Длина сектора Газы составляет примерно 50 км, ширина от 6 до 12 км. Общая площадь около 360 квадратных километров.

Города

  • Абасан
  • Бейт-Ханун (араб. بيت حانون ‎‎)
  • Газа (Аза) (араб. غزة ‎‎) (ивр. עזה ‎)
  • Дир-эль-Балах (Дейр-эль-Балах, Дейр-аль-Балах, Дир-аль-Балах)
  • Рафиах (Рафах) (ивр. רפיח ‎)
  • Хан-Юнес (Хан-Юнис)
  • Джабалия (араб. جباليا ‎‎)

Данные демографической статистики

На территории 360 км² проживает 1,6 млн человек . Плотность населения (3,9 тыс. чел на 1 кв. км) примерно соответствует уровню Берлина (Германия).

Рождаемость в секторе Газы - одна из самых высоких в мире, больше половины населения моложе 15 лет, и численность населения удваивается каждые 20-25 лет. Большинство населения - Палестинские беженцы и их потомки.

Израильские эксперты полагают, что есть основания для сомнений в истинности этих данных, поскольку все показатели основаны на сообщениях Палестинской автономии , которая "не предоставляет никакой возможности серьёзной проверки этих данных".

Среди израильских демографов нет единства мнений по этому поводу: профессор А. Софер полагает, что следует оперировать именно этими данными, поскольку других нет, но д-р Й. Этингер и д-р Б. Циммерман (институт AIDRG) полагают (на основании сравнения с данными об эмиграции, данными больниц о рождаемости и др.), что показатели завышены по крайней мере на треть.

Юридический статус

В 1947 году при разделе Подмандатных земель территория Газы была отнесена к арабскому государству.

По заявлению представителя генерального секретаря ООН : "официальный статус "оккупированная территория" сектора Газы может быть изменён только решением Совета Безопасности ООН", другой представитель ООН , заявил, что и после вывода израильских войск "ООН продолжает считать сектор Газы оккупированной территорией". До этих заявлений генеральный секретарь ООН Пан Ки Мун воздержался от ответа на вопрос о статусе сектора Газы после израильской эвакуации, заявив, что не уполномочен на него отвечать. Позиция США по вопросы статуса Газы остаётся непрояснённой, но на сайте государственного департамента США сектор Газы определяется как оккупированная территория .

В январе 2006 года на местных выборах в секторе победило исламистское радикальное движение ХАМАС . После ряда зачисток и стычек с конкурирующими фракциями ХАМАС полностью захватил власть - государственные учреждения Палестинской автономии и ее силы безопасности прекратили с июля 2007 года функционирование в секторе вследствие переворота совершенного ХАМАСом , хотя формально сектор Газы по-прежнему продолжает входить в состав Палестинской автономии и подчиняться его председателю Махмуду Аббасу . Но на деле речь идет о существовании двух отдельных анклавов.

В связи с этим 19 сентября 2007 года Израиль и Египет ввели экономическую блокаду сектора , основной целью которой является недопущение поставок оружия на территорию Газы, которая была ослаблена решением израильского правительства от 20 июня 2010 года, но не прекращена .

История

История района Газы до 1948 года см. историю города Газа .

Газа под контролем Арабской Республики Египет (1948-1967)

В Кемп-Дэвидском договоре указывается, что израильские войска покинут территорию сектора Газы и Западного берега р. Иордан и на этих территориях будет создана демократически-выбранная автономная палестинская администрация, а максимум через пять лет после этого события, путем переговоров, должен был быть определен окончательный статус этих территорий . Однако процесс, прописанный в Кемп-Дэвидских соглашениях был начат лишь спустя 14 лет, в 1993 году с подписанием Соглашений Осло и не был завершен до сих пор.

После подписания соглашений президент Египта Анвар Садат сказал в своем выступлении в парламенте (Мордель ):

До войны за права палестинского народа Египет был процветающей страной арабского мира. Теперь мы нищая страна, а палестинцы требуют от нас еще раз воевать за них до последнего египетского солдата.

Необходимо отметить, что после заключения соглашений Осло экономическая ситуация в секторе Газы ухудшилась: безработица на палестинских территориях составляла менее 5 процентов в конце 80-х годов и 20 процентов к середине 90-х, а валовой национальный продукт территорий упал на 36 процентов между 1992 и 1996 годом. По мнению арабов, это произошло в результате высокого роста населения за счет рождаемости и уменьшения экономических связей с Израилем. Согласно другому мнению, это происходит из-за того, что властям Газы не желают заботиться о нуждах населения.

Блокада сектора Газы

Рост экстремизма

Гуннар Хайнзон - глава института Лемкина при Бременском университете в «Wall Street Journal» пишет:

Подавляющее большинство населения не испытывает необходимости делать что-либо для того, чтобы «поднять» своих отпрысков. Большинство детей сыты, одеты, вакцинированы и учатся в школах благодаря ооновской UNRWA. UNRWA загоняет палестинскую проблему в тупик, классифицируя палестинцев как «беженцев» - не только тех, кто был вынужден покинуть свои дома, но также и все их потомство.

UNRWA щедро финансируется Соединенными Штатами (31 процент) и Евросоюзом (около 50 процентов) - и только 7 процентов этих фондов поступает из мусульманских источников. Благодаря такой щедрости Запада, почти все население Газы живет в зависимости, на довольно низком, зато стабильном уровне. Одним из результатов этой нелимитированной благотворительности является нескончаемый демографический бум.

Между 1950 и 2008 годами население Газы выросло с 240,000 до 1,5 миллионов. Запад, собственно говоря, создал в Газе новый ближневосточный народ, который, если сохранятся имеющиеся тенденции, достигнет в 2040 году трех миллионов. Запад платит за еду, школы, медицинское обслуживание и жилье, в то время как мусульманские страны помогают с оружием. Не скованная такой морокой, как необходимость зарабатывать себе на жизнь, молодежь имеет массу времени для рытья туннелей, контрабанды оружия, сборки ракет и пальбы.

Гуннар Хайнзон полагает так что популярность в Газе радикальных и экстремистски-настроенных политических течений связана во многом с молодостью населения сектора.

Следует заметить, что высокая рождаемость характерна не только для сектора Газа, но и для других развивающихся стран, что связано с демографическим переходом. Гуннар Хайнзон описывает сектор Газы как классический случай его теории, согласно которой избыток молодого населения ведёт к усилению радикализма, войнам и терроризму .

Обстрелы Израиля из Газы

В июле 2006 года, в ответ на обстрелы и похищение боевиками ХАМАСа израильского солдата Гилада Шалита , израильской армией была предпринята беспрецедентная военная Операция «Летние дожди» по уничтожению боевиков террористических организаций Хамас , Бригады Мучеников Аль-Акса и др.

В декабре 2006 года в секторе Газы было совершено покушение на Хамасовского премьера Палестины Исмаила Хания со стороны активистов ФАТХа.

В феврале 2007 года между руководителями ФАТХ и ХАМАС было достигнуто соглашение и ненадолго создано коалиционное правительство.

Международное сообщество в очередной раз потребовало, чтобы новое правительство ПА признало Израиль , разоружило боевиков и прекратило насилие. Трёхсторонние переговоры между США , Палестинской автономией и Израилем закончились безрезультатно.

После захвата власти ХАМАСом

В мае - июне 2007 года ХАМАС попытался отстранить от власти не подчиняющихся министру внутренних дел бывших полицейских - сторонников ФАТХа, которые сначала оказывались подчиняться правительству ФАТХа - ХАМАСа , а потом отказались увольняться с государственной службы. В ответ 14 июня президент Палестинской автономии и лидер ФАТХ Махмуд Аббас объявил о роспуске правительства, ввёл на территории автономии режим чрезвычайного положения и взял всю полноту власти в свои руки. В результате вспыхнувшей кровопролитой гражданской войны за власть, ХАМАС сохранил свои позиции лишь в секторе Газы, тогда как на Западном берегу р. Иордан власть сохранили сторонники Махмуда Аббаса . Махмуд Аббас создал на Западном берегу р. Иордан новое правительство и назвал боевиков ХАМАС «террористами». Тем самым, Палестина раскололась на два враждебных образования: ХАМАС (Сектор Газы ) и ФАТХ (Западный берег реки Иордан) .

Прорыв забора на границе с Египтом

После очередной волны обстрелов израильской территории, по распоряжению министра обороны Израиля Эхуда Барака 20 января 2008 года поставки электричества, продовольствия и топлива в сектор Газы были временно прекращены, что вызвало волну протестов по всему миру . Но уже 22 января их возобновили .

23 января 2008 года после нескольких месяцев предварительной подготовки, в ходе которых опоры пограничного забора были ослаблены , ХАМАС разрушил несколько секций пограничного ограждения, отделяющего сектор Газы от Египта в районе города Рафиах . Сотни тысяч жителей Газы пересекли границу и ворвались на территорию Египта, где цены на продовольственные и иные товары ниже . Из-за трехдневного прекращения поставок Израилем электричества, горючего и ряда товаров, президент Египта Хусни Мубарак был вынужден отдать приказ египетским пограничникам пропустить палестинцев на территорию Египта, но проверять при этом, чтобы они не проносили с собой оружие . Несколько вооруженных инфильтрантов были арестованы египетскими властями, а затем отпущены .

Первые попытки Египта закрыть границу натолкнулись на яростное сопротивление боевиков ХАМАСа, произведших серию взрывов в районе границы , а через несколько дней вступивших в перестрелку с пограничниками . Но через 12 дней граница была восстановлена.

Прорыв забора привел также к проникновению нескольких палестинских боевиков на территорию Синая, а затем - Израиля, где они совершили 1 февраля теракт в Димоне , в котором одна погибла израильтянка и еще 23 человека были ранены .

Внутриполитическая ситуация в секторе Газы оставалась крайне нестабильной. Взрывоопасность обстановки обострялась фактом ежедневной контрабанды оружия из Египта через сеть подземных туннелей на границе с Египтом, а также одним из самых высоких уровней плотности населения и безработицы в мире. По мнению ряда как израильских, так и палестинских обозревателей это привело к превращению сектора Газы в анклав анархии и Терроризма.

Перемирие между ХАМАСом и Израилем июнь-декабрь 2008 года

В июне 2008 года между Израилем и ХАМАСом было заключено перемирие на полгода. Однако продлилось оно лишь до начала ноября 2008 года. Стороны обвиняли в срыве перемирия друг друга. Сразу же после окончания перемирия возобновились усиленные ракетные обстрелы израильской территории.

Операция Литой свинец и ее последствия

27 декабря 2008 года Израиль начал в секторе Газы широкомасштабную военную операцию «Литой свинец» , целью которой ставилось уничтожение военной инфраструктуры ХАМАС и предотвращение восьмилетних ракетных обстрелов территории Израиля. . Решение о начале широкомасштабной операции было принято правительством Израиля после того, как по территории Изриля со стороны сектора Газы были выпущены десятки неуправляемых ракет.

Операция повлекла за собой сотни человеческих жертв среди палестинского населения (в подавляющем большинстве боевиков), массивные разрушения инфраструктуры, промышленности и уничтожение тысяч жилых домов в секторе. По мнению правозащитных организаций, мирные жители часто подвергались обстрелам со стороны Израиля намеренно, хотя тщательный анализ статистики жертв показал обратное . Правозащитные организации утверждали также, что разрушение палестинских гражданских объектов проводились без всякой военной необходимости, но Израиль отверг эти обвинения .

ХАМАС также был обвинён ООН в намеренном обстреле израильских гражданских лиц, в результате которых погибло 3 человека. В отчете миссии ООН по правам человека под руководством судьи Голдстоуна говорится, что многие действия как ХАМАСа, так и Израиля в ходе операции могут быть квалифицированы как военные преступления . Следует отметить, однако, что данный отчет ООН был признан многими, включая Палату представителей американского конгресса, предвзятым, необъективным, направленным против Израиля, искажающим истину и поощряющим террор

Экономика

Высокая плотность населения, ограниченные земельные ресурсы и доступ к морю, продолжающаяся изоляция сектора Газы и строгие ограничения в сфере безопасности привели к ухудшению экономического положения сектора за последние годы.

Уровень безработицы в Газе составляет 40 процентов. 70 процентов населения сектора проживает за чертой бедности .

Экономика сектора основана на мелком производстве, рыболовстве, сельском хозяйстве (выращивание цитрусовых, оливок, овощей и фруктов), производстве молочных продуктов и халальной говядины. До начала Второй Интифады многие жители сектора работали в Израиле или на предприятиях в израильских поселениях в секторе. С началом интифады и особенно после того как в 2005 году Израиль оставил сектор, эта возможность отпала. Экспорт местных товаров сократился в результате блокады и установления режима ХАМАСа , а множество мелких предприятий разорилось. Тем не менее Израиль разрешает экспорт клубники и цветов (в первую очередь гвоздик). Объемы рыболовства сократились.

В секторе Газы развиты ремесла - здесь производят текстиль и вышивку, мыло, изделия из перламутра, предметы резьбы из оливкового дерева. Со времен израильского контроля в промышленных центрах сохранились небольшие заводы, построенные израильскими предпринимателями.

Основными торговыми партнерами сектора Газы являются Израиль , Египет и ПА .

Валюта, используемая в секторе Газы - израильские шекели и американские доллары. Используются также египетские фунты и иорданские динары, но в меньшей степени.

Ситуация усугубляется тем, что более половины населения сектора составляют несовершеннолетие. В результате политики режима ХАМАСа , не готового отказаться от своего основного принципа - уничтожения Израиля, а также не желающего произвести сделку по обмену, вернув плененного израильского солдата Гилада Шалита , что привело бы к частичному или полному снятию блокады, экономическая ситуация в секторе Газы непростая, хотя и далека от катастрофической. Тем не менее, в ходе израильской военной операции "Литой свинец" в конце 2008 года-начале 2009 года экономика сектора понесла дополнительный урон в 4 млрд долларов, было разрушено более 14 000 частных домов, десятки фабрик.

Сноски

  1. Орфография: сектор Газа Лопатин В. В. Прописная или строчная? Орфографический словарь / В. В. Лопатин, И. В. Нечаева, Л. К. Чельцова. - М.: Эксмо, 2009. - 512 с., стр. 398
  2. http://israel.moy.su/publ/4-1-0-25
  3. Нобелевский лауреат Ауман называет размежевание "бедствием"
  4. Is Gaza "occupied" territory? (CNN, January 6, 2009) fckLR*The U.N. position fckLR** «In February 2008, Secretary-General Ban was asked at a media availability whether Gaza is occupied territory. "I am not in a position to say on these legal matters," he responded.
    fckLR**The next day, at a press briefing, a reporter pointed out to a U.N. spokesman that the secretary-general had told Arab League representatives that Gaza was still considered occupied.fckLR** "Yes, the U.N. defines Gaza, the West Bank and East Jerusalem as Occupied Palestinian Territory. No, that definition hasn"t changed," the spokesman replied.
    fckLR** Farhan Haq, spokesman for the secretary-general, told CNN Monday that the official status of Gaza would change only through a decision of the U.N. Security Council .»fckLR

    fckLR* The U.S. positionfckLR** [...] The U.S. State Department Web site also includes Gaza when it discusses the "occupied" territories. State Department spokeswoman Amanda Harper referred CNN Monday to the department"s Web site for any questions about the status of Gaza, and she noted that the Web site referred to the 2005 disengagement. When asked the department"s position on whether Gaza is still occupied, Harper said she would look into it. fckLR** She has not yet contacted CNN with any more information »]

  5. Berliner Zeitung: Перспективы для ХАМАСа
  6. Hamas Charter
  7. The Charter of Hamas
  8. Sderot Media Center. Our mission
  9. "Касамы" в декабре: рекордные показатели террора
  10. Summary of rocket fire andfckLRmortar shelling in 2008
  11. Блокада сектора Газа побила рекорд Ленинграда
  12. ХАМАС не верит в намерения Израиля облегчить блокаду
  13. The Rise and Fall of the All Palestine Govt Avi Shlaim

Траурные церемонии по поводу кончины бывшего премьера Изариля Ариэля Шарона на короткое время заслонили собой очередную вспышку арабо-израильского конфликта, связанную с небывалыми доселе воздушными атаками ВВС Израиля в секторе Газа. Удары последовали в декабре и продолжились в январе нового года... Как отразится очередное обострение конфликта на общей ситуации в регионе? И чем обернётся новое противостояние для судеб всего Ближнего Востока?

Прежде всего, следует коротко напомнить историю конфликта. Сектор Газа находится на земле, исторически являющейся частью древней Палестины, куда также входили современные территории Израиля, Голанских высот, Западного берега реки Иордан и части Иордании. Само название страны произошло от слова «Филистия», то есть земля, заселённая древними племенами филистимлян-финикийцев. В истории эта территория больше известна под именем «Ханаан». На протяжении столетий она переходила из рук в руки самых разных завоевателей...

Начало современного конфликта восходит к 1948 году, когда на карте мира появилось еврейское государство Израиль, однако Палестинского арабского государства, как то предполагала специальная резолюция ООН, создано так и не было — это и послужило началом борьбы палестинских арабов за свои права.

Непосредственно нынешняя блокада Газы началась 19 сентября 2007 года, сразу после прихода к власти в секторе группировки ХАМАС. Согласно её планам, очертания Палестинского государства должны включать земли современного Израиля, Западного берега реки Иордан и сектора Газа. Программа ХАМАС также предполагает уничтожение государства Израиль и его замену на мусульманскую теократию. Поэтому руководство группировки, придя к власти, отказалось признать ранее заключённые палестинцами соглашения с Израилем и начало регулярно обстреливать его территорию. В ответ Тель-Авив приступил к частичной экономической блокаде Газы, периодически отключая подачу электроэнергии и прекращая снабжение энергоносителями. Сегодня блокаду Газы со своей стороны осуществляет и Египет...

Существуют различные точки зрения на причины нынешнего обострения конфликта. Одна из них — чисто арабская. Так, по мнению старшего научного сотрудника отдела Израиля Института востоковедения РАН Дмитрия Марьясиса, активизация в регионе напрямую связана со стремлением ХАМАС отвлечь внимание палестинцев от внутренних проблем сектора Газа:

«Вполне возможно, не хватает легитимации у ХАМАС, или же возникли какие-то финансовые проблемы - например, из-за того, что осложнилось получение денег от союзников, в частности от Ирана, у которого сейчас проблема с международным давлением, а значит, и с экономикой. Нужно было как-то отвлечь людей от себя на внешнего врага, и этот враг очень быстро находится - это Израиль. Израильские ответы очень чувствительные, очень точные и мощные. Можно обвинить его в чрезмерном применении силы, в агрессии против гражданского населения, это известный сценарий, к сожалению, он уже много лет используется, и я подозреваю, что это не последний обстрел и не последний ответ Израиля».

В свою очередь, палестинский политолог Атеф Абу Сейф убежден, что обострение ситуации в секторе Газа связано со стремлением Израиля «очернить репутацию всей Палестины, так как стабильность Палестины является прямой угрозой для стабильности Израиля и его экспансионистской политики». По его мнению, Тель-Авив намерен «продолжить разрушение сил палестинского Сопротивления под предлогом предотвращения атак против израильтян»...

Отчасти подтверждением этой точки зрения может послужить недавнее заявление Вооружённых сил Израиля о том, что воздушные атаки стали ответом на запуск из сектора Газа трёх ракет ХАМАС. Однако статистика показывает, что шанс поражения цели ракетой, запускаемой из сектора Газа, составляет лишь три процента. Запускаемые ракеты падают, в основном, в море, на пустынные или незаселённые территории, другие легко уничтожаются ПВО Израиля. Так что реакция Израиля на провокации ХАМАС выглядит, мягко говоря, неадекватно.

Более того, некоторые российские эксперты отмечают явное стремление армии Израиля нанести удары прежде всего по учебным заведениям, медицинским центрам и прочим жизненно-важным объектам блокадной территории (в частности, такого мнения придерживается известный своими крайними взглядами политолог Максим Шевченко). При этом премьер-министр Израиля Беньямин Нетаньяху не раз выражал официальную позицию страны, заявляя, что за любым нападением с территории сектора Газа Израиль видит движение ХАМАС, и потому это движение всегда будет находиться в жёстком израильском прицеле.

Так что в нагнетании конфликта видна явная заинтересованность израильских военных...

Ничейная земля?

Между тем, сам вопрос о присутствии евреев и арабов в Палестине получил крайне неоднозначную оценку в мире. Так, ряд авторов полагают, что палестинцы являются потомками древнего доеврейского населения Ханаана. В частности, такого мнения придерживается израильский политик и журналист Ури Авнери. Другие же считают, что (в отличие от исчезнувших ханаанеев и филистимлян) еврейское присутствие в Палестине восходит к незапамятным временам и никогда не прерывалось.

Впрочем, большинство учёных склоняется к мнению, что ни палестинские арабы, ни евреи не являются коренным населением этой территории. Так, российский эксперт А.Самсонов полагает, что само словосочетание «палестинский народ», которое используют арабы – исторически не имеет смысла.

«Палестинцем» можно назвать любого обитателя этой географической территории – араба, еврея, черкеса, грека, русского и так далее. Нет ни «палестинского языка», ни «палестинской культуры». Арабы говорят на диалекте арабского языка («сирийский» диалект). На этом же языке говорят арабы Сирии, Ливана и Королевства Иордания. Таким образом, арабы не «коренной народ», земли которых поработили «коварные евреи». Они такие же пришельцы, как и евреи. Арабы-палестинцы не имеют больше прав на эти земли, чем евреи", — заключает А.Самсонов.

Он справедливо отмечает, что никакого палестинского арабского государства в истории не было, и потому его никто не оккупировал. С древнейших времён в Палестине существовали города-государства, жили различные народы, и их территория периодически входила в состав той или иной империи Древнего мира. Если какой-либо народ и имеет право называть историческую Палестину своей родиной, то это давно ассимилировавшиеся и растворившиеся в многообразии народов филистимляне...

Вопрос о том, кто сегодня имеет больше прав на территорию, где и евреи и арабы являются народами пришлыми, безусловно, очень неоднозначный. Так, с одной стороны, именно еврейские поселенцы в своё время принесли прогресс в этот регион. А развитие инфраструктуры, в свою очередь, привело к притоку арабского населения из соседних стран — к примеру, в период Британского колониального мандата (1922—1948г.г.) в Палестину приехало около 1 млн. арабов.

Кроме того, в 1948 году арабское государство не было создано во многом как раз по причине... самого арабского фактора! Так, Египет поспешил оккупировать сектор Газа, а Трансиордания аннексировала большую часть земли Иудеи и Самарии — все эти земли должны были стать частью Палестинского государства. Иордания также захватила и Восточный Иерусалим, который должен был остаться под контролем ООН в рамках Большого Иерусалима, вне какой-либо государственной или национальной принадлежности — эти земли, после их аннексии, были названы «Западным берегом реки Иордан»... Таким образом, в том, что Палестинское арабское государство так и не было создано, фактически виновны сами арабы!

А.Самсонов также отмечает, что в основе конфликта между Израилем и арабскими странами лежит вовсе не спор за право владения Палестиной, а религиозное противостояние между иудаизмом и исламом.

«Палестинский вопрос не имеет ничего общего с борьбой т. н. „палестинского народа“ за воссоздание „палестинского государства“, которого не было в природе. Это продолжение битвы арабов за господство над Ближним Востоком и Северной Африкой (идея „Великого халифата“) против „неверных“ (иудеев и христиан). Поэтому не надо делать из арабов-палестинцев „невинных жертв“, а из евреев „оккупантов“. Обе стороны имеют немало грехов», — полагает российский эксперт...

Диалог глухих с немыми

Сегодня мировое сообщество не оставляет попыток найти компромисс между противоборствующими сторонами. Последние палестино-израильские переговоры возобновились пять месяцев назад и... сразу же столкнулись со множеством трудностей! Роль арбитра традиционно досталась Соединённым Штатам Америки — в качестве посредника между израильтянами и палестинцами в январе этого года выступил государственный секретарь Джон Керри.

Однако предложенный США план промежуточного мирного договора не приняла даже «Лига арабских государств». В частности, организация выступила против идеи военного присутствия Израиля в Иорданской долине, где проходит внешняя граница оккупированного Западного берега реки Иордан. В свою очередь, израильские лидеры также отвергли предложение госсекретаря США, в соответствии с которым солдаты ЦАХАЛ должны в течение десяти лет освободить эту долину — Тель-Авив считает, что полный вывод войск создаст угрозу безопасности израильскому государства.

Как уже говорилось, эта безопасность решается жёсткими военными мерами...

Но не стоит думать, что израильская сторона не готова идти ни на какие компромиссы в разрешении данного вопроса. Так, Израиль официально заявил о пяти мирных принципах, на основании которых может быть достигнуто спокойствие в регионе. Их суть заключается в следующем:

1) Если Израиль просят признать суверенность палестинцев, те, в свою очередь, должны выполнить требование о признании Израиля как суверенного государства еврейского народа. Непризнание же еврейского характера государства Израиль лежит в основе конфликта.

2) Вопрос о палестинских беженцах должен решаться в контексте суверенного палестинского государства. Палестинским беженцам должна быть предоставлена свобода селиться на палестинской территории, Израиль же не может позволить себе быть захлёстнутым потоком беженцев, который лишит единственное в мире еврейское государство его национального характера.

3) Мирное соглашение должно быть окончательным и положить конец конфликту. Мир должен быть стабильным. Он не может стать переходным этапом, во время которого палестинцы будут использовать свое государство как плацдарм для нового конфликта с Израилем. После подписания мирного соглашения никакие новые требования выдвигаться не могут.

4) Принимая во внимание тот факт, что после выхода Израиля из сектора Газа и Южного Ливана, он подвергся нападению, важно, чтобы будущее палестинское государство не стало для Израиля угрозой. Никакая территория, оставленная Израилем в рамках соглашения, не может быть использована террористами или их иранскими союзниками как плацдарм для нападения на Израиль. Единственным путём достижения этой цели и предотвращения дальнейших конфликтов является эффективная демилитаризация будущего палестинского государства.

5) Международное признание соглашений о демилитаризации.

МИД Израиля также отмечает, что небольшое число пострадавших на израильской стороне в нынешнем конфликте объясняется вовсе не «гуманностью» террористов ХАМАСа и «Исламского Джихада» и не «безвредностью» запускаемых ими по Израилю ракет, а исключительно ответными действиям Армии Обороны Израиля...

В общем, главные требования израильской стороны сегодня сводятся к взаимному признанию государств и демилитаризации сектора Газа. Однако эти принципы вряд ли могут быть осуществлены в рамках правления ХАМАС, главной целью которой провозглашено уничтожение Израиля как государства.

Война без конца и без края

Надо сказать, что международные события, разворачивающиеся сейчас на Ближнем Востоке, во многом складываются в пользу движения ХАМАС. Так, в длящейся уже несколько лет сирийской гражданской войне правительственная армия одерживает существенные победы. Достигла успеха и иранская дипломатия, которой удалось добиться частичного снятия экономических санкций. Последнее не может не настораживать Израиль, ведь именно Тегеран, по данным разведки страны, вооружает боевиков в секторе Газа.

Например, израильский интернет-сайт, специализирующийся в области военной разведки — DEBKAfile со ссылкой на источники в службах безопасности сообщает, что палестинцы всё чаще ведут стрельбу из австрийских снайперских винтовок Steyr HS.50, по лицензии производимых в Иране. Согласно указанному источнику, эти винтовки доставляются в сектор Газа из Ирана морским путем, с использованием контрабандистских каналов ливанской «Хизбаллы» — по данным израильского сайта, боевики данной исламистской группировки активно применяют винтовки Steyr HS .50 и в ходе боевых действий в Сирии.

В свою очередь официальный представитель МИД Ирана Марзие Афхам резко осудила атаки «сионистского режима» против Сектора Газа. По мнению госпожи Афхам, последние атаки были вызваны страхом Тель-Авива перед возможностью третьей интифады на оккупированных палестинских территориях. По словам иранского представителя, «сионистский режим несет ответственность за целый ряд преступлений и терактов». Она призвала ООН, «Организацию исламского сотрудничества» и другие международные организации осудить подобные преступления. Госпожа Афхам также отметила, что агрессивные действия со стороны Тель-Авива свидетельствуют о том, что Израиль чувствует свою безнаказанность...

Опасность развития конфликта в секторе Газа выражается также в том, что именно этот конфликт может послужить причиной для попыток применения ядерного оружия. Так, командующий иранской армией генерал Атаолла Салехи заявил, что «всего лишь одна армия Ирана способна уничтожить весь Израиль» — намёк на оружие массового поражения более чем очевиден. И как бы в ответ начальник генштаба Армии обороны Израиля Бени Ганц пригрозил, что армия еврейского государства сама способна атаковать Иран, без иностранной поддержки.

«В настоящее время не осталось целей, которые не смог бы поразить ЦАХАЛ, от Ирана до сектора Газа. Каким способом остановить Иран, ядерная программа которого является сейчас главной угрозой Израилю, это вопрос политической целесообразности, но не возможностей ЦАХАЛ, которые позволяют нанести удар по любому источнику угрозы, где бы он ни находился», — заявил генерал.

Таким образом, становится очевидно, что одной из причин обострения ситуации в секторе Газа явились события, связанные с Сирией и Ираном...

Впрочем, помимо внешнеполитических факторов, следует обратить внимание и на внутреннюю сторону вопроса, подпитывающую эту сложную проблему.

Так, за непрекращающимися террористическими актами, безусловно, стоит и социальный фактор, о котором говорил ещё Гуннар Хейнсон, глава института Лемкина при Бременском университете, в своей публикации в «Wall Street Journal». Согласно его теории, избыток молодого населения в секторе Газа ведёт к усилению радикализма, войнам и терроризму.

«Подавляющее большинство населения не испытывает необходимости делать что-либо для того, чтобы „поднять“ своих отпрысков. Большинство детей сыты, одеты, вакцинированы и учатся в школах лишь благодаря ооновской программе UNRWA. UNRWA загоняет палестинскую проблему в тупик, классифицируя палестинцев как „беженцев“ - не только тех, кто был вынужден покинуть свои дома, но также и всё их потомство», — пишет исследователь.

Он отмечает, что UNRWA практически полностью финансируется Соединёнными Штатами (31%) и Евросоюзом (50%). И лишь 7% этих фондов поступает из мусульманских источников. За счёт финансирования Запада большая часть населения Газы живёт хоть и на довольно низком, но зато стабильном уровне. Итогом данной политики сегодня является быстрый демографический рост населения в блокируемой зоне. Согласно официальным данным, с 1950 по 2008 годы население Газы выросло с 240 000 до 1,5 миллионов человек. Если имеющиеся тенденция сохранится и в дальнейшем, то в 2040 году население сектора Газы достигнет трёх миллионов!

И пока Запад оказывает продовольственную поддержку и финансирует школы, медицинское обслуживание и жилье, мусульманские страны снабжают Газу оружием. По мнению Гуннара Хейнсона, это ведёт к тому, что «не скованная такой морокой, как необходимость зарабатывать себе на жизнь, молодёжь имеет массу времени для рытья туннелей, контрабанды оружия, сборки ракет и пальбы»...

Отсюда вывод — решать создавшуюся в секторе Газа конфликтную проблему необходимо комплексно. Помимо активного внешнего вмешательства в дела Газы, мировому сообществу также необходимо проводить большую социальную работу с преимущественно молодым населением сектора. А ещё враждующим сторонам требуется обоюдное признание двух государств – Палестины и Израиля, без чего мир на этой земле просто невозможен. Кроме того, остро стоит вопрос гражданской войны в Сирии, в которой пусть и косвенно но всё же завязаны движение ХАМАС, внешняя политика Ирана и интриги монархий Персидского залива, которые видят в конфликте Израиля и Палестины не только противостояние иудаизма и ислама, но и способ поднять свою роль в регионе и обогатиться за счёт соседей...

Словом, клубок противоречий здесь сложился очень непростой и распутать его мировому сообществу будет сложно.

Юлия Чмеленко, специально для «Посольского приказа»

Сектор Газа - территория на берегу Средиземного моря, выделенная ООН для создания арабского государства Палестины.

С 1948 года (после первой арабо-израильской войны) по 1967 год была оккупирована Арабской Республикой Египет, а после Шестидневной войны с 1967 по 2005 год - Израилем.

Этот район считается одним из самых густонаселенных в мире . Длина сектора Газа составляет 54 км, ширина - всего 12 км. При этом на площади 363 кв. км проживает около 1,5 млн палестинцев. Главным источником доходов для местных жителей был экспорт сельскохозяйственной продукции, преимущественно цитрусовых, в Израиль. Однако после начала "интифады Аль Акса" в 2001 году Израиль практически закрыл границы.

Кроме того, на палестинских территориях существовали и города, в которых евреи селились издавна - такие, как священные для иудеев Хеврон, Иерусалим, Тверия и Цфат. Значительная часть арабского населения этих городов относилась и относится к евреям враждебно, и в этих насленных пунктах не раз происходили погромы. Однако евреи неохотно покидали их, в ходе Шестидневной войны, когда Хеврон был занят израильской армией, начали возвращаться туда.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

Отрывок, характеризующий Сектор Газа

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.

Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d"?uvr"ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s"wird was gescheites d"raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.

Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d"autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.

Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.

В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.

В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.