Смерть полюбит каждого из нас, как бы мы с ней не боролись. Ешь только здоровую пищу, бегай по утрам, откажись от алкоголя, избегай стресса, модернизируй тело с помощью кибернетики, колись антибиотиками, глотай витамины, делай все это сразу, а после - добро пожаловать в гроб, не забудь закрыть крышку поплотней.

Нет в мире такого чокнутого профессора, способного воскресить тебя или - такие личности обитают только в книгах, да в фильмах уровня «Реаниматора». Однако кто как не ученые, знают о смерти больше? Научный разум связан с проблемой смерти тесными узами. Наука и смерть заключили своего рода брак после самой разрушительной эпидемии в истории человечества - средневековой чумы, именуемой в народе «черная смерть». Именно после того, как 2/3 населения Европы оказалось в земле (в Италии хоронили людей целыми рядами - слой песка, слой трупов, слой песка, слой трупов, «лазанья»), ученый люд решил взяться за голову и, наконец, подумать о смерти, ее природе, предназначении и методах борьбы с ней. С тех пор появилось множество «теории смерти», которые подкрепляются исследованиями, логическими конструкциями и опытами, но ни одна из них не являются лидирующей и до конца изученной. Люди науки до сих пор работают в этом направлении, приоткрывая тайну по крупицам. Их идеи настолько уникальны и интересны, что сегодня мы решили взять на них курс. Будем обсуждать смерть, причем не с точки зрения философии или социума, а с точки зрения науки. В таком контексте ее обсуждают крайне редко.

1. Квантовое самоубийство

Начнем с масштабных идей, базирующихся на квантах - игрушке современной физики, которая обозначает неделимую порцию какой-либо величины (да, придется залезть в википедию).

Квантовое самоубийство - это такой мысленный эксперимент в квантовой механике. Предложили его два парня и, как обычно это бывает, сделали они это независимо друг от друга с разницей в один год: Ганс Моравек поведал о квантовом самоубийстве в 1987 году, а Бруно Маршал рассказал о нем в 1988 году. Сам эксперимент может понять и не посвященный.

Его вывод заключается в том, что каждое событие в пространстве-времени заставляет Вселенную поделить саму себя на различные версии, содержащие все возможные результаты. Допустим, мы являемся сторонниками множественной интерпретации Вселенной, а еще мы являемся больными на голову учеными, которые проводят над несчастным эксперимент, суть которого заключается в ружье, которое выстрелит с вероятностью 50 %. Итак, в одном мире ружье выстреливает - участник эксперимента умирает. В другом мире ружье дает осечку и участник эксперимента живет, а значит, эксперимент продолжается.

Вне зависимости от исхода событий в нашем мире участник все равно выживет (не тут, так в параллельной вселенной). Это значит, что он будет жить всегда и он, этот подопытный кролик, бессмертен, как и все мы.

2. Мы не знаем что такое смерть

Мы не можем быть на 100 % уверены в смерти, потому что не знаем, что такое жизнь и что можно назвать жизнью.

Ученые пытаются вывести достойное и точное определение жизни, но пока получается у них это не очень. Можно, конечно, взять определение НАСА, которые повернуты на поиске инопланетян. Они говорят: «Жизнь - это самоподдерживающаяся химическая система, способная на эволюцию». Но даже это не подходит, так как есть такие наборы неживых химических систем, которые могут имитировать жизнь без того, чтобы быть живыми. Кристаллы, например.

Есть также проблема сознания. Люди не знают что такое сознание, чем оно вызвано и как оно переживает смерть. Ученые доподлинно не знают, уничтожается ли сознание со смертью мозга, хотя и говорят: «По-видимому, оно умирает с мозгом». То есть, пока мы не можем придумать всеохватывающих, твердых определений жизни, то мы никогда не сможем по-настоящему понять смерть.

3. Три вида смерти

Технически, существует и, более того, одна из стадий является обратимой.

Все начинается с клинической смерти - это прекращение жизнедеятельности, пульса и дыхания. Активность мозга, при этом, может сохраняться. Людей, которых постигла клиническая смерть, можно назвать «технически мертвыми».


После наступает биологическая смерть, которую иногда называют смертью мозга. Иногда биологическая смерть выступает в качестве противоположности смерти клинической, так как активность мозга прекращается, а жизненно важные функции организма еще могут работать. С медицинской точки зрения такую смерть обратить невозможно.

И, наконец, существует еще молекулярная смерть, которая относится к этапу, на котором тело окончательно прекращает свою борьбу против распада. Откровенно говоря, мало кто захочет, чтобы на этом этапе, смерть была обратимой, разве что режиссер Джордж Ромеро.

4. Страх смерти зависит от возраста

Есть распространенная мысль, что чем ближе к смерти, тем сильнее ты ее боишься. Утверждение, надо сказать, очень спорное и опровергается рядом исследований, в которых было обнаружено, что пожилые люди, как правило, меньше волнуются по поводу смерти, чем молодые люди.

Страх смерти, согласно данным этих исследований, наиболее ярок в 20 лет, затем он переходит в режим устойчивого снижения, пока не наступит кризис среднего возраста (в это время можешь ожидать небольшой психический удар), ну а после - принятие, дзен и гармония.

При этом, исследование брало во внимание разных людей на разных этапах жизни, так что мы не можем быть уверены на 100 %, что эффект не вызван различиями поколений. Только время покажет, что нынешнее поколение двадцатилетних тревожными темпами перерастает в поколение озабоченных пенсионеров.

5. Спираль смерти

Отличное название для сатанинской блэк-метал группы, не находишь? А вообще этот термин сугубо научный, он обозначает стадию предшествующую смерти, которая является частью процесса генетически запрограммированной гибели. Ее суть - упадок физической активности.

Спираль смерти впервые была описана при исследовании дрозофилы (вид мухи), которая перестает откладывать яйца в момент близости смерти. При этом, «спираль» являлась не следствием смерти, а ее предсказателем.

В организме человека также есть показатели жизни, которые представляют собой ежедневные действия. Мы употребляем пищу, ежедневно пользуемся туалетом, чистим зубы и прочее. Но в момент «спирали смерти» частота этих действий значительно снижается.

6. Возрастные ограничения

За последнее столетие средняя продолжительность жизни возросла на десятки лет. Впрочем, это больше связано с тем, что большинство людей доживают до пожилого возраста, а не с тем, что произошло фактическое увеличение продолжительности жизни. В античные времена мы, как и сегодня, можем увидеть столетних стариков - тогда ими мало кого можно было удивить. Несмотря на все наши усилия, одному из самых старых людей современности чуть больше 120 лет. Много, согласны, но голова от такого возраста у нас не кружится.

Считается, что есть некий возрастной барьер, через который человек перешагнуть не в состоянии. Этот барьер называют пределом Хейфлика. Суть его сводится к ограничению деления клетки. Бесконечно клетка делиться не может - у нее есть предел. Этот предел варьируется между организмами, в результате чего хомяк живет чертовски мало, по сравнению с галапагосской черепахой. Причина заключается в укороченных теломерах - участках ДНК на концах хромосом, которые защищают их от деградации.

Похоже, что на данный момент 120 лет является пределом «естественной» человеческой жизни. То есть, даже если мы откажемся от других причин смерти, таких, как болезнь, мы все равно придем к линии, за которой люди умирают от «старости». Однако если бы мы могли бы найти какой-нибудь способом решить проблему деления клеток, то, возможно, у нас получилось бы продлить человеческую жизнь - вплоть до бесконечности.

По материалам Стиви Шепард

  • Табу на разговоры о смерти – одно из самых сильных для современного общества.
  • Смерть больше страшит тех, кто так и не стал самим собой.
  • Осознание того, что жизнь конечна, помогает нам жить полнее, глубже, насыщеннее.

Смерть – чужая и тем более своя – относится к области невыразимого. Мы ее игнорируем, избегаем, отрицаем. Но чтобы жить более осмысленно и ярко, нам предстоит научиться думать о ней без страха.

«Не представляю, как вы будете писать об этом. Это так тяжело!» – сказала мне психотерапевт Инна Хамитова, когда мы встретились, чтобы поговорить о смерти и о том, как мы к ней относимся. И я почувствовала, как в ответ внутри меня что-то сжалось в комок. Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор, говорил Ларошфуко*. Неудивительно, что редакционное задание пробудило во мне сильную тревогу: я давно избегала не то что говорить, а даже думать о смерти, о неизлечимых болезнях, о катастрофах, повлекших человеческие жертвы. Так поступают многие – в лучшем случае мы символически откупаемся от смерти, отправляя деньги на операцию тяжелобольному или на поддержку хосписа, и на этом закрываем для себя тему. Опрос Psychologies показал, что 57% из нас редко задумываются о ней. И даже самые отважные из нас не свободны от страха. «От этой темной тени не избавиться ни одному из живущих», – пишет психотерапевт Ирвин Ялом**. Но если она нас так страшит, то нужно ли о ней говорить?

Детские вопросы

В теме смерти немало парадоксов. Начало новой жизни – это одновременно и первый шаг на пути к концу. Сознание его неизбежности должно было бы лишать смысла нашу жизнь, и все-таки оно не мешает нам любить, мечтать, радоваться. Вопрос в том, как мы пытаемся разрешить для себя или хотя бы осмыслить эти противоречия. Чаще всего наша мысль пасует. «У нас в запасе всегда есть несколько подходящих сентенций, которыми мы при случае готовы попотчевать других, – писал основатель аналитической терапии Карл Густав Юнг, – «Всякий когда-нибудь да умрет», «Жизнь человеческая не вечна»***. Пользуясь подходящим штампом, как спасательным кругом, мы живем так, как если бы были бессмертными.

Истоки нашего отношения к смерти лежат в детском опыте. «В самом раннем возрасте у ребенка нет представления ни о времени, ни о причинно-следственных связях и, естественно, нет страха смерти, – объясняет Инна Хамитова. – Но уже года в четыре он может понимать, что кто-то из близких умер. Хотя и не осознает, что это уход навсегда». Очень важно, как в этот момент поведут себя родители, подчеркивает психотерапевт. Например, многие взрослые не берут детей на похороны, чтобы не испугать... и напрасно. На самом деле страшно как раз взрослым, и свой страх они невольно транслируют ребенку, приписывая ему свое отношение к смерти. Точно так же действует на детей и замалчивание этой темы. Ребенок считывает послание: мы об этом не говорим, это слишком страшно. Так может возникнуть болезненное, невротическое отношение к смерти. И наоборот, если в семье соблюдают какие-то ритуалы, например вспоминают покойную бабушку в день ее рождения, это помогает детям справляться со страхом.

Поначалу дети боятся смерти родителей и других близких. О своей смертности ребенок тоже знает, но осознает ее уже позже – ближе к подростковому возрасту. «У подростков возникает повышенный интерес к смерти, – отмечает Инна Хамитова. – Для них это способ понять себя, почувствовать свои границы, ощутить себя живым. И в то же время способ переключить тревогу. Они как бы доказывают себе: я не боюсь, смерть – моя сестра».

С годами этот страх отступает перед основными жизненными задачами молодых взрослых людей: освоить профессию, создать семью. «Но три десятилетия спустя... разражается кризис среднего возраста, и страх смерти обрушивается на нас с новой силой, – напоминает Ирвин Ялом. – Достигая вершины жизни, мы смотрим на тропу перед собой и понимаем, что теперь эта тропа ведет не наверх, а вниз, к закату и исчезновению. С этой минуты беспокойство о смерти уже не покидает нас».

Смерть как арт-объект

В любом художественном музее мира неискушенного посетителя (особенно ребенка) поражает повсеместное присутствие мученичества, насилия, смерти. Чего стоит хотя бы многократно повторенная и неизменно пугающая голова Иоанна Крестителя на блюде. Современное искусство тоже исследует вечный сюжет, заставляя в буквальном смысле примерить на себя процесс умирания. Два года назад в Париже, в Лувре на Первом салоне смерти посетитель мог полежать в одном из экспонировавшихся гробов и подобрать себе подходящий экземпляр на будущее. Этой весной в московском Манеже прошла выставка «Размышляя о смерти», за ней арт-проект «Мой самый важный чемодан», участникам которого было предложено собрать багаж для «последнего путешествия». Кто-то положил в него игрушки, кто-то – открытый ноутбук, манифест собственного сочинения... Воображаемая смерть становится поводом задуматься о жизни, о ее главных ценностях. Арт-критики видят в этом новый тренд: попытку преодолеть табу на разговор о смерти. Хотя точней говорить лишь о современных формах этого преодоления – ведь искусство, наряду с религией, всегда предлагало нам взглянуть в лицо смерти и не отвести глаза. Оно «пробуждают в нас чувства, которые мы могли бы испытать в подобной ситуации, – говорит Инна Хамитова. – Для нас это способ прикоснуться к теме и прожить, переработать ее в безопасной форме».

С широко закрытыми глазами

«Сегодня только в маленьких городах или в деревне сохраняется традиция хоронить всем миром. Дети присутствуют на похоронах, слышат разговоры взрослых – тот умер, или этот скоро умрет, и воспринимают смерть как естественную вещь, часть вечного круговорота, – говорит юнгианский аналитик Станислав Раевский. – А в большом городе смерти как будто нет, она изгнана с глаз долой. Здесь уже не увидишь похороны во дворе, не услышишь похоронный оркестр, как это было еще 25–30 лет назад. Мы близко видим смерть тогда, когда умирает кто-то из близких. То есть можем не сталкиваться с ней долгие годы. Интересно, что это компенсируется обилием смертей, которые мы видим по телевизору, не говоря уж о компьютерных играх, где у героя множество жизней. Но это выхолощенная, искусственная, сконструированная смерть, которая в наших фантазиях как будто подконтрольна нашей власти».

Вытесненный страх прорывается в том, как мы говорим. «Умираю – хочу спать», «ты меня в гроб вгонишь», «устала до смерти» – наша речь пересыпана упоминаниями о смерти, хотя при этом мы вовсе не имеем ее в виду. Зато «настоящая» смерть в нашем языке остается табу – мы предпочитаем говорить возвышенным слогом («ушел из жизни», «покинул этот мир», «окончил свои дни», «уснул вечным сном») или, наоборот, нарочито-пренебрежительно («отдал концы», «сыграл в ящик», «дал дуба») – лишь бы не называть вещи своими именами. И все же иногда мы поневоле осознаем этот страх, говорит Инна Хамитова: «Похороны, серьезные болезни, несчастные случаи, любые расставания вновь возвращают нас к мыслям о смерти и связанным с ней страхам».

Чего мы боимся на самом деле?

«На самом дне наших чувств по поводу смерти лежит чисто биологический страх, на уровне инстинкта, – признает Ирвин Ялом. – Это первобытный страх, и я тоже испытывал его. Словами его не выразить».

Но в отличие от других живых существ, человек знает, что когда-нибудь умрет. Отсюда следуют страхи более высокого порядка, и прежде всего – страх небытия (для верующих – инобытия), постичь которое мы не можем. Об этом «после» – монолог Гамлета: «Скончаться. Сном забыться. Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, Когда покров земного чувства снят?» Путь в небытие тем страшнее, что каждому придется проделать его одному. Как говорит Ирвин Ялом: «В смерти человек всегда одинок, одинок более, чем когда-либо в жизни. Смерть не только отделяет нас от других, но и обрекает на вторую, более пугающую форму одиночества – на отделение от самого мира».

Наконец, с каждым из нас уходит и наш неповторимый внутренний мир, который существует только в нашем сознании. «Смерть личности, пожалуй, еще страшней, чем смерть физическая, – размышляет Инна Хамитова. – По сути, мы боимся исчезновения. Такова же природа страха немощи, тяжелой болезни или деменции, которые могут предшествовать смерти. Это страх перестать быть собой, утратить свою идентичность».

Эрос против Танатоса

Согласно психоанализу, в каждом из нас сосуществуют и противоборствуют влечение к жизни и влечение к смерти (кстати, открытие последнего принадлежит ученице Карла Густава Юнга россиянке Сабине Шпильрейн). Инстинкты жизни, получившие название Эрос, выражаются в потребности к любви, созиданию, служат поддержанию жизненно важных процессов и обеспечивают размножение вида. Важнейшими среди них, по Фрейду*, являются половые инстинкты (либидо). И наоборот, инстинкты смерти, объединенные под названием Танатос, проявляются в агрессивных чувствах, разрушительных желаниях и действиях. Фрейд считал их биологически обусловленными и такими же важными регуляторами поведения, как инстинкты жизни. «Целью всякой жизни является смерть», – писал он, имея в виду, что любой живой организм в итоге неизбежно возвращается в состояние неорганической материи. А жизненный путь человека – арена борьбы между Эросом и Танатосом. Впрочем, сам Фрейд называл это всего лишь гипотезой, и до сих пор она остается одним из спорных аспектов его учения.

* З. Фрейд «По ту сторону принципа удовольствия» (АСТ, Астрель, 2011).

Как мы с этим справляемся

«Научаясь понимать смерть других людей, ее действие в них, ее действие в нас через переживание чужой смерти, мы сумеем глядеть в лицо смерти, в конечном итоге – встретить лицом к лицу собственную смерть – сначала как возможность, вернее неизбежность, но неизбежность часто как будто настолько далекую, что мы с ней не считаемся, – а затем и как самую реальность, грядущую на нас», – объясняет митрополит Антоний Сурожский****. И все-таки мы до самого конца боимся этого «лицом к ли-цу». За тысячелетия человечество придумало множество способов облегчать страдания, причиняемые этим страхом. Мощнейший из них – религия, дающая надежду на вечную жизнь, на воссоединение с теми, кого мы любили и потеряли, на воздаяние за праведную жизнь (впрочем, эта надежда рождает еще один страх – вечно расплачиваться за свои грехи). Мы пытаемся противостоять этому страху, символически обеспечивая свое бессмертие через наших детей или наши достижения. Формула «построить дом, посадить дерево, вырастить сына» закрепляет именно это стремление оставить след, не быть забытым, продолжить себя и за порогом смерти.

Хотя, казалось бы, какая нам разница, оставим мы след или нет, раз нас все равно не будет? «Весь вопрос, что мы считаем своим «Я», – говорит Станислав Раевский. – Где мы проводим границу между собой и не-собой? Только ли это границы нашего тела? Мое «Я» – только ли во внутреннем моем пространстве?» Есть упражнение, которое помогает справиться со страхом смерти, продолжает юнгианский аналитик: «Нужно выйти, допустим, на улицу, оглянуться вокруг и сказать себе: «Вот эта машина – это я! Цветок – это я! Небо – это я!» И так раз за разом тренируется понимание, что наше «Я» – не только внутри, но и вовне. Да, внутреннее умирает, но внешнее-то остается...»

Последний критерий

Наши эксперты согласны в том, что страх смерти тем сильней, чем меньше человек сумел реализовать себя. «Пожилые люди, которые довольны прожитой жизнью и сознают, что сделали в ней все, что могли, намного спокойнее относятся к смерти, – отмечает Инна Хамитова. – И совсем иное, когда человек понимает, что прожил не свою жизнь, когда его одолевают сожаления об упущенных возможностях».

«О чем думает человек перед смертью? – продолжает Станислав Раевский. – О своих финансах, о своем автомобиле? О странах, которые хотел, но не успел посетить? Нет, гораздо больше его волнуют сущностные вопросы: а действительно ли я любил других людей? Думал ли о них? Простил ли своих врагов? Чем больше мы любим других, тем меньше наша привязанности к себе, тем менее болезненна для нас тема смерти. И как жалко, что эти вопросы возникают слишком поздно. А что если начать задавать их себе лет за 40 до смертного часа?» Впрочем, во многих странах есть такая возможность. На специальной грифельной доске все желающие дописывают фразу: «Прежде чем я умру, я хочу…»***** И разных желаний оказывается столько, сколько пишущих: выйти замуж, переплыть Ла-Манш, завести лысого кота, заняться сексом втроем...

Смерть, если о ней помнить, становится мерилом нашей жизни. Именно поэтому психологи предлагают своим клиентам представить, что им осталось жить недолго – скажем, год. Что бы они изменили в своей жизни? По сути, это размышление о своих ценностях, приоритетах, о смысле. «Мы задумываемся о том, что пора заняться чем-то настоящим, тем, что мы всегда откладывали, к чему звала наша душа. Ощущение близости смерти заставляет нас развиваться и проживать свою жизнь более полно, интересно, глубоко, – говорит Станислав Раевский. – И наоборот, избегая мыслей о смерти, мы отсекаем от себя большую часть жизни».

Взглянуть страхам в лицо

Взрослый человек пытается идти навстречу своему страху и разобраться в нем. Однако многие из нас предпочитают вести себя как дети, отрицая свой страх, сбегая от него. «Но то, чего мы избегаем, все равно догонит нас. Если мы избегаем темы смерти, наша тревога будет только нарастать», – предупреждает Станислав Раевский. Она может проявляться в кошмарных снах или маскироваться под другую психологическую проблему. А у кого-то перерастает в ужас и отравляет существование.

Похоже, единственное, что имеет смысл, – взглянуть своему страху в лицо. Значит ли это, что мы от него избавимся? Нет, отвечает Ирвин Ялом: «Конфронтация со смертью всегда будет сопровождаться страхом. Такова цена самосознания». И все же игра стоит свеч: «Поняв условия человеческого существования, мы сможем не только сполна наслаждаться каждой минутой жизни и ценить уже сам факт своего бытия, но и относиться к себе и к другим людям с подлинным сочувствием».

* Ф. де Ларошфуко «Максимы» (АСТ, 2011).

** И. Ялом «Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти» (Эксмо, 2008).

*** К. Г. Юнг «Проблемы души нашего времени» (Прогресс, 1994).

**** А. Сурожский «Жизнь, болезнь, смерть» (Виноград, 1998).

***** Сейчас в 50 странах мира размещено более 300 таких досок на 20 языках. Подробнее о проекте «Before I die» см. на сайте beforeidie.cc

Продлить свое существование в интернете, уйти из жизни, но остаться онлайн...

Зачем нам нужны блоги и страницы умерших, видео похорон и анонсы кончин? Комментирует психолог Вероника Нуркова.

Среди роликов, выложенных на YouTube, часто встречаются видеозаписи похорон. Причем не только известных людей, но и тех, кого знают лишь родные, друзья и коллеги. Откуда в Сети такой интерес к визуальной стороне смерти, зачем выставлять напоказ кадры расставания с ушедшими? «Фотографии в этом случае представляют собой артефакт жизни, свидетельство того, что жизнь была и прожита до конца, – считает Вероника Нуркова. – Парадоксальным образом мертвого фотографируют для того, чтобы помнить его живым». Точно такое же впечатление – его хотят запомнить живым и продлить его существование – возникает от просмотра аккаунтов в соцсетях, которые кто-то из близких продолжает вести после смерти владельца. «С одной стороны, трудно представить более органичную мемориальную площадку: по аналогии с тем, как реальные поминки принято проводить в доме покойного, местом его виртуального поминовения становится виртуальный «дом», – рассуждает психолог. – С другой стороны, аккаунт мыслится как часть наследства, и близкие люди, знающие пароль к нему, считают себя вправе пользоваться законно полученным пространством. Наконец, есть случаи, когда кто-то поддерживает аккаунт умершего, чтобы создать иллюзию, будто жизнь покойного продолжается. Здесь уместно говорить о психологической защите за счет идентификации с умершим».

Впрочем, разработчики крупнейших соцсетей уже придумали для своих пользователей техническое бессмертие. Так, Twitter создал дополнение LivesOn, благодаря которому страничка умершего продолжает пополняться новыми сообщениями в стиле и с лексикой покойного. Практикуется и менее инфернальный способ сохранения памяти – мемориальные страницы, где можно опубликовать фото, воспоминания и артефакты об ушедшем.

Сеть создает новую жизнь после смерти. Поэтому даже пронзительные дневники умирающих (и умерших) имеют сотни перепостов и примиряют с неотвратимостью конца. Один из ярких примеров – блог penmachine.com канадца Дерека Миллера (Derek Miller), в котором верхний пост начинается словами: «Ну вот и все. Я мертв, и это мой последний пост в блоге. Я попросил семью и друзей, чтобы они опубликовали это заранее составленное послание, <...> что станет первым шагом по превращению действующего веб-сайта в архив».

Другой образец этого жанра – получившая известность в Сети . Наглядный, почти поминутный опыт осознания неизбежной смерти и достойного ухода из жизни сегодня востребован миллионами посетителей.

Самым, пожалуй, шокирующим проектом следует признать интернет-тотализаторы вроде deathlist.net. Здесь составляют списки тех, кто «должен» умереть в текущем году, а потом ведется подсчет правильно угаданных смертей. «Это все равно что встать рано утром у окна и приказать солнцу взойти, – считает Вероника Нуркова. – Сайты такого типа – попытка почувствовать контроль над смертью. Примечательно, что в топ-листе все люди очень пожилые или больные: высокая вероятность прогноза дает его автору иллюзию могущества».

Анастасия Аскоченская

Что такое смерть? Мало кто из людей всерьез задумывался о природе такого явления как смерть. Зачастую мы не только не говорим об этом, но и стараемся не думать о смерти, потому как такая тема для нас не только грустная но и страшная. Нам с детства внушали: «Жизнь – это хорошо, а вот смерть это…. не знаю что, но уж точно что-то плохое. До такой степени плохое, что об этом и думать то не надо».

Согласно статистике, люди чаще умирают от старости и от болезней, которые с ней связанны, таких как рак и инсульт. Пальма первенства принадлежит болезням сердца, самая страшная из которых – инфаркт. От них уходят в мир иной, около четверти населения западного мира.

До какой степени мертв?

Четкой грани между жизнью и смертью не существует. “Нет магического момента, когда исчезает жизнь, – считает профессор Корнуэльского университета Р.Морисон, - Смерть более не является отдельным, четко ограниченным пределом, как детство или отрочество. Для нас становится очевидной постепенность смерти”.

Никогда ранее еще не было так сложно констатировать смерть, как сейчас, когда есть уже аппаратура, которая поддерживает жизнь. Эту проблему усугубила трансплантология, которая предполагает изъятие нужных органов после смерти человека. Во многих странах медики и ученые испытывают вполне объяснимую тревогу: всегда ли органы изымают у действительно мертвого?

Между тем, еще одно исследование ученых показали, что смерть у живых существ, включая людей, распространяется, как волна от клетки к клетке. Весь организм не умирает сразу. После смерти отдельных клеток запускается химическая реакция, приводящая к распаду клеточных компонентов и накоплению молекулярного «мусора». Если такому процессу не воспрепятствовать, человек обречен.

Погребенные заживо

Страх быть погребенным заживо всегда был у людей во все времена. В викторианскую эпоху некоторые из гробов оборудовали специальными трубами, которые вели на поверхность, на тот случай, если человек оживет. В конце XVIII века французские доктора также были очень обеспокоенными вопросом преждевременного погребения. Ими было предложено создать во всех крупных городах Франции специализированные «морги ожидания». В наши дни практикуют видеонаблюдение, детектор движения и другое оборудование и сигнализацию, которая устанавливается в гробах. А множество историй об обмороках рабочих крематориев, во время кремации, которым приходилось видеть и слышать, как “покойники” вскакивали из гробов и неистово кричали, поглощаемые пламенем, по-прежнему разлетаются по свету.

Из таких пусть не очень достоверных, но леденящих кровь «ужастиков» становится ясным, до какой степени жизненно важно оснастить медицинскую практику надежным, абсолютным критерием определения смерти человека.

В прошлые века доктора применяли много интересных способов для определения факта смерти. К примеру, один из них состоял в том, что зажженную свечу подносили к различным частям тела, считая, что после прекращения кровообращения кожа не будет покрываться волдырями. Или - подносили к губам мертвеца зеркало. Если оно запотело - значит, человек еще жив.

С течением времени такие критерии как нет пульса, дыхания, расширение зрачков и отсутствие их реакции на свет уже не могли полностью удовлетворить врачей по части достоверной констатации смерти. В 1970 году - в Британии в первый раз на 23 летней девушке, которая была признана мертвой, опробовали портативный кардиограф, который способен регистрировать даже очень слабую работу сердца, и с первого же раза прибор выявил у «трупа» признаки жизни.

Мнимая смерть

Однако умершим считается и тот человек, у которого мозг еще жив, но сам он при этом находятся в состоянии комы. Комой традиционно считают промежуточное состояние между жизнью и смертью: мозг больного не реагирует на внешние раздражители, сознание угасает, остаются лишь простейшие из рефлексов… Вопрос этот неоднозначный, и законодательные споры не прекращаются в отношении него до сих пор. С одной стороны, у родственников есть право решать, отключить ли такого человека от аппаратуры, которая поддерживает жизнедеятельность организма, а с другой – люди, продолжительное время находящиеся в коме, редко, но все таки просыпаются… Именно потому в новое определение смерти входит не только смерть мозга, но и его поведение, даже если мозг еще живой.

Нет страха перед смертью

Одно из наиболее обширных и общепризнанных исследований посмертных переживаний провели еще в 60-х годах XX столетия. Руководителем был психолог Карлис Осис из Америки. Исследование основывалось на наблюдениях лечащих врачей и медсестер, ухаживавших за умирающими. Выводы были сделаны на опыте 35 540 наблюдений за процессом умирания.

Исследователи пришли к выводу, что в большинстве своем умирающие страха не испытывали. Более часто наблюдали ощущение дискомфорта, боли или безразличия. Примерно у одного из 20 человек отмечали признаки душевного подъема.

Некоторые из исследований показали, что пожилые люди испытывают в меньшей степени тревогу при мысли о смерти, чем сравнительно молодые. Опросы большого количества людей преклонного возраста показал, что на вопрос «Боитесь ли вы смерти?» лишь 10 % из них ответили «да». Отметили, что пожилые люди думают о смерти часто, но с удивительным спокойствием.

Видения перед смертью

Особенное внимание Осис с коллегами уделили видениям и галлюцинациям умирающих. При этом подчеркнули, что это «особенные» галлюцинации. Все они носят характер видений, испытываемых людьми, находящихся в сознании и ясно понимающих происходящее. Причем работа мозга не искажалась ни седативными препаратами, ни повышенной температурой тела. Однако, непосредственно перед самим умиранием большая часть людей уже теряли сознание, хотя за час до смерти около 10 % умирающих все еще ясно осознавали окружающий мир.

Основной вывод исследователей был в том, что видения умирающих зачастую соответствовали традиционным религиозным концепциям – люди видели рай, небеса, ангелов. Другие из видений были были связаны с красивыми образами: удивительными пейзажами, редкими яркими птицами и т. п. Однако более часто в своих посмертных видениях люди видели своих ранее умерших родных, которые нередко хотели оказать помощь умирающему при переходе в мир иной.

Любопытней всего другое: исследования показали, что характер всех этих видений сравнительно слабо зависит от физиологических, культурных и личностных особенностей, вида заболеваний, уровня образования и религиозности человека. Такого рода выводы сделали и авторы других работ, наблюдавшие людей, переживших клиническую смерть. Они тоже отмечали, что описание видений возвратившихся к жизни людей не связаны с культурными особенностями и зачастую не согласуются с принятыми в данном обществе представлениями о смерти.

Хотя, такое обстоятельство, возможно, легко бы смогли объяснить последователи швейцарского психиатра Карла Густава Юнга. Именно Юнг всегда уделял особенное внимание «коллективному бессознательному» человечества. Суть его учений очень грубо возможно свести к тому, что все люди на глубинном уровне являются хранителями общечеловеческого опыта, который у всех одинаковый, и который нельзя ни поменять, ни осознать. Он может «прорываться» в наше «Я» только через сновидения, невротические симптомы и галлюцинации. Потому, вероятно, глубоко в нашей психике в действительности «запрятан» филогенетический опыт переживания конца, и эти переживания у всех одинаковые.

Любопытно, что учебники психологии (к примеру, знаменитая работа Артура Реана «Психология человека от рождения до смерти») часто ссылаются на тот факт, что видения перед смертью, поразительным образом совпадают с теми, что описаны в древних эзотерических источниках. При этом подчеркивается, что сами источники были абсолютно неизвестны большинству людей, описавших посмертный опыт. Возможно осторожно сделать предположение, что это фактически доказывает выводы Юнга.

В момент смерти

Психолог и врач Реймонд Моуди (США), изучив 150 случаев посмертных переживаний, составил «полную модель смерти». Вкратце ее можно описать так.

В момент смерти люди начинают слышать неприятные шумы, громкий звон, жужжание. В то же самое время они чувствует, что с быстротой движутся через темный туннель. Потом человек замечает, что оказался снаружи своего тела. Он попросту видит его со стороны. После появляются духи умерших ранее родных, друзей и близких, которые хотят встретить и помочь ему.

Ни феномена характерного для большинства посмертных переживаний, ни видения тоннеля ученые не могут объяснить по сей день. Но предполагают, что за эффект тоннеля отвечают нейроны головного мозга. При умирании, они начинают хаотично возбуждаться, что и может создавать ощущение яркого света, а вызванное недостатком кислорода нарушение работы периферического зрения создает «эффект туннеля». Чувство же эйфории появляется в связи с тем, что мозг высвобождает эндорфины, «внутренние опиаты», снижающие ощущения подавленности и боли. Это приводит к галлюцинациям в тех частях мозга, отвечающих за память и эмоции. Люди начинают ощущать счастье и блаженство.

Внезапная смерть

О случаях внезапной смерти у ученых также есть немало исследований. Одно из наиболее известных – работа психолога Ранди Нойеса из Норвегии, выделившего стадии и для внезапной смерти.

Сопротивление - люди осознают опасность, испытывают страх и стараются бороться. Лишь только они осознают тщетность подобного сопротивления, страх пропадает, и люди начинают ощущать безмятежность и спокойствие.

Прожитая жизнь - проходит как панорама воспоминаний, сменяющих друг друга с быстротой, последовательностью и охватывающих все прошлое человека. Зачастую это сопровождается положительными эмоциями, реже – негативом.

Стадия трансцендентности - логическое завершение обзора жизни. Люди воспринимают свое прошлое со все большим отдалением. И наконец, они могут достичь состояния, при котором вся жизнь видится как единое целое. Вместе с тем, они удивительным образом могут различать каждую деталь. После этого преодолевается и этот уровень, и умирающий как бы выходит за пределы себя самого. Именно тогда он начинает испытывать трансцендентное состояние, иногда называющееся «космическим сознанием».

Каким бывает страх смерти

Страх смерти - какие могут быть причины? Возможно предположить несколько вариантов ответа, – говорит Елена Сидоренко, психоаналитически-ори­ентированный психолог. – Первое, это страх смерти как таковой, страх того, что она придет. Своя или близкого человека и т.д.

В этом случае, вероятней всего, речь идет о существовании фантазий, переполняющих внутренний мир субъекта, выплескивающейся и вмешивающейся в реальность. Согласно психоаналитическому толкованию, в таком случае уместней сказать о присутствии некоего желания, питающего и развивающего бессознательную человеческую фантазию. Это психическое содержание может уходить корнями в глубины далекого прошлого и нести звучание присутствия убийственного влечения (т.е. бессознательного желания убить, разрушить), отрицаемого человеком в силу социального неодобрения (так нельзя, не принято, могут наказать).

В другом случае возможен страх, как неопределенная тревога. Не углуб­ляясь во фрейдовскую теорию страха, отметим что у немецкого слова angst (страх) нет однозначного смысла. У этого слова нередко может иметься контрастное значение. В отличие от страха, как боязни чего-то, имеющей определенный объект, чувству тревоги характерно как раз отсутствие такого объекта. Имеется в виду своеобразное «предвкушение», предвосхищение переживания как такового.

И, в конце концов, имеет смысл затронуть страх смерти, как особенное состояние, устойчивую реакцию субъекта в травматической ситуации при потоке внутренних и внешних возбуждений, которыми субъект не в состоянии управлять. Это автоматическая реакция. Об этом писалось у Фрейда в работе «Торможение, симптом, страх». В этом случае речь идет о свидетельстве психической беспомощности человека. Это автоматически появляющийся страх смерти. Он представляет из себя спонтанный ответ организма на травматическую ситуацию или на ее повторение. Прототипом этого переживания становятся переживание младенца как следствие его биологической беспомощности.

Смерть как цель жизни

–Из психоаналитической практики нам известно, что страх смерти не есть базовый страх, – сказал известный петербургский психоаналитик Д.Ольшанский. – Потерять жизнь – это не то, чего боятся все люди без исключения. Для некоторых жизнь не имеет ценности, для кого-то она омерзительна до такой степени, что расстаться с нею выглядит как счастливый исход, кто-то мечтает о жизни небесной, потому земное существование видится тяжким бременем и суетой сует. Человеку страшно терять не жизнь, а то значимое, чем эта жизнь наполнена.

Потому, к примеру, бессмысленно применение смертной казни в отношении религиозных террористов: они и так грезят поскорей отправиться на небеса и встретиться со своим богом. А для многих преступников смерть как избавление от мук совести. Потому эксплуатация страха смерти для социальной регуляции не всегда оправдана: некоторые из людей не боятся смерти, а устремлены к ней. Фрейд рассказывал даже о влечении к смерти, связанное с понижением всех напряжений организма до нуля. Смерть представляет из себя точку абсолютного покоя и абсолютного блаженства.

В этом смысле, с точки зрения бессознательного, смерть это абсолютное наслаждение, полная разрядка всех влечений. Неудивительно поэтому, что смерть является целью всех влечений. Смерть, правда, может пугать человека, поскольку связана с утратой личности или собственного «Я» – привилегированного объекта, созданного взглядом. Потому многие невротики задаются вопросом: а что ждет нас после смерти? Что останется от меня в этом мире? Какая часть меня смертна, а какая обладает бессмертием? Поддаваясь страху, они создают себе миф о душе и о рае, где их личность якобы сохраняется после смерти.

Потому ничего удивительного в том, что люди, не имеющие этого собственного «Я», не обладающие личностью, не боятся и смерти, как, к примеру, некоторые психотики. Или японские самураи, которые являются не самостоятельными рефлексирующими личностями, а только как продолжение воли своего господина. Они не боятся лишиться жизни на поле боя, не держатся за свою личность, потому что изначально ее не имеют.

Отсюда, мы можем сделать выводы, что страх смерти носит воображаемый характер и коренится только в личности человека. Тогда как во всех остальных регистрах психики такого страха нет. Больше того, влечения стремятся к смерти. И можно даже говорить о том, что мы умираем именно потому, что влечения достигли своей цели и завершили земной путь.

Смерть. Что это такое? К чему она отсылает и что означает? Для ребенка, возможно, смерть это уход, отсутствие Другого. Смерть это «уход на войну»; а «умри» то же самое что «иди на войну», «не мешай мне», и просто «уходи».

Опять вспомню свою дочку в возрасте полутора лет, когда она использовала слово «пока!» в качестве защиты от мучавшего ее кузена- одногодки. Она использовала это очень редко, в самом крайнем случае, когда никакие иные меры не помогали. Тогда она махала ему ручкой и произносила «пока!». Похоже на то, что первая встреча субъекта со смертью есть опыт отсутствия Другого. Ничто не позволяет говорить о том, что с возрастом субъект приобретает больший опыт относительно смерти.

Знание о смерти все так же есть знание об отсутствии Другого. Смерть все так же остается закрытой и не доступной для субъекта, он никак не может прорваться к ней, хотя императив “memento mori” склонен навязчиво повторяться в культуре столько, сколько она сама существует. Почему так? Почему об этом надо напоминать? Может быть, потому что здесь не все чисто? Что же не так со смертью?

Все не так, причем не так с самого начала. Буквально со стадии зеркала. «Скоро обнаружилось, что ребенок во время этого долгого одиночества нашел для себя средство исчезать. Он открыл свое изображение в стоячем зеркале, спускавшемся почти до полу, и затем приседал на корточки, так что изображение в зеркале уходило «прочь»». Ребенок играет со своим собственным отсутствием. То есть я хочу сказать то, что все философские рассуждения зрелого человека о жизни и смерти есть не что иное как выкрик «Беби о-о-о». Во-первых, субъект сталкивается с невозможностью собственного отсутствия, в этом смысле смерть есть деление на ноль, во- вторых, же он не может НЕ делить на ноль, эта операция навязчиво повторяется, деление на ноль становится судьбой субъекта. Так что же это? Чем же может являться то, что не может исчезнуть? Конечно же только тем, что никогда не существовало.

Во второй лекции цикла «Лакан-ликбез» -«Язык и пропажа субъекта» А. Смулянский показывает, что когда субъект репрезентирован, представлен взгляду другого, он превращается в функцию, и его при этом нет как субъекта. Когда же субъект не представлен взгляду, его снова нет, его нет для другого. Так что субъект отсутствует, но не знает об этом. Он отсутствует, он мертв, он логически невозможен, но пока он не знает об этом, все как- будто в порядке. Хотя не все в порядке. Есть такая вещь как тревога, и она не обманывает: «подготовленность в виде страха с повышением энергетического потенциала воспринимающей системы представляет последнюю линию защиты от раздражения». А теперь объединим кастрационную тревогу с невозможностью субъекта, и мы получим то, что субъект боится не смерти, а того, что смерти нет.

В связи с этим так и хочется сказать: «Беби о-о-о». Вот как можно еще понимать влечение к смерти. Возвращение к такому прежнему состоянию, которого никогда прежде не было. Игра с невозможностью, с самой основой субъекта. Не этот ли невозможный вопрос задает себе анализант? Не этот ли вопрос он навязчиво повторяет во всевозможных вариациях, изданиях? Как сновидение травматического невротика внушает страх, которого там не хватает для того чтобы исцелить от испуга (прорыва в Реальное?), так и игры с зеркалом призваны показать что субъекта может и не быть, а это убеждает его в том, что он есть. Страх, кстати, всегда так работает. Субъект получает объект страха, пусть и в виде отрицания. Он даже не узнает в этом объекте объект своего желания.

Если не забывать о том, что субъект и организм совершенно разные вещи, станет ясным то, что применительно к организму вполне можно говорить о биологической смерти. Фрейд напоминает нам о биогенетическом законе, то есть о том, что онтогенез есть повторение филогенеза. При этом влечения и навязчивое повторение обнаруживают свою связь, заключающуюся в том, что сам характер влечений весьма навязчив и консервативен, что вступает в противоречие с другой их стороной- стремлением к изменчивости и прогрессу.

«Влечение, с этой точки зрения, можно было бы определить как наличное в живом организме стремление к восстановлению какого-либо прежнего состояния, которое под влиянием внешних препятствий живое существо принуждено было оставить, в некотором роде органическая эластичность, или - если угодно, - выражение косности в органической жизни». Консерватизм против прогресса- смерть против жизни, и Фрейд, учредив эти полюса, проводит далее деконструкцию понятия «жизнь» показывает затем, что это никакие не противоположности, и цель у них в общем- то одна. Жизнь не противоположность смерти, оно лишь временное отклонение от нее.

Это обходной путь к смерти, попытка избежать «короткого замыкания». Организм, замечает Фрейд, хочет умереть, но только по-своему. После этого разъяснения становится очевидным, что влечения к жизни и смерти не представляют собой примитивной дихотомии, бинарной оппозиции, из этого нельзя никоим образом вывести всякие архетипы или первичную мифологическую символику вроде «инь-янь». Фрейд идет другим путем, «коротко не замыкаясь», не «закорачиваясь» на Эросах и Танатосах. Его мысль не умирает в мифологии манихейских оппозиций, она идет более сложным путем.

Никакой практической пользы из влечения к смерти извлечь нельзя, на кушетке жизнь и смерть ничего не объяснят, эти мудреные интеллектуализации могут разве что выполнять защитную функцию. Фрейд предупреждает и порывает с мистическими традициями типа пирамид Маслоу или лесенки Кена Уилбера «Многим из нас было бы тяжело отказаться от веры в то, что в самом человеке пребывает стремление к усовершенствованию, которое привело его на современную высоту его духовного развития и этической сублимации и от которого нужно ожидать, что оно будет содействовать его развитию до сверхчеловека. Но я лично не верю в существование такого внутреннего стремления и не вижу никакого смысла щадить эту приятную иллюзию».