашинский муниципальный район Брединский муниципальный район Варненский муниципальный район Верхнеуральский муниципальный район Верхнеуфалейский городской округ Еманжелинский муниципальный район Еткульский муниципальный район Златоустовский городской округ Карабашский городской округ Карталинский муниципальный район Каслинский муниципальный район Катав-Ивановский муниципальный район Кизильский муниципальный район Копейский городской округ Коркинский муниципальный район Красноармейский муниципальный район Кунашакский муниципальный район Кусинский муниципальный район Кыштымский городской округ Локомотивный городской округ Магнитогорский городской округ Миасский городской округ Нагайбакский муниципальный район Нязепетровский муниципальный район Озёрский городской округ Октябрьский муниципальный район Пластовский муниципальный район Саткинский муниципальный район Свердловская область Снежинский городской округ Сосновский муниципальный район Трёхгорный городской округ Троицкий городской округ Троицкий муниципальный район Увельский муниципальный район Уйский муниципальный район Усть-Катавский городской округ Чебаркульский городской округ Чебаркульский муниципальный район Челябинский городской округ Чесменский муниципальный район Южноуральский городской округ
Писатель, художник
р. 1937
Произведения замечательного поэта, прозаика, члена Союза российских писателей, художника Юнны Мориц любят и дети, и взрослые: «Собака бывает кусачей…», «Ежик резиновый…», «Пони», «Хорошо быть молодым…». Известно, что она живет в Москве, но что Челябинск ей город не чужой, знают немногие.
Детство Юнны совпало с Великой Отечественной войной. Она и привела ее семью в Челябинск. Эти годы остались в памяти на всю жизнь: не случайно спустя много лет Ю. Мориц писала рассказы и стихи о том страшном времени и о городе, который приютил ее семью. Стоит внимательно прочитать ее прозаическую книгу «Рассказы о чудесном» и стихотворные сборники «На этом береге высоком» и «По закону – привет почтальону», чтобы убедиться, как много она рассказала о своих связях с Челябинском. Один из рассказов о жизни в Челябинске многозначно называется «Хлад, глад, свет» (сборник «Рассказы о чудесном»). Пронзительные, откровенные стихи и рассказы об этом периоде жизни поэтессы интересны нам не только потому, что связаны с детством Юнны Петровны, – они яркие картинки из жизни челябинцев во время войны.
Родилась Ю. П. Мориц 2 июня 1937 г. в Киеве. В краткой автобиографии она рассказывала о своих родителях: «…У отца было двойное высшее образование: инженерное и юридическое, он работал инженером на транспортных ветках. Мать закончила гимназию до революции, давала уроки французского, математики, работала на художественных промыслах, медсестрой в госпитале и кем придется, даже дровосеком.
В год моего рождения арестовали отца по клеветническому доносу, через несколько пыточных месяцев сочли его невиновным, он вернулся, но стал быстро слепнуть. Слепота моего отца оказала чрезвычайное влияние на развитие моего внутреннего зрения.
В 1941–45 годах мать, отец, старшая сестра и я жили в Челябинске, отец работал на военном заводе…».
Юнна Петровна опишет подробности ареста отца в рассказе «Хлад, глад, свет» (сборник «Рассказы о чудесном»). История эта перекликается с более поздней, более «счастливой», случившейся уже в Челябинске: «Пришли трое и управдом. Папа вешал на елку стеклянный дом. Весь дом упал и разбился. Мама стала вся белая. А папа весь черный. А они хулиганили в комоде, в шкафу, в банках с крупой и вареньем. Распотрошили письменный стол и диван…
Папа сказал маме: все утрясется. Только без паники. Только без паники. Только без нервов. Дети так впечатлительны! Их психику надо беречь. Для них ничто не должно измениться. Где-то что-то кто-то напутал. Произошла ошибка. Это мелочь в великом процессе великой истории. Мужество и спокойствие. Величайший все знает, все видит, все слышит. Папа ему напишет. И мама ему напишет. Мама дала папе мыло и клумачок с барахлом. Сало и хлеб он не взял. Там кормят.
Папа выменял там это мыло на папиросы. Он очень курил. От этого у него отбились печень и почки. Он потом не мог ничего глотать, ел только жидкое. Нельзя так много курить. Он превратился в скелет. И потом на нем уже никогда не росло мясо. От этого дыма он стал быстро слепнуть…».
Итак, война. К Киеву быстро подошли фашисты. Поезд, в котором семья ехала в эвакуацию, попал под жестокую бомбежку. Чудом уцелела. Через 44 года Юнна Мориц описала весь тогдашний ужас в стихотворении «Воспоминание»:
Из горящего поезда
на траву
выбрасывали детей.
Я плыла
по кровавому, скользкому рву человеческих внутренностей, костей…
Так на пятом году
мне послал господь
спасение и долгий путь…
но ужас натек в мою кровь и плоть –
и катается там, как ртуть!..
В рассказе «Хлад, глад, свет» она напишет о последствиях той бомбежки: «Меня разбомбили в поезде. Я от этого очень моргаю. И мне трудно играть с другими детьми, они меня за моргание дразнят…».
И вот семья в Челябинске. Первое время ютились на чужой кухне, а потом всю войну жили в подвале дома на ул. Елькина (недалеко от сегодняшнего проспекта Ленина). Он не сохранился. Позже Ю. Мориц напишет об этом жилье:
Всю войну я жила под землей, где хранили до войны мороженое.
Мы согрели землю всей семьей, занимая место, нам положенное.
Мы любили этот погребок,
Печку там построили кирпичную,
Побелили стены, потолок,
Постелили крышу не тряпичную… Просыпалась я ночной порой –
Думала, что мы уже убитые…
И заканчивает это стихотворение словами:
…Мы любили этот саркофаг.
Покидая, слезно улыбнулися…
В стихотворении «Те времена» – еще одна история из военного детства:
Ему было семь лет.
И мне – семь лет.
У меня был туберкулез, а у бедняги нет.
В столовой для истощенных детей
Мне давали обед…
Я выносила в платке носовом
Одну из двух котлет…
Мы выжили оба, вгрызаясь в один
Талон на один обед.
И два скелетика втерлись в рай,
Имея один билет!
Юнна тогда действительно болела туберкулезом.
Можно было бы продолжать цитировать стихи Юнны Мориц о детстве в Челябинске. На всю жизнь запомнились ей жестокие картинки войны. Строки о голодном мальчишке в стихотворении «Вор»:
Зимой сорок третьего года
видала своими глазами,
как вор воровал на базаре
говяжьего мяса кусок…
лет ему было десять
Десять или двенадцать…
Вора поймали, начали бить, потом толпа опомнилась, пожалела мальчишку, люди стали совать ему еду,
Но вор ничего не взял,
Только скулил, скулил,
Только терзал, терзал
Кровавый кусок коровы…
Не только в поэзии, но и в прозе Юнны Петровны отражены реалии челябинской жизни: как жили, работа отца... «…И вождь срочно послал папу на секретный завод, чтобы из трактора сделать танк. Но папа сделал еще и самолет, и бомбы, и мины. Теперь он получает паек. Как все.
Из пайка мы с мамой продаем на базаре спирт и покупаем для папы махорку по 90 рублей за стакан с верхом. И относим ему на завод. В проходной у нас берут передачу и записку, что все хорошо.
Завод очень замаскирован, и папа там ночует в замаскированной комнате. Однажды он ночевал дома и страшно кричал во сне, как перееханная собака…».
Это строчки из рассказа «Хлад, глад, свет». А как было на самом деле? На каком заводе и кем работал отец Юнны? Связаться с Юнной Петровной не удалось. Автор статьи благодарен дочери Юрия Либединского – Марии Говоровой, знакомой с Юнной Мориц, за помощь в розысках материалов. Одновременно было обращение в Объединенный государственный архив Челябинской области. Оказалось, там хранятся списки эвакуированных. И есть сведения о семье Петра Борисовича Морица. Отец Юнны работал на заводе № 541. За этим номером скрывался патронный завод, который находился в здании педагогического института. Должность отца – начальник транспортного отряда. А вот строчки из письма Юнны Мориц Марии Говоровой: «Не только мой папа, но и моя сестра Тина Петровна Мориц работала на заводе, таскала корпуса для мин, когда училась в 9 классе и до самого окончания школы... У нее постоянно потом "по жизни" болела спина и мышцы живота – от таскания тяжкого железа на том заводе... Ей еще к пенсии какие-то копейки приплачивали за "работу в тылу" – по справкам, которые добывала она из Челябинска. А вот на каком заводе работал отец и на каком сестра, я не знаю, к своему глубокому стыду... Делали там боеприпасы, а мой отец отвечал за транспорт и отправку вагонов с этими боеприпасами. Однажды вагон застрял где-то в Бийске или в Орске, и моего отца под конвоем отправили его искать, – мать была черная от мыслей, что вагон не найдется и отца расстреляют. Но я хорошо помню, как он вдруг вернулся – живой! – в рыжем драном тулупе, от него воняло бензином и он был весь мокрый от снежного бурана. За мгновение до его возвращения с потолка подвала спустился малюсенький рыжий паучок, я дико орала и визжала от страха перед этим малюсеньким, который качался так близко, а мама сказала, что это – прекрасная весть и, может быть, папа еще вернется из командировки... Мы в 41 жили на кухне, спали на полатях, а когда я заболела корью, мне постелили отдельно, окно зарастало льдом такой толщины, что словами не описать, именно там после кори я заболела туберкулезом легких и "лимфоаденитом" вполне себе поэтские болезни!!!»
В краткой автобиографии Юнна Петровна пишет, что маме на работе выдали валенки. И в холодные уральские зимы их носили по очереди – мать и дочери. Кроме работы в госпитале, мама делала искусственные цветы, а шестилетняя Юнна ей помогала (рассказ «Цветы моей матери»). Сдавали их в артель художественных изделий. «Изделия эти в одна тысяча девятьсот сорок третьем году были писком западной моды, воюющая отчизна сбывала их за рубеж, где носили эти цветочки на платьях, пальто и шляпках. Три раза в месяц мы с матерью получали в артели отрывки – абзацы – фрагменты – лоскутья застиранных госпитальных простыней и наволочек, моток тонкой проволоки… банку вонючего клея, две-три краски…. Из этого получалось сто двадцать пять стаканов чудесных цветочков. Их кроила, красила и доводила до ослепительного изящества моя прозрачная от голода мать…».
В сентябре 1944 г. Юнна поступила в школу № 1 им. Энгельса, где уже училась ее старшая сестра Тина. В стихах и рассказах легко отыскать следы школьной жизни тех лет: «Парта одна на троих. Не кладите два локтя на парту. От этого тесно соседу… На окнах толстый лиловый лед. Сквозь замазку не дует, но стужа вгрызается в стены, как в яблоки, – и стены хрустят.
Всего холодней – в стене и в спине… Мама мыла Машу. Маша мыла Мишу. А где мама и Маша достали мыло?
На базаре – двести рублей кусок. Самое лучшее мыло – собачье с дегтем, от него дохнут тифозные вши…».
«Я ем промокашку… Все жуют промокашку. Весь класс. Сорок три человека». «Промокашка – она как воздух, ее можно есть без конца. Из нее во рту получается розоватая кашка. Пресная, чуть сладковатая…». «Скоро звонок, и дадут булочку с сахаром. А кто вчера не был в школе, тому – две…» (рассказ «Хлад, глад, свет»).
Тогда, чтобы поддержать детей, на большой перемене им выдавали по маленькой булочке и по чайной ложке сахара. Юнне повезло. У нее была хорошая учительница – Антонина Кузьминична Москвичева. Муж ее на фронте. К ученикам она относилась как к своим детям. Юнна запомнила, что когда она заболела и двадцать дней не ходила в школу, к ней пришла Антонина Кузьминична и принесла ей двадцать булочек и столько же ложечек сахара, которые она сохранила для девочки.
«Осенью мы помогали ей (учительнице – авт.) квасить капусту в бочке. Она голодает с двумя детьми. И носит галоши на лапти, а лапти на шерстяные чувяки… По субботам – концерты для раненых. Я пою и читаю Некрасова. Там пахнет йодом, кровью, гноем и потом. Сперва ужасно тошнит. А потом все привыкают. И выздоравливают» (рассказ «Хлад, глад, свет»).
И вот войне конец. В рассказе «Яблоки» такие строчки:
«Последнее яблоко съели, когда мне было четыре года, потом война покатила нас далеко от яблок, и начисто я забыла, что их едят. Но яблок я тех понаделала с матерью и сестрой великое множество, по живому яблоку никак не тоскуя – только по круглому хлебу… Последнее яблоко сделала, когда было мне восемь лет, сразу тогда война кончилась, и поехали мы, поехали в обратную сторону, домой, в деревянных вагонах, местами в телегах… И вдруг на станции продают яблоки ведрами!... Мне съесть тогда яблочко было – что съесть табуретку или ключ от дверей. Моя память не ела яблок и противилась ожесточенно… Пришлось мне тогда загрызть одно яблочко с листиком, белый налив. И стало то белое яблочко красным…».
У всех тогда был авитаминоз. Необходимо пояснить: до войны и во время ее в Челябинске не было коллективных садов, яблонь почти не было. Потому Юнна настоящих яблок видеть не могла.
Есть у Юнны Мориц прекрасное стихотворение «После войны» (1955).
В развалинах мерцает огонек,
Там кто-то жив, зажав огонь зубами.
И мир пригож, и путь мой так далек!..
И пахнет от меня за три версты
Живым куском хозяйственного мыла,
И чистая над нами реет сила –
Фланель чиста и волосы чисты!
И я одета в чистый балахон,
И рядом с чистой матерью ступаю…
И нет войны, и мы идем из бани,
Мне восемь лет, и путь мой так далек!
В 1945 г. семья вернулась в Киев, где Юнна в 1954 г. закончила школу с золотой медалью и были напечатаны ее первые стихи. Училась в Москве в Литературном институте им. М. Горького. Была исключена в 1957 г. на один год за «нарастание нездоровых настроений в творчестве», но затем восстановлена и окончила его в 1961 г. В том же году в московском издательстве вышла первая книга Ю. Мориц «Мыс желания» (в 1956 . она студенткой путешествовала по Арктике на ледоколе «Седов»).
Детские стихи Юнны Мориц впервые были напечатаны в журнале «Юность» в 1963 г. Они сразу полюбились детям и взрослым. За нестандартность мысли, свободу мнения ее включили в «черные списки», не издавали 20 лет (с 1961 по 1970 г. и с 1990 по 2000 г.), не выпускали за рубеж. Ее сборники издаются и переиздаются: «Большой секрет для маленькой компании» (1987, 1990), «По закону – привет почтальону» (2005, 2006, 2008, 2010), «Букет котов» (1997), «Двигайте ушами» (2003, 2004, 2005, 2006) и др. Ее книги переведены на все европейские, а также на японский и китайский языки.
Немало стихов стало песнями, особенно много их у известных исполнителей-бардов Татьяны и Сергея Никитиных. Композитор Юлий Гальперин, когда жил в Челябинске, написал цикл песен на стихи Юнны Мориц. Есть песни на ее слова у известного челябинского композитора Елены Попляновой.
Юнна Мориц не только поэт, но и художница. Она с детства училась рисовать у мамы и старшей сестры. Сестра Тина Мориц стала в Киеве архитектором. Многие свои книги иллюстрировала сама Юнна Петровна. Рисунки оригинальны, ярки, очень дополняют написанное поэтом и прозаиком.
Юнна Петровна не забыта в Челябинске. В музее школы № 1 хранятся материалы о ней. Его создала в 1974 г. и много лет им руководила В. М. Пименова. Варвара Митрофановна переписывалась с Юнной Петровной. В письме 1986 г. Мориц обещала приехать в Челябинск, но болезни не позволили.
В челябинском издательстве «АвтоГраф» вышла книга Юнны Мориц «Ванечка» (2002). Весь сборник состоит из акростихов (первые буквы каждой строки при чтении сверху вниз образуют слово или фразу). В конце книги «любовные письма» и рисунки поэтессы внуку Ванечке, который живет в Америке.
Большая переписка и дружба связывала Юнну Петровну и известную в Челябинске семью Рубинских. Когда известный поэт, композитор, драматург, педагог Константин Рубинский был маленьким, ему очень нравились стихи Юнны Мориц. Он был уверен, что все поэты уже умерли, и плакал, жалея ее. Мама Кости – поэт и музыкант Наталья Борисовна – списалась с Юнной Петровной. Завязалась переписка, Костя корявыми буквами писал стихи и сказки Юнне Петровне. Когда однажды он заболел, Юнна Петровна послала для него редкое лекарство. В семье Рубинских бережно хранят письма Юнны Мориц. С разрешения Константина Сергеевича Рубинского приведем выдержки из одного большого письма, где упоминается маленький сын Юнны Петровны – Митя:
«Дорогой Котик! Я получила сегодня твое письмо и очень ему обрадовалась, потому что я все твои сказки необычайно люблю… А утром ко мне на балкон прилетают воробьи, синички, вороны, я даю им на растерзание булку, и они радуются. Когда я иду по улице, эти мои птички провожают меня до метро или ждут меня целой толпой у магазина. Так я работаю птичницей… А сейчас я пишу тебе письмо и готовлю для Мити супчик, а Митя на другой машинке, на старенькой, печатает свои истории. А я еще жарю ему картошку. Так я работаю поварихой. А ночью я буду сочинять стихи, рассказы и песенки, а заодно стирать митины рубашки и другие очень важные вещи. Так я работаю прачкой…
Многие звонят мне ночью, и я разговариваю с ними, печатая при этом на машинке свою работу. А они спрашивают: “Кто это там у вас печатает?” А я говорю: “Прямо не знаю, кто это у меня всю ночь печатает на машинке? Кто бы это мог быть? Если он мне попадется, этот печатальщик, я у него в два счета отниму машинку, а самого отправлю в милицию, чтобы не мешал мне спать по ночам!” А сама потихоньку тук-тук, тук-тук, глядишь и стишок натукался! Так я работаю поэтом.
А ты, мой дорогой Котик, сочиняешь замечательные истории. Они очень нравятся мне и моим друзьям. Когда мы собираемся холодным зимним вечером, пьем чай и читаем твои сказочки, и приговариваем: “Ай-да, Котик, ай-да, молодец, голова у него светлая, а душа – золотая!”…
Твоя Юнна Мориц
Пришли мне, пожалуйста, свою фотографию, я буду на нее смотреть».
Стихотворение Юнны Петровны «Тетрадка для сказок» посвящено Косте Рубинскому:
Голубушка-птичка,
прошу хоть на час
Я вас приземлиться
у речки Миасс.
Там – город Челябинск,
А в городе дом,
а в доме – приятель мой,
маленький гном!
Зовут его Костя,
А лет ему пять
Он может
Печатные буквы
Писать…
Это стихотворение вошло в сборник «Большой секрет для маленькой компании» (1987). Кстати, через два года после издания он получил 2-ю премию на Всесоюзном конкурсе на лучшую детскую книгу.
Юнна Мориц – лауреат премии им. Андрея Сахарова «За гражданское мужество писателя» (2004), премии «Триумф» (Россия, 2005), «Золотая роза» (Италия), национальной премии «Книга года» (Москва, международная выставка – ярмарка, 2005, 2008), премии Правительства РФ за книгу «Крыша ехала домой» (2011).
Челябинск может гордиться тем, что талантливый поэт, прозаик, художник Юнна Мориц помнит наш город, пишет о нем.
Н. А. Капитонова
Сочинения
- МОРИЦ, Ю. П. Избранное / Ю. П. Мориц. – Москва: Совет. писатель, 1982. – 495 с. : портр.
- МОРИЦ, Ю. П. При свете жизни / Юнна Мориц; [худож. В. Медведев]. – Москва: Совет. писатель, 1977. – 143 с. : ил. – (Кн. стихов).
- МОРИЦ, Ю. П. Третий глаз: кн. стихов / Юнна Мориц. – Москва: Совет. писатель, 1980. – 142 с.
- МОРИЦ, Ю. П. Дом гнома, гном – дома! : [стихи: кн.-игрушка с вырубкой: для дошк. возраста] / Юнна Мориц; [худож. К. Тер-Захарьянц]. – Москва: Планета детства: Изд. дом «Премьера», 1998. – с. : цв. ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Собака бывает кусачей... : [стихи: для мл. шк. возраста] / Юнна Мориц; рис. М. Беломлинский. – Москва: Ред.-изд. об-ние «Самовар»: Шалаш, 1998. – 119, с. : цв. ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Лицо: стихотворения; поэма / Ю. П. Мориц. – Москва: Рус. кн., 2000. – 539 с. : ил. – (Поэт. Россия).
- МОРИЦ, Ю. П. Любимый пони: [стихи] / Юнна Мориц. – Москва: Розовый слон, . – с. : ил. – (Раскраска).
- МОРИЦ, Ю. П. Ванечка: [акростихи: для детей] / Ю. П. Мориц; худож. Гала Рудых. – Челябинск: АвтоГраф, 2002. – 89, с. : ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Двигайте ушами: [для детей от 5 до 500 лет: для дошк. и мл. шк. возраста] / Юнна Мориц; худ. Евгений Антоненков. – Москва: РОСМЭН, 2003. – 148, с. : цв. ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Большой секрет для маленькой компании: [стихи] / Юнна Мориц; [худож. И. Красовская]. – Москва: Стрекоза-Пресс, 2005. – с. цв. ил. – (Читаем сами).
- МОРИЦ, Ю. П. Двигайте ушами: [стихи: для дошк. и мл. шк. возраста] / Юнна Мориц; худож. Евгений Антоненков. – Москва: Росмэн, 2006. – 148, с. : ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Не бывает напрасным прекрасное / Юнна Мориц; [рис. авт.]. – Москва: Эксмо, 2006. – 350, с. : ил. – (Поэт. б-ка).
- МОРИЦ, Ю. П. По закону – привет почтальону: [стихи] / Юнна Мориц. – Москва: Время, 2006. – 572, с. : ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Тумбер-бумбер: [стихи: для чтения взрослыми детям] / Юнна Мориц; худож. Е. Антоненков. – [Б. м.] : Папа Карло, 2007. – с. : цв. ил. – (Волшеб. строка).
- МОРИЦ, Ю. П. Крыша ехала домой: стихи-хи-хи для детей от 5 до 500 лет / Юнна Мориц; худож. Евгений Антоненков. – Москва: Время, 2010. – 95 с. : цв. ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Лимон Малинович Компресс: стихи-хи-хи для детей от 5 до 500 лет: [для детей мл. шк. возраста] / Юнна Мориц; худож. Евгений Антоненков. – Москва: Время, 2011. – 95 с. : цв. ил.
- МОРИЦ, Ю. П. Рассказы о чудесном / Юнна Мориц; [рисункописание – Юнна Мориц]. – Москва: Время, 2011. – 444, c. : ил., цв. ил., факс., портр.
Литература
- ГУСЕВА, М. Ф. Мориц Юнна Петровна (Пинхусовна) / М. Ф. Гусева // Челябинская область: энциклопедия: в 7 т. / редкол.: К. Н. Бочкарев (гл. ред.) [и др.]. – Челябинск: Камен. пояс, 2008. – Т. 4. – С. 380.
- КАПИТОНОВА, Н. А. Юнна Петровна Мориц / Н. А. Капитонова // Литературное краеведение. Челябинская область: [учеб. пособие для основ. и ср. (полн.) шк.] / Н. А. Капитонова. – Челябинск: Абрис, 2008. – Вып. 2. – С. 109–116.
- КАПИТОНОВА, Н. А. Юнна Мориц: «Там – город Челябинск, а в городе дом…» / Н. А. Капитонова // Луч (Кэрэн). – Челябинск, 2011. – № 1 (34). – С. 2–6.
- КАПИТОНОВА, Н. Челябинское детство Юнны Мориц / Надежда Капитонова // Челяб. рабочий. – 2011. – 23 сент. – С. 6.
Не бывает напрасным прекрасное.
Не растут даже в черном году
Клен напрасный, и верба напрасная,
И напрасный цветок на пруду.
Невзирая на нечто ужасное,
Не текут даже в черной тени -
Волны, пенье, сиянье напрасное
И напрасные слезы и дни.
Выпадало нам самое разное,
Но ни разу и в черных веках -
Рожь напрасная, вечность напрасная
И напрасное млеко в сосках.
Дело ясное, ясное, ясное -
Здесь и больше нигде, никогда
Не бывает напрасным прекрасное!
Не с того ли так тянет сюда
Сила тайная, магия властная,
Звездный зов с берегов, облаков, -
Не бывает напрасным прекрасное! -
Ныне, присно, во веки веков…
НА СТОЯНКЕ
Плыл кораблик вдоль канала,
Там на ужин били склянки, -
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Так названивают льдинки
Возле елочного зала, -
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Так бурликал на полянке
Тот ручей, где я играла, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Я как раз посерединке
Жизни собственной стояла, -
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Я снаружи и с изнанки
Ткань судьбы перебирала, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Тихо музыка играла
На Полянке, на Ордынке.
Мама стекла вытирала,
Где в обнимку мы на снимке,
Бумазейкой вытирала,
Просветляла образ в рамке.
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Это было на стоянке,
Душу ветром пробирало, -
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
«Дивный какой я зверь…»
Дивный какой я зверь -
весь в золотом руне.
Шкура моя в цене -
завтра, вчера, теперь!..
Мимо идут потомки
в шапках, сделанных из меня.
Их красотки стройны и тонки в шубах,
сделанных из меня.
…Снег на исходе дня
делается небесней.
Кто-то промчался с песней,
Сделанной из меня.
«Когда отхлынет кровь и выпрямится рот…»
Когда отхлынет кровь и выпрямится рот
И с птицей укреплю пронзительное сходство,
Тогда моя душа, мой маленький народ,
Забывший ради песен скотоводство,
Торговлю, земледелие, литье
И бортничество, пахнущее воском,
Пойдет к себе, возьмется за свое -
Щегленком петь по зимним перекресткам!
И пой как хочешь. Выбирай мотив.
Судьба - она останется судьбою.
Поэты, очи долу опустив,
Свободно видят вдаль перед собою -
Всем существом, как делает слепой.
Не озирайся! Не ищи огласки!
Минуйте нас и барский гнев и ласки,
Ни у кого не спрашивай: - Когда? -
Никто не знает, как длинна дорога
От первого двустишья до второго,
Тем более - до страшного суда.
Ни у кого не спрашивай: - Куда? -
Куда лететь, чтоб вовремя и к месту?
Природа крылья вырубит в отместку
За признаки отсутствия стыда.
Все хорошо. Так будь самим собой!
Все хорошо. И нас не убывает.
Судьба - она останется судьбой.
Все хорошо. И лучше не бывает.
«Проспи, проспи художник…»
Amant alterna Саmёnае
Камены любят чередование
Проспи, проспи, художник,
Добычу и трофей!
Иначе, мой Орфей,
Ты будешь корифей.
Проспи, проспи раздачу
Лаврового листа,
И бешенство скота,
И первые места.
Проспи трескучий бред
Блистательных побед,
Проспи свою могилу
И в честь нее обед.
Проспи, проспи, художник,
Проспи, шалтай-болтай,
Проспи же все, что можно,
И всюду опоздай!
А катится клубком
За лакомым куском
Пусть тот, кто тем и славен,
Что был с тобой знаком.
Проспи, проспи знакомство
Столь славное!.. Проспи.
Пусть кот не спит ученый
На той златой цепи.
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
В развалинах мерцает огонек,
Там кто-то жив, зажав огонь зубами,
И мир пригож, и путь мой так далек!..
И пахнет от меня за три версты
Живым куском хозяйственного мыла,
И чистая над нами реет сила -
Фланель чиста и волосы чисты!
И я одета в чистый балахон,
И рядом с чистой матерью ступаю,
И на ходу почти что засыпаю,
И звон трамвая серебрит мой сон.
И серебрится банный узелок
С тряпьем. И серебрится мирозданье,
И нет войны, и мы идем из бани,
Мне восемь лет, и путь мой так далек!..
И мы в трамвай не сядем ни за что -
Ведь после бани мы опять не вшивы!
И мир пригож, и все на свете живы,
И проживут теперь уж лет по сто!
И мир пригож, и путь мой так далек,
И бедным быть - для жизни не опасно,
И, Господи, как страшно и прекрасно
В развалинах мерцает огонек.
«В серебряном столбе…»
В серебряном столбе
Рождественского снега
Отправимся к себе
На поиски ночлега,
Носком одной ноги
Толкнем другую в пятку
И снимем сапоги,
Не повредив заплатку.
В кофейнике шурша,
Гадательный напиток
Напомнит, что душа -
Не мера, а избыток,
И что талант - не смесь
Всего, что любят люди,
А худшее, что есть,
И лучшее, что будет.
«В юности, в пасти огня…»
В юности, в пасти огня,
Розы грубили меня,
Гробили - пышно цвели
Всюду, где только могли:
Стыдом - на щеках,
Трудом - на руках,
Целующим ртом - в облаках!
Так нестерпимо алел
Рдянец - чтоб он околел!
Из-за него одного
Никто ведь меня не жалел:
Ни желчный мудрец,
Ни алчный юнец,
Взглядом не покажу,
Через какую межу
Я перешла, чтоб велеть
Огненным розам белеть:
Стыдом - на щеках,
Трудом - на руках,
Целующим ртом - в облаках!
Так нестерпимо белеть,
Светом сплошным - без огня,
Чтобы при жизни - и впредь! -
Не пожалели меня:
Ни желчный мудрец,
Ни алчный юнец,
Ни совесть - грызучий близнец!
Так нестерпимо белеть,
Чтоб не посмели жалеть
Те, кто меня не жалели,
Когда мои розы алели:
Стыдом - на щеках,
Трудом - на руках,
Целующим ртом - в облаках!
