И эту тайну надо разгадать, и если будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время, потому, что Цветаева, как огромный океан, и каждый раз, погружаясь в него, твое сердце испытывает восторг и сострадание, а глаза наполняются слезами. Цветаева Марина Ивановна - поэтесса, родилась в Москве 26 сентября 1892 года, в семье процессора Московского университета Ивана Владимировича Цветаева, директора Румянцевского музея и основателя музея изящных искусств. Мать, Мария Александровна Мейн, одаренная пианистка, с детства привила дочери любовь к музыке. Болезнь матери была причиной поездок за границу, где Марина продолжала образование в пансионатах Лозанны и Фейбурга. Весной 1905 года Цветаева перешла в 7 класс. В декабре 1906 года она отказала В.А. Нилендеру, сделавшему ей предложение. Старше Цветаевой на 10 лет, филолог, ученик Ивана Владимировича, поэт, близкий московскому кружку символистов, страстный античник. Летом, Цветаева с отцом и младшей сестрой уезжают в Германию. Первая любовь еще не «растаяла» в ее душе, а будущее виделось туманно.
* «Сильнее гул, как будто выше зданья,
* В последний раз колеблется вагон,
* В последний раз… Мы едем…
* До свиданья,
* Мой зимний сон!
* Под шум вагона сладко верить чуду
* И к дальним дням еще туманным плыть
* Мир так широк! Тебя в нем позабуду
* Я, может быть?»
Лето в Германии, в маленьком городке Вайсер Хирш под Дрезденом, Марина живет в семье пастора, в то время как Иван Владимирович работает в музеях Берлина и Дрездена, собирая «содержимое» для будущего музея на Волхонке. Она была гениальной. Писать она начала в раннем детстве - по-русски, по-французски, по-немецки, а в возрасте, когда девушки кончают гимназии, ее уже знали и высоко ценили. Мятущаяся, шарахающаяся, строптивая, своевольная, резкая, непокорная, никем не покоренная, она всегда была «самой по себе». «Мое дело срывать личины, иногда при этом задевая кожу, а иногда и мясо». Дерзость и прямота иногда претит твоему ощущению. В Германии Марина Цветаева продолжала писать все также неутомимо и безудержно. Кончилось лето, но не остыла любовь. 27 сентября помечено стихотворение «Правда»:
* Нас разлучили не люди, а тени,
* Мальчик мой, сердце мое!
* Ты не услышишь. Надвинулись стены,
* Все потухает, сливается все
* Не было, нет и не будет замены
* Мальчик мой, сердце мое!
После приезда из Германии Марина начала свой последний учебный год в гимназии М.Г. Брюхоненко. «Это была ученица совсем особого склада», - вспоминает ее одноклассница Т.Н. Астапова. - «Не шла к ней ни гимназическая форма, ни тесная школьная парта… Среди нас она была, как экзотическая птица, случайно залетевшая в стайку пернатых северного леса. Из ее внешнего облика мне особенно запечатлелся нежный «жемчужный» цвет лица, взгляд близоруких глаз с золотистым отблеском сквозь прищуренные ресницы. Короткие русые волосы мягко ложатся вокруг головы и округлых щек. Но пожалуй самым характерным для нее были движения, походка - легкая, неслышная. Она как-то вдруг появилась и исчезла. Гимназию Цветаева посещала с перерывами. Вечно уткнувшись в книгу на последней парте, не замечала того, что происходит в классе». Марина Цветаева готовилась в это время к выходу в литературный мир. Неопытной еще рукой отобрала она сто одиннадцать стихотворений, в большинстве случаев не проставив даты написания, смешала хронологически, и разделила, весьма условно, на три части: «Детство», «Любовь», «Только тени». Книга называлась «Вечерний альбом». Это было скрытое посвящение. Некоторые стихи уже предвещали будущего поэта. В первую очередь - безудержная и страстная «Молитва», написанная в день 17-летия 26 сентября 1909 г.
* Христос и Бог! Я жажду чуда
* Теперь, сейчас, в начале дня!
* О, дай мне умереть, покуда
* Вся жизнь - как книга для меня.
* Люблю и шелк и крест и каски,
* Моя душа мгновенный след…
* Ты дал мне детство - лучше сказки
* И дай мне смерть в 17 лет!
Нет, она вовсе не хотела умирать в тот момент, когда писала эти строки - это было в своем роде расправление крыльев перед полетом. В стихах «Вечерний альбом» рядом с попытками выразить детские впечатления и воспоминания соседствовала недетская сила, которая пробивала себе путь сквозь немудрящую оболочку зарифмованного дневника московской гимназистки. Детская, неуклюжая форма таила в себе иной раз целые бури, предвещала еще не разродившиеся грозы. Первые настоящие любовные стихи, в которых отражены страдания, впервые полюбившей души, посвящены В.О. Нилендеру. В лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между «землей» и «небом», между страстью и идеальной любовью, между сиюминутным и вечным, и шире, - конфликта всей цветаевской поэзии: быта и бытия.
Навсегда распрощавшись с гимназией, Цветаева уехала в Гурзуф. Там одиночество нахлынуло с еще большей силой. Она целиком ушла в книги, которые не давали покоя и исцеления и полностью уводили ее от реальности. Позже, в 1909 году, 16 - летняя Цветаева самостоятельно совершает поездку в Париж, где в Сарбоне слушает курс истории французской литературы. В 1912 году появляется вторая книга «Волшебный фонарь», а затем в 1913 г. «Избранное» из двух книг, куда вошли лучшие стихотворения начинающей поэтессы.
Трудная судьба Марины Цветаевой
Жизнь несколько раз разлучала Марину Цветаеву и Сергея Эфрона на неопределенный срок, но каждый раз супруги находили в себе силы, чтобы соединиться вновь. Трагические судьбы родителей повторили и их дети, ставшие жертвами своей эпохи.Апрель 1911 года Марина Цветаева провела на Черном море, в Гурзуфе. Для молодой поэтессы это был период размышлений, углубления в себя перед, возможно, самым важным этапом ее жизни. 5 мая Цветаева приехала в Коктебель, в гости к Максимилиану Волошину, где должна была встретиться с сестрой Асей. Анастасия Цветаева, приехавшая чуть позже, увидела совсем иную сестру: вместо одинокой задумчивой Марины ее встретила загорелая, сияющая от счастья девушка, в коротких штанах и сандалиях на босу ногу. Причиной перемены послужила встреча, во многом определившая дальнейшую судьбу Цветаевой.
Сразу же после приезда в Коктебель Марина отправилась на безлюдный пляж Сердоликовой бухты. Там она прогуливалась в поисках красивых камней. А на скамейке, на фоне бескрайнего моря, сидел красивый юноша. Он вызвался помочь Марине; та, восхищенная его голубыми глазами, согласилась. Про себя Цветаева загадала: если он догадается, какой камень понравился ей больше всего и принесет его, то она выйдет за него замуж. Об этом знакомстве поэтесса позже вспоминала: «А с камешком - сбылось, ибо С.Я. Эфрон, за которого я, дождавшись его восемнадцатилетия, через полгода вышла замуж, чуть ли не в первый день знакомства открыл и вручил мне - величайшая редкость! - генуэзскую сердоликовую бусу, которая и по сей день со мной». И еще: «В Крыму, где я гощу у Макса Волошина, я встречаю моего будущего мужа, Сергея Эфрона. Нам 17 и 18 лет. Я обещаю себе, что, что бы ни случилось, я никогда с ним не расстанусь». В Москве 1939 года Цветаева подтвердила данное в восемнадцать лет обещание. А та самая «сердоликовая буса» надолго пережила участников описанных событий: в 1973 году она оказалась в руках их дочери, Ариадны Эфрон. Сергей Эфрон происходил из семьи народовольцев. Его мать, Елизавета Петровна Дурново, была известного дворянского рода, что, однако, не мешало ей с искренним желанием помочь всем обездоленным примкнуть к революционной организации «Земля и Воля». Яков Константинович (Калманович) Эфрон происходил из еврейской семьи, из Виленской губернии. Елизавета Петровна и Яков Константинович вместе участвовали в конспиративных делах организации.В своем будущем муже Марина видела воплощение благородства и вместе с тем беззащитности. Современники отмечали, что в чувстве Марины к Сергею было много материнского, - а Эфрон нуждался в опеке и заботе. Знакомые и родственники описывали его по-разному. Но большинство сходилось в том, что это был красивый юноша, с мягким характером, которому требовалась поддержка жены. Анастасия Ивановна очень любила своего «мягкого, приветливого, обаятельного родственника».
Эфрон, заболевший туберкулезом после смерти матери в 1910 году, всю жизнь отличался слабым здоровьем. Сергей Яковлевич не мог долго переносить влажный крымский климат, поэтому молодые люди вскоре переехали в Уфимскую губернию, откуда осенью 1911 года вернулись в Москву. Отец Цветаевой тогда был тяжело болен и лечился на курорте для сердечников за границей. В ожидании серьезного разговора с отцом о замужестве Цветаева поселила будущего мужа в своем доме в Трехпрудном переулке. Спустя некоторое время они разместились в квартире в Сивцевом Вражке, куда к ним переехали Лиля и Вера Эфрон, сестры Сергея, а также Елена Оттобаль-довна Волошина (Пра) из Коктебеля. Эфрон был моложе своей будущей жены на год. В то время он писал книгу «Детство» и посещал гимназию. Марина готовила к печати второй сборник стихов «Волшебный фонарь». Тихий праздник венчания Цветаевой и Эфрона состоялся 27 января 1912 года в Палашевской церкви. Далеко не все встретили этот брак с восторгом. Правым монархистам Цветаевым и Иловайским оказались не по душе прошлые революционные настроения и еврейское происхождение Эфронов. Сама же Марина была счастлива. Ее чувства нашли отражение в стихотворении «На радость», посвященном мужу.Вскоре после свадьбы в издательстве «Оле Лукойе», которое основала молодая семья, вышла книга Сергея Яковлевича «Детство» и сборник Цветаевой «Волшебный фонарь».Гувернантка семейства Цветаевой, С. Д. Мейн (Тьо), помогла молодым купить дом на Полянке, в Замоскворечье. В сентябре 1912 года в этом доме родилась Ариадна. В 1914 году молодая чета переехала в другой дом, расположенный в Борисоглебском переулке, где Цветаева жила до самого отъезда из России в 1922 году.
Первые годы совместной жизни были счастливыми. Марина Ивановна писала: «Я постоянно дрожу над ним. От малейшего волнения у него поднимается температура, он весь лихорадочная жажда всего... За три - или почти три - года совместной жизни - ни одной тени сомнения друг в друге. Наш брак до того не похож на обычный брак, что я совсем не чувствую себя замужем и я совсем не переменилась (люблю всё то же и живу всё так же, как в 17 лет). Мы никогда не расстанемся. Наша встреча - чудо».Стоит всё же заметить, что по характеру они являлись двумя разными людьми. Сергею нужно было служить какой-то идее: сначала это была Марина, затем - верность родине, затем -коммунизм. Цветаева же служила слову и искусству. Марк Слоним вспоминал, что Марина по-настоящему никого, кроме своего мужа, и не любила. Цветаева оставалась с Эфроном всю жизнь, последовав за ним навстречу гибели. Однако были в ее жизни и другие, порой довольно неожиданные романы. В 1915 году Эфрон отправился на фронт добровольцем. Возможной причиной такого неожиданного поступка некоторые биографы называют роман Марины с поэтессой Софией Парнок и кризис в отношениях супругов. Цветаева и Парнок познакомились осенью 1914 года в одном из литературных салонов. София Яковлевна была старше Марины Ивановны на семь лет. На момент их встречи она уже являлась признанным независимым литературным критиком и талантливой поэтессой. Парнок относила себя к ученицам Сафо и, как говорил литературовед С. А. Карлинский, была «открытой и агрессивной лесбиянкой». Цветаева моментально попала под ее влияние. Парнок с юности и до самой смерти имела отношения с женщинами, хотя с 1907 по 1909 год была замужем за поэтом Владимиром Волькенштейном.
Марина обожала свою возлюбленную, восхищалась ее темными глазами, высоким лбом, бледностью и надменными губами. В начале 1915 года Цветаева создает стихотворение «Ты проходишь своей дорогою...», в котором описано всё, что так нравилось ей в новой подруге. Парнок сочетала в себе, по словам Цветаевой, «нежность женщины, дерзость мальчика».Весной 1915 года Марина и София отправляются в Коктебель, где к ним присоединяются Аля с няней и сестра Анастасия с сыном. Цветаева между тем вполне осознавала всю тяжесть своего положения и разрывалась между чувствами к Парнок и к мужу.Когда женщины вернулись в столицу, стало понятно, что их отношения подошли к концу. В феврале 1916 года роман завершился. Подробности разрыва остались неизвестны. Перипетии их романа, с некоторой долей вымысла, нашли отражение в цветаевском цикле «Подруга» и «Юношеских стихах». Эти отношения оставили след в жизни и творчестве обеих поэтесс; для Марины Ивановны они оказались важным этапом поэтического и духовного развития.
У Марины Цветаевой и Сергея Эфрона было трое детей. К сожалению, судьба всех троих сложилась трагично.Старшая дочь, Ариадна, росла не по годам развитым ребенком. Цветаева мечтала о ее прекрасном будущем. Она видела дочь красавицей, окруженной почитанием, наделенной талантами, которые она сможет воплотить. Аля с детства понимала, что ее родители -необычные люди, и горячо их любила. Марина была центром вселенной дочери. Читать Ариадна научилась в три года, и не по слогам, а как взрослые. В пять она сама начала писать, а с шести вела дневники.Первые стихи к дочери Марина Цветаева написала, когда той был год с небольшим. Затем, вплоть до 1920 года, эта тема постоянно возникала в творчестве поэтессы. Отношения Али и Марины были особыми: маленькая Ариадна очень сблизилась с матерью, стала ее вторым «я». Годы обучения девочки пришлись на революционные события, и Марина сама занималась образованием дочери. Вместо скучных диктантов Аля записывала события прошедшего дня. Марина прививала дочери любовь к природе, музыке, романтике -как когда-то делала ее собственная мать. Ариадна же была благодатным материалом, она принимала всё, что шло от Марины. В одном из писем Цветаевой есть следующие строки: «Она живет мною и я ею». И еще, в дневнике: «Жизнь души - Алиной и моей - вырастет из моих стихов - пьес - ее тетрадок». В Париже Ариадна Эфрон окончила школу прикладного искусства «Arts et Publicite» и высшую школу Лувра по специальности «история изобразительного искусства». Девушка сотрудничала с французскими журналами, а также занималась переводами на французский язык Маяковского и других поэтов.
На момент ареста Ариадне Сергеевне было двадцать семь лет - и только в сорок три года она смогла вернуться к нормальной жизни. Дочь Цветаевой восемь лет провела в исправительно-трудовых лагерях, но и после окончания срока жизнь на свободе длилась недолго. 22 февраля 1949 года Ариадну снова арестовали, она была отправлена в пожизненную ссылку в Туруханский район.В 1955 году Ариадну реабилитировали. Она свято хранила память матери, подготовила к печати издания ее сочинений. Ариадна Сергеевна Эфрон стала хранительницей архива Марины Цветаевой. Она занималась стихотворными переводами, в основном с французского языка, писала оригинальные стихи, которые вышли только в 1990-е годы. Умерла от обширного инфаркта в больнице Тарусы 26 июля 1975 года. Вторая дочь Цветаевой и Эфрона, будучи слабенькой, умерла в голодные послереволюционные годы. Ирина родилась в 1917 году. В начале зимы 1919-1920 года Марина поняла, что не сможет прокормить детей в голодающей Москве. По совету знакомых, она отдала Алю и Ирину в детский приют в Кунцеве. Матери пообещали, что ее дети будут хорошо питаться. В феврале 1920 года Ариадна заболела дизентерией. Марина забрала старшую дочь домой, где всё время ухаживала за ней. Вскоре стало известно, что слабая и маленькая Ирина умерла в приюте. Цветаева была в ужасе, чувствуя свою вину перед младшей дочерью. Марина Ивановна писала: «Умерла без болезни, от слабости. И я даже на похороны не поехала - у Али в этот день было 40,7°. Сказать правду? Я просто не могла». И еще, из письма сестре: «Ирине было почти три года - почти не говорила, производила тяжелое впечатление, всё время раскачивалась и пела. Слух и голос были изумительные». Смерть младшей дочери отражена в стихотворении «Две руки, легко опущенные...» (1920) и в лирическом цикле «Разлука» (1921).
Не менее трагично сложилась судьба и сына Марины Цветаевой. Георгий Эфрон родился в эмиграции в 1925 году, в Праге. Он был желанным и горячо любимым ребенком. Дома его все ласково называли Муром. Позже, в «Стихах к сыну» Цветаева писала: «Я, что в тебя - всю Русь/Вкачала - как насосом!».Оказавшись в советской России, начитанный и образованный Георгий чувствовал себя чужаком. Сохранились его рисунки и дневники. Короткая жизнь длиною в девятнадцать лет вместила в себя все ужасы той эпохи: неустроенность быта и безденежье жизни в эмиграции, скитания, переезд в СССР со сталинскими репрессиями, гибель матери, бомбежки, голод.Георгий был призван на фронт. О его гибели известно лишь, что он был ранен в бою на Восточном фронте 7 июля 1944 года и направлен в полевой медсанбат. Сведений о его могиле нет.Семейный архив Цветаевых был закрыт до 2000 года, по воле Ариадны Сергеевны Эфрон. Сегодня многое из него опубликовано, в том числе и дневники Георгия. По ним мы можем судить о неординарных качествах, талантах сына Цветаевой и о трудностях его биографии.Судьба детей Марины Цветаевой, как и судьба самой поэтессы, оказалась трагичной. Их жизнь стала отражением горестей той эпохи, в которую они жили.
Марина Цветаева - одна из неугасаемых звезд поэзии XX века. В своем стихотворении 1913 г. она просила: “Легко обо мне подумай, Легко обо мне забудь”.
Цветаевский талант пытались раскрыть, утвердить, опрокинуть, оспорить многие. По-разному писали о Марине Цветаевой писатели и критики русского зарубежья. Русский редактор Слоним был уверен в том, что “наступит день, когда ее творчество будет заново открыто и оценено и займет заслуженное место, как один из самых интересных документов дореволюционной эпохи”. Первые стихи Марины Цветаевой “Вечерний альбом” вышли в 1910 году и были приняты читателями как стихи настоящего поэта. Но в тот же период началась трагедия Цветаевой. То была трагедия одиночества и непризнанности, но без какого-либо привкуса обиды, ущемленного тщеславия. Цветаева принимала жизнь такой, какая есть. Так как она в начале своего творческого пути считала себя последовательным романтиком, то добровольно отдавала себя судьбе. Даже тогда, когда что-то попадало в поле ее зрения, тотчас чудесно и празднично преображалось, начинало ис криться и трепетать с какой-то удесятеренной жаждой жизни.
Постепенно поэтический мир Марины Цветаевой усложнялся. Романтическое мироощущение вступало во взаимодействие с миром русского фольклора. Во время эмиграции поэзия Марины Цветаевой принимает в себя эстетику футуризма. В своих произведениях от интонации напевной и говорной она переходит к ораторской, часто срывающейся на крик, вопль. Цветаева по-футуристически обрушивается на читателя всеми поэтическими приемами. Большая часть русской эмиграции, в частности живущей в Праге, отвечала ей недружелюбным отношением, хотя и признавала ее дарование. Но Чехия все равно осталась в памяти Марины Цветаевой светлым и счастливым воспоминанием. В Чехии Цветаева заканчивает свою поэму “Молодец”. Эта поэма была ангелом-хранителем поэтессы, она помогла ей продержаться самое трудное время в начальную пору существования на глубине.
В Берлине Марина Цветаева очень много работает. В ее стихах чувствуется интонация выстраданной мысли, выношенности и жгучести чувств, но появилось и новое: горькая сосредоточенность, внутренние слезы. Но сквозь тоску, сквозь боль переживания она пишет стихи, исполненные самоотреченности любви. Здесь же Цветаева создает “Сивиллу”. Этот цикл музыкален по композиции и образности и философичен по смыслу. Она тесно связана с ее “русскими” поэмами. В эмигрантский период наблюдается укрупненность ее лирики.
Читать, слушать, воспринимать цветаевские стихи спокойно так же невозможно, как нельзя безнаказанно прикоснуться к оголенным проводам. В ее стихи входит страстное социальное начало. По мнению Цветаевой, поэт почти всегда противопоставлен миру: он - посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом. Именно поэт противопоставлен богатым в цветаевской “Хвале...”.
Поэзия Марины Цветаевой постоянно видоизменялась, сдвигала привычные очертания, на ней появлялись новые ландшафты, начинали раздаваться иные звуки. В творческом развитии Цветаевой неизменно проявлялась характерная для нее закономерность. “Поэма горы” и “Поэма Конца” представляют собою, в сущности, одну поэму-дилогию, которую можно было бы назвать или “Поэмой" Любви” или “Поэмой Расставания”. Обе поэмы - история любви, бурного и краткого увлечения, оставившего след в обеих любящих душах на всю жизнь. Никогда больше Цветаева не писала поэм с такой страстной нежностью, лихорадочностью, исступленностью и полнейшей лирической исповедальностью.
После возникновения “Крысолова” Цветаева от лирики повернулась к сарказму и сатире. Именно, в этом произведении она разоблачает мещан. В “парижский” период Цветаева много размышляет о времени, о смысле мимолетной по сравнению с вечностью человеческой жизни. Ее лирика, проникнутая мотивами и образами вечности, времени, рока, становится все более и более трагичной. Чуть ли не вся ее лирика этого времени, в том числе и любовная, пейзажная, посвящена Времени. В Париже она тоскует, и все чаще и чаще думает о смерти. Для понимания поэм Цветаевой, а также некоторых ее стихотворений важно знать не только опорные смысловые образы-символы, но и мир, в котором Марина Цветаева как поэтическая личность мыслила и жила.
В парижские годы она лирических стихов пишет мало, она работает главным образом над поэмой и прозой мемуарной и критической. В 30-е годы Цветаеву почти не печатают - стихи идут тонкой прерывающейся струйкой и, словно песок, - в забвение. Правда, она успевает переслать “Стихи к Чехии” в Прагу - их там сберегли, как святыню. Так произошел переход к прозе. Проза для Цветаевой, не являясь стихом, представляет, тем не менее, самую настоящую цветаевскую поэзию со всеми другими присущими ей особенностями. В ее прозе не только видна личность автора, с ее характером, пристрастиями и манерой, хорошо знакомой по стихам, но и философия искусства, жизни, истории. Цветаева надеялась, что проза прикроет ее от ставших недоброжелательными эмигрантских изданий. Последним циклом стихов Марины Цветаевой были “Стихи к Чехии”. В них она горячо откликнулась на несчастье чешского народа.
Сегодня Цветаеву знают и любят миллионы людей - не только у нас, но и во всем мире. Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Иные стихи кажутся такими давними и привычными, словно они существовали всегда - как русский пейзаж, как рябина у дороги, как полная луна, залившая весенний сад, и как извечный женский голос, перехваченный любовью и страданьем.
Особенности поэтического языка
Свойственные поэзии Цветаевой исповедальность, эмоциональная напряженность, энергия чувства определили специфику языка, отмеченного сжатостью мысли, стремительностью развертывания лирического действия. Наиболее яркими чертами самобытной поэтики Цветаевой явились интонационное и ритмическое разнообразие (в т. ч. использование раешного стиха, ритмического рисунка частушки; фольклорные истоки наиболее ощутимы в поэмах-сказках "Царь-девица", 1922, "Молодец", 1924), стилистические и лексические контрасты (от просторечия и заземленных бытовых реалий до приподнятости высокого стиля и библейской образности), необычный синтаксис (уплотненная ткань стиха изобилует знаком "тире", часто заменяющим опускаемые слова), ломка традиционной метрики (смешение классических стоп внутри одной строки), эксперименты над звуком (в т. ч. постоянное обыгрывание паронимических созвучий (см. Паронимы), превращающее морфологический уровень языка в поэтически значимый) и др.
Проза
В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания (в новаторской поэтической технике Цветаевой усматривали самоцель), успехом пользовалась ее проза, охотно принимавшаяся издателями и занявшая основное место в ее творчестве 1930-х гг. ("Эмиграция делает меня прозаиком..."). "Мой Пушкин" (1937), "Мать и музыка" (1935), "Дом у Старого Пимена" (1934), "Повесть о Сонечке" (1938), воспоминания о М. А. Волошине ("Живое о живом", 1933), М. А. Кузмине ("Нездешний ветер", 1936), А. Белом ("Пленный дух", 1934) и др., соединяя черты художественной мемуаристики, лирической прозы и философской эссеистики, воссоздают духовную биографию Цветаевой. К прозе примыкают письма поэтессы к Б. Л. Пастернаку (1922-36) и Р. М. Рильке (1926) - своего рода эпистолярный роман.
Средняя школа № 35
Экзаменационная работа по литературе.
Марина Цветаева: судьба, личность, творчество.
Марина Цветаева родилась в ночь с 26 на 27 сентября, «между воскресеньем и субботой», в 1982 году. Позже она напишет об этом:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Почти двадцать лет (до замужества) она прожила в доме №8 в Трехпрудном
переулке. Этот дом Цветаева очень любила и называла «самым родным из всех
своих мест». В письме к чешской подруге Анне Тесковой она писала:
«…Трехпрудный переулок, где стоял наш Дом, но это был целый мир, вроде
именья, и целый психический мир – не меньше, а может быть и больше дома
Ростовых, ибо дом Ростовых плюс еще сто лет…». С другими детьми дети
Цветаевых почти не общались, и весь мир сосредотачивался в Доме. Молодая
Цветаева призывала:
Ты, чьи сны еще непробудны,
Чьи движенья еще тихи,
В переулок сходи Трехпрудный,
Если любишь мои стихи.
……………………………
Умоляю – пока не поздно,
Приходи посмотреть наш дом!
……………………………
Этот мир невозвратно-чудный
Ты застанешь еще, спеши!
В переулок сходи Трехпрудный,
В эту душу моей души.
Детство
Большинство документальных материалов о детстве Марины Цветаевой исчезли
или засекречены. Автобиографическая проза творчески преломляет
действительность, это «не «я», а необычный ребенок в обычном мире». В
действительности отношения между членами большой семьи были очень
непростыми. Отцом ее был Иван Владимирович Цветаев, профессор Московского
университета, преподававший римскую словесность, основатель Музея изящных
искусств имени Александра ((((Музея изобразительных искусств имени А.С.
Пушкина) . Первой женой его была Варвара Дмитриевна Иловайская (дочь
известного историка Иловайского). В ранней молодости она влюбилась в
женатого мужчину, но по воле своего властного отца вышла замуж за
профессора Цветаева. У них было двое детей: дочь Валерия и сын Андрей.
Вскоре после его появления на свет Варвара Дмитриевна умерла, и Иван
Владимирович вновь женился – на Марии Александровне Мейн, очень талантливой
пианистке, переводчице, женщине романтической и одаренной. Как пишет
Цветаева: «Папу она бесконечно любила, но два первых года очень мучалась
его неугасшей любовью к первой жене. Вышла замуж с целью заменить мать его
осиротевшим детям – Валерии 8-ми лет и Андрею 1-го года». До замужества
Мария Александровна жила замкнуто, знакомых почти не было. Выйдя замуж, она
очень старалась привязать к себе детей мужа, но навыков общения практически
не было. Она много мучилась, но так и не смогла подружиться с Валерией,
которая обожала свою покойную мать и на всю жизнь осталась настроенной
против мачехи. Эта нелюбовь переносилась и на дочерей Марии Александровны
– Марину и Анастасию.
Огромное влияние оказала мать на формирование характера детей.
Главной определяющей чертой отношения Марии Александровны к детям была
непреклонность. Она была сдержана и внешне неласкова, но не равнодушна, и
связывала с дочерями все свои несбывшиеся надежды. Мария Александровна
мечтала, что дочери, наследовав ее высокие стремления, выйдут в мир
искусства. Было определено, что важно лишь духовное: искусство, природа,
честь и честность, религия. Все, что могло духовно развить детей,
предоставлялось им: разноязыкие гувернантки, книги, музыка театр. Они почти
одновременно начали говорить на трех языках: русском, французском и
немецком. Мать стремилась дать детям возможно больше, передать им свои
представления о мире. Никто не скажет об этом лучше самой Цветаевой: «О,
как мать торопилась с нотами, с буквами, с Ундинами, с Джейн Эйрами, с
Антонами Горемыками, с презрением к физической боли, со Св. Еленой, с одним
против всех, с одним – без всех, точно знала, что не успеет… так вот – хотя
бы это, и хотя бы еще это, и еще это, и это еще… Чтобы было, чем помянуть!
Чтобы сразу накормить – на всю жизнь! Как с первой до последней минуты
давала – и даже давила! – не давая улечься, умяться (нам – успокоиться),
заливая и забивая с верхом – впечатление на впечатление, воспоминание на
воспоминание – как в уже невмещающий сундук (кстати, оказавшийся
бездонным), нечаянно или нарочно?.. Мать точно заживо похоронила себя
внутри нас – на вечную жизнь. Как уплотняла нас невидимостями и
невесомостями, этим навсегда вытесняя из нас всю весомость и видимость. И
какое счастье, что все это была не наука, а Лирика – то, чего всегда мало…
Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики…»
Материальное, внешнее считалось низким и недостойным. Марина Цветаева на всю жизнь унаследовала материнское: «Деньги – грязь». Незадолго до смерти она пишет в своем дневнике: «Я отродясь, как вся наша семья – была избавлена от этих двух понятий: слава и деньги… Деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их – нет… Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну – и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня-то что останется?.. Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть – деньги».
Характер молодой Марины Цветаевой был нелегким – и для нее самой, и для окружающих. Гордость и застенчивость, упрямство и непреклонность, мечтательность и несдержанность – вот что было типично для нее. «Страх и жалость (еще гнев, еще тоска, еще жалость) были главные страсти моего детства». Между детьми драки возникали по любым поводам и часто разрешались кулаками. Главным поводом для ссор между сестрами было стремление к единоличному обладанию чем-нибудь, совсем не обязательно вещественным. Все, что хотела любить Марина Цветаева, она хотела любить одна: картинки, игрушки, книги, литературных героев.
Все детство Цветаева читала запоем, не читала, а «жила книгами», одно из первых ее стихотворений так и называется: «Книги в красном переплете»:
Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Неизменившие друзья
В потертом красном переплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тотчас же к вам, бывало.
Уж поздно! – Мама, десять строк!.. –
Но, к счастью, мама забывала.
………………………………….
О, золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О, золотые имена:
Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!
Первым поэтом Цветаевой оказался Пушкин. В пять лет она наткнулась в шкафу Валерии на «Сочинения» Пушкина. Мать не разрешала ей брать эту книгу, и девочка читала тайком, уткнувшись головой в шкаф. Впрочем, Пушкина она узнала еще до этого: по памятнику на Тверском бульваре, картине «Дуэль» в родительской спальне, рассказам матери. Он был первым, кого она прочла сама. Навсегда Пушкин остался для Цветаевой Первым Поэтом, мерилом высоты поэзии.
«Счастливая, невозвратимая пора детства» кончилась в 1902 году. Мария
Александровна заболела чахоткой, здоровье ее требовало теплого и мягкого
климата, и семья уехала за границу. Поехали все, кроме Андрюши, который
остался с дедом Иловайским. Сначала они поселились в «Русском пансионе» в
Нерви под Генуей. Эта зима 1902/1903 годов была для сестер Цветаевых
периодом «Дикой воли». Сначала они познакомились и крепко подружились с
сыном хозяина пансиона Володей, с которым проводили целые дни на природе.
Позже Цветаева посвятила памяти этой дружбы несколько стихотворений своей
первой книги:
Он был синеглазый и рыжий,
(Как порох во время игры!)
Лукавый и ласковый. Мы же
Две маленьких русых сестры.
Уж ночь опустилась на скалы,
Дымится над морем костер.
И клонит Володя усталый
Головку на плечи сестер.
…………………………
За скалы цепляются юбки,
От камешков рвется карман.
Мы курим – как взрослые – трубки,
Мы воры, а он атаман.
А еще в пансионе жили революционеры-эмигранты. Десятилетняя Цветаева стремилась понять их идеи, писала о них стихи, которые, впрочем, не сохранились. Мать опасалась влияния революционных идей на детские умы, но ничего не могла поделать. Позже в «Ответе на анкету» Цветаева отмечала этот период как «одно из важных душевных событий».
В мае 1903 года Марина и Ася поступили в пансион Лаказ в Лозанне.
Атмосфера здесь была уютной, почти семейной. Девочки усовершенствовали
познания во французском, время от времени их навещала мать. Исчезало
безбожие, принятое под влиянием революционеров в Нерви. Через год родители
забрали девочек и поселились в Германии во Фрейбурге. Марина Цветаева
влюбляется в эту страну, которую безумно и восторженно любила ее мать. Дух
Германии она ощущала родным, язык знала так же хорошо, как и русский. «Как
я любила – с тоской любила! до безумия любила! – Шварцвальд» --
вспоминала Цветаева позднее. И на всю жизнь осталась она убеждена: «Во мне
много душ. Но главная моя душа – германская» Здесь же, во Фрейбурге,
зародились две страсти Цветаевой – Наполеон и Россия. Тоска по Родине,
которую девочка не видела почти три года, разбудила в ней первое «родино-
чувствие».
В 1905 году семья Цветаевых вернулась в Россию. Некоторое время они прожили
в Ялте. Потом Марии Александровне стало гораздо хуже, и она решила
вернуться в родные места. Семья переехала на дачу в Тарусу, где Мария
Александровна и умерла. Марине Цветаевой было тринадцать лет. Детство
кончилось.
Учеба Марины Цветаевой проходила нерегулярно и не очень успешно. После смерти матери она переходила из одной гимназии в другую, трижды выгонялась за дерзость. Очень интересны воспоминания школьных подруг Цветаевой, которые дают представление о ее личности.
«…очень живая девочка с пытливым и насмешливым взглядом. Причесана она была под мальчика. Она была очень способна к гуманитарным наукам и мало прилагала усилий к точным наукам. Она все переходила из одной гимназии в другую. Ее скорее привлекали старшие подруги, чем младшие…
…У нас постоянно были шумные споры о новых людях. Марина говорила смело, отметая все старое, отжившее…»
« Марина была один год пансионеркой, после смерти матери. У нее было
угрюмое лицо, медленная походка, сутулая спина и фигура… это была
увлекающаяся натура. Она была слишком умная, увлекалась героями книг, а не
учителями… Она старалась познакомить меня с революционной литературой»
«…Мне казалось, что за своенравием, порой даже эксцентричностью ее
поступков скрывается нечто более глубокое, что свойственно только
незаурядной, одаренной натуре. Многие из нас знали, вернее угадывали, что
Цветаева что-то пишет, но она никому не показывала своих стихов, и нам было
неведомо, чем она живет, какие строки слагались в ту пору в ее уме. Это
были строки ее «Вечернего альбома», где уже проявились и богатство
воображения, и подлинный поэтический дар… Это была ученица совсем особого
склада. Не шла к ней ни гимназическая форма, ни тесная школьная парта. И в
самом деле, в то время как все мы - а нас в классе было 40 человек -
приходили в гимназию изо дня в день, готовили дома уроки, отвечали при
вызове, Цветаева каким-то образом была вне гимназической сферы, вне
обычного распорядка. Среди нас она была как экзотическая птица, случайно
залетевшая в стайку пернатых северного леса. Кругом движенье, гомон,
щебетанье, но у нее иной полет, иной язык…Она неизменно читала или что-то
писала на уроках, явно безразличная к тому, что происходит в классе; только
изредка вдруг приподнимет голову, заслышав что-то стоящее внимания, иногда
сделает какое-нибудь замечание и снова погрузится в чтение… Однажды у
Цветаевой появилось небывалое желание: стать прилежной ученицей. Придя
утром в класс, она уселась на первую парту в среднем ряду, разложила
учебники, тетради, ничуть не заботясь о том, что заняла чужое место. Оно
принадлежало одной тихонькой, малозаметной девочке. Когда та пришла и
растерянно остановилась около своей парты, Цветаева во всеуслышание
заявила,
что с этого дня будет заниматься по-настоящему, слушать на уроках,
записывать и никуда отсюда не уйдет. В классе зашумели, заспорили, девочка
чуть не плакала. Со всех сторон послышались упреки, порицания - ничто не
помогало. Цветаева возражала, что на последней парте трудно следить за
уроком, что она долго пробыла там и почему-то должна оставаться там
навсегда. И в конце концов ее оставили в покое, а огорченную девочку где-то
пристроили в сторонке. Как и следовало ожидать, дня через три внезапно
нахлынувшее рвение исчезло. Цветаевой не понравилось сидеть слишком близко
от кафедры, и, забрав свои книги, она вернулась на свое прежнее место… В
классе Цветаева держалась особняком. Она присматривалась ко многим, но
найти среди нас настоящей подруги не могла. Бывало и так: кто-нибудь из
учениц другого класса вызовет в ней восхищение, она начнет ее
идеализировать, сближается с ней, но, узнав поближе, разочаруется, отойдет.
Однажды она подошла ко мне: «Пойдемте походим». В ее манере подходить к
людям было что-то подкупающе мягкое и вместе с тем властное. Ей никто не
отказывал…Она могла, если захочет, как магнит притягивать к себе людей и,
думается, легко могла и оттолкнуть»
Поглощенная любовью к Наполеону, к «легенде» о Наполеоне, Цветаева
почти перестала ходить в гимназию. Она пряталась на чердаке, дожидалась
ухода отца на службу, а потом спускалась в свою комнату и погружалась в
чтение. Даже в киот в своей комнате она вместо иконы вставила портрет
Наполеона. Героем ее стихов стал сын Наполеона – герцог Рейхштадтский,
герой пьесы Э. Ростана «Орленок». Эта страсть заставила Цветаеву взяться за
первую серьезную литературную работу – перевод Ростана. Для этого она в
1909 году совершенно одна поехала в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне курс
старофранцузской литературы.
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.
…………………………..
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.
Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.
Там чей-то взор печально-братский,
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик-Рейхштадский
И Сара – все придут во сне!..
В 1908-1910 годах Иван Владимирович часто уезжал из Москвы и сестры
Цветаевы попали под влияние поэта Эллиса – Льва Львовича Кобылинского.
«Переводчик Бодлера, один из самых ранних страстных символистов,
разбросанный поэт, гениальный человек» – так определяла его позже
Цветаева. Смыслом своей жизни Эллис считал поиск путей духовного
перерождения мира для борьбы с Духом Зла – Сатаной. Почти каждый вечер, а
иногда и всю ночь проводили девочки в беседах с ним. Цветаева посвятила ему
свою поэму «Чародей» – так называли сестры Эллиса.
Он был наш ангел, был наш демон,
Наш гувернер – наш чародей,
Наш принц и рыцарь – был нам всем он
Среди людей!
В нем было столько изобилий,
Что и не знаю, как начну!
Мы пламенно его любили –
Одну весну.
……………………………
Садимся – смотрим – знаем – любим,
И чуем, не спуская глаз,
Что за него себя погубим,
А он – за нас.
……………………………
О Эллис! – прелесть, юность, свежесть,
Невинный и волшебный вздор!
Плач ангела! – Зубовный скрежет!
Святой танцор,
Без думы о насущном хлебе
Живущий – чем и как – Бог весть!
Не знаю, есть ли Бог на небе! –
Но, если есть –
Уже сейчас, на этом свете,
Все до единого грехи
Тебе отпущены за эти
Мои стихи.
О Эллис! – рыцарь без измены!
Сын голубейшей из отчизн!
С тобою раздвигались стены
В иную жизнь…
Где б ни сомкнулись наши веки
В безлюдии каких пустынь –
Ты – наш и мы – твои. Во веки
Веков. Аминь.
В свою очередь он посвяти сестрам Цветаевым несколько стихотворений,
вошедших в книгу «Арго». В разгар этой дружбы Эллис сделал едва достигшей
семнадцатилетия Марине Цветаевой предложение стать его женой. Она отказала,
потому что «…не понимала, как можно променять такую огромную дружбу – на
брак?» Однако именно Эллис открыл Цветаевой мир русской поэзии и ввел
ее в московский литературный круг.
В 1910 году Марина Цветаева за свой счет издала первую книгу стихов –
«Вечерний альбом». Она отослала ее «с просьбой просмотреть» Брюсову,
Волошину, в издательство «Мусагет». Стихи были встречены одобрительно,
поступили одобрительные отзывы от Волошина, Брюсова, Гумилева. Книга эта
условно делится на три части: «Детство», «Любовь» и «Только тени».
«Детство» – это общее детство Марины и Аси, сестер – счастье быть с
матерью, красота природы, первые влюбленности, дружба, гимназия, книги.
Поражает естественность, доверчивость и искренность этих стихов – так
говорят с близкой подругой.
Раздел «Любовь» посвящен Владимиру Нилендеру. Он был очень увлечен
девушкой, но роман не состоялся. В сущности, вся книга была письмом к
Нилендеру, с которым она решила не встречаться. Цветаева говорит о любви,
о тоске и одиночестве:
По тебе тоскует наша зала,
Ты в тени видал ее едва –
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени тебе я не сказала…
Третий раздел «Только тени» обращен к «любимым теням» – Наполеону,
герцогу Рейхштадскому, «даме с камелиями» и Сарре Бернар, возникает и образ
Нилендера – ушедшего в прошлое.
В этом сборнике Цветаева облекает свои переживания в лирические
стихотворения о несостоявшейся любви, о невозвратности минувшего и о
верности любящей. В ее стихах появляется лирическая героиня - молодая
девушка, мечтающая о любви. "Вечерний альбом" - это скрытое посвящение.
Перед каждым разделом - эпиграф, а то и по два: из Ростана и Библии. Таковы
столпы первого возведенного Мариной Цветаевой здания поэзии. Какое оно еще
пока ненадежное, это здание; как зыбки его некоторые части, сотворенные
полудетской рукой. Немало инфантильных строк - впрочем, вполне
оригинальных, ни на чьи не похожих. Но некоторые стихи уже предвещали
будущего поэта. В первую очередь - безудержная и страстная "Молитва",
написанная Цветаевой в день семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года:
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
"Терпи, еще не кончен срок".
Ты сам мне подал - слишком много!
Я жажду сразу - всех дорог!
................................
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство - лучше сказки
И дай мне смерть - в семнадцать лет!
В стихотворении "Молитва" скрытое обещание жить и творить: "Я жажду всех
дорог!". Они появятся во множестве – разнообразные дороги цветаевского
творчества. В стихах "Вечернего альбома" рядом с попытками выразить детские
впечатления и воспоминания соседствовала недетская сила, которая пробивала
себе путь сквозь немудреную оболочку зарифмованного детского дневника
московской гимназистки. В этом сборнике Цветаева много сказала о себе, о
своих чувствах к дорогим ее сердцу людям; в первую очередь о маме и о
сестре Асе. "Вечерний альбом" завершается стихотворением "Еще молитва".
Цветаевская героиня молит создателя послать ей простую земную любовь. В
лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации
главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между "землей" и "небом",
между страстью и идеальной любовью, между сиюминутным и вечным - конфликта
цветаевской поэзии: быта и бытия.
«Стихи Марины Цветаевой, напротив, всегда отправляются от какого- нибудь реального факта, от чего-нибудь действительно пережитого. Не боясь вводить в поэзию повседневность, она берет непосредственно черты жизни, и это придает стихам ее жуткую интимность», -- говорит Брюсов.
Восхищен ее стихами был Максимилиан Волошин, который писал: «…это прекрасная и непосредственная книга, исполненная истинно женским обаянием». Он встретился с Цветаевой, а после послал ей стихотворение:
К вам душа так радостно влекома!
О, какая веет благодать
От страниц «Вечернего альбома»!
(Почему «альбом», а не «тетрадь»?)
……………………………….
В вашей книге столько достижений…
Кто же Вы? Простите мой вопрос.
……………………………….
Кто Вам дал такую ясность красок?
Кто Вам дал такую точность слов?
Смелость все сказать: от детских ласок
До весенних новолунных снов?
Ваша книга – это весть «оттуда»,
Утренняя благостная весть.
Я давно уж не приемлю чуда,
Но как сладко слышать: «Чудо – есть!»
Позже Волошин пригласил сестер Цветаевых провести лето в его доме в
Коктебеле, в Крыму. Летом 1911 года Марина Цветаева приехала туда. В доме
Волошиных постоянно жила большая компания – друзья и знакомые Макса, их
друзья и знакомые – в большинстве своем люди творческие: писатели, поэты
композиторы, художники. Именно этим летом Цветаева познакомилась со своим
будущим мужем Сергеем Эфроном. Он был на год моложе ее, ему не исполнилось
даже восемнадцати. Сергей представлялся Цветаевой средневековым рыцарем –
идеалом благородства, порядочности, воспитанности, достоинства. Она
поэтизировала Сергея, он был для нее в большой степени героем,
романтическим образом.
Я с вызовом ношу его кольцо!
Да, в Вечности – жена, не на бумаге. –
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза – прекрасно-бесполезны! –
Под крыльями раскинутых бровей –
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна,
Всем вам, кто жил и умирал без страху!
Такие – в роковые времена –
Слагают стансы – и идут на плаху.
Марина Цветаева чувствовала себя старше, взрослее своего мужа. Любовь,
забота сочеталась в ней со стремлением определять жизнь своего мужа,
направить ее так, как она себе это представляла. Марина заботилась о Сергее
– ведь он был совсем мальчиком, еще даже не кончившим гимназии, к тому же
болел туберкулезом. Их венчание состоялось в январе 1912 года в Москве,
молодая семья поселилась в Замоскворечье в Екатерининском переулке. В
феврале этого же года вышел второй сборник стихов Цветаевой «Волшебный
фонарь». Эта книга не вызвала такого одобрения критики как первая, сборник
отмечался как «слабость молодого поэта, перепевающего самого себя».
Цветаева понимала справедливость этих доводов, позже она сказала, что
«Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» «по духу – одна книга». В ней
продолжаются те же темы и прежде всего – тема любви, проходящая через все
творчество Цветаевой.
В стихотворении «На радость» она провозглашает счастье жизни. Любовь
обостряет восприятие мира, во всем влюбленным видится чудо – и в «пыльных
дорогах», и в прелести «шалашей на час», и в сказочных «звериных берлогах».
Именно любовь дарит героине ощущение полноты жизни:
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас.
Ей кажется, что все создано лишь для двоих, им всюду легко, они чувствуют, что «всюду дома мы на свете». Героиня ощущает свою власть над миром, отвергает «домашний круг» – сейчас ей ближе «простор и зелень луга», свобода. Она захвачена и очарована любовью, все остальное кажется ей неважным, несущественным, она согласна на самозабвенный плен любви:
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену!
Для героини любовь – это возможность самораскрытия, способ познания и восприятия мира.
31 мая 1912 года состоялось открытие Музея изящных искусств имени
Александра (((, созданию которого посвятил жизнь Иван Владимирович Цветаев.
Оно происходило чрезвычайно пышно и торжественно, приехал сам император
Николай Второй с семьей. Однако Музей отнял у профессора Цветаева слишком
много сил. Он стал директором музея, мечтал написать книгу, но здоровье его
было подорвано. Он еще успел стать крестным отцом дочери Марины Ариадны и
сына Аси Андрея. Иван Владимирович Цветаев умер спустя год с небольшим
после открытия Музея – главного дела своей жизни.
Дореволюционная молодость.
5 сентября 1912 года у Марины Цветаевой родилась дочь. Она выбрала для
девочки необычное имя из греческой мифологии – Ариадна: «назвала ее
Ариадной вопреки Сереже, который любит русские имена, …друзьям, которые
находят, что это салонно. Семи лет от роду я написала драму, где героиню
звали Антрилией. – От Антрилии до Ариадны.
Ариадна – ведь это так ответственно!
Именно поэтому».
Марина Цветаева долго не могла оправиться то родов, однако потом сама начала кормить Алю. Она мечтала о счастливом будущем дочери.
Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной – и всем чужой.
Стремительной амазонкой,
Пленительной госпожой,
И косы свои, пожалуй,
Ты будешь носить как шлем.
Ты будешь царица бала
И всех молодых поэм.
И многих пронзит, царица,
Насмешливый твой клинок.
И все, что мне – только снится,
Ты будешь иметь у ног.
Всё будет тебе покорно,
И все при тебе – тихи
Ты будешь, как я – бесспорно –
И лучше – писать стихи…
Аля росла удивительным ребенком. К четырем годам она научилась
читать, к пяти – писать, с шести начала вести дневники. В семь лет она
писала стихи, рисовала, переписывалась с Анной Ахматовой, Константином
Бальмонтом, Максимилианом Волошиным и его матерью. Марина Цветаева сама
учила Алю, среди ее упражнений сохранилось сочинение «Моя мать», дающее
поразительно точный психологический портрет Цветаевой.
«Моя мать очень странная.
Моя мать совсем не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка, и вообще на детей, а Марина маленьких детей не любит.
У нее светло-русые волосы, они по бокам завиваются. У нее зеленые глаза, нос с горбинкой и розовые губы. У нее стройный рост и руки, которые мне нравятся.
Ее любимый день – Благовещение. Она грустна, быстра, любит Стихи и
Музыку. Она пишет стихи. Она терпелива, терпит всегда до крайности. Она
сердится и любит. Она всегда куда-то торопится. У нее большая душа. Нежный
голос. Быстрая походка. У Марины руки все в кольцах. Марина по ночам
читает. У нее глаза почти всегда насмешливые. Она не любит, чтобы к ней
приставали с какими-нибудь глупыми вопросами, она тогда очень сердится.
Иногда она ходит как потерянная, но вдруг точно просыпается, начинает говорить и опять точно куда-то уходит».
В детстве Аля была вторым «я» Цветаевой, существовало неразрывное единство между матерью и дочерью. «Она живет мною и я ею – как-то исступленно», -- пишет Цветаева в одном из писем. «Жизнь души – Алиной и моей – вырастет из моих стихов – пьес – ее тетрадок». В Але она пыталась воплотить свои представления о том, какой должна быть ее дочь, как и в муже – представления о рыцаре и идеале.
В 1914 году Марина Цветаева познакомилась с московской поэтессой
Софьей Яковлевной Парнок, которая была также переводчицей и литературным
критиком. После их знакомства отношения в семье Цветаевых стали сложными.
Сергей Яковлевич переехал из дома в Борисоглебском переулке, где они тогда
жили, к сестре, а потом ушел братом милосердия в действующую армию. Близкие
отношения между Цветаевой и Парнок продолжались около полутора лет, они
путешествовали вместе – к Волошину в Коктебель, на Украину, в Петербург.
Цветаева разрывалась между подругой и мужем, писала сестре Сергея Лиле:
«Соня меня очень любит, и я ее люблю – и это вечно, и от нее я не могу
уйти… Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда я от
него не уйду. Пишу ему то каждый, то – через день, он знает всю мою
жизнь…». Позже, готовя книгу «Юношеские стихи», Цветаева составила цикл
стихотворений, обращенных к Парнок, сначала она назвала его «Ошибка» –
название, выражавшее ее отношение к этому эпизоду жизни. Позже она заменила
это название более нейтральным «Подруга». Роман с Парнок Цветаева назвала
«часом своей первой катастрофы»
Повторю в канун разлуки,
Под конец любви,
Что любила эти руки
Властные твои,
И глаза – кого-кого-то
Взглядом не дарят! –
Требующие отчета
За случайный взгляд.
И еще скажу устало,
Слушать не спеши! –
Что твоя душа мне встала
Поперек души.
………………………
Счастлив, кто тебя не встретил
На своем пути.
Последнее стихотворение цикла, написанное уже после окончательного разрыва отношений, говорит о тоске по матери, по материнской ласке, доброте, участию. Рано осиротевшая Марина Цветаева искала в Парнок еще и замену умершей матери.
В оны дни ты мне была как мать,
Я в ночи тебя могла позвать,
Свет горячечный, свет бессонный,
Свет очей моих в ночи оны.
Благодатная, вспомяни,
Незакатные оны дни,
Материнские и дочерние,
Незакатные, невечерние.
Не смущать тебя пришла, прощай,
Только платья поцелую край,
Да взгляну тебе очами в очи,
Зацелованные в оны ночи.
Будет день – умру – и день – умрешь,
Будет день – пойму – и день – поймешь…
И вернется нам в день прощенный
Невозвратное время оно.
Этот разрыв, а также встреча и расставание с Осипом Мандельштамом в
1916 году очень повлияли на Цветаеву и на ее творчество. В стихах книги
«Версты. Выпуск (» видна уже совершенно другая Цветаева. Изменилась
лирическая героиня. В ранних стихах это девочка, юная прелестная девушка, в
изысканной одежде, в богатом окружении: соломенная шляпа, шубка, муфта,
шаль из турецких стран, шелковое платье, камелек, браслет из бирюзы.
Преобладают слова ряда: игра, шалость, смех, веселье, нежность, невинность.
Цвета тоже характерны для описания юности, радости, невинности; в основном
это светлые, легкие тона: белый, золотистый, синий, голубой, зеленый, очень
много роз и розового. В «Верстах» лирическая героиня совершенно другая, она
свободна от обязательств и ограничений, переступает общепринятые нормы
веры, семьи, быта. Она имеет много обликов: богоотступница, чернокнижница,
колдунья, ворожея, цыганка, воровка, каторжанка. Характерны такие слова,
как: дороги, версты, ветер, ночь, бессонница, плач. Действие стихов
происходит уже не в комнатах, а на улицах, дорогах, за городом, в
пригороде. Основными становятся темные цвета: серый, сизый, черный, иссиня-
черный, «цвета ночи», красный. Для стихов «Верст» характерно большое
количество глаголов, новизна рифм и ритмов, обращение к фольклору.
Коли милым назову – не соскучишься.
Превеликою слыву – поцелуйщицей.
Коль по улице плыву – бабы морщатся:
Плясовницею слыву, да притворщицей.
А немилый кто взойдет, да придвинется –
Подивится весь народ – что за схимница,
Филин ухнет – черный кот ощетинится,
Будешь помнить целый год – чернокнижницу.
Хорошо, коль из ружья метко целятся,
Хорошо, коли братья верно делятся,
Коли сокол в мужья метит – девица…
Плясовница только я, да свирельница.
Коль похожа на жену – где повойник мой?
Коль похожа на вдову – где покойник мой?
Коли суженого жду – где бессонница?
Царь-Девицею живу, беззаконницей!
Волошин утверждал, что в Цветаевой сосуществуют, по меньшей мере, десять поэтов, что она вредит себе избытком. Он предлагал ей печатать стихи под различными псевдонимами. Цветаева отказалась: «Максино мифотворчество роковым образом преткнулось о скалу моей немецкой протестантской честности, губительной гордыни все, что пишу – подписывать».
Волошин познакомил Цветаеву с Аделаидой Герцык, неординарным, мудрым,
сохранившим необычный творческий мир человеком. Вспоминая об их первой
встрече, Цветаева писала: «он живописал мне ее: глухая, некрасивая,
немолодая, неотразимая. Любит мои стихи, ждет меня к себе. Пришла и увидела
– только неотразимую. Подружились страстно».
Зимой 1915-1916 годов Цветаева, побывав в Петербурге, познакомилась с
Осипом Мандельштамом. Сразу же завязываются дружеские отношения, позже
переросшие в краткую, но высокую любовь. С января по июнь 1916 года
Мандельштам часто приезжает в Москву, в этот же период появляются его
стихи, посвященные Москве и Марине Цветаевой, которые неразрывно
связываются в сознании поэта:
И в дугах каменных Успенского собора
Мне брови чудятся, высокие, дугой.
В это же время рождаются стихи Цветаевой, посвященные Мандельштаму, в том числе цикл «Стихи о Москве»
Из рук моих – нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.
Цветаева очень высоко оценивала поэтический талант Осипа Мандельштама:
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих.
Эта дружба не прошла для Цветаевой бесследно. Новой для нее была
глубина и серьезность философских размышлений Мандельштама о мире, об
истории и культуре. Ее поэзия стала шире и глубже. Цветаева говорила, что
ее поэзия не испытывала никаких литературных влияний, только человеческие.
Она заметно выросла под влиянием личности Мандельштама, открыла в себе
новые глубины.
Летом 1916 года Сергея Эфрона призвали в армию, он должен был пройти курс в школе прапорщиков. Несмотря на болезнь, его не освободили от воинской службы. В начале 1917 года Сергей был направлен в Нижний Новгород в распределительную школу прапорщиков. Он был оторван от семьи, оставив дома маленькую Алю и беременную Марину.
Революция.
Октябрьскую революцию Цветаева не поняла и не приняла. Лишь много позднее, уже в эмиграции, смогла она написать слова, прозвучавшие как горькое осуждение самой же себя: “Признай, минуй, отвергни Революцию – все равно она уже в тебе – и извечно… Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, -- нет”. Цветаева не была монархисткой, но опасалась за судьбу России, опасалась перемен. Николай ((отрекся от престола 1 марта 1917 года, на следующий день Марина написала:
Над церковкой голубые облака,
Крик вороний…
И проходят – цвета пепла и песка –
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!
Нету лиц у них и нет имен, --
Песен нету!
Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон.
Цветаева жалеет и павшего царя и его семью и призывает:
Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка-Алексия!
Осенью Цветаева одна едет к Волошину в Коктебель, чтобы побыть с сестрой, у которой умерли первый и второй мужья и младший сын Алеша. Там она оказалась свидетельницей того, как революционные солдаты громили город и винные склады.
Ночь.-Норд-ост.-Рев солдат.-Рев волн.
Разгромили винный склад. – Вдоль стен
По канавам – драгоценный поток,
И кровавая в нем пляшет луна.
Ошалелые столбы тополей.
Ошалелое – в ночи – пенье птиц.
Царский памятник вчерашний – пуст,
И над памятником царским – ночь.
Гавань пьет, казармы пьют. Мир – наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык,
К мутной луже припадая – пьет.
В винном облаке – луна. – Кто здесь?
Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу – веселый слух:
Где-то двое потонули в вине.
Услышав об Октябрьском перевороте, она выехала обратно в Москву, тревожась за детей и мужа. Цветаева узнает, что полк, в котором служил ее муж, защищает Кремль, и убитые исчисляются тысячами. Она думает о том, что может не застать мужа в живых и пишет письмо к нему – живому или мертвому:
«Разве Вы можете сидеть дома? Если бы все остались, Вы бы один пошли.
Потому что Вы безупречны. Потому что Вы не можете, чтобы убивали других.
Потому что Вы лев, отдающий львиную долю: жизнь – всем другим, зайцам и
лисицам. Потому что Вы беззаветны и самоохраной брезгуете, потому что «я»
для Вас не важно, потому что я все это с первого часа знала!
Если Бог сделает это чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за
Вами, как собака…»
От этой клятвы Марина Цветаева не отступила никогда.
Все обошлось, Цветаева встретилась с мужем в Москве, откуда он,
впрочем, скоро уехал – сначала в Коктебель, а потом на Дон в
Добровольческую армию. Цветаева тоже собиралась пережить страшное
послереволюционное время в Коктебеле у Волошиных, но выехать туда уже было
невозможно. Она осталась в Москве одна с двумя детьми, ничего не зная о
муже. В их квартиру вселили чужих людей, оставив Цветаевой с девочками и
няней всего три комнаты. До сих пор она не сталкивалась с житейскими
трудностями, была прислуга, кухарки, няни. Теперь же все это отошло в
прошлое, пропали деньги, оставленные матерью, не хватало еды, дров, одежды.
Послереволюционная жизнь в России.
Жили мать с дочерьми в Москве очень бедно. Осенью 1918 года Марина
Цветаева устроилась на работу в Наркомнац (народный комитет по делам
национальностей), в этом ей помог ее квартирант. В своих воспоминаниях
Цветаева приводит диалог между ней и жильцом:
« – Марина Ивановна, хотите службу? – Это мой квартирант влетел, Икс,
коммунист, кротчайший и жарчайший.
- Есть, видите ли две: в банке и в Наркомнаце … Первая – на Никольской, вторая здесь, в здании первой Чрезвычайки.
Я: -- ?! –
Он, уязвленный: -- Не беспокойтесь! Никто вас расстреливать не заставит. Вы
только будете переписывать.
Я: -- Расстрелянных переписывать?
Он, раздраженно: -- Ах, вы не хотите понять!..»
В этом коротком диалоге видна и ситуация в Москве того периода, и конфликт между мировоззрением обывателя и поэта.
Обо всех бытовых подробностях повествуют записки Цветаевой
«Чердачное», составленные из дневников того времени.
«…я – у которой все в доме, кроме души, замерзло, и ничего в доме, кроме книг не уцелело…
…Люди не знают, как я безмерно ценю – слова! (Лучше денег, ибо могу платить той же монетой!)
…А сегодня, например, я целый день ела, а могла бы целый день писать.
Я совсем не хочу умереть с голоду в 19-м году, но еще меньше хочу сделаться
свиньей.
…О, какое поле деятельности для меня сейчас, для моей ненасытности на
любовь… Раньше, когда у всех все было, я все-таки ухитрялась давать.
Теперь, когда у меня ничего нет, я все-таки ухитряюсь давать… Даю я, как
все делаю, из какого-то душевного авантюризма – ради улыбки – своей и
чужой».
«Чердачное» – потому что жили Цветаева с дочерьми в чердачной комнате большого дома, который прежде принадлежал им целиком.
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг…
Так. – Руку! – Держите направо, --
Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию мне вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина – может без кружев!
Ну-с, перечень наших чердачных чудес:
Здесь наш посещают и ангел и бес,
И тот, кто обоих превыше.
Недолго ведь с неба – на крышу!
Вам дети мои – два чердачных царька,
С веселою музой моею пока
Вам призрачный ужин согрею, --
Покажут мою эмпирею.
А что с Вами будет, как выйдут дрова?
Дрова? Но на то у поэта – слова
Всегда – огневые – в запасе!
Нам нынешний год не опасен…
От века поэтовы корки черствы,
И дела нам нету до красной Москвы!
Глядите: от края – до края –
Вот наша Москва – голубая!
А если уж слишком поэта доймет
Московский, чумной, девятнадцатый год, --
Что ж, -- мы проживем и без хлеба!
Недолго ведь с крыши – на небо.
В творчестве того времени ожидаешь увидеть ту тяжесть жизни, быта,
которая сопутствовала поэту в нелегкие послереволюционные годы. Однако за
редким исключением там совершенно противоположное – в это время Цветаева
увлекается театром, создает шесть романтических пьес (еще три не
завершены). А еще циклы «Любви старинные туманы», «Комедьянт», «Дон-Жуан»,
«Кармен». Все это было попыткой ухода от реальности в прошлое –
восемнадцатый век, галантный, легкий, изящный. Главная движущая сила всех
ее пьес – любовь, почти всегда завершающаяся разлукой. Цветаева как будто
не видит ужасной ситуации в стране.
В театральную студию Евгения Багратионовича Вахтангова Цветаеву ввел ее новый друг Павлик Антокольский. И его, и многих его товарищей, которые были лишь немногим младше ее, Цветаева чувствовала сыновьями. У нее уже было двое детей, она была известным поэтом, а они – студентами.
Именно Антокольский познакомил Цветаеву со своим другом Юрой
Завадским, которым она впоследствии увлеклась. К Завадскому обращен цикл
стихов «Комедьянт»
Ваш нежный рот – сплошное целованье…
И это все, и я совсем как нищий.
Кто я теперь? – Единая? – Нет, тыща!
Завоеватель? – Нет, завоеванье!
Любовь ли это – или любованье,
Пера причуда – иль первопричина,
Томленье ли по ангельскому чину –
Иль чуточку кокетства – по призванью…
Весной 1919 года Цветаева читала в студии Вахтангова свою пьесу
«Метель» Тогда же она познакомилась с Сонечкой – Софьей Голлидэй, которая
стала ее ближайшей подругой. В 1936 году, узнав о ее смерти, Марина
Цветаева написала «Повесть о Сонечке» – прекрасные прозаические
воспоминания. Сонечка в повести – в некотором роде двойник Цветаевой. «Я
точно то же слышала о любви, что говорит в повести Сонечка, -- от самой
Марины!» – говорила Анастасия Цветаева, которая с реальной Сонечкой никогда
не встречалась.
«Это было женское существо, которое я больше всего на свете любила.
Может быть – больше всех существ (мужских и женских)» – писала она о
Сонечке своей чешской подруге Анне Тесковой.
Ландыш, ландыш белоснежный,
Розан аленький!
Каждый говорил ей нежно:
«Моя маленькая!»
Ликом – чистая иконка,
Пеньем – пеночка… --
И качал ее тихонько
На коленочках.
....................................
Так и кончилось с припевом:
«Моя маленькая!»
«Все лето писала мою любимую повесть о Сонечке. Я ее не намечтала, не напела. Раз в жизни я ни только ничего не добавила, а еле - совладала.
Пусть вся моя повесть - как кусочек сахара, мне по крайней мере,
сладко было ее писать... Моя Сонечка. Меня почему-то задевало, оскорбляло,
когда о ней говорили Софья Евгеньевна или просто Голлидей, или даже
Соня - точно на Сонечку не могут разориться! - я в этом видела равнодушие и
даже бездарность.
Звать за глаза женщину по фамилии - фамильярность, обращение ее
в мужчину, звать же за глаза - ее детским именем - признак
близости и нежности, не могущий не задеть материнского чувства. Смешно? Я
была на два, три года старше Сонечки, а обижалась за нее - как мать…
…Любить, любить... Что она думала, когда все так говорила: любить,
любить?.. Сонечкино "любить" было быть. Не быть в другом: сбыться…Чужих для
нее не было. Ни детей, ни людей.
…А теперь – прощай, Сонечка!
Да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастья, которое дала ты другому, одинокому, благодарному сердцу!
Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..»
Марина Цветаева и Сонечка Голлидэй расстались летом 1919 года, когда
Сонечка уехала играть в провинцию. Через несколько месяцев уехал в Белую
армию еще один близкий друг Цветаевой – Володя Алексеев, тоже студиец
Вахтангова
Сильно ударила по Цветаевой смерть Александра Блока в 1921 году. Она
завершает цикл «Стихи к Блоку», начатый еще в 1916 году. Цветаева видела
Блока только на его вечерах, она считала его таким же великим поэтом, как и
Пушкина. Цветаева славила его в молитвенном преклонении, «писала своего
Блока». В стихотворении «Ты проходишь на запад солнца» она берет за
первоисточник православную молитву «Свете тихий».
