Ответственное выступление во Дворце творчества назначили на вторник. Правда, это будет «соревнование по гимнастике среди юниоров». Мы только и сыграем – в начале марш, а в конце туш для победителей, но Евгений Леопольдович все равно очень волновался.
И я волновалась.
Для меня сейчас успех – все! Как представлю: я на сцене с тарелками! Тарелки блестят! Я стучу! Заключительный удар марша – бум-м!!! Аплодисменты! Может, кто-нибудь из публики крикнет: «Браво, Шишкина!»…
А Ботиныч уже за кулисами! И ко мне – через весь оркестр. «Прости, – скажет, – Шишкина. Я же не знал, что ты у нас – талант! А раз такое дело, приходи на тренировку и танцуй себе на здоровье с лентой!»
В общем, еле дождалась я этого вторника. И вот после уроков в парадной форме, с начищенными трубами мы прибыли на концерт.
Евгений Леопольдович в военном кителе. На груди ордена и медаль «За отвагу». Мы его таким еще никогда не видели. Он выстроил нас на сцене и сказал:
– Ну, други мои! Не подкачайте!
Занавес открылся. Евгений Леопольдович махнул мне дирижерской палочкой, и я ударила в тарелки!
Играли мы громко и здорово. Точно как в «Айвенго», когда музыканты созывают рыцарей на турнир! Евгений Леопольдович даже жмурился от удовольствия. А я, хоть оркестрантам нужно все время смотреть на дирижера, стала коситься в зал – нашла маму с папой, дедушку, двоюродного брата Лешку и давай им подмаргивать, чтобы не подумали, что я какой-нибудь, как говорит папа, Иван не помнящий родства. До того доподмаргивалась – чуть свой заключительный удар не прозевала.
Ну, нам хлопали! Минут пять, не меньше.
– Триумфально! Три-ум-фаль-но! – бормотал Евгений Леопольдович и по очереди нас обнимал.
…А за кулисами – через весь оркестр – ко мне шел Ботиныч.
– Шишкина, – быстро зашептал Ботиныч. – Выручай! Мы первые! А Давыдова из пирамиды заболела. И заменить некем. Будешь в основании? Есть?
– Есть! А вдруг не смогу?
– Да там не трудно! По команде «Стройсь!» – застынь, как бетон. Пока не скажу «Рассыпьсь!» – умри, но стой! Выстоишь, так и быть, запишу в секцию. Идет?
– Конечно, идет!
Уж сейчас-то я окончательно докажу Ботинычу, какой я для его секции незаменимый человек. Сама не помню, как напялила костюм длинной тощей Давыдовой, влезла в огромные белые тапочки и с другими гимнастками строем (я – последняя) вышла на сцену.
Ботиныч был уже там. Улыбающийся! В таком нарядном синем с беленькой полосочкой костюме! В руках у него – сноп колосьев, обернутый фольгой. Посмотришь на Ботиныча – сразу ясно, для кого мы будем туш играть!
– Стройсь! – весело скомандовал Ботиныч.
Ко мне двинулась толпа гимнасток. По очереди – одна за другой – они стали на меня вскарабкиваться. Правда, не все. Половина взбиралась на Борзакову, моего товарища по основанию. Борзакова схватила меня за руки и своими острыми коленками уперлась в мои.
– Раз! – хлопнул в ладоши Ботиныч.
Вверх поднялись остатки пирамиды – Прохорова со Щеголевой.
– Два! – Ботиныч подбросил сноп, а Щеголева с Прохоровой поймали.
В ту же минуту товарищ по основанию Борзакова закусила губу, вся покраснела и, вцепившись в меня, как утопающий за соломинку, начала медленно опускаться на пол.
Пирамида качнулась.
– Три! – выпалил Ботиныч, и все, кто стоял на Борзаковой, загремели вниз.
Мои, конечно, тоже попадали. Только одну удалось удержать – старшеклассницу Гусь. Я ее за ноги схватила. Сказал же Ботиныч: «Умри, но стой!» Вот я и буду стоять, хоть тут что!
Гусь рвется, а я не пускаю.
Ботиныч как рявкнет:
– Рассыпьсь!
А я не могу. Застыла, как бетон.
В зале такой шум поднялся! Смех! Свист!
– Это еще что за пирамида Эхиопса? – громко сказал главный судья соревнований.
Ботиныч схватил меня и утащил со сцены – прямо с ревущей Гусь на плечах.
– Ну, Шишкина! – прошептал Ботиныч на кулисами. – Считай, «два» в четверти тебе обеспечено!
Ну вот, а когда все выступили, наш оркестр опять построился на сцене. Главный судья объявил чемпионов соревнования. Им вручили награды. Мы сыграли туш и уже собирались расходиться.
И тут главный судья сказал:
– Дорогие участники соревнования! Уважаемые зрители! По единогласному решению судейской коллегии за проявленные во время соревнований стойкость и волю к победе ученица пятого «Б» класса двадцать третьей школы Лена Шишкина награждается Почетной грамотой!..
Все стали хлопать. Наши снова туш заиграли. Евгений Леопольдович вывел меня из оркестра и, пока я получала грамоту, держал мои тарелки.
А через несколько дней на физкультуре Ботиныч мне говорит:
– Ладно, Шишкина. Я тогда погорячился. Это Борзакова во всем виновата. А ты – идеальное основание для пирамиды. Со временем я тебя во второй ярус переведу. А там, глядишь, и с лентой выпущу. Тренировка завтра. В четырнадцать тридцать.
Но я не смогла. У нас была репетиция. Мы сейчас вальс один разучиваем. Красивый такой, старинный. Там нельзя без тарелок.
КАК ПОЕТ МАРАБУ
Коля Тарабукин стоял под моими окнами.
– Эй, – говорю. – Я сейчас в деревню! А ты?
– А я к отцу, в Африку, – задрав голову, сказал Коля.
– В Африку?!
Колин папа уже два года работал в Танзании торговым представителем.
– Ничего себе, – говорю.
Все нормальные люди во дворе болтаются или на даче, а он вон куда!
– Ты, – говорю, – оттуда хоть письмо напиши!
Через час мама посадила меня с рюкзаком в электричку. А еще через три часа я вышла на станции Фомкино. В голове запелось: «На дальней станции сойду, трава по пояс!..» И сразу увидела нашу тетю Нюру. Вместе с другими путейцами – в сапогах, рукавицах, в оранжевом рабочем жилете – она дергала между шпал траву. Оказывается, железную дорогу тоже пропалывают, как клубнику или огурцы!
Тетя Нюра взяла у меня рюкзак и повела домой, живет она у колодца возле станции. Во всем Фомкино дом у нее самый развалюшный. Из-за поездов. Как поезд, так домотрясение. Посуда звенит, падает заслонка с печной трубы, в стене за печкой начинает тикать: тик-так, тик-так… Будто там ходики замурованы.
Хотели тете Нюре как почетному железнодорожнику другой дом построить, а она: «Нет! Мне, – говорит, – свой хорош. Мне в нем кажется, я сама куда-то еду».
Хотя она никогда никуда не ездит – тетю Нюру держит скотина: нутрия Луша и козел Борис, который больше всего на свете любит есть макулатуру.
– Садись, Лен! – сказала тетя Нюра. – Будем с тобой щи хлебать. Вчерашние щавелевые. Сметаны, сметаны бухай! А на второе – картовник. Помню, что любишь! Вон он, в чугунчике на печи преет…
Ночью лил дождь. Я спала на полу на двух матрасах под толстым одеялом из лоскутов, то и дело просыпалась. За обоями между бревен топали и скреблись мыши. Мышей я не боюсь, но на всякий случай встала и перетащила матрасы из угла к середине.
Наутро просыпаюсь от птичьего пения!
В деревне – это вам не то что в городе! В деревне – птиц! И все разные. Кто там свищет – сипло так, протяжно: «Тью-у!.. Тью!» И вдруг на все Фомкино забулькало, запенькало!.. Дрозд? Жаворонок? Малиновка?
Высовываюсь из окна – плотник Александр Митрофанович. Стоит у забора и наигрывает на дудке.
– Митрофаныч! – крикнула тетя Нюра. – Ты что тут со своею свистулькой?!
Птичье пение прекратилось.
– Это не свистулька, Нюра, – говорит Александр Митрофанович. – Это сопель.
Александр Митрофанович дает нам молоко. Он держит козу, не то что тетя Нюра – козла Бориса.
– Козье молоко – это витамина! – говорит Александр Митрофанович и переливает его из ведра в банку сквозь цедилку.
На марле остаются травки сена и маленькие черные шерстинки.
Коля Тарабукин стоял под моими окнами.
– Эй, – говорю. – Я сейчас в деревню! А ты?
– А я к отцу, в Африку, – задрав голову, сказал Коля.
– В Африку?!
Колин папа уже два года работал в Танзании торговым представителем.
– Ничего себе, – говорю.
Все нормальные люди во дворе болтаются или на даче, а он вон куда!
– Ты, – говорю, – оттуда хоть письмо напиши!
Через час мама посадила меня с рюкзаком в электричку. А еще через три часа я вышла на станции Фомкино. В голове запелось: «На дальней станции сойду, трава по пояс!..» И сразу увидела нашу тетю Нюру. Вместе с другими путейцами – в сапогах, рукавицах, в оранжевом рабочем жилете – она дергала между шпал траву. Оказывается, железную дорогу тоже пропалывают, как клубнику или огурцы!
Тетя Нюра взяла у меня рюкзак и повела домой, живет она у колодца возле станции. Во всем Фомкино дом у нее самый развалюшный. Из-за поездов. Как поезд, так домотрясение. Посуда звенит, падает заслонка с печной трубы, в стене за печкой начинает тикать: тик-так, тик-так… Будто там ходики замурованы.
Хотели тете Нюре как почетному железнодорожнику другой дом построить, а она: «Нет! Мне, – говорит, – свой хорош. Мне в нем кажется, я сама куда-то еду».
Хотя она никогда никуда не ездит – тетю Нюру держит скотина: нутрия Луша и козел Борис, который больше всего на свете любит есть макулатуру.
– Садись, Лен! – сказала тетя Нюра. – Будем с тобой щи хлебать. Вчерашние щавелевые. Сметаны, сметаны бухай! А на второе – картовник. Помню, что любишь! Вон он, в чугунчике на печи преет…
Ночью лил дождь. Я спала на полу на двух матрасах под толстым одеялом из лоскутов, то и дело просыпалась. За обоями между бревен топали и скреблись мыши. Мышей я не боюсь, но на всякий случай встала и перетащила матрасы из угла к середине.
Наутро просыпаюсь от птичьего пения!
В деревне – это вам не то что в городе! В деревне – птиц! И все разные. Кто там свищет – сипло так, протяжно: «Тью-у!.. Тью!» И вдруг на все Фомкино забулькало, запенькало!.. Дрозд? Жаворонок? Малиновка?
Высовываюсь из окна – плотник Александр Митрофанович. Стоит у забора и наигрывает на дудке.
– Митрофаныч! – крикнула тетя Нюра. – Ты что тут со своею свистулькой?!
Птичье пение прекратилось.
– Это не свистулька, Нюра, – говорит Александр Митрофанович. – Это сопель.
Александр Митрофанович дает нам молоко. Он держит козу, не то что тетя Нюра – козла Бориса.
– Козье молоко – это витамина! – говорит Александр Митрофанович и переливает его из ведра в банку сквозь цедилку.
На марле остаются травки сена и маленькие черные шерстинки.
Как-то раз иду я от Александра Митрофановича. День такой пасмурный, по дороге лужи, на заборах мочалки сушатся. Банка с молоком теплая, прямо горячая! Иду, об нее руки грею. А навстречу Антонина Васильевна, почтальон.
– Лен! – кричит. – Тебе открытка из Африки!
Я чуть банку из рук не выпустила.
На открытке была ночь, река Нил с пальмами на берегу, мост и город вдали в красных, белых и голубых огнях.
«Привет из Каира! – писал Тарабукин. – Сейчас два часа ночи, а температура плюс 30. Следующая остановка – Ходейда. Посмотри на карте, где это. Держу курс на Дар-эс-Салам. Жди известий оттуда. С приветом, Коля!»
Весть об африканской открытке быстро долетела до Александра Митрофановича. И он пришел, надев совсем новую клетчатую рубашку. Такую замечательную заграничную вещь купить в фомкинском универмаге мог только тот, кто соберет и сдаст в универмаг десять килограммов корней одуванчика.
– Чей же такой Тарабукин? – поинтересовался Александр Митрофанович, когда прочитал открытку. Он закатил глаза и сморщил лоб, наверное, хотел вспомнить, не водил ли он знакомства с Колиным дедом или папой.
Я сказала:
– Мы живем с ним в одном дворе и учимся в одном классе!
– Неси карту! – скомандовал Александр Митрофанович. – Будем следить за его путем!
Из сундука, где хранились фотографии, прялка и всякие тетинюрины редкости, я достала карту мира. Смахнув паутину, Александр Митрофанович разложил ее на столе и надел очки.
– Вон он, Каир! – черным от одуванчиков пальцем Александр Митрофанович ткнул в север Африки. – А вон Ходейда! Вишь, сбоку, на Красном море? А ему – во куда! В середку, против острова Занзибар!
– Малой, а уж целый свет повидал! – тетя Нюра сидела у окна, подперев кулаком щеку.
Через месяц от Тарабукина пришло письмо. Я как раз была на пруду. Мы с соседским Вовкой ныряли с плота – ловили ракушки. Плот сделал Александр Митрофанович. Осиновые бревна он скрепил тремя железными скобами.
Дерево уже порядком размокло, набухло, но плавучесть у нашего плота не хуже, чем у знаменитого «Кон-Тики». Мы прячем его в камышовой бухте. Когда надо, выталкиваем на середину пруда – и по очереди прыгаем в воду.
Нырять за раковинами полагается «солдатиком», перед прыжком сильно вздохнуть, а в руках держать булыжник. Так делают ловцы жемчуга.
Когда почувствуешь ногами ил, начинаешь нашаривать. Со дна поднимается муть. Оп! Нога наткнулась на что-то… Все. Отпускай булыжник и выныривай.
– Нормально! – Вовка пробует ракушку на вес, кладет в общую кучу.
Раковины черные, шершавые, плотно закрыты.
Возвращаюсь домой с пруда, а на столе конверт. Поменьше обычного, сверху что-то вроде марки со львом, павлином и горящим факелом, а посередине тарабукинским почерком адрес:
«Привет, Лена! – писал Тарабукин. – Я живу в Дар-эс-Саламе. Сейчас тут не жарче, чем в Москве. Каждый день хожу к Индийскому океану. После отлива на пляже валяются морские ежи. Летал на Занзибар. Всего двадцать минут на самолете. Там везде растут гвоздичные деревья. Занзибар поставляет на мировой рынок 75 процентов всего производства гвоздики.
Во вторник поеду на Север, увижу Килиманджаро. А сейчас целый день скучаю. Ужасно скучно без друзей. Ну ничего, скоро увидимся! До скорой встречи! Коля».
Прочитала я его письмо, и вдруг мне стало обидно! Почему в жизни все так несправедливо?! Мы с Колькой учимся в одном классе, живем в одном дворе, даже его мама, Светлана Сергеевна, работает с моей мамой на одной работе! Но я сижу в Фомкино, а Колька разгуливает по Занзибару! Я на тетинюрином огороде жую кислый волосатый крыжовник, а он небось жареный бамбук уплетает с фигами и плавниками акулы! И разве мои черные ракушки из пруда сравнятся с его морскими ежами?!
А тут еще Александр Митрофанович!
– Спроси, – говорит, – у своего Тарабукина, как поет птица марабу. Я на дудках любую птицу сосвищу, кроме этой самой марабы.
И тетя Нюра тоже!
– Что я, – говорит, – всю жизнь на станции да в огороде?! Я железнодорожник, у меня проезд бесплатный! Продам козла, возьму Лушку и поеду в Сочи!
«Шпок! Шпок!» – падают с яблони яблоки-дички. Я последнюю ночь в Фомкино.
С открытыми глазами лежу на своих матрасах. «Шпок!» – в окне упала звезда. Не звезда, конечно, метеор. С невидимого в темноте огромного дерева.
Рядом проезжают поезда. На стене с диким грохотом вспыхивают и пропадают тени вагонов.
Я отворачиваюсь и натягиваю на ухо одеяло. Под одеялом шум поезда кажется морским прибоем.
В Москве сразу надо было идти в школу за учебниками для шестого класса.
– Коле тоже возьми, – говорит папа. – Светлана Сергеевна просила.
– А он что, – спрашиваю, – еще из Африки не вернулся?
– Какая там Африка! – махнула рукой бабушка. – Не повезло парню. Собрались, документы оформили. А Колька ангину подхватил. Его в больницу. Потом гланды вырезали, и в санаторий. Здесь, в Серебряном Бору, отбывает…
Я схватила свой рюкзак и как следует тряхнула! На ковер посыпались железная подкова, сопелка, яблоки с крыжовником, Колины письма, черные ракушки… Отличные ракушки, которые мы с Вовкой ловили на фомкинском пруду!
Письма я сунула в стол. Остальное погрузи ла в сумку. Потом вышла из дома, села в трол лейбус и поехала навещать Тарабукина.
Как вы помните, 2017 год в России указами Президента был обозначен как Год экологии. У библиотек есть широкие возможности для популяризации экологических знаний и продвижения экологической культуры среди населения. Самой популярной и действенной формой предоставления информации по-прежнему остается выставочная деятельность. КИБО наряду с традиционными тематическими книжно-иллюстративными выставками использует в своей работе такие креативные ее формы, как выставка-размышление, выставка-урок, выставка-совет, выставка-призыв и т.д.
13 и 19 июня 2017 года в рамках цикла мероприятий «У книжки нет каникул»
КИБО (Комплекс информационно-библиотечного обслуживания) Псковской областной универсальной научной библиотеки посетил ребят городских школьных лагерей: МПЛ № 8 и СОШ № 23 с углубленным изучением английского языка. Для ребят из младших отрядов (1-2-е классы) сотрудники провели беседу о правилах поведения на природе, что является особенно актуальным в дни летних каникул.
По городским дорогам и бездорожью области прокладывает свои маршруты КИБО Псковской областной универсальной научной библиотеки. 29 и 30 марта 2017 года в рамках цикла мероприятий «У книжки нет каникул» сотрудники библиомобиля посетили школьные лагеря двух городских школ: МПЛ №8 и СОШ № 24. Ребятишки милицейско-правового лицея № 8 с нетерпением ждали, когда же возле их школы появится это яркое и большое чудо с необычным названием КИБО. От презентации комплекса ребята были просто в восторге - еще бы! не каждый день приезжает к ним библиотека на колесах.
В последние годы главной задачей специалистов псковского мобильного комплекса информационно-библиотечного обслуживания (КИБО) является применение новых информационных технологий в обслуживании пользователей. Это не только новые технические средства, но и новые формы и методы работы, новый подход к коммуникационному процессу. Внедрение ИКТ в библиотечную деятельность повышает авторитет библиотекаря, так как обслуживание ведется на современном, более высоком уровне. Кроме того, растёт самооценка самого библиотекаря, развивающего свои профессиональные компетенции.
Друзья! Подходит к концу 2016 год – Год российского кино. В этой связи мы предлагаем еще раз вспомнить все лучшее, что на сегодняшний день делает наше кино особенным и неповторимым. Для нас бесспорным достоинством стали те киноленты, которые снимались и снимаются на нашей, родной Псковщине. Мы предлагаем вам познакомиться с некоторыми кинофильмами, на кадрах которых запечатлена Псковская земля в разные периоды времени. Не будем забывать и о книгах, которые стали источниками вдохновения знаменитых режиссеров и сценаристов.
Главные герои рассказа Марины Москвиной «Как поет марабу» — одноклассники, живущие в одном дворе, Лена Шишкина и Коля Тарабукин. Когда наступили летние каникулы, Лена собралась ехать в деревню, к тете Нюре. К ней зашел Коля и сказал, что он поедет в Африку, в страну Танзанию, где работал его папа. Лена попросила Колю писать ей из Африки письма.
Проведя в поезде три часа, Лена вышла на станции Фомкино, где и жила тетя Нюра, работавшая на железной дороге. Началась беззаботная летняя жизнь. По утрам к дому тети Нюры приходил ее знакомый, Александр Митрофанович. Он снабжал тетю Нюру козьим молоком, а еще у него была дудка, которая называлась сопель. На этой дудке Александр Митрофанович имитировал голоса разных птиц.
Однажды почтальон принесла Лене красивую открытку. На обратной стороне открытки Коля Тарабукин писал, что находится сейчас в Каире, где жарко даже ночью. Конечной точкой его путешествия был Дар-Эс-Салам, откуда Коля обещал прислать известие.
Об африканской открытке узнала вся деревня. В гости к Лене пришел Александр Митрофанович. Он предложил отслеживать путь Коли на карте. Так они и поступили, достав из сундука большую политическую карту мира.
Любимым развлечением Лены во время отдыха в деревне было ныряние за раковинами в местном пруду. Ныряла Лена с самодельного плота, который соорудил Александр Митрофанович. Раковины были черные, плотно закрытые.
Следующее письмо от Коли пришло только через месяц. В нем он писал, что ходит гулять к Индийскому океану, где после отлива на песке валяются морские ежи. Еще Коля писал, что собирается поехать к горе Килиманджаро. После прочтения этого письма Александр Митрофанович попросил Лену узнать у Коли, как поет птица марабу. Он мог изобразить на своей сопели любую птицу, а вот как поет марабу, не знал.
А вот Лене после чтения письма стало обидно. Она тут сидит в деревне, достает раковины со дна пруда, а Коля там гуляет по берегу Индийского океана.
Больше писем от Тарабукина не было. Лето закончилось, и Лена вернулась в Москву. Она собралась идти в школу за учебниками, когда папа сказал ей взять учебники и на Колю Тарабукина.
Лена удивилась тому, что Коля еще не вернулся из Африки. Но папа сказал, что ни в какой Африке Коля не был, потому что заболел ангиной перед самой поездкой. А потом ему удалили гланды и отправили в санаторий, в котором он до сих пор и находится.
Услышав эту новость, Лена повеселела. Она положила письма Тарабукина в стол, собрала в рюкзак все интересные предметы, которые привезла из деревни и поехала в санаторий навещать Колю.
Таково краткое содержание рассказа.
Главная мысль рассказа Москвиной «Как поет марабу» заключается в том, что порой людям хочется красивой сказки, а не скучной реальности. Коля Тарабукин собирался поехать в Африку, но заболел. Однако он не стал сообщать Лене Шишкиной об отмене поездки, а решил писать ей письма, как если бы он на самом деле отправился в далекое путешествие.
Рассказ Москвиной «Как поет марабу» учит не быть завистливым и радоваться успехам других людей. Лена Шишкина, получая письма от Коли, расстраивалась от того, что ее одноклассник находится в далекой экзотической стране, а она в это время сидит в глухой деревне. Но, узнав, что Коля никуда не поехал, Лена по-другому стала относиться к своей поездке в деревню, и предметы, собранные ею во время каникул, стали для нее вновь интересными.
В рассказе мне понравился Коля Тарабукин, который, не сумев поехать в Африку из-за болезни, решил писать Лене письма, в которых описывал подробности своего выдуманного путешествия. Коля так достоверно описывал детали своей «поездки» по Африке, что у Лены не возникло ни малейшего сомнения в недостоверности написанного.
Какие пословицы подходят к рассказу Москвиной «Как поет марабу»?
Все познается в сравнении.
Хорошо там, где нас нет.
Завистливый сохнет по чужому счастью.
Сказывали и мы сказки.
