Феноменологический подход и его вариации. Феноменологический подход

Предшественники метода в психотерапии и духовной практике

Предшественники в психотерапии

Метод семейной системной расстановки Берта Хеллингера вырос на базе нескольких направлений психологического консультирования. Это скрипт-анализ Эрика Берна, первичная терапия Артура Янова, семейная психотерапия и ряд других.

Впервые Хеллингер сделал предположение о том, что большинство психических и психосоматических расстройств связано с системно-семейной динамикой, когда занимался скрипт-анализом. Во время одной из консультаций с клиентом, которого с самого детства волновала трагедия «Отелло», Хеллингер понял, что такие чувства не могут возникнуть у маленького ребёнка. Когда клиент рассказал, что его дядя из ревности убил любовника своей жены, то Хеллингеру стало ясно, что следует проводить различие между скриптами, которые связаны с собственными переживаниями и скриптами, которые связаны с перенятыми чувствами . Такую же динамику он проследил, работая в рамках первичной терапии. Одна из его клиенток очень плохо относилась к собственному мужу, не имея на то личных причин.

Рассмотрим, более подробно, основные положения психологических теорий, использованных при создании метода системно-семейных расстановок.

Скрипт-анализ Эрика Берна

Что касается теории Берна, то здесь мы можем выделить: трансакционный анализ - анализ взаимодействий между людьми; структурный анализ - анализ эго-состояний, анализ игр; и скрипт-анализ - анализ жизненных сценариев. Что касается сценарного анализа, то Берн говорил, что все люди живут в соответствии со своим жизненным сценарием. Под этим он понимал некий предсознательный план жизни, который формируется в детстве и продолжает оказывать влияние на нашу взрослую жизнь. Сценарий формируется на базе родительского программирования и наших ответных реакций на родительские программы. Также на формирование скрипта влияет некая литературная история - сказка и т. п. Механизм передачи скриптов от родителей к детям позже был описан учеником Берна - Клодом Штайнером, который разработал концепцию сценарных матриц.

Первичная терапия Артура Янова

Первичная терапия Артура Янова появилась в 60-х годах XX века. Основные положения этого подхода заключаются в следующем: базовой потребностью ребёнка является потребность в принятии и уважении. Но в нашей культуре вместо любви, человек зачастую получает обиды и оскорбления. Выражение злости по отношению к родителям запрещено. В результате, она подавляется, что ведет к усилению травматичности нашего опыта. К 5-7 годам эта боль становится нестерпимой, и ребёнок принимает решение «исказить себя так, чтобы родители могли полюбить его». Этот процесс называется «замораживанием боли». Подавленная боль выражается в виде телесных симптомов - заикание, поверхностное дыхание, напряжение мышц и т. п. Первичная боль снимается механизмами психологической защиты. В частности, нам помогает в этом такое образование, как характер. Таким образом, человек живёт не в реальном, а символичном мире. Боль из прошлого воздействует на наше настоящее. Чтобы изменить это, нужно разрядить эту первичную травму. Для этого её нужно прожить заново. Происходит катарсическая разрядка, осознание и включение этого опыта в личность человека. Теоретические посылки первичной терапии были подтверждены исследованиями, которые проводились в Копенгагенском и Калифорнийском университетах . Благодаря первичной терапии, Хеллингер понял, что все сильные чувства клиента маскируют другие чувства, а именно - первоначальную любовь к матери и отцу. При расставании или обиде эта детская любовь превращается в боль. И она может быть такой сильной, что человек никогда не захочет испытывать её снова. Эта боль - другая сторона любви. Этот тезис подтверждают научные работы Джона Боулби и Мэри Эйнсворт. Боулби, например, заметил, что длительное расставание ребёнка с матерью плохо отражается на его психическом состоянии. При этом малыш проходит четыре стадии: оцепенение; тоску и поиск матери; дезорганизацию и отчаяние; реорганизацию. Впоследствии эта разлука может привести к сложностям при формировании привязанности уже во взрослой жизни. Также близко к этим открытиям стоит подход Ирены Прекоп - удерживающая терапия. Он применяется для работы с «прерванным движением любви».

Семейная психотерапия

Следующее направление, которое повлияло на метод семейных расстановок - это семейная психотерапия. Этот метод помог Хеллингеру осознать системную обусловленность многих проблем его клиентов.

В индивидуальной терапии есть представление о человеке как о независимой единице. По выражению Николса и Шварца - «в том числе и от собственной семьи» . Семейная терапия смотрит на семью в целом. Рассматриваются как члены семьи, так и отношения между ними. Одним из значимых вкладов в семейную терапию стал системный подход.

Системный взгляд подразумевает, что:

1. Семья как система - больше, чем просто сумма её частей.
2. При влиянии на семью в целом, происходит влияние на каждый элемент внутри неё.
3. Изменение в одной части системы влияет на всю систему, а также на части, из которых она состоит.

К идее о том, что в семейной системе есть потребность в уравновешивании сил, Хеллингера подтолкнула книга Бузормени-Надя (Boszormenyi-Nagy ) «Невидимые связи». Одним из основных понятий этой теории является лояльность . Люди внутренне лояльны группе, которой они принадлежат. Существует также понятие семейной справедливости. Она соблюдается, если члены семьи соблюдают баланс - равновесие между тем, что получено и отдано. Баланс касается и отношений между родителями и детьми. Способ заплатить тут - трансгенерационный, все то, что мы получаем от наших родителей, мы передаем дальше, своим детям. В концепции Бузормени-Надя есть и понятие парентификации. Это ситуация, в которой дети становятся «родителями» для своих родителей. В своем роде это переворачивание базовых ценностей.

Хеллингер расширил предположение Бузормени-Надя об уравновешивании в семье. В результате он пришёл к выводу об уравновешивании не только на инстинктивном уровне, но и на уровне «порядков любви».

«Семейная скульптура» Вирджинии Сатир

К первопроходцам расстановок можно отнести и метод «семейной скульптуры» Вирджинии Сатир. Свагито Р. Либермайстер указывает, что «для своего нового метода Хеллингер перенял и модифицировал некоторые элементы психодрамы, первоначально разработанные Якобом Морено, а также элементы семейной скульптуры Вирджинии Сатир». В этой технике терапевт предлагает клиентам сделать живой скульптурный портрет, расставив членов семьи в пространстве. Свагито Либермайстер пишет, что именно в группе Сатир был открыт феномен замещающего восприятия. Один из членов семьи не смог присутствовать на занятии. И его заменили посторонним человеком. Тогда и обнаружилось, что посторонний может испытывать чувства реального члена семьи.

Психодрама

Хеллингер не говорит о связях семейных системных расстановок с психодрамой, однако некоторые психодраматисты рассматривают его метод как разновидность психодрамы. В частности, на это указывает Елена Лопухина: «Это же во многом близкий к психодраме метод, фактически та же самая психодрама - немножко под другим соусом!» Действительно, по форме проведения классические расстановки и психодрама похожи. Но в расстановках движения заместителей - это процесс следования динамике системы, а в психодраме все происходящие действия задаются самим клиентом за счёт того, что он поочередно играет все роли в своей работе, и показывает «помогающим ему участникам группы» как и что делать .

Феноменологический подход

Кратко феноменологический подход можно описать как признание тех феноменов, которые есть, без предварительно анализа, концепций и оценок. Феноменологический подход развивал Эдмонд Гуссерль. Также его позже можно найти у таких учёных как Хайдеггер, Бисвангер, Роджерс, Ялом, Франкл и ряд других. Хеллингер полагается не на априорные схемы, а на контакт, встречу клиента с некой реальностью, проявляющейся в расстановке «здесь и сейчас».

«Я исхожу из того, что подлинное сосредоточение на происходящих во время расстановки событиях позволяет каждому участнику самому делать все необходимое, поскольку „неаприорная работа“ всегда обладает неоспоримой убедительностью истинной реальности».

Другие направления

Также на становление данного метода консультирования повлияли работы известного психотерапевта Милтона Эриксона. Под влиянием его идей, Хеллингер стал использовать такую форму работы, как терапевтические метафоры. Это некие рассказы, которые терапевт может использовать, когда нужно разрядить обстановку, или привлечь внимание клиента к какой-нибудь детали.

На практику семейной системной расстановки повлиял также Фрэнк Фарелли, который использовал провокативную терапию. В соответствии с ней терапевту приходится идти «до самых границ, до экстремальной точки». Эти идеи иногда используются в данном методе консультирования.

Суть метода

Классические семейные расстановки представляют собой работу терапевта по запросу клиента, которая производится в группе.

Основой классических семейных расстановок является представление о том, что запрос (проблема) клиента связана с нарушением так называемых Порядков в его семейной системе . Эти нарушения могут быть выявлены через работу участников группы и восстановлены через интервенции терапевта.

Семейные системы

В классическом представлении к семейной системе человека относятся люди, связанные с ним «отношениями жизни и смерти» - отношениями кровного родства или очень сильными отношениями, которые, возможно, повлияли на сохранение/лишение жизни членов семьи, её смысл. К семейной системе относятся как ныне живущие люди, так и умершие/нерождённые. К семейной системе люди относятся независимо от того, имеются ли у клиента сведения о них или даже о самом факте их существования когда-либо.

В общем случае к семейной системе клиента относятся :

• биологические родители клиента (независимо от того, живы они или умерли, знал их клиент или не знал, был ли он зачат естественным путём или с использованием современных технологий оплодотворения);
• братья и сестры клиента: родные и неполнородные; живые, умершие, нерождённые (аборт, выкидыш); известные клиенту или нет;
• сексуальные партнеры, возлюбленные, супруги: независимо от того, зарегистрированы ли отношения, признаны ли они, насколько они длительны и длятся ли они на настоящий момент. Зачатие ребёнка соединяет его родителей в семейную систему независимо от характера отношений (в том числе краткосрочная связь или насилие, в том числе если ребёнок не был рожден);
• дети клиента: живые, умершие, нерождённые, усыновлённые или отданные на усыновление, известные клиенту или нет;
• другие кровные родственники: дяди и тети, бабушки и дедушки, братья и сестры бабушек и дедушек, прабабушки и прадедушки и далее;
• люди, которые связаны с клиентом или другими членами его системы «отношениями жизни и смерти», например: тот, кто спас во время войны или в других угрожающих жизни обстоятельствах; тот, кто лишил жизни (например, виновник ДТП, убийца); тот, кто отдавал много заботы и участия (няня, учитель); тот, кто обеспечил жизнь (благотворитель); тот, кто лишил имущества (например, во времена раскулачивания) и др.

Эти правила отнесения к семейной системе не являются жёсткими и однозначными, они были выявлены Бертом Хеллингером и другими расстановщиками в процессе исследования того, как в расстановке проявляется запрос клиента через его взаимосвязь с другими людьми.

Порядки любви

В процессе исследования Бертом Хеллингером были сформулированы действующие в семейных системах законы - Порядки (часто называются также «Порядки любви» по названию первой книги Берта Хеллингера, где они были описаны).

Законов / Порядков любви три:

1. Закон принадлежности.
Каждый член семейной системы имеет право на принадлежность к ней. Нарушение этого Порядка, то есть исключение кого-либо из семейной системы приводит к тому, что другой член системы занимает его место, вынужденный повторять в некоторых деталях его судьбу и/или испытывая неясные ощущения «я не на своем месте». Под исключением понимается нежелание членов системы признавать полную принадлежность к ней других участников, например: «твой отец тебя знать не хочет, мы найдем тебе нового папу», «твой дедушка был летчик и погиб на задании» (дедушка сидел в тюрьме и там погиб), «был курортный роман, я даже не помню сейчас, как её звали, она сказала что беременна и я дал денег на аборт».

2. Закон иерархии.
Новая семейная система имеет приоритет перед старой. Например, вступление в брак создает новую семейную систему для ребёнка и эта система имеет приоритет перед его родительской системой. Нарушение этого Порядка (когда ребёнок остаётся в более сильной связи с родителями, чем с супругом и своими детьми) приводит к ослаблению и возможному распаду новой системы.

3. Закон баланса между брать и давать.
Если один член системы что-то даёт другому члену системы (либо что-то отнимает), это должно быть адекватно уравновешено. Дисбаланс приводит к ослаблению или распаду взаимосвязей в этой части системы. Берт Хеллингер говорит о «положительном уравновешивании», когда в ответ на пользу другой человек делает тоже пользу «и ещё чуть-чуть», и взаимоотношения укрепляются и расширяются. В «отрицательном уравновешивании» в ответ на ущерб «виновником» принимаются последствия этого ущерба «но чуть меньше», и тогда для отношений сохраняется возможность восстановления через исчерпание последствий ущебра.

Действие Порядков любви также не является жёстким и однозначным. Семейная система не анализируется на выполнение/невыполнение в ней этих порядков и логический поиск исключенных. Семейная система исследуется феноменологически , то есть через расстановку и наблюдение того, что в ней проявляется.

Критика метода

Немецкий психотерапевт Вернер Хаас (Германское общество семейной терапии) называет методики Берта Хеллингера «мало вразумительными и этически неприемлемыми», в своей книге он пишет: «Магические ритуалы заменили у него терапию, вместо диагнозов оракул использует мистические понятия» .

За последние 20-30 лет в психологии на волне критики «естественнонаучного разума» все большую популярность стали приобретать качественные исследования, представляемые их сторонниками как реформаторское движение и альтернатива традиционным позитивистским исследованиям.

Обычно качественные исследования определяют через противопоставление их количественным исследованиям. Причем дихотомия качественного/количественного может иметь как методический (в соответствии с используемыми в исследованиях методами), так и методологический смысл. В последнем случае качественные и количественные исследования понимаются как своеобразные исследовательские традиции, «мировоззрения» или даже «культуры», которые основаны на различных допущениях о природе объекта исследования, отношениях между исследователем и исследуемым и о характере исследования, и именно специфика этих допущений и определяет, что в качественных исследованиях предпочтение отдается качественным, а в количественных - количественным методам, хотя возможны и варианты их различных соединений.

В отличие от ориентированных на естественнонаучное познание и идею «единой науки» количественных исследований, качественные исследования в целом базируются на философской традиции обоснования специфики гуманитарных наук . Если позитивистская количественная методология принимает позицию эмпирического реализма, т. е. допускает возможность непосредственных отношений между миром и познанием, то качественные исследования интерпретативны (если понимать интерпретацию в широком смысле, о чем будет сказано ниже), иными словами, в них отрицается возможность постижения объектов, событий и действий вне практик репрезентации. Можно сказать, что этот пункт принимают все качественные подходы: на наш взгляд, даже наиболее фундаменталистское классическое феноменологическое исследование, в ряде вопросов оппонирующее собственно интерпретативным герменевтическим и дискурсивным (социоконструкционистским) подходам, сегодня не может мыслиться вне рефлексии над языковой опосредованностью переживания и его описания.

Традиционные критерии оценки эмпирической работы, принятые в количественных исследованиях, - валидность, надежность, репрезентативность, - оказываются не совсем подходящими для оценки «качества» качественных исследований, по крайней мере они нуждаются в переосмыслении. Будучи интерпретативным предприятием, качественные исследования не претендуют на то, чтобы нивелировать зазор между объектами и их репрезентациями, - вместо этого качественная исследовательская методология работает «с» этим зазором и «внутри» него. Однако формы такой работы, как и способы контроля ее качества, значительно отличаются в зависимости от концептуального подхода, на который ориентировано исследование, что мы и постараемся показать далее на примере феноменологического и герменевтического подходов.

Качественные исследования - это в целом гуманистическая и критическая исследовательская практика, сторонники которой культивируют особый этос . Если количественные исследования базируются на идеях контроля над объективными процессами, повторяемости и предсказания, т. е. на этосе манипуляции и инструментальности, то для качественных исследований важна сама практика понимания, основанная на идеях взаимности, диалога и соавторства. Кроме того, история развития качественных исследований в психологии связана с эмансипаторным интересом: качественные исследования нередко направлены на поддержку социальных изменений.

Наконец, качественные исследования отличаются своеобразием самого исследовательского процесса. По сравнению с количественными (как правило, гипотетико-дедуктивными) исследованиями, качественным исследованиям свойственны гораздо более открытый характер и индуктивная логика исследования, что выражается в особенностях определения рабочих понятий, характере и стратегиях формирования выборки (как правило, целевой , а не случайной (см., к примеру, ), формулировании гипотез (в качественных исследованиях они зачастую носят характер лишь очень общей направленности исследовательского поиска либо не формулируются вообще) и т. п. В качественных исследованиях нет такого четкого разграничения этапов исследования, как это принято в количественных исследованиях; напротив, для них характерна «связанность» друг с другом этапов исследования и циклический характер анализа, когда исследователь одновременно собирает данные и анализирует их, чтобы вновь обращаться к данным и т. д., пока не наступит так называемая точка насыщения - относительная полнота и исчерпанность индуктивно выводимых описаний и теорий .

Дав общую характеристику качественных исследований как некого «единства в многообразии», мы тем самым присоединились к весьма характерной для методологии качественных исследований традиции рассматривать данный тип исследовательской практики обобщенно - с точки зрения некоторого «семейного сходства», т. е. общих черт, которые несут в себе различные качественные подходы. В целом обобщенный взгляд на качественные исследования важен потому, что он дает возможность наиболее явственно определить методологическую перспективу, альтернативную традиционному для эмпирической психологии позитивизму. Кроме того, обобщенный взгляд на качественные исследования как некое целое позволяет подчеркнуть гибкость используемых в них технических процедур (к примеру, способов анализа и интерпретации полученных текстовых данных), тем самым содействуя преодолению довольно прочно укоренившегося в психологии (благодаря все тому же позитивизму) методического редукционизма (позиции «метод ради метода») и фокусируя внимание исследователя на необходимости подчинения метода исследовательскому вопросу.

Вместе с тем обобщенный взгляд на качественные исследования подчас становится причиной «методической невнятности», за которую нередко критикуют их сторонников. Вряд ли можно отрицать, что качество любого исследования во многом зависит от того, насколько систематично и последовательно реализуется избранный методологический подход. Качественные исследования могут выполняться с опорой на весьма отличные друг от друга концептуальные подходы к пониманию того, каким должно быть исследование. Одно из наиболее значимых отличий подходов задается отношением к интерпретации. Мы позволили себе сделать акцент на интерпретативной природе качественных исследований, однако это утверждение требует серьезного пояснения, поскольку существуют такие подходы в качественных исследованиях (прежде всего речь идет о феноменологическом подходе), которые позиционируются их сторонниками как описательные и тем самым противопоставляются подходам, основанным собственно на интерпретации. В настоящей статье мы предполагаем дать сравнение феноменологического подхода с интерпретативными подходами (главным образом герменевтическим подходом или, по-другому, подходом герменевтической феноменологии ). Мы намереваемся показать, что при указанном выше «фамильном» сходстве данные подходы имеют, тем не менее, отличные друг от друга философские основания, несколько по-разному отвечают на вопрос о природе изучаемого объекта и формах его познания, чем и обусловлены, в конечном счете, различия в применяемых в рамках данных подходов техниках анализа и способах контроля качества исследования. На наш взгляд, действительно есть смысл в том, чтобы разделять описание и собственно интерпретацию , однако это разделение носит лишь процедурно-методический характер. Необходимо различать интерпретацию в узком смысле (как конкретный метод, отличный от метода описания) и интерпретацию в широком смысле (как общий философско-методологический принцип познания).

Следует заметить, что, рефлексируя над разделением подходов внутри качественной исследовательской методологии, мы отнюдь не солидаризируемся с позицией методического редукционизма. Можно согласиться с такими авторами, как И. Холлоуэй и Л. Тодрес , что необходима позиция, уделяющая достаточное внимание как свойственной качественным исследованиям методической гибкости, так и последовательности и связности методологического подхода, при которой методические процедуры когерентны философским основаниям подхода. Поэтому, описав различия в исследовательских стилях феноменологического и герменевтического подходов, мы попытаемся показать также и те моменты в исследовательских процедурах, которые вполне можно гибко сочетать друг с другом, например, в качестве различных модусов понимания (как, впрочем, покажем и те особенности подходов, которые, по нашему мнению, сочетать нельзя).

Феноменологический подход. Феноменологический подход в качественных исследованиях базируется на философских идеях Э. Гуссерля. Напомним, что Гуссерль предложил способ достоверного познания психического в его собственных координатах - науку о «чисто психическом как таковом» . Собственно, этот интерес к «чисто психическому» вместе с методологическими ориентирами его достоверного познания и стал отправным пунктом продумывания идей Гуссерля в плоскости разработки феноменологического подхода как качественной исследовательской методологии стратегии . В области качественных исследований под феноменологией стали понимать «изучение структуры (и ее вариаций) сознания, которому явлены любая вещь, событие или человек» (А. Джорджи, цит. по: ). Феноменология концентрируется на описании проживаемого опыта, описании таких феноменов, как опыт «обучения игре в шахматы», опыт «становления матерью», чувство, что «тебя понимают», и т. п. Заметим, что для сторонников феноменологического подхода очень важно выявить сущностную структуру переживания или опыта, т. е. артикулировать те инвариантные темы, которые появляются в переживании от ситуации к ситуации и от одной личности к другой.

Для исследования психического в его собственной сущности Гуссерль предложил феноменологический метод - своеобразный тип опыта, ядро которого составляет так называемая феноменологическая редукция , т. е. попытки «вынести за скобки» (другая используемая метафора - «заключить в скобки») все, что несет с собой естественная установка - любые обыденные и научные знания о феномене, - для того чтобы успешно войти в контакт с сущностями. Исследователь, практикующий феноменологическую редукцию, временно отказывается от любых суждений относительно опыта (Гуссерль использовал греческое слово эпохе, означающее воздержание от предпосылаемых мнений), «выносит за скобки» свои предварительные представления о феноменах, чтобы достичь их ясного видения.

Когда сторонники феноменологического подхода настаивают на описательном характере их исследований, они имеют в виду, что исследователь-феноменолог работает лишь на уровне очевидных смыслов, на уровне самопонимания исследуемых и вычитывает из текста лишь то, что сказано прямо. Как видим, описательный характер феноменологического исследования непосредственно вытекает из эпистемологических представлений феноменологии о возможности и необходимости достижения состояния относительно «чистого» сознания, не замутненного набором предпосылаемых опыту суждений. Процедурно это достигается не только за счет рефлексивных действий исследователя, но и благодаря применению особых способов анализа данных.

Наиболее часто в феноменологических исследованиях используется техника последовательной конденсации смысла (описание варианта данной техники см., к примеру, в: ), для осуществления которой нередко привлекаются эксперты. В описание конденсированного смысла исследователь включает только те мнения экспертов, которые получили интерсубъективное согласие. Само описание в целях валидизации может быть предложено респондентам, которые подтверждают его верность либо вносят в него поправки. После конденсации смыслов каждого значимого утверждения эти смыслы собираются в более крупные тематические кластеры, и здесь также можно привлекать экспертов. Собранные кластеры снова даются отдельным респондентам для валидизации и т. д. В конечном счете мы получаем описание структуры интересующего нас переживания. Как можно видеть, феноменологическая методология анализа данных представляет собой движение к смыслу через структурированный процесс, предполагающий постоянную опору на данные. Цель анализа - интегрированное описание переживания, не зависящее от теоретической, политической или какой-либо иной позиции исследователя.

Впрочем, нужно оговориться, что сегодня практикуются два типа феноменологических исследований - классическая , или интуитивная (classical or intuiting ) феноменология и новая , или эмпатическая (new or empathetic ) феноменология . До сих пор речь шла преимущественно о первом типе - классической феноменологии; именно ее цель - раскрыть инвариантную структуру того или иного переживания, иными словами, ответить на вопрос, что собой представляет тот или иной феномен («чувство, что тебя понимают», эстетическое переживание, опыт насилия или что-либо еще). Новая эмпатическая феноменология пытается ответить на другой вопрос, а именно: как те или иные люди переживают определенный опыт (понимания, восприятия прекрасного, насилия и т. п.) Если классическая феноменология, обращаясь к субъективному опыту, пытается через него найти путь к пониманию, что собой представляет тот или иной феномен, какова его сущность, то эмпатическая феноменология открыто и рефлексивно обращается к субъективным смыслам и значениям, которые вкладывают в свое переживание сами переживающие: что означает ухаживать за умирающими для самих медицинских сестер хосписа? что значит жить с больным сердцем для самих больных? и т. п. В социальном смысле подобные исследования имеют огромное значение, поскольку они демонстрируют разнообразие жизненных миров людей и позволяют «схватывать» опыт тех, чей взгляд в силу тех или иных социальных причин отличается от взгляда представителей доминирующих в данной области групп. Эмпатическая феноменология, как можно видеть, исходит из идеи социальной неоднородности человеческого сознания и сама вносит свой вклад в развитие подобных представлений. Тем самым эмпатическая феноменология близко примыкает к критическому модусу качественных исследований, хотя при этом и не использует свойственные самим критическим исследованиям «вскрывающие» интерпретативные техники. Наконец, следует сказать, что в отличие от интуитивной феноменологии, базирующейся на философских идеях Э. Гуссерля, эмпатическая феноменология многое берет из герменевтической традиции, соответственно на шкале, полюсами которой являются описание, с одной стороны, и интерпретация, с другой, она окажется хотя и на полюсе описания, но будет несколько сдвинута в сторону интерпретации.

Интерпретативные подходы: традиционная и «глубинная» герменевтика. Данное направление качественных исследований основано на идеях философской герменевтики (В. Дильтей, М. Хайдеггер, Х.Г. Гадамер и др.) Как и феноменология, герменевтика заинтересована в раскрытии смыслов. Однако «схватывание» смыслов в герменевтике имеет иную природу: понимание смысла здесь никогда не является простым воспроизведением понимаемого в его изначальной самобытности, но всегда совершается в процессе толкования .

Одной из самых важных идей философской герменевтики является идея герменевтического круга как неотъемлемого условия понимания . В контексте работ М. Хайдеггера и Х.Г. Гадамера герменевтический круг нужно понимать не только в методологическом (как непрерывное движение познания между целым и частями текста), но и в онтологическом смысле. Как пишет М. Хайдеггер, «всякое толкование, призванное доставить понятность, должно уже иметь толкуемое понятым» . Иными словами, понимание смысла всегда предполагает жизненное отношение интерпретатора к тексту, его предварительную связь с тем, что сообщается в тексте. Эту герменевтическую предпосылку называют пред-пониманием, поскольку она не достигается в процессе понимания, но предполагается уже заранее данной. Мы входим в исследование с собственными пред-мнениями и пред-суждениями. И самоуничтожение исследователя (в смысле полного очищения его сознания от любых форм пред-суждений) не только недостижимо, но и повлекло бы за собой устранение самой возможности понимания. Другое дело, что в процессе понимания исследователь всегда должен быть готов поставить собственные пред-суждения под вопрос, принимая во внимание то, что говорит другой человек (или текст).

Основываясь на этой философской платформе, герменевтический подход как качественная исследовательская методология прямо позиционируется его сторонниками как интерпретативное предприятие: смыслы всегда рождаются в процессе взаимодействия читателя и текста, и как бы ни был исследователь близок к тексту, обращающемуся к нему в своей «истине», процесс понимания всегда будет напоминать перевод с одного языка на другой, что неизбежно включает в себя переосвещение смысла, осознание интерпретатором своей отделенности от текста и поиск компромисса.

Как и в случае феноменологии, сторонники герменевтического подхода огромное значение придают рефлексии исследователя. Однако в соответствии с общей герменевтической позицией пред-суждения исследователя не откладываются в сторону, но полагаются существенной частью интерпретативного процесса, а потому «вводятся в игру» и «ставятся на карту» - так, что их всегда можно изменить в свете данных опыта. Исследователь пытается, по возможности, эксплицировать свою позицию и отследить, как она связана с изучаемой проблемой. И потому конечный отчет в интерпретативных исследованиях, как правило, включает в себя описание личной позиции исследователя и философско-теоретических оснований, в рамках которых проводилось исследование .

Методология герменевтического анализа данных гораздо менее определенная, чем в случае феноменологических исследований. Т. Кох, например, пишет, что «герменевтика приглашает участников в постоянно свершающийся разговор, но не дает окончательной методологии. Понимание достигается благодаря слиянию горизонтов, которое есть не что иное как диалектическое движение между пред-пониманием исследовательского процесса, интерпретативным каркасом и источниками информации» . Д. Аллен тоже подчеркивает, что не может быть конечного набора процедур, структурирующих интерпретативный процесс, поскольку интерпретация рождается из пред-понимания и диалектического движения между целым и частями текста. Интерпретативный процесс продолжается до тех пор, пока не будет достигнут ощутимый смысл интерпретируемого, отвечающий на исследовательским вопрос, согласующийся с теоретической и ценностной позицией исследователя и, безусловно, подтверждаемый данными. Каким образом возникла именно эта интерпретация - ключевой вопрос, ответ на который интерпретатор должен представить читателю, чтобы последний мог оценить достоинства и недостатки интерпретации .

Еще раз подчеркнем, что в отличие от описательного феноменологического исследования, фокусирующегося на очевидных смыслах сказанного или написанного, в интерпретативном герменевтическом исследовании текст помещается в более широкий контекст (в том числе теоретический), благодаря чему высвечиваются такие его смыслы, которые не даны в тексте с очевидностью. И если феноменологическое исследование тяготеет к однозначности описания, то герменевтический подход предполагает гораздо большую свободу интерпретации. Однако теперь мы должны заметить, что как бы мы ни старались в случае феноменологической конденсации смысла работать лишь на уровне очевидных значений языковых выражений, получаемые нами смысловые единицы тоже будут результатом интерпретации, предполагающей «переосвещение» изначально сказанного и его перевод с одного языка на другой. Вообще провести границу между описанием и интерпретацией невозможно: с философской точки зрения, любое повторение сказанного - уже интерпретация, при которой сказанное попадает в новый контекст и обретает иной голос с присущими лишь ему интонационными оттенками (в этом смысле вполне оправдано называние всех качественных исследований, включая описательные феноменологические, интерпретативными, как мы это делали в начале данной статьи). Вместе с тем, несмотря на философскую неопределенность границы между сообщением прямо сказанного в тексте и собственно интерпретацией, на практике мы действительно способны отличать одно от другого: в одном случае мы вычленяем в тексте структуры и отношения, которые можно увидеть сразу, так сказать, «с первого взгляда», во втором случае мы как будто дистанцируемся от текста и, занимая определенную теоретическую позицию (например, позицию, предлагаемую одной из «глубинных герменевтик» - психоанализом, аналитической психологией, экзистенциальным психоанализом), восстанавливаем концептуальный контекст сказанного.

Это различие описательной и герменевтической (интерпретативной) феноменологии можно проиллюстрировать двумя конкретными исследованиями, выполненными, казалось бы, в очень сходной методической манере. Одна из них, работа Ч. А. Уинтерс, посвящена особенностям жизненного мира пациентов, страдающих хроническим заболеванием сердца , другая же, работа Г. Шёфер, представляет собой исследование женского опыта романтической любви . Оба исследования построены на основе метода интервью с последующим применением тематического анализа полученных данных. Однако в первом - собственно феноменологическом - исследовании автор описывает наиболее значимые темы (переживания неопределенности, изменения и некоторые другие) так, как их понимают сами респонденты, она лишь обобщает прямо транслируемые ими смыслы. Во втором исследовании описание тем (центральных тенденций) и их вариаций (например, темы амбивалентности любви) сопровождается достаточно подробным определением перспективы видения, которой придерживается исследователь, и обсуждением этих тем в определенном теоретическом и ценностном (в данном случае феминистском) контексте. Как интерпретативное построение, текст Г. Шёфер открывает такие смыслы женского переживания романтической любви, которые непосредственно нельзя обнаружить в словах респондентов, но с которыми вполне можно согласиться, заняв предлагаемую автором позицию.

Характеристика интерпретативных подходов останется неполной, если мы не коснемся идеи «глубинной герменевтики » и не покажем ее отличия от классической герменевтики . Как можно видеть из нашего предыдущего изложения, классическая герменевтика, раскрывая условия понимания, исходит из предположения, что нечто (текст) обращается к нам в своей истине . В герменевтике понять текст - значит усилить сказанное им, фокусируясь на заключенных в нем смыслах. Герменевтика предполагает наличие смысловых пробелов в тексте, которые она пытается понять посредством реконструкционной гипотезы о смысле целого. Как уже говорилось, герменевтическая интерпретация сродни переводу с одного языка на другой, когда переводчику приходится предпринимать усилие выражения сказанного в тексте на своем языке. Интерпретатор, как и переводчик, оказывается причастен смыслу сказанного. Одни и те же выражения в зависимости от контекста приобретают разное значение, и интерпретатор собирает из этих выражений связное символическое целое. Традиционная герменевтика, если можно так выразиться, работает «по горизонтали»: она пытается реконструировать связность сообщаемого, не подразумевая выхода в «вертикаль» - дискурс бессознательного.

Однако в психологии зарекомендовала себя и иная традиция интерпретации, инициированная психоанализом. Традиция эта базируется на идее, что в тексте всегда есть такие смысловые разрывы, которые недоступны основанному на языковом пред-понимании традиционному герменевтическому прочтению: разрывы смысла обусловлены бессознательной работой шифровки, так что смысл сказанного оказывается скрыт не только от того, кто слушает, но и от того, кто говорит. Можно по-разному понимать природу бессознательного. Например, можно, ориентируясь на критическое понимание с позиций здравого смысла, полагать, что смысловые искажения обусловлены бессознательными стратегиями самообмана, и соответственно прочитывать сообщения в контексте достаточно широкого повседневного знания человеческой психологии. Можно ориентироваться и на определенные теоретические традиции психологии - психоанализ, экзистенциальную психологию, когнитивные теории и т. д., - и интерпретировать смысловые разрывы в свете тех или иных теоретических представлений о природе и содержании бессознательного. Но в любом случае мы будем полагать, что в сообщении есть нечто такое, что «прячется», скрывается за обычными символическими значениями, одновременно открываясь в них. Усмотреть это «нечто» и уже с его учетом реконструировать символический смысл сообщаемого - задача интерпретатора. В философском смысле такое обращение к «вертикали», предполагающее учет бессознательного и постижение происходящего из того, что сокрыто, нередко относят к «глубинной герменевтике». Можно сказать, что именно идея «глубинно-герменевтического» метода является одним из важнейших философских оснований психологических интерпретаций (ср. размышления о психоанализе как «глубинной герменевтике» ).

Феноменологический и интерпретативный модусы понимания. В одной из работ С. Квале говорит о двух модусах понимания - феноменологическом и герменевтическом - не в смысле целостных методологических подходов , как мы это делали до сих пор, а в смысле локальных установок исследователя , которые последний может сочетать в рамках одного исследования. Феноменологический модус понимания заключается в том, что исследователь пытается «ухватить» смыслы на уровне самопонимания исследуемого. В герменевтическом модусе исследователь не останавливается на том, как сам респондент понимает смысл своего высказывания, но предполагает, что высказывание всегда говорит нечто большее, чем подразумевает говорящий. В герменевтическом модусе понимания высказывание обогащается смыслами, привносимыми в него интерпретатором.

В целом принимая идею Квале о двух разных модусах понимания как локальных установках исследователя, мы бы предложили говорить о феноменологическом и интерпретативном модусах, последний, в свою очередь, подразделяется на собственно герменевтический и глубинно-герменевтический варианты. В своих представлениях об исследовательском интервью Квале в основном следует феноменологической исследовательской традиции (хотя при этом он и выделяет такой тип прочтения, как симптоматическая интерпретация , близкая идеям глубинной герменевтики). Работа с содержанием у Квале, как правило, не подразумевает «вертикали» бессознательного: текст, как это принято в эмпатической и герменевтической феноменологии, обращается к нам в своей истине, услышать которую и призван интерпретатор посредством феноменологического и герменевтического модусов понимания (мы сейчас намеренно обходим стороной социо-конструкционистские воззрения С. Квале, поскольку их раскрытие неактуально для прояснения темы, выделенной в названии этой части статьи). Наше предложение говорить об интерпретативном модусе понимания взамен герменевтического связано с попыткой учесть глубинно-герменевтическую традицию, основанную на идее бессознательного, которая, будучи также интерпретативной, тем не менее, значительно отличается от традиционной герменевтики.

На наш взгляд, выделение двух модусов понимания актуально именно для интерпретативных исследований. В ряде исследований такого рода уместно начинать анализ с техник, традиционно применяемых в феноменологическом подходе (конденсации смысла и выделения тем): на первом этапе анализа данных исследователь представляет сжатое изложение наиболее очевидных смыслов, ориентируясь на самопонимание говорящего, и лишь затем приступает к концептуальной интерпретации текста. Можно думать, что такой тип анализа будет содействовать большей эмпирической обоснованности интерпретаций и контролю произвольности интерпретативных конструкций.

Схема интерпретативного анализа может быть примерно следующей:

смысловые единицы → конденсированный смысл → темы → интерпретация исследователя (на основании исследовательских вопросов и определения теоретической перспективы.

Качество описаний и интерпретаций. Контроль качества - важнейшая часть любого исследования. В методологии количественных исследований критерии качества и процедуры его контроля представлены достаточно подробно. Однако ввиду того, что качественные исследования значительно отличаются от количественных в своих философских и методологических основаниях, их сторонники полагают, что каноны «хорошей науки» в качественных подходах должны быть переосмыслены таким образом, чтобы соответствовать реальности качественного исследования и сложности постигаемых с его помощью феноменов.

По сути, мы можем говорить о двух перспективах разработки концепции «качества» качественных исследований. Одна из них исходит из предположения, что в процесс исследования должны быть встроены внешние процедуры проверки выдвигаемых исследователем пропозиций. В качестве подобных процедур может выступить описанная нами в разделе, посвященном феноменологическому исследованию, техника проверок, которую осуществляют сами респонденты - участники исследования, а также техники триангуляции (использование различных источников и методов сбора данных), коллегиальной проверки (оценка результатов другими исследователями), партнерского дебрифинга (своеобразный анализ пред-установок исследователя в отношении исследования, который проводит отстраненный от исследования коллега) и некоторые другие. С использованием всех подобных техник связаны определенные проблемы. К примеру, согласие или несогласие респондентов с результатами исследования далеко не всегда отражает качество проведенного исследователем анализа, поскольку описания, даваемые исследователем, гораздо более высокого уровня абстракции по сравнению с тем, о чем непосредственно говорили респонденты, а потому могут быть для последних неузнаваемы. Точно так же вряд ли можно ожидать однозначности согласия с результатами от коллег, поскольку их видение обусловлено иной системой пред-установок, иной социальной и личностной позицией. И так далее, Описанный контроль качества посредством процедур внешней проверки неплохо согласуется с эпистемологическими допущениями классической феноменологии, а потому часто применяется именно в такого рода исследованиях.

Другая перспектива оценки качества исследования в большей мере ориентирована на рефлексию интерпретативного модуса качественных исследований. Согласно сторонникам этого взгляда , контроль качества - это процесс «переговоров» исследователей с читателями, в котором первые берут на себя ответственность дать последним как можно более полную информацию, касающуюся данных, процесса исследования и перспективы исследователя, с тем чтобы читатели сами могли оценить, насколько качественно проведена интерпретация. С позиции герменевтического подхода, как мы видели, знание всегда есть результат взаимодействия познающего и познаваемого, интерпретация имеет характер герменевтического круга - перспектива и предпонимание исследователя изначально направляют интерпретацию феномена, которая всегда открыта изменениям по мере того, как изменяется в процессе взаимодействия с феноменом изначальное предпонимание исследователя. Как справедливо замечает С. Фиш , интерпретатор, читая текст, не вычитывает некий истинный смысл текста, но истолковывает этот смысл, основываясь на искусстве вопрошания . Однако представление о том, что нет «уже готового» смысла, отнюдь не означает, что мы неизбежно придем к культивированию произвольности и субъективизма, поскольку сами пути создания смысла ограничены теми институтами и сообществами, частью которых интерпретатор является. Как пишет С. Фиш, «смыслы не объективны и не субъективны, по крайней мере, в том значении, которое придают этим терминам сторонники традиционной системы представлений: они не могут быть объективными, поскольку всегда являются продуктом той или иной точки зрения… и они не могут быть субъективными, поскольку точка зрения всегда имеет социальную или институциональную природу» . Если смысл текста в самом деле есть функция интерпретативного сообщества, то достижение интерпретативного согласия внутри этого сообщества и может выступать конечной целью интерпретатора: исследователь, проводящий интерпретативное исследование, подробно эксплицирует процедуру исследования и свою позицию в отношении данных, и если члены интерпретативного сообщества, приняв перспективу исследователя, смогут согласиться с его интерпретацией, то она обретает статус «валидной» или «истинной» - по крайней мере, до тех пор, пока не будет предложена лучшая, с точки зрения этого сообщества, интерпретация.

Безусловно, описанная форма контроля качества исследования, при которой речь не идет о достижении некого абсолютного знания, но лишь о смелости исследователя «выложить карты на стол» и отдать свое «творение» на суд сообщества, весьма позитивна, поскольку в ней подчеркивается диалогический характер непрерывного производства знания в процессе взаимодействия между людьми и достижения согласия. На наш взгляд, однако, подобная перспектива оценки качества исследования также по-своему проблематична. Действительно, вряд ли верно думать, что качественные данные предоставляют столь уж большие возможности для их произвольной трактовки. Язык, хоть и содержит в себе известную долю свободы понимания и интерпретации (в противном случае гуманитарные науки вообще потеряли бы смысл), всетаки очерчивает достаточно жесткие границы того, куда и как может двигаться интерпретатор. Кроме того, у исследователя всегда есть доступ к смысловым контекстам, в пределах которых он понимает и описывает полученные данные. Интерсубъективность заложена в самих структурах обыденного языка и связана с общностью жизненного мира, который мы делим друг с другом. Вместе с тем правдой остается и то, что чем ближе мы продвигаемся в сторону интерпретативного модуса анализа, тем менее достижимыми становятся интерсубъективно-универсальные высказывания. Тонкость нашего понимания на деле зависит от того, насколько близок понимаемый типу личности, к которому принадлежим мы сами. Существует множество дискурсивных контекстов (не только теоретических, но социальных, политических, ценностных), с которыми исследователь может соотносить (порой бессознательно) свою позицию. Интерпретативное сообщество никогда не бывает однородным, поэтому ориентация на достижение абсолютного консенсуса, пожалуй, выглядит несколько утопично. Кроме того, сообщество часто бывает весьма консервативным и всячески защищается от новизны…

На наш взгляд, для того чтобы можно было говорить о валидном исследовании, внешних процедур контроля качества, как и ориентации на согласие с сообществом, недостаточно. Необходимо разрабатывать внутренние механизмы самокоррекции, встроенные в исследовательский процесс, ответственность за который целиком лежит на самом исследователе. Некоторую ориентацию для понимания таких механизмов, по нашему мнению, дают С. Квале и П. Рикер. С. Квале пишет, что валидизировать - значит задавать вопросы, теоретизировать и проверять . П. Рикер же высказывает идею о полемико-аргументативном характере интерпретации: «Показать, что интерпретация более вероятна в свете того, что нам известно, не то же самое, что показать, что наш вывод истинен. В этом смысле валидизация не есть верификация. Валидизация - это аргументативная дисциплина, сравнимая с юридическими процедурами судебной интерпретации» . И далее: «Процессы валидизации имеют полемический характер... Все интерпретации в области литературной критики и социальных наук могут быть оспорены и вопрос «что может разбить утверждение» - общий для всех аргументативных ситуаций» . Обратим внимание на то, что «испытывание на прочность» интерпретативных конструкций, о котором говорит П. Рикер, очень близко позиции критического рационализма К. Поппера.

В заключение отметим, что интерпретация, при всей своей близости эмпирическому материалу, безусловно, должна иметь «концептуальный вкус». В противном случае описанная исследователем картина либо останется тривиальной, либо рискует быть похожа на случайную зарисовку отдельных эмпирических деталей. Однако для интерпретатора есть и другая опасность - проблема гипер-интерпретации: нередко сторонники интерпретативных типов исследования склонны давать замысловатые интерпретации там, где интерпретации такого уровня вообще не требуются. Проблема гипер-интерпретации остроумно обыгрывается в романе Умберто Эко «Маятник Фуко», герои которого выстраивают накрученные интерпретативные конструкции «тайных знаков», держа в руках, по-видимому, обыкновенный товарный чек. Конструируя такого рода «импрессионистические интерпретации» , исследователи бывают в гораздо большей мере эмоционально захвачены собственными теоретическими установками, чем следуют за эмпирическим материалом, который они, подобно героям упомянутого романа, преобразуют таким образом, что он легко вписывается в построенные ими интерпретативные схемы. Как говорит У. Эко, «фиги в корзине» нередко означают просто фиги в корзине. Сложные и затейливые интеллектуальные построения хороши тогда, когда мы имеем дело со столь же сложным и затейливым материалом. В других случаях, и сторонники феноменологического анализа здесь во многом правы, лучше держаться очевидного. У. Эко полагает, что адекватность интерпретации определяется степенью ее программируемости текстом. Нам представляется, что необходимо ввести понятие масштаба интерпретации как соответствия уровня концептуализаций исследователя характеру и содержанию фактического материала.

Согласно Карлу Роджерсу (1902-1987), каждый наделен стремлением заботиться о своей жизни, чтобы сохранять ее и улучшать. На основе разнообразного опыта общения с другими людьми и их поведения, у человека формируется система представлений о себе - реальное Я. То, каким человеку хотелось бы стать в результате реализации своих возможностей, образует идеальное Я. К нему и стремится приблизиться реальное Я.

Поскольку у человека есть потребность в самоуважении и он хочет, чтобы люди относились к нему хорошо, он порой скрывает свои истинные мысли и чувства, желания, внешне демонстрируя вместо этого те, которые получат одобрение окружающих. В результате человек все меньше остается самим собой, возникает внутренний разлад между желаниями и внешним поведением, какая-то часть личности подавляется, прячется, что приводит к внутренней напряженности, невротичности и дальнейшему отделению от идеального Я. Степень личностной уравновешенности зависит от согласованности реального Я и чувств, мыслей, поведения человека, что позволяет ему приблизиться к своему «идеальному Я». Именно в этом и заключается суть актуализации. Стремление к саморазвитию, к пониманию и реализации смысла жизни является высшей духовной потребностью, потенциально присущей каждому человеку, но часто неосуществленной в реальной его жизни.

Феноменологический подход Роджерса базируется на следующих идеях:

1. Поведение человека можно понять только на основе анализа его субъективного восприятия и познания действительности.
2. Люди способны сами определять свою судьбу, т.е. самоопределение является существенной частью природы человека, и люди в конечном счете ответственны за то, что они собой представляют.
3. Люди в своей основе добры и устремлены к совершенству, естественно и неизбежно движутся в направлении автономности и зрелости, реализуя внутренние возможности и личностный потенциал.

Роджерс признавал, что у человека иногда бывают злые и разрушительные чувства, аномальные импульсы. Это случается, когда люди поступают в нарушение своей истинной внутренней природы («поскольку человеку присущ внутренний страх и беззащитность, он может порой вести себя недопустимо жестоко, ужасно деструктивно, незрело, антисоциально и вредно, но в глубине каждого есть позитивные тенденции»). Если же они функционируют, когда им ничто не мешает проявлять свою внутреннюю природу, они предстают как позитивные и разумные создания, которые искренне хотят жить в гармонии с собой и с другими. Роджерс утверждал, что всему человечеству свойственна тенденция независимости, социальной ответственности, креативности и зрелости, т. е. все люди имеют фактически неограниченный потенциал для самосовершенствования.

Все поведение регулируется объединяющим мотивом - тенденцией к актуализации, развитию способностей, дабы сохранить и развить личность. Важнейший мотив жизни человека - это актуализация, т. е. сохранение и развитие себя, максимальное выявление лучших качеств своей личности, заложенных в ней от природы. Голод, сексуальное влечение, безопасность, стремление к достижениям - это разнообразные проявления господствующего мотива, направленного на то, чтобы «сохранить» человека, развить его внутренний потенциал.

Тенденция актуализации является активным процессом, отвечающим за то, что организм всегда стремится к какой-то цели, будь то начинание, исследование, перемены в окружении, игра или творчество. Она направляет человека к повышенной автономии и самодостаточности. Поведение мотивировано потребностью к развитию и улучшению. Движение к саморазвитию часто сопровождается борьбой и страданиями, но побудительный мотив настолько непреодолим, что человек настойчиво продолжает свои попытки, несмотря на боль и неудачи, которые испытывает. (Например, маленький ребенок учится ходить, падает, разбивает нос, но упорствует - и в конце концов развивается, научается ходить и бегать.) Все поведение людей направлено на повышение их компетентности или на их актуализацию. Люди оценивают позитивно те переживания, которые они воспринимают как содействующие их личности или развивающие ее. И напротив, избегают и оценивают негативно те, которые воспринимают как препятствующие актуализации.

Субъективное восприятие и переживания не только представляют собой личную реальность человека, но также образуют основу для его действий. Люди реагируют на события в соответствии с тем, как они субъективно воспринимают их. Чувства человека не есть прямое отражение мира реальности. Каждый интерпретирует ее в соответствии со своим субъективным восприятием, и его внутренний мир в полной мере доступен только ему самому. Понимание поведения человека зависит от изучения его субъективного восприятия реальности. Если мы хотим объяснить, почему человек думает, чувствует и ведет себя данным образом, необходимо понять его внутренний мир, его субъективные переживания, которые ответственны за его поведение.

Роджерс доказывал, что никто с полным основанием не может утверждать, что его чувство реальности лучше или правильнее, чем у другого; необходимо с уважением, эмпатией относиться к мыслям и чувствам других людей, даже если они резко отличаются от ваших собственных. Прошлый опыт влияет на восприятие человеком настоящих событий, но именно актуальная интерпретация прошлых переживаний, а не их фактические обстоятельства влияют на поведение человека в настоящем, т. е. на поведение данного момента всегда влияют актуальное восприятие и интерпретация и то, как человек прогнозирует собственное будущее.

Восприятие и интерпретация человеком самого себя, или его Я-концепция (самость) , отражает те характеристики, которые он воспринимает как свою часть, а также то, каким он видит себя в связи с различными ролями, которые играет в жизни. Я-концепция включает не только наше восприятие того, какие мы есть (реальное Я), но и какими, по нашему мнению, мы бы должны и хотели бы быть - идеальное Я.

Я-концепция представляет собой организованную, логически последовательную и интегрированную систему восприятия Я. Оно символизирует главную часть сознательного опыта человека. В значительной степени содержание Я-концепции является продуктом социализации, формируется постепенно под влиянием оценок других людей.

Роджерс выделяет условия, важные для его развития:

1. Для любого человека важно, чтобы его любили и принимали другие. Эта потребность в позитивном внимании развивается как осознание возникновения Я.
2. Людям необходимо позитивно рассматривать себя. Эта потребность в позитивном внимании к себе гарантирует, что человек будет стремиться действовать так, чтобы и другие, и он сам одобрительно отзывались о его поступках, т. е. человек вряд ли поведет себя не в соответствии с Я-концепцией, так как это не будет удовлетворять эту потребность. Обычно поведение человека согласуется с его Я-концепцией.
3. Люди, особенно дети, сильно подвержены влиянию значимых для них лиц. Таковые (родители, учителя, друзья и пр.), как правило, позитивно относятся только к желаемому поведению человека, только тогда проявляя внимание, любовь, уважение (принцип: «Я буду уважать, любить и принимать тебя только в том случае, если ты будешь таким, каким я хочу тебя видеть»). Это означает, что ребенок старается соответствовать стандартам, ожиданиям и требованиям других, ведет себя так, как нужно, чтобы получить одобрение и признание людей, и скрывает все то, что может не понравиться этим значимым для него лицам.
   В таких условиях ребенок пытается оценивать себя как личность (что для него значимо, а что нет) лишь с точки зрения ценности тех действий, мыслей и чувств, которые получают одобрение и поддержку окружающих людей, обладающих в его глазах значимостью. Таким образом, создаются обусловленное позитивное внимание, или условные ценности, которые заставляют человека ограничивать свое поведение, искажать реальность, скрывать, подавлять какие-то свои желания, мысли, действия, потому что даже просто осознанные мысли о запрещенном поведении могут быть столь же угрожающими, как и его проявление. Чем шире эта область скрываемого, подавляемого, тем сильнее «притворство» человека, тем более нарастает разрыв между реальным Я и поведением, а также между реальным и идеальным Я, тем невротичнее состояние и поступки человека, тем труднее процесс актуализации и развития личности.
4. Роджерс считал, что единственный способ не мешать тенденции к актуализации и личностному развитию - окружить человека безусловным позитивным вниманием , когда человека любят и принимают без критики и оговорок. Безусловное позитивное внимание не означает, что другие люди, обладающие для конкретного человека значимостью, должны прощать или одобрять все, что тот делает или говорит, особенно его опасные, ошибочные или антисоциальные действия. Роджерс полагал, что наилучшей родительской стратегией в отношении ребенка, который ведет себя нежелательным образом, будет сказать ему: «Мы тебя очень любим, но то, что ты делаешь, огорчает нас, и поэтому лучше бы ты этого не делал». Ребенка всегда следует любить и уважать, но не следует терпеть его плохое поведение. Безусловное позитивное внимание и принятие ребенка другими лицами обусловливает и позитивное отношение человека к самому себе, искренность его поведения и чувств, раскрывает его естественную тенденцию к самоактуализации, присущую каждому из нас.

Обычно поведение человека согласуется с его Я-концепцией, поэтому согласующиеся с ней переживания могут осознаваться и адекватно восприниматься. Но те переживания, которые конфликтуют с Я и его условиями ценности, образуют угрозу Я-концепции, они не допускаются к сознанию и точному восприятию. Реакцией человека на это несоответствие обычно бывает напряжение, замешательство и вина, тревога.

Тревога - эмоциональная реакция на угрозу, которая сигнализирует, что организованная Я-концепция подвергается опасности дезорганизации, если несоответствие между ней и угрожающим переживанием достигнет осознания. Когда человек осознает или ощущает на подсознательном уровне, что переживание не согласуется с Я-концепцией, возникает угроза, за которой следует защитная реакция, главная цель которой - сохранить целостность Я.

Угрожающее переживание не допускается в сознание не потому, что оно «грешно» или противоречит нравственным нормам, а потому, что несовместимо с Я-концепцией. Следовательно, защитное поведение сохраняет существующую структуру Я и не позволяет человеку потерять самоуважение.

Чаще всего реализуются такие защитные механизмы, как искажение восприятия и отрицание .

Искажение восприятия имеет место в том случае, когда несоответствующее переживание допускается в сознание, но только в форме, делающей его совместимым с каким-либо аспектом образа Я. Например, студент считает себя умным и способным, но получает заслуженно двойку на экзамене и ради сохранения Я-концепции невольно искажает интерпретацию данной ситуации: «Преподаватель несправедливо ставит оценки», «Мне не повезло» (это механизм выборочного искажения или рационализации). В случае защитной реакции отрицания человек сохраняет целостность своей Я-концепции, полностью уходя от осознания угрожающих переживаний, не признаваясь себе, что они имело место. Иногда отрицание может привести к паранойе, бреду и другим психическим расстройствам.

Даже у психически абсолютно здорового человека порой возникает переживание, угрожающее его Я-концепции, и он бывает вынужден ложно истолковать или отрицать его. Но когда переживания совершенно не согласуются с Я или часто встречаются именно такие переживания, человек испытывает сильную тревогу, которая может серьезно нарушить его психическое состояние и поведение. Пребывающего в таком состоянии называют невротиком, у него Я-концепция остается почти невредимой. Если же Я не может защитить себя от натиска угрожающих переживаний и начинает разрушаться, возникают личностные расстройства и психопатологии. Таких людей называют психотиками, и их поведение кажется странным и даже безумным.

Роджерс полагал, что расстройства поведения являются результатом несоответствия между Я и переживанием человека.

Люди, у которых несовпадение реального и идеального Я достаточно сильное, обладают плохой психологической адаптацией, имеют более низкую степень самоактуализации, едва ли способны принять себя, обладают повышенной степенью тревожности, эмоциональной нестабильностью и невротичностью.

Многие люди имеют негативную Я-концепцию, т. е. недовольны собой, всей жизнью и окружающими людьми, не способны принимать как себя, так и других. Нелюбовь к себе оборачивается враждебностью к другим.

Приятие себя - важное и необходимое условие для полноценного функционирования человека. Исследования показали, что родители, которым свойственно позитивное отношение к себе, с гораздо большей вероятностью и своих детей принимают такими, какие они есть. Следовательно, диапазон, в котором ребенок развивает позитивный образ Я, определенно зависит от того, в какой степени его родители способны принять самих себя.

Психически здоровый и «полноценно функционирующий» человек - тот, кто использует свои способности и таланты, реализует свой потенциал и движется к полному познанию себя и сферы своих переживаний.

Роджерс установил пять основных личностных характеристик, общих для таких людей:

1. Открытость к переживанию, способность тонко осознавать свои самые глубокие мысли и чувства, а не подавлять их и не искажать. Полноценно функционирующий человек достаточно благоразумен, чтобы осознавать свои чувства и действовать рассудительно в любой момент времени.
2. Образ жизни, тенденция жить полно и насыщенно во всякий момент существования, так чтобы каждое ощущение воспринималось как свежее и уникальное, отличное от того, что было ранее. Такие люди гибки, адаптивны, терпимы и непосредственны.
3. Люди в выборе действий опираются не только на социальные нормы, суждения других или свой прежний опыт; они способны принимать во внимание свои внутренние ощущения и рассматривать их как основу для выбора поведения: «внутреннее ощущение типа «я поступаю правильно» является значимым и заслуживающим доверия руководством для истинно хорошего поведения».
4. Человек свободен жить так, как того хочет, без внешних ограничений и запретов, осуществлять выбор и руководить собой, осознавая свою эмпирическую свободу по принципу: «Единственный, кто отвечает за мои собственные действия и их последствия, - это я сам», не перекладывая ответственность на других.
5. Оптимальная психологическая зрелость характеризуется креативностью, творческим образом жизни, способностью жить конструктивно и адаптивно, создавая продукты творчества (идеи, проекты, действия), гибко, творчески приспосабливаясь к изменяющимся условиям.

Подход Роджерса к психотерапии мало похож на психоанализ или бихевиористскую модификацию поведения. Его называют недирективной терапией, или терапией, ориентированной на человека. Придерживающиеся ее специалисты никогда не давали советов, не отвечали на вопросы, не пробовали их задавать. Они лишь пытались отразить то, что сказал клиент, и пояснить его чувства, выполняя как бы роль «выпрямляющего зеркала», т. е. показать клиенту более точно, что же он в действительности говорит и чувствует, понять его самовосприятие, установить с ним благоприятные взаимоотношения.

Для осуществления конструктивных личностных изменений необходимо 6 терапевтических условий:

1. Должен существовать психологический контакт, благоприятные уважительные взаимоотношения между терапевтом и клиентом.
2. У клиента наблюдается несоответствие между его переживанием и Я-концепцией, он уязвим и тревожен.
3. Терапевт гармоничен и интегрирован, целостен и искренен во взаимоотношениях, пребывает самим собой.
4. Терапевт проявляет безусловное позитивное внимание к клиенту, принимает его, относится к нему с теплом, хвалит его как человека в процессе становления и не дает оценок его чувствам, переживаниям и действиям. В результате у клиента создается уверенность, что его понимают и принимают, складывается спокойная атмосфера, в которой клиент может выразить подлинные свои чувства, не боясь упрека, и связать их с измененной Я-концепцией.
   Эмпатия терапевта позволяет понять внутреннюю систему координат клиента; первый стремится передать это понимание второму, способен чувствовать внутренний мир его переживаний так, как если бы он был его собственный, смотреть на мир как бы глазами клиента.
5. Понимание, основанное на эмпатии, и безусловное позитивное принятие со стороны психотерапевта должны быть переданы клиенту, так чтобы тот узнал, почувствовал, что его понимают, принимают, уважают, что психотерапевт позитивно относится к нему.
6. Сам клиент ответствен за любой личностный рост во время курса терапии, является реальным действующим фактором изменения своей личности.

Цель терапии - ликвидировать несоответствие между переживанием и Я-концепцией человека, тем самым открыть для него возможность жить более богатой, полной жизнью.

(по статье: Улановский А.М. Феноменологический метод в психологии, психиатрии и психотерапии)

О понятии «феноменология»

В строгом смысле слова понятие «феноменология» используется тогда, когда речь идет об особом феноменологическом, досконально-описательном, беспредпосылочном исследовании и досконально-описательно выявленных характеристиках чего-либо (М. Мерло-Понти, Ж.-П. Сартр). Именно в таком смысле это понятие было заимствовано психологией из философии в начале XX века и в последующем использовалось психологами и психиатрами.
Основатель феноменологии - немецкий философ Эдмунд Гуссерль (1859–1938). В работах Гуссерля феноменология предстает как форма исследования - соотношений знака, предметных референтов, значений и структуры наших переживаний, способов нашего обыденного восприятия вещей и той работы сознания, которая обеспечивает связность, осмысленность и сохранность во времени нашего опыта.

Гуссерлем и его последователями были проведены поразительно тонкие и проницательные дескриптивные исследования восприятия, мышления, интуиции, воображения, суждения, символических репрезентаций, смысла, значения, ценности, субъективного времени и других феноменов, интересующих психологию .

Основной упрек Гуссерля в адрес психологии: исходные классы понятий, которыми психология оперирует (восприятие, фантазия, высказывание и т.д.) и которые задают смысл ее предметной области и ее теориям, берутся из обыденного опыта и остаются спутанными, многозначными и слишком грубыми для описания. Каждое из таких слов указывает на целое множество «горизонтов» явления, его составных частей и сторон, которые остаются нераз-личенными и неотрефлексированными.

Цель феноменологии заключалась как раз в интуитивном, непредубежденном, доскональном, дескриптивном, аналитическом установлении различий и в приведении к ясности феноменов сознательной жизни . Речь идет о дисциплине, которая стремится к более полной «инвентаризации сознания», определению типов переживаний как таковых.

Феноменология - это прежде всего метод познания, а не жесткая система взглядов и истин. Ее следует принимать и практиковать именно как способ или стиль .

Использование идей феноменологии в экспериментальных исследованиях

Феноменология оказала огромное влияние на современников Гуссерля, занимающихся экспериментальными исследованиями в гештальт-психологии :

М. Вертхаймер, К. Коффка, К. Дункер использовали идеи Гуссерля в своих исследованиях восприятия, продуктивного мышления, исследованиях по решению задач

Есть множество параллелей между концепцией «феноменального поля» К. Левина и феноменологической концепцией «жизненного мира» Гуссерля.

Феноменологический метод трактовался в гештальтпсихологии как один из ключевых методов психологического исследования, наряду с наблюдением, экспериментом и измерением.

Адаптация принципов феноменологии в психологии и психиатрии

Отдельная часть работы К. Ясперса «Общая психопатология» (1913 г.) посвящена феноменологическому описанию психических расстройств (галлюцинаций, бреда и др.)

Феноменология стала методологическим принципом экзистенциальной психологии и психиатрии позднего Л. Бинсвангера, Р. Мэя, Р. Лэйнга, А. Лэнгле, Э. Спинелли и др. - переориентация с анализа структур сознания на анализ различных способов бытия человека в мире ; беспредпосылочность, наивность и открытость новому опыту, интенциональность, поток, структура переживания и пр.

Среди первых, кто способствовал переориентации феноменологии с чисто исследовательских задач на задачи психологической практики, были Ф. Перлз и К. Роджерс , которые стали использовать феноменологические самоописания клиента в качестве способа работы с переживаниями и удержания необходимого эмоционального контакта в процессе терапии.

Положения феноменологической психологии

1) рассмотрение переживания как центрального психологического феномена;

2) интерес к анализу смысла, способов видения и понимания человеком мира;

3) признание принципов беспредпосылочности и очевидности в качестве отправных пунктов эмпирических исследований и построения теории;

Принцип беспредпосылочности : отказ от убеждений и предпосылок, которые не были полностью исследованы, отказе от феноменологически непроясненных, непроверенных и непроверяемых предпосылок. М.К. Мамардашвили: «Мы не знаем мира субъекта помимо и через голову того, что о нем сообщает последний»

Принцип очевидности : по Гуссерлю - «принцип всех принципов». Согласно ему, все, что дано нам, нужно принимать и описывать таким, каким оно дает себя, и только в тех рамках, в каких оно дает себя. Это означает отказ говорить о явлении сверх того, что явлено, сверх того, что мы с очевидностью усматриваем в нем.

4) дескриптивный (т.е. описательный) подход к исследованию психологических явлений;

5) использование субъективных отчетов испытуемых как основного источника данных исследования;

6) использование методов качественного исследования (преимущественно интервью и анализа документации) и процедур анализа качественных данных.

Феноменологический метод

- это метод приведения к интуитивной ясности феноменов сознания и понятий . Известную оккамовскую максиму «не умножать сущности без необходимости» феноменология могла бы дополнить положением: «не следует отбрасывать феномены, данные интуитивно».

Составные процедуры классического феноменологического метода:

1) феноменологическая редукция - предполагает приостановку (заключение в скобки, выведение из действия, нейтрализацию) всевозможных убеждений, мнений, научных знаний о феномене, включая представление о статусе его реальности, - с целью освободить его от всех трансфеноменальных составляющих и оставить для анализа лишь то, что дано в сознании несомненно и с очевидностью ;

2) феноменологическое интуирование - предполагает восприимчивое проникновение, концентрацию и интуитивное схватывание феномена с целью достижения максимальной ясности и отчетливости его видения. Гуссерль подчеркивал, что данная операция не имеет ничего общего с интуицией в мистическом смысле и представляет собой лишь особою форму обращенности и интеллектуальной проницательности к феноменам. Метафорически она может быть описана с помощью таких нестрогих инструкций, как: «раскрой свои глаза», «смотри и слушай» и т.п.

3) феноменологический анализ - это специальная процедура соотнесения различных сторон и компонентов феномена с целью установления его инвариантной смысловой структуры. Для этого используется техника «свободных воображаемых вариаций», которая заключается в воображаемой смене контекстов и перспектив рассмотрения феномена, подмене и исключении его различных составляющих, в результате чего выделяются наиболее значимые составляющие феномена (например, наличие плоской поверхности и опоры у стола и т.п.). Ориентацией на работу с некоторым исходным предметным содержанием, а не с отсылающими к нему понятиями и суждениями, феноменологический анализ отличается от различных форм анализа языка и логического анализа. Мы оперируем в данном случае не логическими определениями понятий и терминов, допуская или отвергая возможность той или иной структуры, компонентов, динамики, исходя из противоречивости/непротиворечивости этих определений, а соотносим воображаемые феномены и их компоненты. В таком понимании феноменологический анализ - не более эфемерная и субъективная процедура, чем традиционный логический анализ терминов, т.к. и в том, и другом случае имеет место работа исследователя по соотнесению некоторого мыслимого содержания, результаты которого в одинаковой мере могут быть удостоверены другими людьми.

4) феноменологическое описание - это процедура максимально полного и прозрачного обозначения, предикации и языкового выражения первичных данных опыта, усматриваемых в рефлексии.

Варианты феноменологического метода в психологии, психиатрии и психотерапии

1. Способ дифференциации и анализа психопатологических феноменов. Психиатром Карлом Ясперсом феноменология трактовалась как метод исследования , основанный на самоописаниях больного, как способ отбора, дифференциации, описания и систематизации отдельных переживаемых феноменов. Эта разновидность метода получила название описательной феноменологии, или описательной психиатрии.

2. Способ понимания и вживания в жизненный мир человека . Феноменология, с точки зрения Л. Бинсвангера, должна быть больше, чем просто «описательной психологией» или «описательной психиатрией». Феноменологические описания и анализ должны были стать составной частью более широкого метода - экзистенциального анализа (который предполагает исследование биографии, с опорой на интерпретативные психоаналитические методы - с целью понять мир больного). Схожим образом использовал феноменологию и Рональд Лэйнг, для которого идея понимания и уважения к миру клиента и общения с ним исходя из этого легла в основу разработки целого протестного направления - антипсихиатрии . Ролло Мэй считал задачей терапевта, применяющего в своей работе феноменологию, сделать свои собственные конструкты достаточно гибкими, чтобы быть способным слушать в терминах пациента и слышать на языке пациента.

3. Форма рефлексивных самоотчетов в эмпирических исследованиях . В рамках гештальт-психологии дескриптивный феноменологический метод стал использоваться в исследованиях познавательных процессов и рассматриваться в качестве одного из основных методов психологического исследования, наряду с «объективными методами» (наблюдением, экспериментом и измерением). Курт Коффка различал два класса понятий, которые используются в психологии: функциональные понятия, в которых мы как внешние наблюдатели описываем поведение наблюдаемого объекта, и описательные понятия, в которых наблюдаемый сам комментирует собственные переживания.

Так, наблюдая за процессом колки дров дровосеком и называя его состояние «утомлением» на основании наблюдаемого ослабевания его движений, мы используем функциональные понятия. Понятия же, в которых дровосек сам описывает свое состояние («чувствовал себя усталым», «стало трудно» и т.д.), - суть описательные понятия. В отличие от описания внешнего поведения, при описании переживаний лишь один человек - сам переживающий - может решить, правильно или неправильно применены понятия. Никто кроме дровосека не может сказать, легка или трудна ему работа.

Коффка полагал, что перевод качественных различий в количественные (служащий идеалом в естественных науках) применительно к переживаниям совершенно неприемлем . Он полагал, что переживания являются «чистым качеством» - и «количественное» в том смысле, в каком это понимают в естествознании, им совершенно не присуще. Именно поэтому понятие качество в психологии часто употребляется как синоним понятия переживание.

4. Метод психотерапевтической работы с переживанием :

- гештальт-терапия делает акцент на анализе явного, очевидного, доступного для наблюдения материала (в противовес скрытому, основанному на предположениях и убеждениях, принятому догматически содержанию) и на феноменологи ческих описаниях переживаний человека (а не на интерпретации их с позиции той или иной теории или здравого смысла). В противовес каузальному подходу 3. Фрейда, ориентированному на поиск скрытых причин поведения человека, Ф. Перлз настаивал на важности дескриптивного подхода, ориентированного на раскрытие способа протекания некоторого опыта (предпочтение вопросов «Как?» вопросам «Почему?»).

В клиент-центрированной терапии К. Роджерса терапевт стремится оставаться на дескриптивном уровне и воздерживаться от интерпретативных комментариев, возвращая мысли и чувства клиента и помогая ему самому прояснять собственные переживания.

Психотерапевтический «метод фокусирования» Ю. Джендлина обращает человека к его телесному чувству ситуации, ощущаемому смыслу волнующего события и помогает ему найти наиболее подходящий образ, слово или выражение, что обычно приводит к чувству облегчения у клиента.

Представители экзистенциальной терапии (Р. Мэй, Р. Лэйнг, Дж. Бюджентал, А. Лэнгле, Э. Спинелли и др.) также обращаются к феноменологическому методу в различной форме.

5. Стратегия качественного исследования.

А. ван Каам (1958 г.) на основе клиент-центрированного подхода Роджерса и общих положений феноменологии провел исследование феномена «чувства понятости» (он просил студентов описать в мелких деталях ситуации, в которых они чувствовали себя по-настоящему понятыми, с целью определить «необходимые и достаточные составляющие этих переживаний»).

Феноменологический подход использовался А. Джорджи (в его методе «конденсации смыслов» на основе устных интервью).

Особенности феноменологического исследования

Феноменологическое исследование отличается от других «описательных» и «качественных» исследований тем, что фокусируется на описании переживаний субъекта , а не открыто наблюдаемых действий или поведения.

Три основных источника сбора данных ФИ:

а) отчеты испытуемых, полученные в ходе исследовательского интервью или изложенные письменно;

б) рефлексивные самоотчеты исследователя;

в) всевозможные личные документы и общекультурные тексты, содержащие развернутые описания внутренней жизни человека.

Основное требование, которое предъявляется ко всем этим разнородным описаниям, - они должны быть как можно менее теоретичными, содержать минимум допущений и относиться к реальному переживанию (опыту) человека
olderfiles -> Скромность в общении означает сдержанность в оценках, уважение вкусов, привязанностей других людей. Антиподами скромности являются высокомерие, развязность, позерство. Точность

Феноменологический путь познания

То, что я демонстрирую вам, — это феноменологическая психотерапия. Феноменология — это древний философский метод. Она требует высокой самодисциплины. Поясню на соб-ственном примере.

Я хотел понять, что такое совесть и как она действует. С точки зрения феноменологического метода нужно сначала за-быть все, что слышал об этом раньше, в нашем случае о совести. Не принимать во внимание ничего из того, что знал раньше. Это создаст внутреннюю пустоту . Затем нужно отказаться от всяких намерений, например, намерения сделать большое от-крытие. Итак, нужно забыть обо всем и предаться совести, как предаешься неизвестному. И ждать. В случае с совестью я ждал многие годы. Я просто предавался ей снова и снова. Как, соб-ственно, действует совесть? Что происходит во мне, когда я ощущаю ее? Что происходит с другими, когда они ощущают ее? Что происходит, когда они не ощущают ничего, но действуют словно движимы чем-то? Спустя много лет как из темноты ко мне пришло первое понимание. Внезапно я понял, что такое совесть. Я также понял, что существует несколько видов совес-ти, на разных уровнях, и что совесть следует определенным по-рядкам. Это в основе своей — порядки любви.

Но то, что открылось внезапно, невозможно сформулиро-вать. Я определил совесть только в определенной мере и чувствую, что за этим кроется что-то еще, чего я не понимаю. Но я и не хочу этого. Тому, что я понял, я даю опуститься на дно . Когда я просто предаюсь этому, понимание поднимается во мне и снова опускается на дно, я нахожусь в движении, которое все время дает мне новое понимание. Оно открывает мне возможность работать с совестью на практике, работать с тем пониманием совести, которое мне открывается. Феноме-нологический метод помог мне это понять.

В основе феноменологии лежит иное понимание истины, чем то, что привычно нам. Мы часто пытаемся зафиксировать истину, полагая, что она непреложна и вечна. Мы думаем: Это я открыл истину, она у меня в руках. С ее помощью я могу овладеть проблемой или даже целым миром! Такой поиск ис-тины — это особый внутренний процесс.

Однако такая истина зачастую просто придумана. Вот тут и начинается спор между теми, кто думает, что их истина верна, и теми, кто считает, что их истина вернее , при этом и те, и другие полагают, что взяли истину в аренду. Так истина стано-вится мячиком в борьбе двух сил. Такое противоборство всем нам знакомо.

Феноменологическая истина иная. Эта истина показывает-ся лишь на миг (и мы с вами могли это наблюдать в процессе работы). Что-то покажется на свет — ты видишь блеск. Пыта-ешься схватить это — оно исчезает. Стремление в терапии нечто проработать — это такая попытка схватить. Так же и страх: Что будет, если я покажу это — это все та же попытка, но несколько иного рода. Это желание избавиться от блеска. Сто-ит занять феноменологическую позицию, и истина сможет показаться такой, как есть. Я смотрю на нее, склоняюсь перед ней и позволяю ей снова уйти. Внезапное появление истины действует гораздо сильнее, чем ее обсуждение. Она просто была здесь и опять ушла.

Истина всегда проявляется по-разному. Она никогда не повторяется. Терапевт благодарен ей, когда она приходит, и отпускает, когда она снова уходит. Это как счастье: все радуют-ся его приходу, а если оно уходит, надо дать ему уйти.

В таком случае не возникает никакого спора. Тут не о чем спорить. Истина является на миг (каждый может это увидеть) и снова исчезает. И то, что выявилось, действует в душе. Как? Я не знаю. Если я побегу вслед за пациентом, крича: Давай по-пробуем сделать еще лучше! — то, что выявилось, исчезнет, исчезнет, превратившись в банальность, от огня останется лишь пепел.

Итак, в качестве основной позиции феноменологическая терапия предполагает благоговение, благоговение перед дей-ствительностью. Тогда не возникает искушения манипулиро-вать открывшейся действительностью, смягчать ее или усили-вать. Выполняя свою работу, я благоговею перед действитель-ностью. Это и есть феноменологическая психотерапия. Я наде-юсь, что смог это в какой-то мере объяснить.

Признание путем отказа

Феноменологический метод — это старый философский метод. В соответствии с этим методом необходимо предаться чему-либо — без намерений и страха. Забыть обо всем, что знал до этого. Нужно предаться неизвестному, и внезапно позна-ешь суть дела.

Когда я работаю с семьей, я отдаюсь ей целиком, без каких-либо намерений, без намерения помочь. Без страха перед по-следствиями того, что я сделаю или скажу. Поскольку я так отстранен, я сразу вижу, что нужно делать. Часто, но не всегда. У меня есть свои границы. Это феноменологический способ действия. Этот способ не опирается ни на какие теории или прежний опыт, это работа с текущим моментом. Это трудно, поскольку терапия — это каждый раз новый риск.

Феноменологический подход не предполагает воли, знания, страха. Он направлен на объединение усилий вокруг того, что выявилось. Ты несом и движим тем, что есть основа и граница всякой воли. Такой подход открывает взору самое сокровен-ное. Терапия окончена, если удалось выявить самое сокровен-ное и соединить клиента с выявленным в самой глубине его души. Так истина становится событием, завершенным фактом своего существования.

Научная и феноменологическая психотерапия

Феноменологическая психотерапия находится в известном противоречии с научной психотерапией. Экспериментальная наука пытается найти общий повторяющийся образец экспе-риментальным путем, что должно позволить с помощью опре-деленного метода добиваться одинаковых результатов. В есте-ственно-научной сфере достижение одних и тех же результатов в процессе постановки аналогичных опытов относительно про-сто. В отношении души такое невозможно.

Проведение научной психотерапии, исследование с науч-ной точки зрения того, что помогает, предполагает исключение из эксперимента личностного фактора и сводится к исследова-нию исключительно внешних признаков. Однако (и мы с вами имели возможность в этом убедиться) личное и есть самое важ-ное. Невозможно получить достоверного результата без учета личностного фактора. Это одно.

Научная психотерапия линейна. Это значит: определенная причина вызывает определенные следствия.

Феноменологическая психотерапия, напротив, предполагает необходимость предаться происходящему без страха и каких-либо намерений. В том числе — без намерения вылечить. Для терапевта, исповедующего феноменологическое восприятие, феноменологический подход, крайне важно, чтобы он был со-гласен с миром, таким, как есть. Чтобы у него не было желания изменить мир. Это требует от терапевта полной отрешенности. Терапевт должен быть согласен и с болезнью клиента, такой, как есть. У него не должно возникать потребности вмешиваться.

Иначе действует врач, поскольку он может и должен рабо-тать в основном с применением естественно-научного подхода. Я бы хотел очень четко провести это различие.

Такой подход неприменим к феноменологической психо-терапии. Терапевт должен отрешиться от всего и предаться дей-ствию высших взаимосвязей. Когда я работаю с клиентом, я работаю со всей его системой. Я смотрю не только на клиента, я всегда смотрю на всю систему. Прежде всего я смотрю на тех, кто исключен из системы, на тех, кто в ней не появляется, но тем не менее я вижу и чувствую их, потому что я отстранен. Я даю им место, в котором им отказано системой, рядом с собой.

Предоставив им место рядом с собой, я пребываю в более глу-бокой гармонии с системой клиента, чем он сам, поскольку я глубже сопереживаю его системе.

Если я отстранен и предался целому без намерений или страха перед тем, что может выявиться, я сразу воспринимаю существенное — то, что выходит за рамки видимых феноменов. Тогда я вижу: вот о чем идет речь.

Прежде всего это важно для решения. Расстановка системы происходит Относительно просто. Найти решение я могу, только если я в созвучии с системой. Тогда решение приходит внезап-но. Решение — это плод феноменологического восприятия. Оно подобно молнии и всегда в созвучии с чем-то целым. Но это должно быть восприятие с любовью, это самое важное. На та-кое восприятие можно полностью положиться.

Если во время работы с клиентом я понимаю, что для него решения не существует, я отношусь к этому очень серьезно и отступаю, даже если это приносит мне боль. Но больно не будет, если отстраниться. Если я в гармонии с клиентом, мне не будет больно. Я должен находиться в состоянии полного резонанса с клиентом. Я доверяю своему восприятию и не по-зволю ничему, никаким возражениям, отвлечь меня от непос-редственного восприятия.

Конечно, я тоже ошибаюсь. Я отдаю себе в этом отчет. Тог-да мне нужен отклик внимательных участников. Они всегда заметят то, что я упустил. Их восприятию я тоже доверяю.

Но если я вижу, что кто-нибудь объединяется с моим кли-ентом из страха перед увиденным, когда я показываю клиенту внешние последствия его поведения, когда кто-то вмешивается и говорит мне: Ты не смеешь делать этого , я не должен под-даваться его страху, это сразу ослабит меня.

Терапевт, работающий таким образом, по сути своей, воин. Кастанеда прекрасно описал в своих книгах об индейце доне Хуане, кто такой воин. Воин — это тот, кто не испытывает страха перед внешней границей. На границе все может и разру-шиться, и состояться. Из опыта я знаю, что, если терапевт действительно подходит к внешней границе, все удается, как правило. В то же время риск остается. Кто боится риска, не сможет работать. Когда речь идет о таких важных вещах, как жизнь и смерть, решение приходит только у внеш-ней границы, не раньше.

То, что выявляется в процессе феноменологической тера-пии, одновременно является и руководством к действию. Не-обходимо следовать этому, даже если не понимаешь его. Ведь то, что есть и к чему это приведет, выяснится только в конце, не в начале.

Б.Хеллингер, из книги Источнику не нужно спрашивать пути