Рассказы о чеченской войне

Антология

Алексей Борзенко

Посвящается «Гюрзе» и «Кобре», бесстрашным разведчикам генерала Владимира Шаманова

«Я думал, что умру как угодно, но только не так… Почему я редко ходил в церковь и окрестился в двадцать пять лет? Наверное, поэтому и такая смерть? Кровь сочится медленно, не так, как от пулевого ранения, буду умирать долго…» - Сергей с трудом вдохнул воздух полной грудью. Это все, что он мог сделать. В желудке уже пятый день не было ни крошки, но он и не хотел есть. Нестерпимая боль в пробитых насквозь руках и ногах временно прошла.

«Как же далеко видно с этой высоты, как красив мир!» - подумал сержант. Две недели он не видел ничего, кроме земли и бетонированных стен подвалов, превращенных в зинданы. Пулеметчик, он был взят в плен разведчиками боевиков, когда лежал без сознания на опушке ближайшего леса, контуженный внезапным выстрелом из «мухи».

И вот он уже два часа парит в воздухе на легком ветру. В небе ни облачка, нестерпимая весенняя синева. Прямо под ним, у струящихся неровной змейкой окопов боевиков, разворачивался серьезный бой.

Бои за село Гойское шли уже вторую неделю. Как и раньше, боевики Гелаева заняли оборону по периметру села, скрываясь от артиллерии за домами местных жителей. Федеральные войска со штурмом не спешили, новые генералы больше полагались на артиллерию, чем на прорывы пехоты. Все-таки это была уже весна 1995 года.

Сергей пришел в себя от удара ногой в лицо. Его принесли на носилках допрашивать боевики. Вкус солоноватой крови во рту и боль от выбитых зубов привели в чувство сразу.

С добрым утром! - засмеялись люди в камуфляжах.

Да что его пытать, он все равно ничего не знает, всего-то сержант, пулеметчик! Дай, расстреляю! - нетерпеливо, глотая окончания, по-русски сказал бородатый боевик лет тридцати с черными зубами. Он взялся за автомат.

Два других с сомнением смотрели на Сергея. Один из них - а Сергей так и не узнал, что это был сам Гелаев, - сказал, как бы нехотя, постукивая палочкой по носкам своих новых адидасовских кроссовок:

Аслан, расстреляй его перед окопами, чтобы русские видели. Последний вопрос тебе, кафир: если примешь ислам душой и расстреляешь сейчас своего товарища, будешь жить.

Тут только Сергей увидел еще одного связанного пленника - молодого русского парня лет восемнадцати. Его он не знал. У мальчишки руки были связаны за спиной, и он, как баран перед закланием, уже лежал на боку, скорчившись в ожидании смерти.

Мгновение растянулось в целую минуту.

Нет, - словно вылилось изо рта, как свинец.

Я так и думал, расстрелять… - лаконично ответил полевой командир.

Эй, Руслан! Зачем такого хорошего парня расстреливать? Есть предложение получше! Вспомни историю, что делали гимры, наши предки, более ста лет назад, - это произнес подошедший сзади боевик в новеньком натовском камуфляже и в зеленом бархатном берете с оловянным волком на боку.

Сергей со своими отбитыми почками мечтал тихо заснуть и умереть. Больше всего он не хотел, чтобы ему ножом перед видеокамерой перерезали горло и живому отрезали уши.

«Ну уж застрелите как человека, сволочи! - подумал про себя солдатик. - Я заслужил это. Столько ваших положил из пулемета - не счесть!»

Боевик подошел к Сергею и пытливо посмотрел ему в глаза, видимо, чтобы увидеть страх. Пулеметчик ответил ему спокойным взглядом голубых глаз.

У кафиров сегодня праздник, Христова Пасха. Так распни его, Руслан. Прямо здесь, перед окопами. В честь праздника! Пусть кафиры порадуются!

Гелаев удивленно поднял голову и перестал выстукивать ритм зикта по кроссовкам.

Да, Хасан, не зря ты проходил школу психологической войны у Абу Мовсаева! Так и быть. И второго, юного, тоже на крест.

Два командира, не оборачиваясь, пошли в сторону блиндажа, обсуждая на ходу тактику обороны села. Пленные уже были вычеркнуты из памяти. И из списка живых.

Кресты соорудили из подручных телеграфных столбов и мусульманских погребальных досок, которые набили поперек и наискось, подражая церковным крестам.

Сержанта положили на крест, сняв с него всю одежду, кроме трусов. Гвозди оказались «сотка», крупнее не нашли в селе, поэтому вбивали их в руки и ноги по нескольку штук сразу. Сергей тихо стонал, пока прибивали руки. Ему уже было все равно. Но громко закричал, когда первый гвоздь пробил ногу. Он потерял сознание, и остальные гвозди вколачивали уже в неподвижное тело. Никто не знал, как надо прибивать ноги - напрямую или накрест, захлестнув левую на правую. Прибили напрямую. Боевики поняли, что на таких гвоздях тело все равно не удержится, поэтому сначала привязали Сергея за обе руки к горизонтальной доске, а затем и притянули ноги к столбу.

Он пришел в себя, когда на голову надели венок из колючей проволоки. Хлынувшая кровь из порванного сосуда залила левый глаз.

Ну, как себя чувствуешь? А, пулеметчик! Видишь, какую мы тебе смерть придумали на Пасху. Сразу к своему Господу попадешь. Цени! - улыбался молодой боевик, забивший в правую руку Сергея пять гвоздей.

Многие чеченцы пришли поглазеть на старинную римскую казнь из чистого любопытства. Что только не делали на их глазах с пленниками, но распинали на кресте в первый раз. Они улыбались, повторяя меж собой: «Пасха! Пасха!»

Второго пленника также положили на крест и стали забивать гвозди.

Удар молотком по голове прекратил крики. Мальчишке пробили ноги, когда он уже был без сознания.

На сельскую площадь пришли и местные жители, многие смотрели на подготовку казни с одобрением, некоторые, отвернувшись, сразу ушли.

Как русские рассвирепеют! Это на Пасху им подарок от Руслана! Будешь долго висеть, сержант, пока твои тебя не пришлепнут… из христианского милосердия. - Боевик, вязавший окровавленные ноги пулеметчика к столбу, раскатисто засмеялся хриплым смехом.

Напоследок он надел обоим пленникам поверх колючей проволоки и российские каски на голову, чтобы в лагере генерала Шаманова уже не сомневались, кого распял на окраине села полевой командир Руслан Гелаев.

Кресты вынесли на передовую, поставили стоя, вкопали прямо в кучи земли от вырытых окопов. Получалось, что они были перед окопами, под ними располагалась пулеметная точка боевиков.

Поначалу страшная боль пронзила тело, обвисшее на тонких гвоздях. Но постепенно центр тяжести приняли веревки, затянутые под мышками, а кровь стала поступать к пальцам рук все меньше и меньше. И вскоре Сергей уже не чувствовал ладоней и не ощущал боли от вбитых в них гвоздей. Зато страшно болели

«Не стреляй, дурак, — меня дома ждут»

В 1995 году, отслужив срочную в ВДВ, я хотел продолжить службу в «крылатой гвар­дии» по контракту. Но разнаряд­ка была только в пехоту. А уж там я настоял на разведке. Наш разведвзвод в батальоне был нештатным. По крайней мере так говорил комбат. Но вооружение и обеспечение были на высоте. Только в нашем взводе из всего батальона были две БМП-2 и БРМ.

На БМП моего отделения, на левом фальшборту, я написал белой краской: «Не стреляй, дурак, - меня дома ждут». Мы были вооружены по максиму­му: пистолеты, автоматы, пулеметы, ночные прицелы. Был даже большой пассивный «ночник» на треноге. Этот список дополняли маскхалаты и «горники». Кроме разгрузок, нам и желать было нечего. Командир взвода старший лейте­нант К. был личностью неоднознач­ной. В прошлом боец ОМОНа, уво­ленный то ли за пьянку, то ли за мордобой. Снайпер Санек, мой земляк, тоже контрактник. Я — разведчик-гранатометчик. Остальные срочники.

По прибытии в Чечню нашему батальону была поставлена задача по охране и обороне аэропорта Север­ный. Часть батальона разместили по периметру аэропорта. Другая часть, в том числе штаб и мы, разведчики, расположилась недалеко от «взлетки». Наши «крутизна» и самоуверенность чувствовались во всем. Все палатки в лагере были закопа­ны по самые верхушки, и только три наших торчали, как «три тополя на Плющихе».

По первости мы обложи­ли их ящиками из-под НУРСов, кото­рые собирались наполнить землей. Но прохладными ночами наши ящики сгорали в топках буржуек. Мало того, в палатках мы устроили нары. Слава богу, что не нашлось желающих обстрелять нас из минометов. Через некоторое время в батальо­не появились первые потери. Одна из БМП наехала на противотанковую мину. Механик-водитель был разо­рван, наводчик контужен. Десант с брони разметало в разные стороны. После этого участников подрыва можно было легко узнать по форме, окрапленной машинным маслом.

Батальон подвергался редким обстрелам, хотя активность «духов» вокруг Северного наблюдалась. Видимо, этот фактор и наше желание работать по профилю подтолкнули командование организовать наблюдение в местах наибольшей активности боевиков. БМПВ дневное время мы стали объез­жать блокпосты нашего батальона на одной или сразу на всех трех маши­нах. Узнавали подробности обстрелов, места работы «ночников» и т.д.

В ходе этих разъездов мы старались охваты­вать по возможности большую территорию. Во-первых, брало верх любо­пытство, а, во-вторых, этим мы хоте­ли скрыть свой повышенный интерес к району аэропорта. Один из таких выездов чуть не закончился трагедией. Мы выдвину­лись всем составом, на трех маши­нах. На первой «двойке» командир расположился на башне, плюс на броне расселось еще несколько разведчиков. Не успели отъехать и нескольких сот метров от «взлетки», как вдруг сзади что-то грохнуло. В ушах звон, в голове растерянность. Что случилось, блин?

Оказывается, по нам долбанула из пушки… следо­вавшая за нами «двойка». Командир истошно кричит: «Стой машина!» Не снимая шлемофона и не отсо­единяя гарнитуры, делает ориги­нальное сальто в воздухе и падает на землю. Пулей залетает на вторую БМП и начинает костерить операто­ра-наводчика. Нам крупно повезло. Следующая за нами машина была на расстоянии всего 8-10 метров, шла точно по колее, и только то, что ее пушка была под­нята чуть выше нашей башни, спасло нас от гибели. Тридцатимиллиметро­вый снаряд прошел выше нас, а может быть, даже между командиром и наводчиком. Ехали-то они по-поход­ному, сидя на башне. Самое интересное, что этот же опе­ратор на стоянке техники опять слу­чайно выстрелил. На этот раз из ПКТ.

В тот день командир дал нам команду готовиться к ночному выезду. Выдвигаться должны были небольшой группой на одной машине. Выбрали БРМ. Не только из-за спецоборудова­ния, но и из желания скрыть подмену на посту охраны нашего батальона: днем с этого поста БМП-1 выехала в расположение батальона.

Это был обычный выезд: в батальон ездили за продуктами, водой и почтой. Как только начало темнеть, по­грузились в машину. Все бойцы, кроме меня и командира, спрятались в десантном отделении, и мы двину­лись через пролом в заборе аэропорта в сторону поста. Подъезжаем к взлетной полосе и движемся вдоль нее, чтобы объехать. Нам говорили, что после взятия аэро­порта по «взлетке» гоняли не толь­ко БТРы, но и гусеничная техника. Нам же строго запретили выезжать на полосу. Если на стрельбу и пуски ракет смотрели сквозь пальцы, то этот запрет выполнялся строго.

Итак, едем вдоль взлетной полосы, а навстречу нам начинает разгоняться Ил-76. Его хорошо видно, он весь в огнях. Вдруг командир дает команду повернуть направо и пересечь «взлетку». Механик, не раздумывая, пово­рачивает машину и, как мне кажет­ся, недостаточно быстро пересекает бетонку. Самолет с ревом проносит­ся мимо. Представляю, какие слова отпускали в эти мгновения в наш адрес пилоты. Но, видимо, судьба у этого Ила была такая. Когда самолет отор­вался от земли и набрал несколько сот метров, в его сторону пошла длинная трассирующая очередь. Как нам всем показалось, из КПВТ или НСВТ. По крайне мере был слышен отдаленный звук крупнокалиберного пулемета.

Кто стрелял, мы так и не узнали, но в том районе вроде бы стояло подразделение Внутренних войск. Версия стрельбы была одна - кто-то нажрался.

Иуды

Подъезжаем к посту охраны - кир­пичной будке с прямоугольной кры­шей. С фронта за маскировочной сет­кой скрывалась позиция из мешков с песком. Пехота нашему приезду обрадо­валась. Сегодня у них выходной. В подготовленный капонир загоня­ем БРМ в надежде, что со стороны не заметят подмену БМП. На крыше будки устанавливаем пост с большим «ночником».

После обмена информа­цией начинаем расходиться по мес­там. Командир с двумя разведчиками остался на посту. Меня с напарником он определил на НП, который нахо­дился в воронке на расстоянии 150-200 метров от поста. Чуть дальше трое наших пацанов устроили еще один НП. Лежим час, другой. Тишина. Мой напарник не отрывается от оптики, ему интересно. Для него это первый ночной выход. Он медбрат и почти безвылазно находится в расположе­нии батальона. Шепотом перекиды­ваемся словами. Узнаю, что у него три курса медицинского института.

Вско­ре, естественно, начинаем говорить о «гражданке», бабах, вкусной еде. Так проходит еще несколько часов. Часам к двум ночи звездное небо заволакивают тучи. С фронта подул сильный ветер, поднимая в воздух крошки сухой пахотной земли. Они противно бьют по лицу, попадают в глаза. Начинаю жалеть, что не напро­сился в экипаж БРМ. С этими мыс­лями надеваю капюшон «горника» и отворачиваюсь. Аэропорт во тьме. Только одинокая лампочка качает­ся на ветру где-то в здании аэропор­та. Глазам даже зацепиться не за что. Смотрю на лампочку. И тут меня словно током удари­ло. Сон как рукой сняло. Морзе!!!

То, что я сначала принял за раскачива­ющуюся лампочку, пропадающую в определенной последовательности, было передачей сообщений. Каких? От кого? Кому? Ведь, кроме нас, здесь наших больше нет. Бужу медбрата и, не дав очухать­ся, спрашиваю: «Ты азбуку Морзе знаешь?» «Нет, - отвечает, - а что?» Показываю ему работу стукача. Что делать? Связи с командиром нет, вылазить и раскрывать свое присутс­твие запрещено. Стрелять? До аэро­порта примерно метров пятьсот. Но ведь здесь не ночная Москва 41-гогода, где без предупреждения откры­вали огонь по светящимся окнам. И там свои, пусть и не все. Крупные капли дождя прибивают пыль, а враг все «стучит». Что делать? Стартануть на 500 метров и хотя бы спугнуть его? Или начать стрелять по ближайшему арыку и по своей БРМ, чтобы спровоцировать стрельбу из пушки и тем самым опять же спугнуть или уничтожить «принимающего». Если он, конечно, находится рядом. А если он далеко и с оптикой?

В общем, за те 15-20 минут, что работал враг, я ничего не предпри­нял. Просто не имел возможности. У меня даже не было карандаша и листка бумаги, чтобы записать сигналы, хотя они наверняка были зашифрованы. Но главная причина моего бездействия была все-таки иной, а именно - пресе­чение на корню всякой инициативы в нашей армии. Как только начало рассветать, мы, мокрые и грязные, двинулись на пост. Оттуда я определил, что сигнал шел примерно с четвертого этажа диспет­черской башни. Доложил командиру взвода о ночном событии. Мою информацию дополнил оператор, сидевший в БРМ. Он наблюдал работу «ночников» и слышал передвижение людей.

Коман­дир решил сразу сообщить о случив­шемся в штаб бригады. Нас принял сам комбриг. Выслушав доклад, он, к моему удивлению, рассказал, что это не первый случай передачи информа­ции из аэропорта. И что контрразвед­ка в курсе. Мне стало легче. В конце встречи комбриг по секрету поделил­ся информацией о том, что в гости­нице аэропорта проживает президент Завгаев с многочисленной охраной. Впоследствии мы не раз дежурили на этом посту, но больше сигналов не наблюдали. После этого случая я для себя сде­лал вывод: спутниковые телефоны, современные радиостанции — это, конечно, прогресс, но старые добрые приемы еще рано списывать в запас. Может быть, даже и почтовые голуби когда-нибудь пригодятся. Ведь все гениальное просто.

«Утилизация» по-русски

Через некоторое время нам сооб­щили, что наша бригада (вернее то, что от нее останется) возвращается на место постоянной дислокации. А здесь, в Чечне, на постоянной основе формируется отдельная мотострелко­вая бригада. Мы начали готовиться. И стали свидетелями так называемой «утилизации». Видимо, была команда лишние боеприпасы с собой не брать. Но куда их деть? Место нашли идеальное. Все «лишнее» (а это были патроны от автоматов и крупнока­либерных пулеметов) стали топить в нашем полевом сортире. Потом сров­няли его с землей. При желании это место можно сейчас найти и предста­вить как очередной схрон бандитов. На медаль потянет.

Трагическое и комическое рядом

Переход в разведбат бригады был прост. Загрузили барахло и оружие в машины, проехали 300 метров и ока­зались на месте. Кроме командира и дембелей, все перешли в разведбат. Батальон, как и вся бригада, форми­ровался из отдельных частей. Боль­шинство в батальоне были контракт­никами. Начальный период формиро­вания мне запомнился трагическими, комическими и просто дурными слу­чаями. Итак, по порядку. В один из дней в расположении нашего батальона про­изошел трагический случай.

В райо­не аэропорта и днем и ночью звучали выстрелы. И вот сидим мы в палатке, занимаемся любимым делом: ищем и давим вшей. Вдруг где-то рядом прозвучал двойной выстрел. Значе­ния этому поначалу не придали. Но началась беготня, и мы выскочили из палатки. Поспешили к образовавшей­ся толпе. Тут я увидел тяжело ранен­ного офицера. Ему пытались помочь, кто-то побежал за машиной. Она тут же рванула к находившемуся от нас в трехстах метрах госпиталю. Стали разбираться, кто стре­лял. Виновника нашли сразу. Это был молодой солдат. В палатке, возле которой произошла трагедия, он решил почистить автомат. Не отстегивая снаряженного магазина, передернул затвор и нажал на спус­ковой крючок. Автомат находился под углом градусов 50 (как учили) и никто бы не пострадал, если бы палатка была не вкопана. Но в тот момент рядом с палаткой прохо­дил офицер и две пули попали ему в грудь.

Через 15 минут машина верну­лась с печальным известием: офицер умер. Больше всего меня поразило то, что погибший подполковник МВД прилетел в Чечню всего за два часа до трагедии…

Комический случай произошел 9 Мая. И тут же стало ясно, что от смешного до трагичного один шаг. В этот день на «взлетке» Северно­го должен был пройти парад в честь Дня Победы. Наша рота не прини­мала участия ни в параде, ни в усиле­нии охраны. Большая часть взвода, в том числе и я, находилась в палатке. Я даже задремал, как вдруг раздал­ся взрыв. Взорвалось что-то рядом, да так, что нашу хорошо натянутую палатку очень сильно тряхнуло. А в полотне брезента образовалась дыра. Нас предупредили, что «духи» попытаются устроить провокацию. Хватаем оружие и кто в чем выскаки­ваем наружу.

Напротив лагеря нахо­дился парк нашей техники. А рядом с палаткой стояла БМП-2, из башни которой высунулся наш наводчик (контрактник) по кличке Фээска. Глаза - по пять копеек. Наводчик он был не кадровый, и захотелось ему лучше изучить матчасть. Так как стрельба из ПТРК «Конкурс» - удо­вольствие дорогое, знания у него были чисто теоретические. Вот и решил онпотренироваться. БМП стояла кор­мой к палатке метрах в двадцати, и к нам залетела задняя крышка ПТУРа. А куда улетела сама ракета, тут же уехали узнавать.

К счастью, от взры­ва никто не пострадал. Фээска же на неделю засадили в зиндан. Через несколько дней мы узнали комическое продолжение этого слу­чая. Якобы дело было так. Едет коман­дующий группировкой принимать парад. С ним в машине сидит жена, которая приехала в Чечню проведать мужа. Он ее успокаивает, мол, обста­новка налаживается, здесь почти не стреляют. И тут вдруг раздается взрыв и где-то сверху проносится ракета. Может быть, это и байка, но в тот же день все стволы пушек были подняты на максимум, а ПТУРы сняты.

В армии постоянно приходится сталкиваться с глупыми, дурными приказами. Выполнять их - неразум­но. А не выполнять нельзя. За приме­рами далеко ходить не надо. Утренняя зарядка, как известно, неотъемлемая часть распорядка дня. Но всегда быва­ют исключения. Наш же комбат так не думал. Утром в одно и то же время личный состав батальона с голым торсом и без оружия устраивал забе­ги за охраняемой территорией брига­ды. Наши доводы об опасности такой зарядки (достаточно было бы двух пулеметчиков или несколько МОНок и ОЗМок, чтобы батальон перестал существовать) долго не находили понимания у командования. Фактов, подобных этому, - сотни. Но сколько усилий надо порой приложить, чтобы побороть глупость!

В краю непуганых «духов»

Команда на сбор поступила как всегда неожиданно. Состав: две неполные роты и французский жур­налист Эрик Бове. Так представил его начальник штаба. Внешне типичный француз, по-русски - ноль, по-анг­лийски изъясняется неплохо. Колонна двинулась в горы. По пути к нам доба­вилось пять человек, терские казаки. Причем их откомандировали к нам официально.

Трое были вооружены АКМами, один - РПК, а пятый был и вовсе без оружия. Всех их мы конечно же щедро снабдили патронами и гра­натами, безоружному дали два РПГ-26. Познакомившись с ними поближе, узнали, что они из одной станицы, а безоружный казак в чем-то провинил­ся и в бою должен был искупить свою вину. Кстати, оружие ему предстояло добыть в сражении. Доехав до предгорий, колонна остановилась в бывшем пионерском лагере. А наутро по «козлячьим» тро­пам мы на технике двинулись наверх. Без брони в этом краю непуганых «духов» биться с ними было край­не опасно.

В горах Чечни

Наши отцы-командиры выбрали тактику «море огня». Голов­ная «двойка» из пушки пробивала дорогу. Вот где щепки летели! Осталь­ные машины держали стволы «елоч­кой», периодически простреливая фланги из ПКТ. Как только заканчи­вались снаряды у головной машины, ее место занимала следующая. Вскоре дошли до нужного района и сразу же заняли круговую оборону. До позиций «духов» всего ничего, и, посоветовав­шись, начальник штаба дает команду на продвижение: пока враг не опом­нился и не начало темнеть, нужно спешить.

В пешем порядке подходим к возвышенности. Решаем провести разведку боем. Прячась за деревьями, перебежками двигаемся к вершине. Тишина. Уже видны амбразуры, а шквального пулеметного огня все нет. Может, они подпускают нас поближе? С правого фланга несколько пацанов рывком заскакивают на вершину. И сразу же начинают кричать, что здесь все чисто. Оборонительная позиция боевиков оказалась пуста. Два костра еще догорали…

Осмотрев позицию, я поразился тому, как грамотно она была оборудо­вана. Сразу чувствовалась работа или руководство профессионалов. С трудом загоняем машины на вершину и занимаем удобные пози­ции. Дали команду каждому развед­чику сдать одну Ф-1 для минирова­ния подходов к теперь уже нашему опорному пункту.

Гранат набралось небольшая куча, а вот с проволочны­ми растяжками возникла проблема. Их оказалось всего несколько штук, Выход нашли по-армейски прос­то. Решили пальнуть ПТУРом. Уже наученный опытом, отхожу подальше. Но тут сработал закон подлости - слу­чилась осечка. Наводчик быстро снял не выстреливший ПТУР и столкнул его по склону вниз. Хорошо, что стре­ляли не по «Абрамсу» или «Брэдли» в реальном бою.

Вторая попытка. Ракета улетела в лесной массив. «Золотой» проволоки хватило на всех. Начинает темнеть. То, что «духи» оставили позиции без боя, для нас большая удача. На подступах к ним мы могли потерять треть нашего отряда. Это подтвердилось на следующий день, когда мы сдали эту пози­цию пехоте. Несколько человек у них подорвалось на противопехотных минах, установленных за деревьями.

Самое интересное то, что мы накану­не облазили все склоны, но не полу­чили ни одного подрыва. Ночь прошла спокойно. Эрик с казаками до рассвета отмечали «взятие Бастилии». И утром он уже умело матерился. Поначалу Эрик был несколько брезглив и не желал есть облизанной ложкой из общего котел­ка. Но голод не тетка, и он «полю­бил» простую солдатскую пищу. Если француз не врал, то он был знаком с Клаудией Шиффер. Как тут не поза­видуешь мужику?! И вообще отно­шение у нас к этому иностранному фотокорреспонденту было намного лучше, чем ко многим представителям отечественных СМИ. Может быть, из-за того, что мы не читали французских газет? Через несколько дней Эрик уехал в Грозный на «продуктовом» БМП. А мы получили новое задание.

Иуды-2

Наша колонна прибыла в задан­ный район. Технику с экипажем решили оставить. Приказ был такой: ночью скрытно выйти к месту бази­рования боевиков, собрать развединформацию и по возможности унич­тожить базы бандитов. В проводники нам дали трех солдат из другого полка. Наскоро поужинав и нагрузившись оружием и боеприпасами, мы двину­лись в лес. Всю ночь шли в горы. Часто останавливались, прислушивались. Была реальная опасность нарваться на засаду. К рассвету добрались до нуж­ной высоты.

Она представляла собой возвышенность с вершиной 40×30 мет­ров. С одной стороны был небольшой обрыв и деревья, с другой - пологий спуск и редкие кусты. Через вершину проходила еле заметная дорога. Куда она шла, мы не знали. Отряд наш вместе с казаками состоял примерно из сорока чело­век. Из офицеров были замкомбата, начштаба, два или три командира взвода. Половина разведчиков - кон­трактники. Из вооружения — один АГС, три ПКМа, почти у каждого РПГ-26, а у офицеров еще и по «Стечкину» с глушителем. И, естественно, автоматы. За ночь пути все устали, хотелось спать.

Треть засела в боевое охранение, остальные стали отды­хать. Прошло не больше часа, как послышалась работа машины, судя по шуму, грузовой. Начштаба соб­рал небольшую группу для разведки, которая двинулась на шум. В группу вошли лишь те, у кого автоматы были с ПБС и пулеметчик. Тогда я впервые за службу пожалел, что мое штатное оружие - АКС-74. Проходит немного времени, как вдруг утреннюю тишину пронза­ет длинная очередь из ПК. И снова наступает тишина. Все, кто спал, проснулись. По рации связываемся с группой. Те сообщают: «Все нормаль­но, идем с трофеем». Приходят, ведя двух чеченцев, один из которых хрома­ет. Все, кто входил в группу, возбуж­дены, настроение на подъеме.

Рассказ их был кратким: выдвинулись, все наготове, оружие заряжено. Чем даль­ше шли, тем сильнее был слышен шум машины. Вскоре увидели ее. Это был ГАЗ-66 с будкой. Как ни странно, но вездеход буксовал на месте. Подошли поближе, благо лес скрывал группу. В кабине сидели двое. Но кто они? Судя по одежде, гражданские. Вдруг у пас­сажира в руках мелькнул ствол авто­мата. Решили произвести захват. В этот момент машина стала понемногу выкарабкиваться и могла в любой момент сорваться с места. Уда­рили из нескольких стволов. Водитель получил с десяток пуль сразу. Пасса­жира хотели взять живым, пользуясь фактом неожиданности.

Но пуле­метчик решил внести свою лепту, и это было первой ошибкой. Он ударил из ПКМа. Тишина была нарушена. Подскочившие разведчики вытащи­ли ошарашенного и раненного в ногу бандита, вместе с ним вывалился и АКМ. Водитель повис на рулевом колесе. Его автомат лежал сверху над двигателем. Распахнув дверь будки, обнаружили еще одного бандита, ору­жие которого находилось рядом с ним. Никто из боевиков не успел восполь­зоваться автоматами, хотя у всех троих патроны находились в патронниках.

В лагере стали изучать захва­ченные трофеи. Улов был хорошим. Три абсолютно новых АКМа, вещ­мешок, полный патронов в пачках, радиостанция «Кенвуд». Но главной находкой было не это.

Нас поразила картонка размером 10×15, вернее то, что на ней было написано. Там были информация, касающаяся наше­го отряда. Частоты и время выхода в эфир нашей рации. Позывные нашей колонны, отряда и руководства отряда с фамилиями, именами, отчествами, званиями и должностями, количест­вом личного состава и техники.

Две недели назад наша колонна вышла из Северного, а враг все о нас уже знал. Это было предательством на уровне командования. Перевязав раненого бандита и разделив захваченных в плен, начали их допрос. И сразу ответ: «Моя твоя не понимай». Пришлось воздействовать физически. Сразу оба заговори­ли по-русски. Но врубили дуру. Нача­ли вешать нам «лапшу», дескать, они мирные пастухи, в шесть утра поехали в милицию сдавать оружие. И все! За их «забывчивость» можно было поста­вить им пять.

Через несколько часов мы отправили их вниз, о чем позже пожалели. Нам бы тут же собраться и уйти. Ведь враг знал о нас все, а мы о нем - ничего. Но мы не ушли. И это было нашей второй ошибкой. Я решил все-таки поспать. Но как только уснул, раздались автоматные очереди, причем близко. Оказывает­ся, двое «духов», болтая между собой, шли по дороге в нашу сторону. Охра­нение их заметило в самый послед­ний момент, когда они подошли на 30 метров. Молодой срочник вместо двух прицельных выстрелов из положения лежа, встал в полный рост и от бедра веером начал «поливать» боевиков.

В тот день ошибки допускали не толь­ко мы, но и «духи». Судя по следам крови, один из бандитов был ранен, но, метнувшись в лес, оба они скры­лись. Этот эпизод стал нашей очеред­ной ошибкой.

Немного поспав и допив остат­ки воды, захотели поесть. Но с этим были проблемы. Правда, ближе к вечеру сам Бог послал нам еду, кото­рую мы успешно упустили. И снова из-за нашего разгильдяйства и само­уверенности. Дальних «секретов» у нас не было, а охранение не заметило, как с дру­гой стороны к нам на горку заехал «Чапай» с автоматом за спиной. Он, видимо, был сильно удивлен, увидев вокруг себя русских солдат. Впрочем,этот «визит» чеченца был неожидан­ным и для нас. Первым среагировал казак с РПК. Пули ушли вслед всаднику, метров через 100 он свалился с лошади, но все равно дал деру. Мы попытались его догнать, однако лишь нашли сумку и следы крови на месте падения. Чья была кровь, не знаю. Но мы больше жалели, что не убили лошадь.

В сумке обнаружили четыре серых верблюжь­их одеяла, 6 хлебных лепешек, брынзу и зелень. Каждому досталась блокад­ная пайка. БоецМомент истины грянул в 20.00. Именно грянул. Нападение было неожиданным. Со всех сторон - шквал огня. В момент нападения я находился под деревьями. Это и пос­лужило причиной моего ранения. Гра­ната от РПГ угодила в крону деревьев над нами. Приятель получил оско­лочное ранение в руку, я - в поясницу. Огонь был таким сильным, что невоз­можно было поднять голову. Всюду слышались крики и стоны раненых.

Незаметно стемнело, но плотность огня не уменьшилась. АГС сделал одну очередь и замолк (как потом ока­залось из-за ерунды), с нашей сторо­ны полетели гранаты. Рядом со мной лежало штук пять РПГ-26, но привстать для выстрела не было возможности. Да и «пятачок» был таким маленьким, что реактив­ная струя могла зацепить своих с тыла. Так все гранатометы и пролежали весь бой. Со всех сторон слышалось: «Аллах акбар, русские, сдавайтесь». С нашей - отборный мат. В нескольких метрах от меня, судя по голосу, лежал замкомбата. Он пытался управлять боем, но его команды глушились гро­хотом стрельбы и взрывов. И тут во мне проснулись рефлексы Павлова. Все-таки полгода учебки ВДВ не про­шли бесследно. Я начал дублировать команды капитана, дицебел от стра­ха у меня было больше. И хотя ниче­го особенного в приказах не было, чувство контроля и управляемости в этом бою было важнее АГСа.

С нача­ла нападения мы вышли на связь с нашей колонной и запросили помо­щи. В ответ комбат ответил, что это провокация и что противник пытает­ся заманить основные силы в засаду. «Духи» подошли совсем близко. Ручные гранаты стали рваться в цен­тре нашей обороны. Ну, думаю, еще небольшой нажим на нас и все, хана. Лишь бы не было паники. А перед моими глазами, как кадры в кино, прошла вся моя жизнь. И не такая уж плохая, как я думал раньше. Радостная весть прилетела, когда ее уже не ждали. К нам шла помощь. С этой новостью я перевел свой АКС-74 в автоматический режим.

Послышался шум мотора, и в абсолютной темноте к нам поднялась БМП. Впереди нее шел зампотылу. Над машиной тут же проносится несколько гранат. Но БМП молчит, пушка не стреляет. Может, из-за того, что ствол ниже не опускается? Командиры кричат: «Бей по дальним подступам». Не тут-то было. Оказа­лось, что из нескольких машин к нам дошла одна, и та неисправная. Наконец-то заработал ПКТ. Под его прикрытием начали загружать тяжело раненных. Их было много, несколько человек положили сверху машины. Расстреляв две тысячи пат­ронов и выгрузив боеприпасы, маши­на пошла обратно. Шансов вернуть­ся у нее было немного. Но раненым повезло. С рассветом бой стал затихать. Заморосил дождь. Я решил не мокнуть и пополз под деревья. Укрылся най­денным одеялом и моментально уснул.

Вот натура человеческая: несколько часов назад погибать собирался, а как отступило, так сразу спать. Утром прибыл комбат. Вид у него был виноватым. Между офицерами произошел жесткий разговор. Паца­ны из нашей колонны рассказали нам, почему они так поздно пришли на помощь. Оказывается, комбат запре­щал отправлять подмогу под разны­ми предлогами. Когда же зампотылу послал его подальше и стал собирать отряд, комбат перестал возражать. Я не помню фами­лий погибших, но не могу забыть фамилию труса — ком­бата майора Омельченко.

В том бою мы потеряли четырех человек убиты­ми и двадцать пять ранеными. Но и противнику тоже досталось, на скло­нах было много крови и бинтов. Всех своих убитых они забрали, кроме одного. Он лежал в восьми мет­рах от нашей позиции, и унести его с собой они не смогли. Днем мы, легко раненные, забрав погибших, двину­лись на базу. В госпитале Северного мне под местной анестезией сделали операцию. А на следующий день мы вновь выехали к месту предыдущих событий. К тому времени наша колон­на стала лагерем в горном ауле. Прибыв туда, мы узнали историю взятия этого аула.

Наши подошли к селению и выслали казаков на развед­ку. Они были похожи на партизан. И это сыграло им на руку. Прямо у аула к ним навстречу неожиданно вышли двое молодых парней и, приняв за своих, спросили: «Вы из какого отря­да?» Не дав им опомниться, казаки разоружили и скрутили своих мни­мых «коллег». После понесенных потерь мы были озлоблены. Поэтому допрос прошел жестко.

Один из бандитов был местным. Несмотря на свои 19 лет, вел он себя достойно. Второй, к нашему удивлению, оказался русским наем­ником. Сукой, одним словом. Он был родом из Омска. У нас нашелся его земляк - контрактник. Он взял у суки адресок и пообещал когда-нибудь зайти к его родным и все рассказать. Для него приговор был один - смерть. Узнав это, наемник стал ползать на коленях и вымаливать пощаду. Этот предатель даже смерть не мог встре­тить достойно.

Приговор исполнил его земляк…

Александру Градуленко 30 лет. Цветущий мужской возраст. Капитан в отставке, награжденный медалями «За отвагу” и «За отличие в воинской службе” II степени. Заместитель председателя общественной организации «Контингент”. Ветеран первой и второй чеченских войн. Войн современной мирной России.

В 1995 году сержант-контрактник Александр Градуленко в составе 165-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота участвовал в штурме Грозного.

Саша, что заставляет человека, своими глазами видевшего гибель друзей, на следующий день все-таки идти в атаку?

Честь, долг и мужество. Это не красивые слова, в боевых условиях с них слетает шелуха, их смысл понимаешь. Из этих кирпичиков складывается настоящий воин. И именно они ведут в бой. И еще одно. Месть. Хочется отомстить за ребят. И завершить скорее войну.

Вопросы в голову приходят потом, уже дома, когда эйфория «я живой” проходит. Особенно когда встречаешь родителей тех ребят… Почему они стали «грузом 200”, а я – нет? На эти вопросы трудно, почти невозможно найти ответ.

Вы лично, Саша, понимали, куда летите?

Представлял ли себе, что такое война? Смутно, очень смутно. Что мы тогда знали? Что в Чечне плохо – ведь первый штурм захлебнулся, сколько ребят полегло. И понимали, что если собирают морпехов по всем флотам, а морскую пехоту давно не использовали в боевых действиях, то дело худо.

От нашего родного Тихоокеанского флота готовили к отправке 165-й полк морской пехоты. Где же найти 2500 обученных людей, если в Вооруженных силах недокомплект? Командование ТОФ принимает решение о комплектовании полка личным составом, проходящим службу на кораблях и подводных лодках. А ребята автомат только на присяге держали. Мальчишки необстрелянные… Да и мы тоже, собственно.

Нас собрали, помню, 10 дней дали на подготовку. Что за это время можно подготовить? Смешно. И вот стоим на аэродроме, зима, ночь, самолеты готовы к отправке. Выходит высокий военный чин, речь толкает про патриотизм и про «вперед, ребята!”. Выходит следом наш командир батальона – майор Жовторипенко и докладывает: «Личный состав к боевым действиям не готов!”. Следом – офицеры, командиры рот: «Личный состав не готов, мы не сможем повести людей на бойню”. Высокий чин в лице меняется, офицеров тут же берут под арест, нас отправляют обратно в казармы, а утром – вылетаем в Чечню. Но уже с другими командирами…

Кстати, тех, кто тогда на аэродроме правду сказал, потихоньку из армии «ушли”. Я, мои друзья очень уважаем этих людей. Они по сути нам жизнь спасли, отстояли ценой своей карьеры. Наш батальон как якобы отказников в бой с колес не бросили. А то полегли бы, как ребята с Северного флота, балтийцы. Они ведь уже в феврале были выведены из Чечни – столько было раненых и убитых.

Кирпичики победы над страхом

Помните ваш первый бой? Что чувствует при этом человек?

Это невозможно объяснить. Срабатывают животные инстинкты. Тот, кто говорит, что не страшно, – врет. Страх такой, что цепенеешь. Но если его победишь – выживешь. Кстати. Вот вам деталь: прошло ровно 10 лет со дня первой чеченской, а мы, собираясь с друзьями, вспоминаем бои – и выясняется, что все видели разное! Бежали в одной цепи, и каждый видел свое…

Вторую чеченскую Александр Градуленко проходил уже офицером, командиром взвода. После тяжелой контузии, после долгого лечения в госпитале он окончил факультет береговых войск ТОВМИ имени Макарова и вернулся в свой родной полк. И даже взвод в командование получил тот самый, в котором воевал сержантом.

Второй раз нас отправляли на войну под грифом «секретно”. Шли разговоры о миротворческой операции, мы уже мысленно примеряли голубые каски. Но когда эшелон остановился в Каспийске, тут наше миротворчество и закончилось. Охраняли аэропорт Уйташ, участвовали в боевых столкновениях.

Кому труднее воевать – солдату или офицеру?

Офицеру. Ответственности больше, это раз. Офицер постоянно на виду, а в бою – тем более. И какие бы ни были во взводе отношения между офицером и солдатами, когда начинается бой, они смотрят только на командира, в нем видят и защиту, и господа бога, и кого угодно. И от этих глаз не спрячешься. Вторая сложность – управлять людьми с оружием тяжело, надо быть психологом. Правила в бою много проще становятся: не нашел общего языка с солдатами, мордобоем занимаешься – ну что ж, опасайся пули в спину. Вот когда понимаешь смысл слов «авторитет командира”.

Александр достает «Книгу памяти”, выпущенную «В”, и показывает на одну из первых фотографий, с которой улыбаются беззаботные мальчишки в форме.

– Вот это Володя Загузов… Погиб в бою. Во время первого боя погибли мои друзья… А вот это мои друзья, те, кто остался в живых, мы сейчас вместе работаем, по-прежнему дружим.

Вы и ваши друзья, можно сказать, с честью выдержали не только испытание войной, но и куда более сложный экзамен – испытание миром. Скажите, почему же так сложно вписываются в мирную жизнь воины из «горячих точек”?

Война ломает человека и духовно, и физически. Каждый из нас преступил черту, нарушил заповедь, ту самую – не убий. Вернуться обратно после такого, стать на свою клетку, как шахматная фигура? Это невозможно.

Вы представьте, что ждет, например, разведчика, ходившего в тыл к врагу, когда он приезжает домой. Признательность общества? Как же. Равнодушие чиновников его ждет.

Мне после демобилизации, после войны помогали родители. Друзья – те самые, боевые. Думаю, эта дружба нас всех спасла.

Гордая память

Вы из семьи кадровых военных. Почему нарушили традицию и ушли в отставку так рано?

Разочарование приходило постепенно. Много я в военной жизни видел, не хвастая скажу, иному генералу бы хватило. И с каждым годом служить Родине, видя отношение к армии, к ветеранам, было все труднее.

Знаете, сколько у меня было вопросов, которые некому задать?.. Они и сейчас со мной. Почему сокращают военные училища и призывают в офицеры на два года гражданских, окончивших вуз? Да есть ли человеку, который точно знает, что он здесь всего на два года, дело до того, что будет дальше? Да ему трава не расти! Низшие офицерские чины у нас истреблены – почему? Ответов я не находил. Вот так потихоньку пришло решение уйти из армии. Заняться делом. Родине ведь можно пользу приносить и на гражданке, правда?

Мы – я и мои друзья по организации «Контингент” – по-прежнему живем интересами армии, нам не все равно. Когда показывают Ирак или ту же Чечню – душа болит. Вот поэтому мы и стали активно работать в «Контингенте”. Нашли контакт с администрацией края и города, участвовали в разработке программы по защите, реабилитации ветеранов «горячих точек”, программы помощи родителям погибших ребят. Мы не просим денег, мы просто хотим понимания.

В первую войну 1994-1995 годов наш отец воевал против российских оккупантов и героически погиб в июне 1995 года, будучи командиром чеченской армии. В начале ноября 1999 года из-за приближающихся федеральных оккупационных войск, я был вынужден уйти в горы, оставив дома 16-летнего брата в надежде, что его-то уж они не тронут. Но юный возраст не спас моего брата — он пропал без вести, увезенный федералами весной 2000 года. С тех пор о нем нет никаких известий. В горах я примкнул к отрядам Хамзата Гелаева…

О боях за село Комсомольское весной 2000 года и русском плене рассказывает участник чеченского Сопротивления Руслан Алимсултанов.

В начале марта 2000 года, подрываясь на минах, отряд Гелаева вошел в село Саади-Котар (Комсомольское). И почти сразу же начался непрерывный ракетно-бомбовый удар по селу. Как позже выяснилось, нас там ждали. Артиллерийский обстрел был не менее мощным чем ракетно-бомбовый удар. Отряд понес большие потери, оказавшись в окружении, или, как говорили русские, — «мышеловка захлопнулась». Помочь раненым не было никакой возможности, так как обстрел не прекращался круглыми сутками, и уже не оставалось медикаментов. Многие из нас погибли из-за отсутствия медицинской помощи, а многих раненых добивали федералы.

Я был свидетелем, как наших раненых ребят давили гусеницами танков, добивали прикладами автоматов и даже саперными лопатками. Подвалы, в которых мы прятали раненых с оторванными конечностями, закидывали гранатами или сжигали огнем. А обстрел села не прекращался и к середине марта почти все остававшиеся в живых, были ранены и истощены голодом и холодом. Группа, в которой я находился, 20 марта, к обеду, была окружена танками со всех сторон. Сопротивление было бесполезно. Если до этого шли равные бои, как и положено в любой войне, и гибли не только наши ребята, но и противник, то теперь началась простая бойня.

Нам было предложено сдаться, заверив, что нам будет сохранена жизнь, а раненым оказана помощь. Командир ОМОНовцев, они называли его между собой Александр, сообщил нам, что Путин издал указ об амнистии для ополченцев и мы поверили ему, о чем не раз потом сожалели. Посовещавшись между собой, мы стали вытаскивать из подвалов своих раненых, и складывать оставшееся у нас оружие. Если б только мы могли предвидеть, что нас дальше ожидало….

Нас всех собрали на поляне за селом и связали за спиной руки кому стальной, кому колючей проволокой. После этого нам стали в упор простреливать руки и ноги. Некоторым простреливали коленные чашечки, при этом насмехаясь: «Хочется еще свободы? А чем она пахнет? И где же ваш Гелаев?»

В тот момент все мы горько сожалели, что сдались живыми. Всех тяжело раненых и потерявших конечности, они добивали у нас на глазах, не позволяя при этом ни отвернуться, ни закрывать глаза. А добивали прикладами автоматов и саперными лопатками, нанося удары по ранам.

Когда мне прострелили руку и начали бить по ней, я потерял сознание, и очнулся только под вечер, в куче трупов. Я увидел, что над живыми все еще продолжаются пытки. Моя правая рука была вся перебита и привязана к левой руке стальной проволокой. Один из ОМОНовцев заметил, что я пришел в себя, и спросил, смогу ли я идти. На мой утвердительный ответ последовал приказ двигаться к машинам, стоящим поодаль, в метрах 50-ти от нас. Рядом со мной лежал еще один раненый парнишка лет 17-18, у него нога одна была вся раздроблена. Указав на него, военный сказал мне, доведешь до машины, он останется жить. Так как мои руки были связаны сзади, я спросил у парня, сможет ли он меня обхватить за шею, он утвердительно кивнул. Я нагнулся к нему, он обхватил меня за шею, и мы с ним двинулись к машине. Вдруг раздалась автоматная очередь, и парень сполз с меня на землю. Я выпрямился и оглянулся. Как раз в то время, когда солдат готовился еще раз спустить курок, к нему кинулся другой и, перехватив автомат, крикнул, что есть приказ - «не всех стрелять!» Смотрел я на мертвого парня и думал, что даже имени его не знал, и спросить не успел.

Я повернулся и продолжил путь, который лежал через коридор из солдат с дубинками и прикладами готовыми обрушиться на мою спину и голову. Поодаль увидел наших ребят, копавших ямы. Я подумал, что они копают могилы для того, чтобы похоронить валяющиеся кругом изувеченные трупы наших ребят, сдавшихся вместе со мной в плен.

Одного из копавших я узнал. Его звали Беслан. Он был рослый и сильный не по годам, Ему всего лишь было 18 лет. Когда я попросил, чтобы его повезли вместе с нами, мне ответили, что нет приказа забирать сразу всех. Позже я узнал, — из тех, знакомых мне лично, в том числе и Беслан, числятся без вести пропавшими. Мне стало понятно, что оставшиеся копали могилы для себя.

Медленным шагом вступил я в «коридор» и сразу же был оглушен ударом приклада в голову. Очнулся от тряски и увидел, что лежу, придавив собой раздробленную ногу Бакара, своего товарища по несчастью. Машина была буквально забита ранеными ребятами, сильно трясло и чувствовалось, что везут нас по проселочным дорогам. По дороге многие из нас то теряли сознание, то приходили в себя, Так мы попали в фильтрационный пункт «Интернат» в городе Урус-Мартан. Но о своем местонахождении мы узнали гораздо позже.

Машина въехала во двор и остановилась. Открылись двери машины и мы увидели, что находимся перед высоким зданием. Кругом было много военных, все люди в возрасте, скорей всего, это были работники спецслужб. Двое военных поднялись к нам в кузов, и начали сбрасывать нас на землю. И мы, искалеченные, должны были подниматься и бежать к дверям здания. Кто замешкается, получал шквал ударов. Я кое-как поднялся и пошел, куда было приказано бежать, а многих потом заносили внутрь здания уже без сознания. В лагере нас систематически избивали и пытали, добиваясь от нас ответа на вопрос, где Хамзат Гелаев. Офицеры говорили, что будут держать нас здесь, пока мы не умрем от гангрены. Никакой медицинской помощи от них мы не получали, они даже таблетку от боли не давали.

Сколько это длилось я даже не знал, так как больше времени проводил без сознания, пока однажды не очнулся в больнице. Мне показалось, что это чудный сон, когда я услышал родные голоса и увидел над собой людей в белых халатах. К тому же я понял, что руку мою врачи все-таки спасли.

Понемногу я вспомнил, что было до того, как я попал в больницу. Вспомнил о том, как к нам в камеру пришел человек в белом халате, который был представлен как фельдшер, но, осмотрев наши раны, он никакой помощи не оказал, и только сказал, что раны серьезные и нам просто ампутируют конечности. Я так и думал, что останусь без правой руки, так как все предплечье у меня было раздроблено, да к тому же меня постоянно били по этой ране.

Несколько дней спустя меня и еще нескольких ребят наспех забрали из больницы. Оказалось, что за нас родственники уплатили большой выкуп. Ужасная реальность закончилась, но в голове кошмар продолжается, приходя ко мне в моих снах. Наверное, мучительные и страшные воспоминания еще долго будут преследовать меня и моих товарищей.

НАЧИНАЛОСЬ ЭТО ТАК

Началось все в начале ноября 1994 года. Пока мы
еще находились в Дагестане, нам объявили, что
скоро выезжаем в командировку на Кавказ, объяснили, что
на территории Кавказа какие-то политические волнения, и
мы должны выполнять роль миротворцев. Нам выдали бе-
лые повязки и сказали, что в случае стычки с населением
не применять никакого оружия, кроме штыка.
В начале декабря 1994 года нас подняли по команде
“сбор” и срочно отправили на территорию Чечни. Прибы-
ли мы туда ранним утром и, как оказалось, находились
около какого-то горного села. Днем нам дали команду “от-
бой”, мы опять сели по машинам и, отъехав несколько
километров, свернули с основной дороги на поле. Здесь
нам дали немного отдохнуть и поесть. После этого нам
пояснили, что мы были посланы сюда для поддержки ос-
новных сил, но оказалось, что прибыли первыми, до нас
здесь никого не было. Мы заняли на поле круговую обо-
рону и стали ждать приказа. Основной дорогой оказалась
трасса Махачкала - Гудермес. Сначала проезжие авто-
мобили останавливались, а люди, чеченцы, сидевшие в
них, выходя, оскорбляли нас, плевались и угрожали. Но
со временем обстановка ухудшилась. На трассе при-
шлось установить блок-пост. Основной задачей было
охранять находящейся поблизости мост.
Однажды утром возле дороги мы увидели большую
толпу людей, они шли прямо на нас. Опять последовала
команда “сбор”, пристегнуть “штык-ножи”. Через несколь-
ко минут мы уже стояли перед огромной толпой. Офице-
рам с большим трудом удалось вступить в переговоры с
ними и договориться не доводить дело до схватки, которая
может плохо кончиться. Военные люди выполняют приказ
и только приказ. И выполнят его любой ценой. Люди ушли.
С этого времени мы уже не надевали белые повязки.
Позже мы узнали, что при переговорах нам дали вре-
мя освободить это место. Но мы этого не сделали и по-
пали в блокаду. Сообщение было только воздушным.
Наше пребывание там было осложнено непривычным
для нас климатом: ночью - заморозки, днем гораздо теп-
лее, но при этом непрекращающийся, пронизывающий
насквозь, ветер. Жили, где придется, я по началу спал в
бронетранспортере. Но когда начались морозы, люки БТР
обмерзли грязью. Потом грузовые вертолеты МИ-26 при-
везли нам материалы, и мы оборудовали себе землянки,
обогреваемые печками-буржуйками. Спать приходилось
по 4-6 часов в сутки. Бани у нас не было, не мылись мы
почти месяц. Правда, потом возле горы обнаружили род-
ник, вбили туда трубу, а сбоку сделали отверстие. Так у
нас появилась хоть какая-то возможность помыться.
Ночами с гор нас обстреливали боевики. Так, стоя в
окопе, я встретил Новый, 1995-й, год, о котором в тот мо-
мент мало кто помнил. Но наши офицеры вышли и ра-
зом запустили сигнальные ракеты, было очень красиво и
очень тревожно.
Время шло незаметно, и только в конце января 1995
года нас заменил Московский ОМОН, но вскоре мы узна-
ли, что почти весь их отряд был разбит нападением че-
ченских боевиков.
Александр Сафонов

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Война. Какой далекой и нереальной она кажется с
экрана телевизора и со страниц газет. Для меня
война началась 29 декабря 1994 года. Тогда, в составе
колонны, наш 276-ой полк направлялся в центр Чечни –
город Грозный. Сидя в боевой машине пехоты, мы весе-
ло шутили и смеялись над тем, что едем на настоящую
войну и что пуля – дура. Но даже не могли себе предста-
вить, куда попадем по приезду. Это сейчас в Чечню мож-
но идти по контракту, а тогда нас, солдат-срочников, да
каких там солдат – юнцов после учебки, никто не спра-
шивал. Приказ, команда, походная колонна… Едем.
Наступление на Грозный – это самый памятный день
в моей “чеченской” жизни. Оно было в новогоднюю ночь
31 декабря 1994 года. Ночь фейерверков и салютов.
Мрачные окрестности города пугали своей зловещей ти-
шиной. Что ждет нас там? На дворе зима. На юге она
такая, как у нас весна. Как сейчас помню, грязь, мокрый
снег. Наша колонна медленно продвигалась по одной из
улиц Грозного. Напряженная тишина, кое-где горят кост-
ры, как будто только что здесь кто-то был. Остановились.
И тут началось…
Непонятно откуда на нас понеслись очереди из авто-
матов и пулеметов. Кругом высотные дома. Темень, глаз
выколи. В этой темноте видны были только следы трас-
серов. Вот по ним и надо было открыть ответный огонь.
Но как это сделать? Ведь мы все, кто в бронетранспор-
терах, кто в машинах пехоты. По приказу начали рассре-
доточиваться. Да какой там! Разбежались кто куда. Спря-
таться негде. С обоих сторон улицы, с разных этажей,
беспрестанная стрельба. Суматоха, неразбериха полная.
Куда бежать, когда кругом стреляют?!
Наше отделение - 11 человек и командир, в составе
которого я был, забежало за угол какой-то девятиэтажки.
Разбив окно на первом этаже, забрались внутрь, огляде-
лись. Вроде никого. Начали стрелять туда, откуда видны
были очереди трассеров. Немного стихло. То ли чечен-
цы выдохлись, то ли наших стало меньше. Слышим при-
каз:
- По машинам! - И снова стрельба из ниоткуда и в ни-
куда. Перебежками добрались до нашей машины. Колон-
не был дан приказ выйти из города. Продержались мы
там часа четыре, хотя, кто там следил за временем. В
этом первом моем бою ранило нашего командира, моло-
дого лейтенанта, скорее всего, только что из института.
Да и вообще, многих своих парней мы тогда не досчита-
лись.
До утра колонна стояла за городом. Потом ее расфор-
мировали на части. И уже следующий решительный шаг
мы сделали вечером 1 января уже 1995-го года, двига-
ясь по трем направлениям к центру – “Белому дому”.
Тяжелым было боевое крещение. Но в жизни ничего
легко не дается. Теперь я это точно знаю.

Сергей Иванов

ДОРОЖИЛИ ДРУЖБОЙ

Службу я проходил в 76-й гвардейской воздушно-
десантной дивизии в городе Пскове.
Наш полк вылетел в Чечню 11 января 1995 года. При-
землились в аэропорту Владикавказа. Там нам выдали
снаряжение и боеприпасы. Из аэропорта колонны отпра-
вились в город Грозный. Я был заместителем командира
взвода и являлся командиром боевой машины десанта.
13 января вошли в Грозный. Картина предстала пе-
ред нами страшная. Кругом лежали множество трупов,
части человеческих тел, их грызли собаки.
Ночью наш полк вступил в бой с боевиками, “брали” Дом
культуры. Мы с другом перебежками продвигались к зда-
нию. Я первым перебежал асфальтированную дорожку, сле-
дом за мной бежали остальные солдаты. В это время меж-
ду нами разорвался снаряд. Меня контузило. Приходя в
сознание, услышал крик товарищей с просьбой о помощи.
Встаю и бегу к ним. Бойцу осколком разорвало весь живот.
Беру его на руки и несу за ближнюю пятиэтажку, где нахо-
дились санитары. Затем снова вернулся в бой. В эту ночь
нам пришлось отступить. На помощь нам пришла артил-
лерия. После артобстрела, на утро, мы взяли здание Дома
культуры.
Это был мой первый бой, в этом бою мы потеряли мно-
го товарищей, и друг, которого я вынес с поля боя, тоже
погиб, ранение было смертельным.
За вынос раненого товарища с поля боя я был награж-
ден медалью Суворова. Награду мне вручили в 1996 году.
До 16 февраля находились в Грозном. Полторы недели
ждали погоды: шли проливные дожди. Затем колонны
двинулись на Гудермес, постоянно подвергаясь артобст-
релу, особенно ночью. Возле Гудермеса полки разброса-
ли по точкам. Наша рота разместилась у двух дорог, по
которым должны были отступать боевики. С одной сто-
роны их штурмовали внутренние войска, а здесь долж-
ны были штурмовать их мы. Бой был удачным. Мы поло-
жили много боевиков. В этом бою мы с товарищем Су-
леймановым Тагином взяли в плен двух “духов”.
Со мной служили ребята из Кургана, Челябинска, Моск-
вы, Минска и других городов. Никогда не было никаких раз-
делений, все были как братья. В первые дни в Чечне было
страшно, но человек ко всему привыкает. Постепенно и у
нас появлялась военная закалка, жесткость и мужество.
Самый тяжелый бой был за взятие господствующей вы-
сотки возле города Гудермеса. Наш взвод пошел на раз-
ведку. Напоролись на засаду. “Духи” открыли огонь. Мы от-
ступили. На утро с полковой разведкой мы вновь отправи-
лись на “прочесывание” и попали в окружение. Немного
растерялись. Наш комбат, бывший “афганец”, воевавший
во многих горячих точках, поднял в нас боевой дух, обра-
тившись со словами: “Ребята, не робейте, каждый десант-
ник стоит 3-х “духов””. Думаю, эти слова помогли нам вый-
ти из окружения, правда, мы потеряли тогда товарищей:
двух разведчиков и сапера. Отступали, открыв огонь. За-
тем по “духам” ударила наша артиллерия. После артобст-
рела пошли в атаку. Во время боя мы нашли наших ре-
бят. Наш сапер родился в “рубашке”: он раненый лежал
на животе, духи взяли его автомат, не перевернув его на
спину, тем самым не заметили в нем признаков жизни.
Он рассказал, как наших раненых “духи” достреливали.
В этом бою перебили много боевиков, но и потеряли
многих своих товарищей. С этой господствующей высотки,
после прибытия замены 1-го мая 1995 года, меня отправи-
ли в Псков, в дивизию, а уже оттуда я демобилизовался.

Сержик Милоян

СОЛДАТСКИЕ БУДНИ В ЧЕЧНЕ

Впервые в Чечню я попал 7 мая 1995 года. Наше
подразделение дислоцировалось под Бамутом.
Хорошо запомнился праздничный салют в честь Дня По-
беды. В горах темнеет рано, ночи очень темные, а потому
залпы установок “Град”, выстрелы из минометов и трассе-
ров расцветили ночное небо немыслимыми красками.
В конце мая маневренная группа, в которую входил взвод,
около станции Асинская охраняла водозаборы и консерв-
ный завод. Здесь активных боевых действий не велось.
В конце июня колонной из 30 машин маневренная груп-
па отправилась в Ножай-Юртовский район. Наш БТР шел
в дозоре – мерах в пятистах впереди. Близ селения Оре-
хово раздался взрыв: машину подбросило и раскололо
пополам, восьмерых бойцов, сидевших на броне, разме-
тало вокруг. Разгорелась перестрелка. Все же нам уда-
лось выйти из-под огня без потерь, только несколько че-
ловек контузило, в том числе и меня.
Далее колонна миновала город Грозный и остановилась
в местечке Балаису. Здесь простояли до августа 1995 года.
Занимались поисками боевиков в горах по данным развед-
ки. Приходилось несладко: бездорожье, по скалам не прой-
дешь, а на дорогах бандиты стерегут, да и местное насе-
ление днем молоком угощает, а ночью стреляло по нам.
В средине августа нас перебросили в Октябрьский район
города Грозный. Заняли позиции в землянках на сопках, на-
зываемых “Три дурака”. Местные жители относились к нам
враждебно. Слышал, как однажды ребенок лет шести-семи,
показывая на российских солдат, спрашивал у матери:

Мама, они – убийцы?
Как будешь чувствовать себя после таких вопросов детей?
Рейды по столице Чечни, поиск боевиков – основная
задача в тот период. Однажды в склад боеприпасов по-
пал снаряд боевиков. Огромный взрыв унес жизни сразу
двадцати четырех российских солдат. Жуткий случай…
После Грозного нас направили в станицу Шелковская.
Здесь прямо с боевого поста у нас ушел один паренек.
Был он слабохарактерным, постоянно просил, чтобы его
отправили домой. Через пару дней был найден труп бег-
леца… с отрезанной головой.
В сентябре наше подразделение перебросили в город
Серноводск, где пришлось участвовать в штурме гости-
ницы “АССА-2”. По данным разведки в ней засело около
пятисот боевиков. Взвод потерял десть человек, а я по-
лучил осколочное ранение в живот.
Январь-апрель простояли в Алхон-Кале, жили в па-
латках. Здесь погиб командир взвода, погиб глупо: по-
шел в ларек за сигаретами и схлопотал пулю из проезжа-
ющей мимо автомашины. Здесь подобное не редкость.
Позднее участвовали в зачистках сел Гехи-Чу, Урус-
Мартан, Ачхой-Мартан, Семашки и других. Мы понесли
здесь большие потери. В этих ситуациях приходилось
брать командование на себя даже простым бойцам, так
как все офицеры погибли.
Последнее место дислокации – Ачхой-Мартан. Тут для
меня окончилась первая чеченская кампания, отсюда я
демобилизовался и уехал домой.
Прошли годы, но Чечня не отпускала меня, я испытывал
по ней какую-то ностальгию, вспоминал павших боевых дру-
зей, различные события и встречи с интересными людьми,
ощущал на губах вкус черемши – дикого чеснока, который в
изобилии растет в горах, грецких орехов, заменявших нам
сухой паек во время боев и походов, да много чего…
И вот 17 октября 2002 года я вновь прибыл на Север-
ный Кавказ для прохождения службы по контракту. Служ-
бу начал в городе Аргун, в разведывательном взводе, где
пробыл до декабря. Участвовал в оперативно-розыскных
мероприятиях. Хотя война официально закончилась, но
колонны российских войск постоянно подвергались об-
стрелам. Ночами даже с мечети стреляли по нам.
Затем взвод перевели в Ножай-Юртовский район. К
тому времени многие объекты были восстановлены. Ме-
стное население относилось к российским солдатам уже
дружелюбно и помогало продуктами. Бойцы покупали раз-
говорники, учили чеченский язык. Я стал не только пони-
мать его, но и мог произносить отдельные фразы.
По-прежнему ходили в рейды, участвовали в разведыва-
тельно-поисковых действиях: ходили по горам и лесам в по-
исках бандформирований. Однажды около ручья Ярык Су
(чистая вода) обнаружили следы «диких кабанов». Устрои-
ли засаду: трое бойцов в маскировочных халатах укрылись
около тропы в кронах деревьев. И вот, часов в пять утра,
появилось не менее сорока бандитов, вооруженных до зу-
бов, с лошадьми. Они прошли прямо под нами. Еще долго
мы потом сидели в оцепенении, не проронив ни слова.
В феврале 2003 года вернулись на базу. Когда прохо-
дили по ущелью, нас обстреляли со своих же “вертушек”,
пришлось прятаться под скалами. Связались по рации
со штабом. А дальше тропа повела вниз, первым следо-
вал мой приятель Ренат. Вдруг раздался взрыв: боец на-
ступил на мину, в результате получил 15 осколочных ра-
нений. Позже мы узнали, что шли прямо по минному полю.
Многие, прочитав эти строки, скажут: “Что за охота –
ехать в Чечню?” А мне нравится познавать опасность и
преодолевать ее. Кровь по жилам тогда быстрее бежит,
вкус к жизни обостряется.
Думаю, даже уверен, вот отдохну малость, я вновь зак-
лючу контракт и отправлюсь на службу в Чечню. Кому-то
ведь все равно надо делать эту непростую работу, так пусть
это буду я, кто не боится ее, а там – что Бог пошлет.